то в холод; я только  теперь
сообразил, что он и в самом деле скоро будет свободен, а кто в этом  ви-
новат? Я, конечно. Совесть у меня была нечиста, и я никак не мог успоко-
иться. Я так замучился, что не находил себе покоя, не мог  даже  усидеть
на месте. До сих пор я не понимал, что я такое делаю. А теперь вот понял
и не мог ни на минуту забыть - меня жгло, как от нем.  Я  старался  себе
внушить, что не виноват; ведь не я увел Джима от его  законной  хозяйки.
Только это не помогало, совесть все твердила и твердила  мне:  "Ведь  ты
знал, что он беглый, мог бы добраться в лодке до берега  и  сказать  ко-
му-нибудь". Это было правильно, и отвертеться я никак по мог. Вот в  чем
была загвоздка! Совесть шептала мне: "Что тебе сделала бедная мисс  Уот-
сон? Ведь ты видел, кат; удирает ее негр, и никому по сказал  ни  слова.
Что тебе сделала бедная старуха, за что ты ее так обидел? Она тебя учила
грамоте, учила, как надо себя вести, была к тебе добра, как умела. Ниче-
го и плохого она тебе не сделала".
   Мне стало так не по себе и так стыдно, что  хоть  помереть.  Я  бегал
взад и вперед по плоту и ругал себя, и Джим тоже бегал взад и вперед  по
плоту мимо меня. Нам не сиделось на месте. Каждый раз, как он  подскаки-
вал и кричал: "Вот он, Каир!" - меня прошибало насквозь точно пулей, и я
думал, что, если это и в самом деле окажется Каир, я тут же умру со сты-
да.
   Джим громко разговаривал все время, пока я думал про себя.  Он  гово-
рил, что в свободных штатах он первым долгом начнет копить деньги  и  ни
за что не истратит зря ни единого цента; а когда накопит сколько  нужно,
то выкупит свою жену с фермы в тех местах, где жила мисс Уотсон, а потом
они вдвоем с ней будут работать и выкупят обоих детей; а если хозяин  не
захочет их продать, то он подговорит какою-нибудь аболициониста, что  бы
тот их выкрал.
   От таких разговоров у меня по спине мурашки бегали. Прежде он никогда
но посмел бы так разговаривать. Вы посмотрите только, как он переменился
от одной мысли, что скоро будет свободен! Недаром говорит старая  посло-
вица: "Дай негру палец - он заберет всю руку". Вот что, думаю,  выходит,
если действовать сгоряча, без соображения. Этот самый негр,  которому  я
все равно что помогал бежать, вдруг набрался храбрости и  заявляет,  что
он украдет своих детей, а я даже не знаю их хозяина и никакого  худа  от
него не видал.
   Мне было обидно слышать это от Джима - такая с его  стороны  низость.
Совесть начала меня мучить пуще прежнего, пока наконец я не  сказал  ей:
"Да оставь ты меня в покое! Ведь еще не поздно: я могу поехать на берег,
как только покажется огонек, и заявить". Я сразу успокоился и повеселел,
и на душе стало куда легче. Все мои огорчения словно рукой сняло. Я стал
глядеть, не покажется ли где огонек, и даже что-то напевал про себя. На-
конец замигал огонек, и Джим крикнул:
   - Мы спасены, Гек, спасены! Скачи и пляши от радости! Это добрый ста-
рый Каир, я уж знаю!
   Я сказал:
   - Я поеду в челноке, погляжу сначала. Знаешь, Джим, это, может, еще и
не Каир.
   Он вскочил, приготовил челнок, положил на  дно  свою  старую  куртку,
чтобы было мягче сидеть, подал мне весло, а когда я  отчаливал,  крикнул
вслед:
   - Скоро я прямо пойду плясать от радости, буду кричать, что  это  все
из-за Гека! Я теперь свободный челочек, а где ж мне  было  освободиться,
если бы не он? Это все Гек сделал! Джим никогда тебя  не  забудет,  Гек!
Такого друга у Джима никогда не было, а теперь ты и  вовсе  единственный
друг у старика Джима.
   Я греб, старался изо всех сил, спешил донести на него. Но как  только
он это сказал, у меня и руки опустились. Теперь я греб еле-еле и сам  не
знал, рад я, что поехал, или не рад. Когда я отъехал шагов на пятьдесят,
Джим крикнул:
   - Вон он едет верный старый Гек! Единственный белый джентльмен, кото-
рый по обманул старика Джима!
   Ну, мне просто нехорошо стало. Однако, думаю, надо  же  это  сделать.
Нельзя отвиливать. А тут как раз плывет ялик, и в  нем  два  человека  с
ружьями; они останавливаются, и я тоже. Один из них и спрашивает:
   - Что это там такое?
   - Плот, - говорю я.
   - А ты тоже с этого плота?
   - Да, сэр.
   - Мужчины на нем есть?
   - Всего один, сэр.
   - Видишь ли, нынче ночью сбежало пятеро негров,  вон оттуда, чуть по-
выше излучины. У тебя кто там: белый или черный?
   Я не сразу ответил. Хотел было, только слова никак не шли с языка.  С
минуту я силился собраться с духом и все им рассказать, только храбрости
не хватило  - струсил хуже зайца. Но вижу,  что ничего у меня не выйдет,
махнул на все рукой и говорю:
   - Белый.
   - Ну, мы сами поедем посмотрим.
   - Да,  уж пожалуйста, - говорю я, - ведь там мой папаша. Помогите мне
- возьмите плот на буксир до того места,  где фонарь горит на берегу. Он
болен, и мама тоже, и Мэри Энн.
   - Ах ты черт возьми! Нам некогда, мальчик....  Ну, да я думаю, помочь
надо. Цепляйся своим веслом - поедем.
   Я прицепился,  и  они  налегли  на  весла. После того как они сделали
два-три взмаха веслами, я сказал:
   - Папаша  будет вам очень благодарен. Все уезжают,  как только попро-
сишь дотянуть плот до берега, а мне самому это не под силу.
   - Подлость какая! Нет, все-таки чудно что-то....  А скажика, мальчик,
что такое с твоим отцом?
   - С ним.... у него.... да нет, ничего особенного.
   Они перестали грести. До плота теперь оставалось совсем немного. Пер-
вый сказал:
   - Мальчик, ты врешь. Что такое у твоего отца?  Говори правду, тебе же
будет лучше.
   - Я скажу,  сэр. Честное слово,  скажу,  только не бросайте нас, ради
бога! У него....  у него.... Вам ведь не надо подъезжать близко к плоту,
вы только возьмете нас на буксир.... Пожалуйста, я вам брошу веревку.
   - Поворачивай обратно, Джон, поворачивай живее! - говорит один.
   Они повернули назад.
   - Держись подальше,  мальчик, - против ветра. Черт возьми, боюсь, как
бы не  нанесло  заразу  ветром. У  твоего  папы  черпая  оспа - вот что,
мальчик,  и ты  это прекрасно знаешь. Что ж ты нам сразу не сказал?  Хо-
чешь, чтобы мы все перезаразились?
   - Да, - говорю я,  а сам всхлипываю, - я раньше всем так и говорил, а
они тогда уезжали и бросали нас.
   - Бедняга,  а ведь это, пожалуй, правда. Нам тебя очень жалко, только
вот какая штука.... Понимаешь,  нам оспой болеть не хочется.  Слушай,  я
тебе скажу,  что делать. Ты сам и не пробуй причалить к берегу,  а не то
разобьешь все вдребезги. Проплывешь еще миль двадцать вниз по реке,  там
увидишь город  на левом берегу. Тогда будет уже светло;  а когда станешь
просить,  чтобы вам помогли,  говори, что у твоих родных озноб и жар. Не
будь дураком,  а  то опять догадаются,  в чем дело. Мы тебе добра хотим,
так что ты уж отъезжай от нас еще миль на двадцать,  будь любезен. Туда,
где фонарь горит,  не стоит ехать - это всего-навсего лесной склад. Слу-
шай,  твой отец,  наверно,  бедный,  я уж вижу, что ему не повезло. Вот,
смотри, я  кладу  золотую  монету  в двадцать  долларов  на  эту доску -
возьмешь, когда подплывет поближе. Конечно, с нашей стороны подлость те-
бя оставлять, да ведь и с оспой тоже шутки плохи, сам знаешь.
   - Погоди, Паркер, - сказал другой, - вот еще двадцать от меня, положи
на доску.... Прощай мальчик! Ты так и сделай, как мистер Паркер тебе го-
ворит, тогда все будет в порядке.
   - Да,  да, мальчик, верно! Ну, прощай, всего хорошего.  Если где уви-
дишь беглого  негра, зови на помощь и хватай его - тебе за это денег да-
дут.
   - Прощайте, сэр,  -  говорю  я,  - а беглых негров я уж постараюсь не
упустить.
   Они поехали дальше, а я перелез на плот, чувствуя себя очень скверно;
ведь я  знал, что поступаю нехорошо,  и понимал,  что мне даже и не нау-
читься никогда  поступать так, как надо;  если человек с малых лет этому
не научился, то уж после его не заставишь никак: и надо бы, да он не мо-
жет, и ничего у него не получится. Потом я подумал с минуту и говорю се-
бе: постой,  а если б ты поступил,  как надо,  и выдал бы Джима, было бы
тебе лучше, чем сейчас? Нет, говорю себе, все равно было бы плохо; я так
же плохо  себя чувствовал бы,  как и сейчас. Какой же толк стараться де-
лать все как полагается, когда от этого тебе одно только беспокойство; а
когда поступаешь, как не надо,  то беспокойства никакого,  а награда все
равно одна и та же. Я стал в тупик и ответа не нашел. Ну, думаю, и голо-
ву больше ломать не стану, а буду всегда действовать, как покажется спо-
дручней. Я  заглянул в шалаш.  Джима там не было.  Я оглядел весь плот -
его не было нигде. Я крикнул:
   - Джим!
   - Я здесь, Гек! Их больше не видно? Говори потише.
   Он сидел  в реке за кормой,  один только нос торчал из воды. Я сказал
ему, что их больше не видно, и он влез на плот.
   - Я  ведь  все  слышал и скорей соскользнул в воду; хотел уже плыть к
берегу, если они причалят к плоту. А потом, думаю, опять приплыву, когда
они уедут. А здорово ты их надул,  Гек!  Ловкая вышла штука!  Я тебе вот
что скажу,  сынок: по-моему, только это и спасло старика Джима. Джим ни-
когда этого тебе не забудет, голубчик!
   Потом мы  стали  говорить  про  деньги. Очень недурно заработали - по
двадцати долларов  на  брата. Джим сказал,  что теперь мы можем ехать на
пароходе третьим  классом и денег нам вполне хватит на дорогу до свобод-
ных штатов и что двадцать миль для плота сущие пустяки, только ему хоте-
лось бы, чтобы мы были уже там.
   И рассвете мы причалили к берегу, и Джим все старался спрятаться  по-
лучше. Потом он целый день увязывал наши пожитки в узлы и  вообще  гото-
вился к тому, чтобы совсем расстаться с плотом.
   Вечером, часов около десяти, мы увидели огни какого-то города в излу-
чине на левом берегу.
   Я поехал в челноке узнать, что это за город. Очень скоро мне повстре-
чался человек в ялике, который ловил рыбу. Я подъехал поближе и спросил:
   - Скажите, мистер, это Каир?
   - Каир? Нет. Одурел ты, что ли?
   - Так какой же это город?
   - Если тебе хочется знать, поезжай да спроси. А будешь  тут  околачи-
ваться да надоедать, так смотри - ты у меня получишь!
   Я повернул обратно к плоту. Джим ужасно расстроился, но я ему сказал,
что следующий город, наверно, и будет Каир.
   Перед рассветом нам попался еще один город, и я опять  хотел  поехать
на разведку, только берег тут был высокий, и я не поехал.  Джим  сказал,
что Каир не на высоком берегу. А я про это позабыл. Для дневной останов-
ки мы выбрали заросший кустами островок, поближе к левому берегу. Я  на-
чал кое о чем догадываться. И Джим тоже. Я сказал:
   - Может, мы прозевали Каир в тумане тогда ночью?
   Джим ответил:
   - Не будем говорить про это, Гек. Бедным неграм всегда  не  везет.  Я
так и думал, что змеиная кожа еще даст себя знать
   - Лучше бы я ее в глаза не видал, Джим, лучше бы она мне и но попада-
лась!
   - Ты но виноват, Гек: ты не знал. Не ругай себя за это
   Когда совсем рассвело, так оно и оказалось: поближе  к  берегу  текла
светлая вода реки Огайо, а дальше к середине начиналась  мутная  вода  -
сама Старая Миссисипи! Так что с Каиром все было кончено.
   Мы потолковали, как нам быть. На берег нечего было и соваться;  вести
плот против течения мы тоже не могли.  Только  и  оставалось,  дождаться
темноты, отправляться обратно в челноке: будь  что  будет.  Мы  проспали
весь день в кустах, чтобы набраться сил, а когда после сумерек  вышли  к
плоту, оказалось, что челнок исчез!
   Мы долго молчали. Да и говорить-то было нечего. Оба мы отлично знали,
что это змеиная кожа действует, да и какой толк может быть  от  разгово-
ров? Опять, пожалуй, накличешь беду, как будто нам этого мало, а там оно
и пойдет одно за другим, пока не научимся держать язык за зубами.  Потом
мы обсудили, что нам делать, и решили, что ничего другого  не  остается,
как плыть вниз по течению на плоту, пока не  подвернется  случай  купить
челнок и ехать на нем обратно. Отец взял бы челнок взаймы, если б побли-
зости ничего не случилось, по мы этого делать по собираюсь, чтобы за на-
ми не было погони.
   Когда стемнело, мы пустились в путь на плоту. Всякий, кто еще не  ве-
рит, как опасно брать в руки змеиную кожу, даже после всего, что с  нами
случилось, обязательно поверит, когда почитает дальше, что  она  с  нами
натворила.
   Челноки обыкновенно покупают с плотов, стоящих на причале  у  берега.
Но пока что мы таких плотов не видели и ехали себе да  ехали,  -  должно
быть, больше трех часов подряд. И ночь сделалась какая-то  серая,  очень
густая, а это тоже гадость, не лучше тумана: не разберешь, какие  берега
у реки, и вдаль тоже ничего не видно. Было уж очень поздно и совсем  ти-
хо; вдруг слышим - вверх по реке идет пароход. Мы зажгли фонарь, думали,
что с парохода нас заметят. Обыкновенно низовые пароходы проходили дале-
ко от нас; они огибают отмели и, чтобы не бороться с течением, ищут  ти-
хой воды под высоким берегом, но в такие ночи они идут прямо по фарвате-
ру против течения.
   Мы слышали, как пыхтит пароход, но не видели его, пока он не  подошел
совсем близко. Он шел прямо на нас. Пароходы  часто  так  делают,  чтобы
посмотреть, насколько близко можно пройти от плота, не задев его; иногда
колесо откусывает конец весла, а потом лоцман  высовывается  и  хохочет,
хвастается: вот он какой ловкач! Мы так и думали, что пароход постарает-
ся пройти поближе, не задев плота, по он шел прямехонько на нас. Он  был
большой и несся быстро, словно черная туча, усеянная  рядами  светлячков
по бокам; и вдруг он навалился на нас, большой и страшный, и длинный ряд
открытых топок засверкал, как раскаленные докрасна зубы, а огромный  нос
и кожухи нависли прямо над пами. Оттуда заорали на нас, зазвонили в  ко-
локол, чтобы остановить машину, поднялась ругань, зашипел пар - и не ус-
пел Джим прыгнуть в воду с одной стороны, а я с другой,  как  пароход  с
треском прошел прямо по плоту.
   Я нырнул - и нырнул как можно глубже, так, чтобы достать до дна,  по-
тому что надо мной должно было пройти тридцатифутовое колесо, и  я  ста-
рался оставить ему побольше места. Обыкновенно я мог просидеть под водой
минуту, а тут, должно быть, пробыл минуты полторы. Потом скорей вынырнул
наверх, и то чуть не задохся. Я выскочил из воды до подмышек, отфыркива-
ясь и выплевывая воду. Течение здесь, конечно, было ужасно  сильное,  и,
конечно, пароход тронулся секунд через десять после того, как остановил-
ся, потому что на плотовщиков они обычно не обращают внимания: теперь он
пыхтел где-то выше по реке, и в темноте мне его не было видно, хоть я  и
слышал пыхтенье.
   Я раз двадцать окликал Джима, по не мог добиться ответа; тогда я  ух-
ватился за первую доску, какая попалась под руку,  и  поплыл  к  берегу,
толкая эту доску перед собой. Но скоро я разобрал, что течение здесь по-
вертывает к левому берегу, а это значило, что я попал на перекат; и  по-
тому я свернул влево.
   Это был один из тех перекатов, которые идут наискосок  и  тянутся  на
целых две мили, так что я переправлялся очень долго. Я благополучно доп-
лыл до берега и вылез. Впереди почти ничего нельзя было разглядеть, но я
пошел напрямик, без дороги, и, пройдя  около  четверти  мили,  наткнулся
впотьмах на большой старинный бревенчатый дом. Я хотел  было  потихоньку
пройти мимо и свернуть в сторону, но тут на меня выскочили собаки, завы-
ли и залаяли; и у меня хватило догадки не двигаться с места.


   ГЛАВА XVII

   Прошло около минуты, и кто-то крикнул из окна, не высовывая головы:
   - Тише, вы!.. Кто там?
   Я сказал:
   - Это я.
   - Кто это "я"?
   - Джордж Джексон, сэр.
   - Что вам нужно?
   - Мне ничего не нужно, сэр, я только хочу пройти мимо, а собаки  меня
не пускают.
   - Так чего ради ты шатаешься тут по ночам, а?
   - Я не шатался, сэр, а я упал за борт с парохода.
   - Ах, вот как, упал? Ну-ка, высеките огонь кто-нибудь. Как,  ты  ска-
зал, тебя зовут? Повтори.
   - Джордж Джексон, сэр. Я еще мальчик.
   - Послушай, если ты говоришь правду, то тебе  нечего  бояться:  никто
тебя не тронет. Только не шевелись, стой смирно, где стоишь... Разбудите
Боба и Тома кто-нибудь и принесите ружья...  Джордж  Джексон,  есть  еще
кто-нибудь с тобой?
   - Никого нет, сэр.
   Я услышал, как в доме забегали люди, и увидел свет.  Тот  же  человек
крикнул:
   - Убери свечу, Бетси, старая ты дура, в уме ли ты? Поставь ее на  пол
за дверью... Боб, если вы с Томом готовы, займите свои места.
   - Мы готовы.
   - Ну, Джордж Джексон, знаешь ты Шепердсонов?
   - Нет, сэр, никогда про них не слыхал.
   - Что ж, может, это и правда, а может, и нет. Ну, все готово.  Входи,
Джордж Джексон. Да смотри не торопись  -  иди  медленно.  Если  с  тобой
кто-нибудь есть, пусть останется позади; если он покажется, его  застре-
лят. Подходи теперь. Подходи медленно, отвори дверь  сам  -  ровно  нас-
только, чтобы пролезть, слышишь?
   Я не спешил, да и не мог бы спешить при  всем  желании.  Я  осторожно
подходил к двери, в полной тишине; только слышно было,  как  бьется  мое
сердце, - так мне казалось. Собаки молчали, так же как и люди, но шли за
мной по пятам. Дойдя до крыльца с тремя вытесанными из бревен ступенька-
ми, я услышал, как в доме отпирают дверь и отодвигают засов. Я взялся за
ручку и тихонько нажал на дверь - еще и еще, пока кто-то не сказал:
   - Так, теперь довольно, просунь голову в дверь.
   Просунуть я просунул, а сам думаю: сейчас ее отрубят.
   Свеча стояла на полу, и все они собрались вокруг и с четверть  минуты
глядели на меня, а я на них. Трое взрослых мужчин целились в меня из ру-
жей, так что я даже зажмурился, сказать по  правде;  самый  старый,  лет
шестидесяти, уже седой, двое других лет по тридцати или  больше,  -  все
трое представительные, красивые, а еще очень милая седовласая  старушка,
и позади нее две молодые женщины, которых я плохо разглядел.
   Старик сказал:
   - Ну, так... я думаю, все в порядке. Входи.
   Как только я вошел, старый джентльмен сам запер дверь, задвинул засов
и велел молодым людям с ружьями идти в комнаты; все пошли в большую гос-
тиную с новым лоскутным ковром на полу, собрались в угол,  чтобы  их  не
видно было из окон фасада, - в боковой стене окон не было. Свечу подняли
повыше, все стали меня разглядывать и говорили: "Нет, он не из Шепердсо-
нов, в нем нет ничего шепердсоновского".
   Потом старик сказал, что я, верно, ничего не буду иметь против  обыс-
ка, - он не хочет меня обидеть, только проверит, нет ли при мне  оружия.
Он не стал лазить по карманам, а только провел руками  поверх  платья  и
сказал, что все в порядке. Он велел мне не стесняться, быть как  дома  и
рассказать, кто я такой; но тут вмешалась старушка:
   - Господь с тобой, Саул! Бедняжка насквозь промок, а может быть, он и
голоден. Как ты думаешь?
   - Ты права, Рэчел, - я и позабыл.
   Тогда старушка сказала:
   - Бетси (это негритянке), сбегай и принеси ему, бедняжке, чего-нибудь
поесть, поскорей! А вы,  девочки,  ступайте  разбудите  Бака  и  скажите
ему... Ах, вот он и сам... Бак, возьми этого, чужого мальчика,  сними  с
него мокрое платье и дай ему что-нибудь из своего, сухое.
   Баку на вид казалось столько же, сколько и мне, -  лет  тринадцать  -
четырнадцать или около того, хотя он был немножко выше меня  ростом.  Он
был в ночной рубашке, весь взлохмаченный. Он вышел, зевая и протирая ку-
лаком глаза, а другой рукой тащил за собою ружье. Он спросил:
   - Разве Шепердсонов тут не было?
   Ему ответили, что нет, это была ложная тревога.
   - Ну ладно, - сказал он. - А  если  б  сунулись,  я  бы  хоть  одного
подстрелил.
   Все засмеялись, и Боб сказал:
   - Где тебе, Бак! Они успели бы снять с нас скальпы, пока ты там  рас-
качивался.
   - Конечно, никто меня не позвал, это просто свинство! Всегда меня за-
тирают - так я никогда себя не покажу.
   - Ничего, Бак, - сказал старик, - еще успеешь себя  показать!  Все  в
свое время, не беспокойся. А теперь ступай, делай, что мать тебе велела.
   Мы с Б