го  не
видывала, сколько живу на свете! Рубашка, простыня,  ложка  и  полдюжины
свечей...
   - Миссис, - вбегает молодая мулатка, - медный подсвечник куда-то  де-
вался!
   - Убирайся вон отсюда, дрянь этакая! А то как запущу в тебя  кофейни-
ком!..
   Тетя Салли просто вся кипела. Вижу - надо удирать при первой  возмож-
ности; улизну, думаю, потихоньку и буду сидеть в  лесу,  пока  гроза  не
пройдет. А тетя Салли развоевалась, просто  удержу  нет,  зато  все  ос-
тальные притихли и присмирели; и вдруг дядя Сайлас выуживает из  кармана
эту самую ложку, и вид у него довольно глупый. Тетя Салли всплеснула ру-
ками я замолчала, разинув рот, - а мне  захотелось  убраться  куданибудь
подальше, - но ненадолго, потому что она сейчас же сказала:
   - Ну, так я и думала! Значит, она все время была у  тебя  в  кармане;
надо полагать, и все остальное тоже там. Как она туда попала?
   - Право, не знаю, Салли, - говорит дядя, вроде как бы оправдываясь, -
а не то я бы тебе сказал. Перед завтраком я сидел и читал "Деяния  апос-
толов", главу семнадцатую, и, должно быть,  нечаянно  положил  в  карман
ложку вместо Евангелия... наверно, так, потому что Евангелия  у  меня  в
кармане нет. Сейчас пойду посмотрю: если Евангелие там лежит, значит,  я
положил его не в карман, а на стол и взял ложку, а после того...
   - Ради бога, замолчи! Дайте мне покой! Убирайтесь отсюда все, все  до
единого, и не подходите ко мне, пока я не успокоюсь!
   Я бы ее услышал, даже если бы она шептала про себя, а не кричала так,
и встал бы и послушался, даже если бы лежал мертвый. Когда мы  проходили
через гостиную, старик взял свою шляпу, и гвоздь упал на пол;  тогда  он
просто подобрал его, положил на каминную полку и вышел - и  даже  ничего
не сказал. Том все это видел, вспомнил про ложку и сказал:
   - Нет, с ним никаких вещей посылать нельзя, он не  надежен.  -  Потом
прибавил: - А все-таки он нам здорово помог с этой ложкой, сам  того  не
зная, и мы ему тоже поможем - и опять-таки  он  знать  не  будет:  давай
заткнем эти крысиные норы!
   Внизу, в погребе, оказалась пропасть крысиных нор, и мы возились  це-
лый час, зато уж все заделали "как следует, прочно  и  аккуратно.  Потом
слышим на лестнице шаги - мы скорей потушили свечку и спрятались;  смот-
рим - идет наш старик со свечкой в одной руке и с целой  охапкой  всякой
всячины в другой, и такой рассеянный - тычется, как во сне. Сначала  су-
нулся к одной норе, потом к другой - все по очереди обошел. Потом  заду-
мался и стоял, должно быть, минут пять, обирая сало со свечки; потом по-
вернулся и побрел к лестнице, еле-еле,  будто  сонный,  а  сам  говорит:
"Хоть убей, не помню, когда я это сделал! Вот надо было бы  сказать  ей,
что зря она из-за крыс меня ругала. Ну да уж ладно,  пускай!  Все  равно
никакого толку не выйдет", - и стал подниматься по лестнице, а сам  бор-
мочет что-то. А за ним и мы ушли. Очень хороший был старик! Он и  сейчас
такой!
   Том очень беспокоился, как же нам быть с ложкой, сказал, что без лож-
ки нам никак нельзя, и стал думать. Сообразил все как следует,  а  потом
сказал мне, что делать. Вот мы все и вертелись около корзины с  ложками,
пока не увидели, что тетя Салли идет; тогда Том стал пересчитывать ложки
и класть их рядом с корзинкой; я спрятал одну в рукав, а Том и говорит:
   - Знаете, тетя Салли, а все-таки ложек только девять.
   Она говорит:
   - Ступай играть и не приставай ко мне! Мне лучше  знать,  я  сама  их
считала.
   - Я тоже два раза пересчитал, тетя, и все-таки получается девять.
   Она, видно, из себя выходит, но, конечно, стала считать, да в  всякий
на ее месте стал бы.
   - Бог знает, что такое! И правда, всего девять! - говорит она.  -  А,
да пропади они совсем, придется считать еще раз!
   Я подсунул ей ту ложку, что была у меня в рукаве, она  Пересчитала  и
говорит:
   - Вот еще напасть - опять их десять!
   А сама и сердится, и не знает, что делать. А Том говорит:
   - Нет, тетя, не может быть, чтобы было десять.
   - Что ж ты, болван, не видел, как я считала?
   - Видел, да только...
   - Ну ладно, я еще раз сочту.
   Я опять стянул одну, и опять получилось девять, как и в тот раз.  Ну,
она прямо рвала и метала, даже вся дрожит - до того взбеленилась. А сама
все считает и считает и уж до того запуталась, что корзину стала считать
вместе с ложками, и оттого три раза у нее получилось правильно, а другие
три раза - неправильно. Тут она как схватит корзинку и шварк ее в угол -
кошку чуть не убила; потом велела нам убираться и не мешать ей,  а  если
мы до обеда еще раз попадемся ей на глаза, она нас выдерет. Мы взяли эту
лишнюю ложку да и сунули ей в карман, пока она нас  отчитывала,  и  Джим
получил ложку вместе с гвоздем, все как следует, еще до обеда. Мы  оста-
лись очень довольны и Том сказал, что  для  такого  дела  стоило  потру-
диться, потому что ей теперь этих ложек ни за  что  не  сосчитать,  хоть
убей, - все будет сбиваться; и правильно сочтет, да себе не  поверит;  а
еще денька три посчитает - у нее и совсем голова  кругом  пойдет,  тогда
она бросит считать эти ложки да еще пристукнет  на  месте  всякого,  кто
только попросит их сосчитать.
   Вечером мы опять повесили ту простыню на веревку и украли  другую,  у
тети Салли из шкафа, и два дня подряд только тем и занимались: то  пове-
сим, то опять, стащим, пока она не сбилась со счета и не сказала, что ей
наплевать, сколько у нее простынь, - не губить же из-за них  свою  душу!
Считать она больше ни за что на свете не станет, лучше умрет.
   Так что насчет рубашки, простыни, ложки и свечей нам нечего было бес-
покоиться - обошлось: тут и теленок помог, и крысы, и путаница в  счете;
ну а с подсвечником тоже как-нибудь дело обойдется, это не важно.
   Зато с пирогом была возня: мы с ним просто замучились. Мы его  месили
в лесу и пекли там же; в конце концов все сделали, и довольно  прилично,
но не в один день; мы извели три полных таза муки, пока его  состряпали,
обожгли себе все руки" и глаза разъело дымом; нам, понимаете  ли,  нужна
была одна только корка, а она никак не держалась, все проваливалась.  Но
в конце концов мы все-таки придумали, как надо сделать: положить в пирог
лестницу да так и запечь вместе. Вот на другую ночь мы уселись вместе  с
Джимом, порвали всю простыню на узенькие полоски и свили  их  вместе,  и
еще до рассвета получилась у нас замечательная веревка, хоть человека на
ней вешай. Мы вообразили, будто делали ее девять месяцев.
   А перед обедом мы отнесли ее в лес, но только в пирог она не  влезла.
Если б понадобилось, этой веревки хватило бы на сорок пирогов, раз мы ее
сделали из целой простыни; осталось бы и на суп, и на колбасы, и на  что
угодно. Целый обед можно было приготовить. Но нам это было  ни  к  чему.
Нам было нужно ровно столько, сколько могло влезть в пирог, а  остальное
мы выбросили. В умывальном тазу мы никаких пирогов не пеклибоялись,  что
замазка отвалится; зато у дяди Сайласа  оказалась  замечательная  медная
грелка с длинной деревянной ручкой, он ею очень дорожил, потому что  ка-
кой-то там благородный предок привез ее из Англии вместе  с  Вильгельмом
Завоевателем на "Мейфлауэре" или еще на каком-то из  первых  кораблей  и
спрятал на чердаке вместе со всяким старьем и другими ценными вещами;  и
не то чтобы они дорого стоили - они вовсе ничего не стоили, а просто бы-
ли ему дороги как память; так вот мы ее стащили потихоньку и  отнесли  в
лес; но только сначала пироги в ней тоже не удавались - мы не  умели  их
печь, а зато в последний раз здорово получилось. Мы взяли грелку,  обма-
зали ее внутри тестом, поставили на уголья, запихали туда веревку, опять
обмазали сверху тестом, накрыли крышкой и засыпали горячими угольями,  а
сами стояли шагах в пяти и держали ее за длинную ручку, так что  было  и
не жарко и удобно, и через четверть часа испекся пирог,  да  такой,  что
одно загляденье. Только тому, кто стал бы есть этот пирог, надо было  бы
сначала запасти пачек сто зубочисток, да и живот бы у  него  заболел  от
этой веревочной лестницы - небось скрючило бы в три погибели!  Не  скоро
запросил бы еды, я-то уж знаю!
   Нат не стал смотреть, как мы клали заколдованный пирог Джиму в миску,
а в самый низ, под провизию, мы сунули три жестяные тарелки, и Джим  все
это получил в полном порядке; а как только остался один, разломал  пирог
и спрятал веревочную лестницу к себе в тюфяк, а потом нацарапал какие-то
каракули на тарелке и выбросил ее в окно.


   ГЛАВА XXXVIII

   Делать эти самые перья было сущее мученье, да и пилу тоже; а Джим бо-
ялся, что всего трудней будет с надписью, с  той  самой,  которую  узник
должен выцарапывать на стене. И всетаки надо было, - Том сказал, что без
этого нельзя; не было еще ни одного случая, чтобы государственный  прес-
тупник не оставил на стене надписи и своего герба.
   - Возьми хоть леди Джейн Грэй, - сказал он, - или Гилфорда Дадли, или
хоть старика Нортумберленда! А что же делать, Гек,  если  возни  с  этим
много? Как же иначе быть? Ведь без этого не обойдешься! Все равно  Джиму
придется делать и надпись и герб. Все делают.
   Джим говорит:
   - Что вы, мистер Том! У меня никакого герба нету, ничего у меня  нет,
кроме вот этой старой рубахи, а на ней мне надо вести дневник, сами зна-
ете.
   - Ты ничего не понимаешь, Джим; герб - это совсем другое.
   - А все-таки, - говорю я, - Джим верно сказал, что герба у него нету,
потому что откуда же у него герб?
   - Мне это тоже известно, - говорит Том, - только герб у его непремен-
но будет, еще до побега, - если бежать, так уж бежать по всем  правилам,
честь по чести.
   И пока мы с Джимом точили перья на кирпиче - Джим медное, а я из оло-
вянной ложки, - Том придумывал ему герб.
   Наконец он сказал, что ему вспомнилось очень  много  хороших  гербов,
так что он даже не знает, который взять; а впрочем, есть  один  подходя-
щий, на нем он и остановится.
   - На рыцарском щите у нас будет золотой пояс; внизу  справа  -  косой
червленый крест и повязка, и на нем лежащая собака-это значит опасность,
а под лапой у нее цепь, украденная зубцами, - это рабство; зеленый  шев-
рон с зарубками в верхней части, три вогнутые линии в лазурном поле, а в
середина щита - герб и кругом зазубрины; сверху - беглый негр, чернью, с
узелком через плечо, на черной полосе с левой стороны, а внизу две черв-
леные подставки поддерживают щит - это  асы  с  тобой;  девиз  "Maggiore
fretta, minore att". Это я из книжки взял - значит: "Тише едешь - дальше
будешь".
   - Здорово! - говорю. - А все остальное-то что значит?
   - Нам с этим возиться некогда, - говорит Том, - нам надо кончать пос-
корее, да и удирать отсюда.
   - Ну хоть что-нибудь скажи! Что значит "повязка"?
   - Повязка-это... в общем, незачем тебе знать, что это  такое.  Я  ему
покажу, как это делается, когда надо будет.
   - Как тебе не стыдно, - говорю, - мог бы все-таки сказать человеку! А
что такое "черная полоса с левой стороны"?
   - Я почем знаю! Только Джиму без нее никак нельзя. У всех вельмож она
есть.
   Вот он и всегда так. Если не захочет почему-нибудь объяснять, так  ни
за что не станет. Хоть неделю к нему приставай, все равно толку  не  бу-
дет.
   Уладив дело с гербом, он принялся за остальную работу - стал придумы-
вать надпись пожалобнее; сказал, что Джиму без нее никак нельзя, у  всех
она бывает. Он придумал много разных надписей, написал на бумажке и про-
чел нам все по порядку:
   "1. Здесь разорвалось сердце узника.
   2. Здесь бедный пленник, покинутый всем  светом  и  друзьями,  влачил
свое печальное существование.
   3. Здесь разбилось одинокое сердце и усталый дух отошел на покой пос-
ле тридцати семи лет одиночного заключения.
   4. Здесь, без семьи и друзей, после тридцати семи лет горестного  за-
точения погиб благородный незнакомец, побочный сын Людовика  Четырнадца-
того".
   Голос Тома дрожал, когда он читал нам эти надписи, он чуть не плакал.
После этого он никак не мог решить, которую надпись выбрать для Джима, -
уж очень все они были хороши; и в конце концов решил, чтобы Джим выцара-
пал на стенке все эти надписи. Джим сказал, что тогда ему целый год при-
дется возиться - выцарапывать столько всякой чепухи гвоздем  на  бревне,
да он еще и буквы-то писать не умеет; но Том ответил, что он сам ему на-
метит буквы начерно, и тогда ему ничего не надо будет  делать  -  только
обвести их, и все. Потом он помолчал немного и сказал:
   - Нет, как подумаешь, все-таки бревна не годятся: в тюрьмах не бывает
бревенчатых стен. Нам надо выдалбливать надпись на камне. Ну что ж, дос-
танем камень.
   Джим сказал, что камень будет еще хуже бревна и уйдет такая  пропасть
времени, пока все это выдолбишь, что этак он и не  освободится  никогда.
Том сказал, что я ему буду помогать, и подошел  посмотреть,  как  у  нас
подвигается дело с перьями. Ужасно скучная и противная была работа,  та-
кая с ней возня! И руки у меня никак не заживали после волдырей, и  дело
у нас что-то плохо двигалось, так что Том сказал:
   - Я знаю, как это уладить. Нам все равно нужен камень для герба и для
скорбных надписей, вот мы и убьем двух зайцев одним камнем. У  лесопилки
валяется здоровый жернов, мы его стащим, выдолбим на нем все, что  надо,
а заодно будем оттачивать на нем перья и пилу тоже.
   Мысль была неплохая, да и жернов тоже был ничего себе, и  мы  решили,
что как-нибудь справимся. Еще не было полуночи, и мы отправились на  ле-
сопилку, а Джима усадили работать. Мы стащили этот жернов и покатили его
домой; ну и работа же с ним была - просто адская! Как мы ни старались, а
он все валился набок, и нас чуть-чуть не придавило. Том сказал, что  ко-
го-нибудь одного непременно придавит жерновом, пока мы  его  докатим  до
дому. Доволокли мы его до полдороги, а сами окончательно выдохлись - об-
ливаемся потом. Видим, что ничего у нас не выходит, взяли да и пошли  за
Джимом. Он приподнял свою кровать, снял с ножки цепь, обмотал ее  вокруг
шеи, потом мы пролезли в подкоп и дальше в пристройку, а там мы с Джимом
навалились на жернов и покатили его, как перышко,  а  Том  распоряжался.
Распоряжаться-то он был мастер, куда до него всем другим мальчишкам!  Да
он и вообще знал, как что делается.
   Дыру мы прокопали большую, но все-таки жернов в нее не пролезал; Джим
тогда взял мотыгу и в два счета ее расширил. Том  нацарапал  на  жернове
гвоздем эти самые надписи и засадил Джима за работу - с  гвоздем  вместо
зубила и с железным болтом вместо молотка, а нашли мы его среди хлама  в
пристройке - и велел ему долбить жернов, пока свеча не догорит, а  после
этого ложиться спать, только сперва велел ему спрятать жернов под матрас
и спать на нем. Потом мы ему помогли надеть цепь обратно на ножку крова-
ти и сами тоже решили отправиться ко сну. Вдруг Том  что-то  вспомнил  и
говорит.
   - Джим, а пауки здесь у тебя есть?
   - Нет, сэр! Слава богу, нет, мистер Том.
   - Ну ладно, мы тебе достанем.
   - Да господь с вами, на что они мне? Я их боюсь  до  смерти.  Уж,  по
мне, лучше гремучие змеи.
   Том задумался на минутку, а потом и говорит:
   - Хорошая мысль! И, кажется, так и раньше делали. Ну, само собой, де-
лали. Да, просто замечательная мысль! А где ты же будешь держать?
   - Кого это, мистер Том?
   - Да гремучую змею.
   - Господи ты мой боже, мистер Том! Да  если  сюда  заползет  гремучая
змея, я убегу или прошибу головой эту самую стенку!
   - Да что ты, Джим, ты к ней привыкнешь, а там и бояться  перестанешь.
Ты ее приручи.
   - "Приручи"!
   - Ну да, что ж тут трудного? Всякое животное любит, чтобы его прилас-
кали, и даже не подумает кусать человека, который с ним ласково  обраща-
ется. Во всех книжках про это говорится. Ты попробуй  только,  больше  я
тебя ни о чем не прощу, - попробуй дня два или три.  Ты  ее  можешь  так
приручить, что она тебя скоро полюбит, будет спать с тобой и ни на мину-
ту с тобой не расстанется: будет обертываться вокруг твоей шеи и засовы-
вать голову тебе в рот.
   - О! не говорите, мистер Том, ради бога! Слышать не могу! Это она мне
в рот голову засунет? Подумаешь, одолжила! Очень нужно!  Нет,  ей  долго
ждать придется, чтобы я ее попросил. Да и спать с ней я тоже не желаю.
   - Джим, не дури! Узнику полагается иметь ручных животных, а если гре-
мучей змеи ни у кого еще не было, тем больше тебе чести, что  ты  первый
ее приручишь, - лучше и не придумаешь способа прославиться.
   - Нет, мистер Том, не хочу я такой славы. Укусит меня змея в подборо-
док, на что тогда и слава! Нет, сэр, ничего этого я не желаю.
   - Да ну тебя, неужели хоть попробовать не можешь? Ты только попробуй,
а не выйдет, возьмешь и бросишь.
   - А пока я буду пробовать, змея меня укусит, тогда уж  поздно  будет.
Мистер Том, я на все согласен; если надо, что хотите сделаю;  но  только
если вы с Геком притащите гремучую змею, чтобы я ее приручал,  я  отсюда
убегу, верно вам говорю!
   - Ну ладно, пускай, раз ты такой упрямый. Мы тебе достанем ужей, а ты
навяжи им пуговиц на хвосты, будто бы это гремучий, - сойдет  и  так,  я
думаю.
   - Ну, это еще туда-сюда, мистер Том, хотя, сказать вам по правде,  не
больно-то они мне нужны. Вот уж не думал, что такое это хлопотливое дело
- быть узником.
   - А как же, и всегда так бывает, если все делается по правилам. Крысы
тут у тебя есть?
   - Нет, сэр, ни одной не видал.
   - Ну, мы тебе раздобудем крыс.
   - Зачем мистер Том? Мне крыс не надо! Хуже крыс ничего на свете  нет:
никакого от них покою, так и бегают по всему телу и за ноги кусают, ког-
да спать хочется, и мало ли еще что! Нет, сэр, уж  лучше  напустите  мне
ужей, коли нельзя без этого, а крыс мне никаких не надо  -  на  что  они
мне, ну их совсем!
   - Нет, Джим, без крыс тебе нельзя, у всех они бывают. И,  пожалуйста,
не упирайся. Узнику без крыс никак невозможно,  даже  и  примеров  таких
нет. Они их воспитывают, приручают, учат разным фокусам, и крысы  к  ним
привыкают, лезут, как мухи. А тебе надо бы их  приманивать  музыкой.  Ты
умеешь играть на чем-нибудь?
   - У меня ничего такого нет, разве вот гребенка с бумажкой да еще губ-
ная гармошка; им, я думаю, неинтересно будет слушать.
   - Отчего же неинтересно! Им все равно, на  чем  ни  играют,  была  бы
только музыка. Для крыс сойдет и губная гармошка. Все животные любят му-
зыку, а в тюрьме так просто жить без нее не могут. Особенно если что-ни-
будь грустное; а на губной гармошке только такое и  получается.  Им  это
всегда бывает любопытно: они высовываются посмотреть, что такое с  тобой
делается... Ну, теперь у тебя все в порядке, очень  хорошо  все  устрои-
лось. По вечерам, перед сном, ты сиди на кровати и играй, и по утрам то-
же. Играй "Навек расстались мы" - это крысам скорей всего должно  понра-
виться. Поиграешь минуты две - сам увидишь, как все крысы, змеи, пауки и
другие твари соскучатся и вылезут. Так и начнут по тебе лазить все вмес-
те, кувыркаться... Вот увидишь - им сделается очень весело!
   - Да, им-то еще бы не весело, мистер Том, а вот каково мне будет?  Не
вижу я в этом ничего хорошего. Ну, если надо, что ж, ничего  не  подела-
ешь. Уж буду крыс забавлять, только бы нам с вами не поссориться.
   Том постоял еще, подумал, не забыл ли он чего-нибудь, а потом и гово-
рит:
   - Да, еще одно чуть не забыл. Можешь ты здесь вырастить  цветок,  как
по-твоему?
   - Не знаю, может, я и вырастил бы, мистер Том,  но  только  уж  очень
темно тут, да и цветок мне ни к чему - хлопот с ним не оберешься.
   - Нет, ты все-таки попробуй. Другие узники выращивали.
   - Какой-нибудь репей, этакий длинный, вроде розги, пожалуй, вырастет,
мистер Том, только стоит ли с ним возиться, радость невелика.
   - Ты про это не думай. Мы тебе достанем совсем маленький, ты его  по-
сади вон в том углу и выращивай. Да зови его не репей,  а  "пиччола",  -
так полагается, если он растет в тюрьме. А поливать будешь своими слеза-
ми.
   - Да у меня из колодца много воды, мистер Том.
   - Вод