побежали за ними. Сначала всех собак  запер-
ли, чтобы они не спугнули бандитов, а теперь кто-то их выпустил;  слышим
- они тоже бегут за нами, а лают так, будто их целый миллион. Только со-
баки-то были свои; мы остановились, подождали их, а когда  они  увидали,
что это мы и ничего тут интересного для них нет, они повиляли хвостами и
побежали дальше, туда, где были шум и топот; а мы опять пустились за ни-
ми следом, да так и бежали почти до самой лесопилки, а  там  свернули  и
пробрались через кусты к тому месту, где был привязан мой челнок,  прыг-
нули в него и давай изо всех сил грести к середине реки,  только  стара-
лись не шуметь. Потом мы повернули не спеша к  тому  островку,  где  был
спрятан мой плот; и долго еще слышно было, как собаки лают друг на друга
и мечутся взад и вперед по берегу; но как только  мы  отплыли  подальше,
шум сделался тише, а там и совсем замер. А когда мы влезли  на  плот,  я
сказал:
   - Ну, Джим, теперь ты опять свободный человек и больше уж никогда ра-
бом не будешь!
   - Да еще как хорошо все вышло-то, Гек! И  придумано  было  хорошо,  а
сделано еще того лучше, никому другому не придумать, чтобы так было  хо-
рошо и так заковыристо!
   Мы все радовались не знаю как, а больше всех радовался Том Сойер, по-
тому что у него в ноге засела пуля.
   Когда мы с Джимом про это услышали, то  сразу  перестали  веселиться.
Тому было очень больно, и кровь сильно текла; мы уложили его  в  шалаше,
разорвали рубашку герцога и хотели перевязать ему ногу, но он сказал:
   - Дайте-ка сюда тряпки, это я и сам сумею. Не задерживайтесь,  дурака
валять некогда! Раз побег удался великолепно, то отвязывайте плот и  бе-
ритесь за весла! Ребята, мы устроили побег замечательно, просто шикарно.
Хотелось бы мне, чтобы Людовик Шестнадцатый попал нам в  руки,  тогда  в
его биографии не было бы написано: "Потомок Людовика Святого отправляет-
ся на небеса!" Нет, сэр, мы бы его переправили через границу, вот что мы
сделали бы, да еще как ловко! Беритесь за весла, беритесь за весла!
   Но мы с Джимом посоветовались и стали думать. Подумали  с  минуту,  а
потом я сказал:
   - Говори ты, Джим.
   Он сказал:
   - Ну вот, по-моему, выходит так. Если б это был мистер Том и  мы  его
освободили, а кого-нибудь из нас подстрелили, разве он сказал  бы:  "Ва-
ляйте спасайте меня, плюньте на всяких там  докторов  для  раненого!"  -
разве это похоже на мистера Тома? Разве он так скажет? Да никогда в жиз-
ни! Ну, а Джим разве скажет так? Нет, сэр, я и с места не сдвинусь, пока
доктора тут не будет, хоть сорок лет просижу!
   Я всегда знал, что душа у него хорошая, и так и ждал, что он это  са-
мое скажет; теперь все было в порядке, и я объявил Тому, что иду за док-
тором. Он поднял из-за этого страшный шум, а мы с Джимом стояли на своем
и никак не уступали. Он хотел было сам ползти отвязывать плот, да мы его
не пустили. Тогда он начал ругаться с нами, только это нисколько не  по-
могло.
   А когда он увидел, что я отвязываю челнок, то сказал:
   - Ну ладно, уж если тебе так хочется ехать, я тебе  скажу,  что  надо
делать, когда придешь в город. Запри дверь, свяжи доктора по рукам и  по
ногам, надень ему на глаза повязку, и пусть поклянется молчать, как  мо-
гила, а потом сунь ему в руку кошелек, полный золота, и веди его не пря-
мо, а в темноте, по задворкам; привези его сюда в челноке  -  опять-таки
не прямо, а путайся подольше среди островков; да не забудь обыскать  его
и отбери мелок, а отдашь после, когда переправишь обратно в город, а  то
он наставит мелом крестов, чтобы можно было найти наш плот.  Всегда  так
делается.
   Я сказал, что все исполню, как он велит, и уехал в челноке,  а  Джиму
велел спрятаться в лесу, как только увидит доктора, и сидеть до тех пор,
пока доктор не уедет.


   ГЛАВА XLI

   Доктор, когда я его разбудил, оказался старичком,  таким  приятным  и
добрым с виду. Я рассказал ему, что мы с братом вчера охотились  на  Ис-
панском острове, нашли там плот и остались на нем ночевать, а около  по-
луночи брат, должно быть, толкнул во сне ружье, оно выстрелило,  и  пуля
попала ему в ногу; так вот мы просим доктора поехать туда  и  перевязать
рану, только ничего никому не говорить, потому что  мы  хотим  вернуться
домой нынче вечером, а наши родные еще ничего не знают.
   - А кто ваши родные? - спрашивает он.
   - Фелпсы, они живут за городом.
   - Ах, вот как! - говорит он; потом помолчал немного и  спрашивает:  -
Так как же это, вы говорите, его ранило?
   - Ему что-то приснилось, - говорю, - и ружье выстрелило.
   - Странный сон, - говорит доктор.
   Он зажег фонарь, собрал, что нужно, в сумку, и мы отправились. Только
когда доктор увидел мой челнок, он ему не понравился: для одного,  гово-
рит, еще туда-сюда, а двоих не выдержит.
   Я ему говорю:
   - Да вы не бойтесь, сэр, он нас и троих отлично выдержал.
   - Как это - троих?
   - Так: меня и Сида, а еще... а еще ружья, вот я что хотел сказать.
   - Ах, так, - говорит он.
   Он все-таки поставил ногу на борт, попробовал челнок, а потом покачал
головой и сказал,  что  постарается  найти  что-нибудь  поосновательнее.
Только все другие лодки были на цепи я на замке, и он взял мой челнок, а
мне велел подождать, пока он не вернется, или поискать другую  лодку,  а
то, если я хочу, Пойти домой и подготовить родных к такому  сюрпризу.  Я
сказал, что нет, не хочу, потом объяснил ему, как найти плот, и  он  уе-
хал.
   И тут мне пришла в голову одна мысль. А что, думаю, может ли он выле-
чить Тома так сразу - как говорится, не  успеет  овца  хвостом  махнуть?
Вдруг ему на это понадобится дня тричетыре? Как мне тогда  быть?  Сидеть
тут, дожидаться, пока он всем разболтает? Нет, сэр! Я знаю, что  сделаю.
Подожду его, а если он вернется и скажет, что ему  еще  раз  нужно  туда
съездить, я тоже с ним отправлюсь, - все равно, хотя бы вплавь, а там мы
его возьмем да и свяжем, оставим на плоту и поплывем по  реке;  а  когда
Тому он будет больше не нужен, дадим ему, сколько это  стоит,  или  все,
что у нас есть, и высадим на берег.
   Я забрался на бревна - хотел выспаться;  а  когда  проснулся"  солнце
стояло высоко у меня над головой. Я вскочил и скорей к доктору, но у не-
го дома мне сказали, что он уехал к больному еще ночью и до сих  пор  не
возвращался. Ну, думаю, значит, дела Тома плохи, надо поскорей переправ-
ляться на остров. Иду от доктора - и только повернул за угол,  чуть-чуть
не угодил головой в живот дяде Сайласу!
   - Том, это ты? Где же ты был все это время, негодный мальчишка? - го-
ворит он.
   - Нигде я не был, - говорю, - просто мы ловили беглого негра вместе с
Сидом.
   - А куда же вы все-таки пропали? - говорит он.  -  Твоя  тетка  очень
беспокоилась.
   - Зря она беспокоилась, - говорю, - ничего с нами  не  случилось.  Мы
побежали за людьми и за собаками, только они нас обогнали, и мы их поте-
ряли из виду, а потом нам показалось, будто они уже за рекой;  мы  взяли
челнок и переправились на ту сторону, но только никого там  не  нашли  и
поехали против течения; сначала все держались около берега, а потом  ус-
тали и захотели спать; тогда мы привязали челнок и легли  и  только  час
назад проснулись и переправились сюда. Сид пошел на почту - узнать,  нет
ли чего нового, а я вот только разыщу чегонибудь нам поесть, и потом  мы
вернемся домой.
   Мы вместе с дядей Сайласом зашли на почту "за Сидом", но, как я и по-
лагал, его там не оказалось; старик получил какое-то  письмо;  потом  мы
подождали еще немножко, но Сид так и не  пришел;  тогда  старик  сказал:
"Поедем-ка домой, Сид вернется пешком или на лодке,  когда  ему  надоест
шататься, а мы поедем на лошади!" Мне он так и не  позволил  остаться  и
подождать Сида: говорит, это ни к чему, надо скорей домой,  пускай  тетя
Салли увидит, что с нами ничего не случилось.
   Когда мы вернулись домой, тетя Салли до того  обрадовалась  мне  -  и
смеялась, и плакала, и  обнимала  меня,  и  даже  принималась  колотить,
только совсем не больно; обещала и Силу тоже задать, когда он вернется.
   А в доме было полным-полно гостей: все фермеры с женами у нас  обеда-
ли, и такой трескотни я еще никогда не слыхал. Хуже  всех  была  старуха
Гочкис, язык у нее молол без умолку.
   - Ну, - говорит, - сестра Фелпс, видела я этот сарай и думаю, что ваш
негр полоумный. Говорю сестре Демрел: "А что я говорила, сестра  Демрел?
Ведь он полоумный, - так и сказала, этими самыми словами:  вы  все  меня
слыхали, - он полоумный, говорю, по всему видать. Взять хоть этот  самый
жернов, - и не говорите мне лучше! Чтобы человек в здравом уме  да  стал
царапать всякую чушь на жернове? С чего бы это? - говорю. Здесь такой-то
разорвал свое сердце, а здесь такой-то утомлялся  тридцать  семь  лет  и
прочее, побочный сын какого-то Людовика... забыла, как его фамилия... ну
просто чушь! Совсем рехнулся, говорю". Так с самого начала и сказала,  и
потом говорила, и сейчас говорю, и всегда буду говорить: этот негр  сов-
сем полоумный, чистый Навуходоносор, говорю...
   - А лестница-то из тряпок, сестра Гочкис! - перебила старуха  Демрел.
- Ну для чего она ему понадобилась, скажите на милость?
   - Вот это самое я и говорила сию минуту сестре Оттербек, она вам  мо-
жет подтвердить. "А веревочная-то лестница?" - говорит. А я говорю: "Вот
именно, на что она ему", говорю. А сестра Оттербек и говорит...
   - А как же все-таки этот жернов туда попал? И кто прокопал эту  самую
дыру? И кто...
   - Вот это самое я и говорю, брат Пенрод! Я только что сказала...  пе-
редайте-ка мне блюдце с патокой... только что я сказала  сестре  Данлеп,
вот только сию минуту! "Как же это они ухитрились втащить туда  жернов?"
- говорю. "И ведь без всякой помощи, заметьте,  никто  не  помогал!  Вот
именно!.." - "Да что вы, говорю, как можно, чтобы  без  помощи,  говорю,
кто-нибудь да помогал, говорю, да еще и не один помогал,  говорю;  этому
негру человек двадцать помогали, говорю; доведись до  меня,  я  бы  всех
негров тут перепорола, до единого, а уж разузнала бы,  кто  это  сделал,
говорю; да мало того... "
   - Вы говорите - человек двадцать! Да тут и сорок не управились бы. Вы
только посмотрите: и пилы понаделаны из ножей, и всякая  штука,  а  ведь
столько со всем этим возни! Ведь такой пилой ножку у кровати отпилить  -
и то десятерым надо целую неделю возиться. А негра-то на кровати видели?
Из соломы сделан. А видели вы...
   - И не говорите, брат Хайтауэр! Я вот только что  сказала  это  самое
брату Фелпсу. Он говорит: "Ну, что вы думаете, сестра Гочкис?" - "Насчет
чего это?" - говорю. "Насчет этой мой ножки: как это так ее перепилили?"
- говорит. "Что думаю? Не сама же она отвалилась, говорю, кто-нибудь  ее
да отпилил, говорю. Вот мое мнение, а там думайте, что хотите, говорю, а
только мое мнение вот такое, а если кто думает подругому, и  пускай  его
думает, говорю, вот и все". Говорю сестре Данлеп: "Вот как, говорю... "
   - Да этих самых негров тут, должно быть, полон  дом  собрался,  и  не
меньше месяца им надо было по ночам работать, чтобы со всем  этим  упра-
виться, сестра Фелпс. Взять хоть эту рубашку - вся сплошь покрыта тайны-
ми африканскими письменами, и все до последнего значка написано  кровью!
Должно быть, целая шайка тут орудовала, да еще  сколько  времени!  Я  бы
двух долларов не пожалел, чтобы мне все это разобрали и  прочли;  а  тех
негров, которые писали, я бы отстегал как следует...
   - Вы говорите - ему помогали, брат Марплз? Еще бы ему помогали! Пожи-
ли бы у нас в доме это время, сами увидели бы. А сколько всего они у нас
потаскали, - ну все тащили, только под руку подвернется! И ведь заметьте
себе - мы жили все время. Эту самую рубашку стянули прямо с  веревки.  А
ту простыню, из которой у них сделана веревочная лестница, они уж я и не
помню сколько раз таскали! А муку, свечи, а подсвечники, а ложки, а ста-
рую сковородку - где это мне теперь все упомнить? А мое  новое  ситцевое
платье! Мы ведь мы с Сайласом и Том с Сидом день и ночь за ними следили,
я вам уже говорила, да так ничего и не выследили. И вдруг в  самую  пос-
леднюю минуту - нате вам! - проскользнули у нас под носом и провели нас,
да и не нас одних, а еще и целую шайку бандитов с индейской  территории,
и преспокойно удрали с этим самым негром, - а ведь за ними по пятам гна-
лись шестнадцать человек и двадцать две собаки! Разве черти какие-нибудь
могли бы так ловко управиться, да и то едва ли.  По-моему,  это  и  были
черти; ведь вы знаете наших собак - очень хорошие собаки, лучше ни у ко-
го нет, - так они даже и на след напасть не могли ни единого раза! Вот и
объясните мне кто-нибудь, в чем тут дело, если можете!
   - Да, это, знаете ли...
   - Боже ты мой, вот уж никогда...
   - Помилуй господи, не хотел бы я быть...
   - Домашние воры, а еще и...
   - Я бы в таком доме побоялась жить, упаси меня бог!
   - Побоялись бы жить! Я и сама боялась - и спать ложиться  и  вставать
боялась, не смела ни сесть, ни лечь, сестра Риджуэй! Как они  только  не
украли... можете себе представить, так меня трясло от страха вчера, ког-
да стало подходить к полуночи! Вот вам бог свидетель, я уже  начала  бо-
яться, как бы они детей не украли. Вот до чего допила, последний  рассу-
док потеряла! Сейчас, днем, все это кажется довольно глупо, а тогда  ду-
маю: как это мои бедные Том с Сидом спят там наверху одни в комнате?  И,
господь свидетель, до того растревожилась, что потихоньку пробралась на-
верх и заперла их на ключ! Взяла да и заперла. И всякий бы на моем месте
запер. Потому что, вы знаете, когда вот так боишься -  чем  дальше,  тем
хуже, час от часу становится не легче, в голове все путается,  -  вот  и
делаешь бог знает какие глупости! Думаешь: а если бы я была мальчиком да
оставалась бы там одна в комнате, а дверь не заперта...
   Она замолчала и как будто задумалась, а потом медленно повернулась  в
мою сторону и взглянула на меня; ну, тут я встал  и  вышел  прогуляться.
Говорю себе: "Я, пожалуй, лучше сумею объяснить,  почему  сегодня  утром
нас не оказалось в комнате, если отойду в сторонку и  подумаю,  как  тут
быть". Так я и сделал. Но далеко уйти я не посмел, а то, думаю, еще пош-
лет кого-нибудь за мной. Потом, попозже, когда гости разошлись, я к  ней
пришел и говорю, что нас с Сидом разбудили стрельба и шум;  нам  захоте-
лось поглядеть, что делается, а дверь была заперта, вот мы и  спустились
по громоотводу, оба ушиблись немножко и больше никогда этого  делать  не
будем. Ну, а дальше я ей рассказал все то, что рассказывал дяде Сайласу;
а она сказала, что прощает нас, да, может, особенно и прощать  нечего  -
другого от мальчишек ждать не приходится, все они  озорники  порядочные,
насколько ей известно; и раз ничего плохого из этого не вышло,  то  надо
не беспокоиться и не сердиться на то, что было и прошло,  а  благодарить
бога за то, что мы живы и здоровы и никуда не  пропали.  Она  поцеловала
меня, погладила по голове, а потом задумалась и стала какая-то скучная -
и вдруг как вздрогнет, будто испугалась:
   - Господи помилуй, ночь на дворе, а Сида все еще нету!  Куда  он  мог
пропасть?
   Вижу, случай подходящий, я вскочил и говорю:
   - Я сбегаю в город, разыщу его.
   - Нет уж, пожалуйста, - говорит. - Оставайся, где ты есть. Довольно и
того, что один пропал. Если он к ужину не вернется, поедет твой дядя.
   Ну, к ужину он, конечно, не вернулся, и дядя уехал в город сейчас  же
после ужина.
   Часам к десяти дядя вернулся, немножко встревоженный - он даже и сле-
дов Тома не отыскал. Тетя Салли - та очень встревожилась, а дядя сказал,
что пока еще рано горевать: "Мальчишки - они и есть мальчишки; вот  уви-
дишь, и этот утром явится живой и здоровый". Пришлось ей на этом успоко-
иться. Но она сказала, что не будет ложиться, подождет  его  все-таки  и
свечу гасить не будет, чтобы ему было видно. " А потом, когда  я  лег  в
постель, она тоже пошла со мной и захватила свою свечку, укрыла  меня  и
ухаживала за мной, как родная мать; мне даже совестно стало, я и в глаза
ей смотреть же мог; а она села ко мне на кровать и долго со мной  разго-
варивала: все твердила, какой хороший мальчик наш Сид, и никак не  могла
про него наговориться и то и дело спрашивала ценя, как я думаю: не  заб-
лудился ли он, не ранен ли, а может, утонул, может быть, лежит в эту са-
мую минуту где-нибудь раненый или убитый, а она даже не знает, где он...
И тут у нее слезы закапали, а я ей все повторяю, что ничего с  Сидом  не
слупилось и к утру он, наверно, вернется домой; а она меня  то  погладит
по руке, а то поцелует, велит повторить это еще раз и еще, потому что ей
от этого легче, уж очень она беспокоится. А когда она уходила,  то  пос-
мотрела мне в глаза так пристально, ласково и говорит:
   - Дверь я не стану запирать, Том. Конечно, есть и окно я  громоотвод,
только ты ведь послушаешься - не уйдешь? Ради меня!
   Уж как мне хотелось удрать, посмотреть, что делается с Томом, я так и
собирался сделать, но после этого я не мог уйти, Даже за полцарства.
   Тетя Салли все не шла у меня из головы, и Том тоже, так  это  я  спал
очень плохо. Два раза я спускался ночью по громоотводу, обходил дом кру-
гом и видел, что она все сидит у окна, усмотрит на дорогу  и  плачет,  а
возле нее свечка; мне очень хотелось что-нибудь для нее сделать,  только
ничего нельзя было; дай, думаю, хоть поклянусь, что  никогда  больше  не
буду ее ворчать. А в третий раз я проснулся уже на  рассвете,  спустился
вниз; гляжу - а тетя Салли все сидит там, и свечка у нее догорает, а она
уронила свою седую голову на руку - и спит.


   ГЛАВА XLII

   Перед завтраком старик опять ездил в город, но так и не разыскал  То-
ма; и оба они сидели за столом задумавшись и  молчали,  вид  у  них  был
грустный, они ничего не ели, и кофе остывал у них в чашках. И вдруг ста-
рик говорит:
   - Отдал я тебе письмо или нет?
   - Какое письмо?
   - Да то, что я получил вчера на почте?
   - Нет, ты мне никакого письма не давал.
   - Забыл, должно быть.
   И начал рыться в карманах, потом вспомнил, куда он его положил, пошел
и принес - и отдал ей. А она и говорит:
   - Да ведь это из Сент-Питерсберга от сестры!
   Я решил, что мне будет полезно опять прогуляться, но не мог двинуться
с места. И вдруг... не успела она распечатать письмо, как бросила его  и
выбежала вон из комнаты - что-то увидела. И я тоже увидел:  Тома  Сойера
на носилках, и старичка доктора, и Джима все в том же  ситцевом  платье,
со связанными за спиной руками, и еще много  народу.  Я  скорей  засунул
письмо под первую вещь, какая попалась на глаза, и  тоже  побежал.  Тетя
Салли бросилась к Тому, заплакала и говорит:
   - Он умер, умер, я знаю, что умер!
   А Том повернул немножко голову и что-то бормочет: сразу видать - не в
своем уме; а она всплеснула руками и говорит:
   - Он жив, слава богу! Пока довольно и этого.
   Поцеловала его на ходу и побежала в дом - готовить  ему  постель,  на
каждом шагу раздавая всякие приказания и неграм, и всем другим,  да  так
быстро, что едва язык успевал поворачиваться.
   Я пошел за толпой - поглядеть, что будут делать с Джимом, а  старичок
доктор и дядя Сайлас пошли за Томом в комнаты. Все  эти  фермеры  ужасно
обозлились, а некоторые даже хотели повесить Джима, в пример всем  здеш-
ним неграм, чтобы им было неповадно бегать, как Джим убежал,  устраивать
такой переполох и день и ночь держать в страхе целую семью. А другие го-
ворили: не надо его вешать, совсем это ни к чему - негр не наш,  того  и
гляди, явится его хозяин и заставит, пожалуй,  за  него  заплатить.  Это
немножко охладило остальных: ведь как раз тем людям, которым больше всех
хочется повесить негра, если он попался, обыкновенно меньше всех хочется
платить, когда потеха кончится.
   Они долго ругали Джима и раза два-три угостили его  хорошей  затрещи-
ной, а Джим все молчал и даже виду не подал, что он меня  знает;  а  они
отвели его в тот же сарай, переодели в старую одежду и  оп