ек  пропащий,  и
что я тоже пропащий, наконец добралась и до  того,  как  меня  убили.  Я
спросил:
   - А кто же это сделал? Мы про  это  убийство  слыхали  в  Гукервилле,
только вот не знаем, кто убил Гека Финна.
   - Ну, по-моему, и у нас тут найдется много таких, которые  хотели  бы
узнать, кто его убил. Некоторые думали, что сам старик Финн убил.
   - Да что вы?
   - Сначала почти все так думали. А он так и не узнает никогда, что его
чуть-чуть не линчевали. Только к ночи передумали и решили, что убил бег-
лый негр по имени Джим.
   - Да ведь он...
   Я остановился. Решил, что лучше будет помолчать. А она все говорила и
говорила и даже не заметила, что я что-то сказал.
   - Этот негр сбежал в ту самую ночь, когда убили Гека Финна.  Так  что
за него обещают награду - триста долларов. И за старика Финна тоже  наз-
начили награду - двести долларов. Он, видите ли, явился в  город  утром,
рассказал про убийство и вместе со всеми ездил искать тело, а после того
взял да и скрылся. Его в тот же вечер собирались линчевать,  только  он,
видите ли, удрал. Ну, а на другой день оказалось, что и негр тоже удрал:
его никто не видел после десяти часов вечера в ту ночь, когда  было  со-
вершено убийство, - так что стали думать на него. А на другой день, ког-
да весь город только об этом и говорил, вдруг возвращается старый  Финн,
идет прямо к судье Тэтчеру и поднимает шум: требует, чтобы тот дал денег
и устроил облаву на этого негра по всему Иллинойсу. Судья дал немного, и
старик в тот же вечер попался пьяным и до полуночи шлялся  по  улицам  с
какими-то двумя подозрительными личностями, а потом скрылся вместе с ни-
ми. Ну вот, с тех пор он не возвращался, и у нас тут думают, что он и не
вернется, пока все это не уляжется. Небось сам  убил,  а  подстроил  все
так, чтобы думали на бандитов; а там, глядишь, зацапает себе Гековы  де-
нежки, и по судам таскаться не надо будет. Люди говорят: "Где ому убить,
он даже и на это не годится!" А я думаю: ох, и хитер же! Если он еще год
не вернется, то ничего ему за это не будет. Доказать-то  ведь,  понятное
дело, ничего нельзя; все тогда успокоится, и он заберет себе Гековы  де-
нежки без всяких хлопот.
   - Да, пожалуй. Кто ж ему помешает!.. А теперь уже больше никто не ду-
мает, что это негр убил?
   - Да нет, думают еще. Многие все-таки считают, что это  он  убил.  Но
теперь негра должны скоро поймать, так что, может, и  добьются  от  него
правды.
   - Как, разве его и сейчас ловят?
   - Плохо же ты соображаешь, как я погляжу! Ведь триста долларов на до-
роге не валяются. Некоторые думают, что негр и сейчас где-нибудь недале-
ко. Я тоже так думаю, только помалкиваю. На днях я разговаривала со ста-
риком и старухой, что живут рядом, в бревенчатом сарае, и  они  сказали,
между прочим, что никто никогда не бывает на том  вон  острове,  который
называется остров Джексона.
   - Разве там никто не живет? - спрашиваю я.
   - Нет, говорят, никто не живет. Я больше ничего им не сказала, только
призадумалась. За день или за два до того я там как будто видела дым, на
верхнем конце острова; ну, думаю себе, этот негр скорее всего  там  пря-
чется; во всяком случае, думаю, стоило бы весь остров  обыскать.  С  тех
пор я больше дыма не видела, так что, может, негр оттуда уже ушел,  если
это был он. Мой муж съездит и посмотрит вместе с одним соседом. Он  уез-
жал вверх по реке, а сегодня вернулся два часа назад, и я  ему  все  это
рассказала.
   Мне стало до того не по себе - просто не сиделось на месте. Надо было
чем-нибудь занять руки: я взял со стола иголку и  начал  вдевать  в  нее
нитку. Руки у меня дрожали, и дело не ладилось. Женщина замолчала,  и  я
взглянул на нее, она смотрела на меня как-то странно и слегка улыбалась.
Я положил на место иголку с ниткой, будто бы  очень  заинтересовался  ее
словами, - да так оно и было, - и сказал:
   - Триста долларов - это уйма денег. Хорошо бы они достались моей  ма-
тери. А ваш муж поедет туда нынче ночью?
   - Ну а как же! Он пошел в город вместе с тем соседом, про которого  я
говорила, за лодкой и за вторым ружьем, если удастся у кого-нибудь  дос-
тать. Они поедут после полуночи.
   - А может, будет лучше видно, если они подождут до утра?
   - Еще бы! И негру тоже будет лучше видно. После полуночи он, наверно,
заснет, а они прокрадутся в лес и в темноте сразу  увидят  костер,  если
негр его развел.
   - Я об этом не подумала.
   Женщина все так же странно смотрела на меня, и мне сделалось очень не
по себе. Потом она спросила:
   - Как, ты сказала, тебя зовут, деточка?
   - М-мэри Уильямс.
   Кажется, в первый раз я сказала не "Мэри", а  как-то  подругому,  так
что я не смотрел на нее; я, кажется, сказал "Сара". Она меня  вроде  как
приперла к стене, и по глазам это, должно быть, было видно, -  вот  я  и
боялся на нее взглянуть. Мне хотелось, чтобы старуха еще что-нибудь ска-
зала: чем дольше она молчала, тем хуже я себя чувствовал.
   Тут она и говорит:
   - Деточка, по-моему, ты сначала сказала "Сара", когда вошла.
   - Да, верно: Сара Мэри Уильямс. Мое первое имя Сара. Одни зовут  меня
Сара, а другие Мэри.
   - Ах вот как?
   - Да.
   Теперь мне стало легче, но все-таки хотелось удрать. Взглянуть на нее
я не решался.
   Ну, тут она начала говорить, какие нынче тяжелые времена,  и  как  им
плохо живется, и что крысы обнаглели и разгуливают по всему дому, словно
они тут хозяева, и еще много рассказывала, так что мне совсем полегчало.
Насчет крыс это она верно сказала. Одна то и дело высовывала нос из дыры
в углу. Женщина сказала, что она нарочно держит под рукой  всякие  вещи,
чтобы бросать в крыс, когда остается одна, а то они ей  покоя  не  дают.
Она показала мне свинцовую полосу, скрученную узлом, заметив, что  вооб-
ще-то она попадает метко, только вывихнула руку на днях и не знает,  по-
падет ли теперь. Выждав случая, она швырнула этой штукой в крысу, но  не
попала и охнула - так больно ей было руку. Потом попросила меня швырнуть
еще раз, если крыса высунется. Мне хотелось поскорей уйти,  пока  старик
не вернулся, но, конечно, я и виду не подавал. Я взял эту штуку  и,  как
только крыса высунулась, нацелился и швырнул, - и если б крыса сидела на
месте, так ей бы не поздоровилось. Старуха сказала, что удар первокласс-
ный, что в следующий раз я непременно попаду. Она встала и принесла  об-
ратно свинец, а потом достала моток пряжи и попросила, чтобы я ей  помог
размотать. Я расставил руки, она надела на них пряжу, а сама все расска-
зывает про свои дела. Вдруг она прервала рассказ и говорит:
   - Ты поглядывай за крысами. Лучше держи свинец на коленях, чтобы  был
под рукой.
   И она тут же бросила мне кусок свинца; я сдвинул колени и поймал его.
А она все продолжала разговаривать, но не  больше  минуты,  потом  сняла
пряжу у меня с рук, поглядела мне прямо в глаза, очень ласково, и  гово-
рит:
   - Ну, так как же тебя зовут по-настоящему?
   - Т-то есть как это?
   - Как тебя по-настоящему зовут? Билл, Том, или Боб, или  еще  как-ни-
будь?
   Я даже весь затрясся и прямо не знал, как мне быть. Однако сказал:
   - Пожалуйста, не смейтесь над бедной  девочкой!  Если  я  вам  мешаю,
то...
   - Ничего подобного. Сядь на место и сиди. Я тебя не  обижу  и  никому
про тебя не скажу. Только ты доверься мне, открой свой секрет. Я тебя не
выдам; мало того, я тебе помогу. И мой старик  поможет,  если  надо.  Ты
ведь, должно быть, беглый подмастерье, только и  всего.  Это  ничего  не
значит. Что ж тут такого! С тобой обращались плохо, вот ты и  решил  уд-
рать. Бог с тобой, сынок, я про тебя не скажу никому. Ну, а теперь  вык-
ладывай мне все, будь умником.
   Тогда я решил, что не стоит больше притворяться, лучше я уж все скажу
начистоту, только пускай и она сдержит свое слово. И я рассказал ей, что
отец с матерью у меня умерли, а меня отдали на воспитание  в  деревню  к
старому скряге фермеру, в тридцати милях от реки. Он обращается со  мной
так плохо, что я терпел-терпел и но вытерпел: он уехал  куда-то  дня  на
два, вот я и воспользовался этим случаем, стащил  старое  платье  у  его
дочки и удрал и в три ночи прошел эти  тридцать  миль  до  реки.  Я  шел
ночью, а днем где-нибудь прятался и отсыпался; с собой у меня был  мешок
с хлебом и мясом, что я взял из дому, и этого мне за  глаза  хватило  на
всю дорогу. Мой дядя, Абнер Мур, позаботится, наверно, обо мне, вот  по-
чему я и пришел сюда, в Гошен.
   - В Гошен, сынок? Это не Гошеп. Это Сент-Питерсберг. Гошен стоит  де-
сятью милями выше по реке. А кто тебе сказал, что это Гошен?
   - Сказал один человек; я его встретил сегодня на рассвете, когда  со-
бирался свернуть в лес, чтобы выспаться. Он мне сказал,  что  от  перек-
рестка надо повернуть направо и через пять миль будет Гошен.
   - Пьян был, наверно. Он тебе сказал как раз наоборот.
   - Он и вел себя, как пьяный. Ну, да теперь уж все равно. Надо идти. Я
буду в Гошене до рассвета.
   - Погоди минутку. Я дам тебе поесть, а то ты проголодаешься.
   Она накормила меня и спрашивает:
   - А ну-ка скажи мне: если корова лежит, то как она поднимается с зем-
ли - передом или задом? Отвечай живей, не раздумывай: передом пли задом?
   - Задом.
   - Так. А лошадь?
   - Лошадь передом.
   - С какой стороны дерево обрастает мхом?
   - С северной стороны.
   - Если пятнадцать коров пасутся на косогоре, то сколько из них  смот-
рят в одну сторону.
   - Все пятнадцать.
   - Ну, кажется, ты действительно жил в деревне.  Я  думаю,  может,  ты
опять меня хочешь надуть. Так как же тебя зовут по-настоящему?
   - Джордж Питерс, сударыня.
   - Так ты не забывай этого, Джордж. А то еще,  чего  доброго,  скажешь
мне, что тебя зовут Александер, а потом, когда я  тебя  поймаю,  начнешь
вывертываться и говорить, что ты Джордж  Александр).  И  не  показывайся
женщинам в этом ситцевом старье. Девочка у  тебя  получается  плохо,  но
мужчин ты, пожалуй сумеешь провести. Господь с тобой, сыпок,  разве  так
вдевают нитку в иголку? Ты держишь нитку неподвижно и насаживаешь на нее
иголку, а надо иголку держать неподвижно и совать в нее  нитку.  Женщины
всегда так и делают, а мужчины - всегда наоборот. А когда швыряешь  пал-
кой в крысу или еще в кого-нибудь, встань на цыпочки и занеси  руку  над
головой, да постарайся, чтобы это вышло как можно нескладней, и  промах-
нись этак шагов на пять, на шесть. Бросай, вытянув руку  во  всю  длину,
будто она у тебя на шарштре, как бросают все девочки, а не кистью и лок-
тем, выставив левое плечо вперед, как мальчишки; и запомни: когда девоч-
ке бросают что-нибудь на колени, она их расставляет, а не сдвигает вмес-
те, как ты сдвинул, когда ловил свинец. А ведь заметно, что ты  мальчик,
еще когда ты вдевал нитку, а все остальное я пустила в ход для проверки.
Ну, теперь отравляйся к своему дяде Сара Мэри Уильямс Джордж  Александер
Питере, и если попадешь в беду, дай знать миссис Джудит Лофтес - то есть
мне, а я уж постараюсь тебя выручить. Все время держись берега  реки,  а
когда в следующий газ пустишься в бега, захвати с собой башмаки и носки.
Дорога по берегу каменистая, - я думаю, ты все ноги собьешь, пока  добе-
решься до Гошепа.
   Я прошел по берегу шагов с полсотни, а потом повернул обратно и шмыг-
нул туда, где стоял мой челнок, - довольно далеко от дома, вниз по реке.
Я вскочил в челнок и поскорее поднялся вверх по течению, а когда  порав-
нялся с островом, пустился наперерез. Я снял капор - теперь он  был  мне
ни к чему и только мешал. Когда я выехал на середину реки,  то  услышал,
как начали бить часы; я остановился и прислушался; бой донесся  по  воде
хотя и слабо, но ясно - одиннадцать. Добравшись до верхнего конца остро-
ва, я даже но остановился передохнуть, хотя совсем выбился из сил, а по-
бежал в лес, где прежде была моя стоянка, и развел там хороший костер на
сухом высоком месте. Потом спрыгнул в челнок и давай изо всех сил грести
к нашему месту, мили на полторы вниз по реке. Я причалил к берегу,  ско-
рей пробрался сквозь кусты вверх по горе и ввалился в нашу пещеру.  Джим
лежал на земле и крепко спал. Я разбудил его:
   - Вставай скорее и собирайся, Джим!  Нельзя  терять  ни  минуты!  Нас
ищут! За нами погоня!
   Джим не стал ни о чем расспрашивать, ни слова по сказал, но по  тому,
как он работал, видно было, до чего он перепугался. Через  полтора  часа
все паши пожитки были сложены на плоту, и плот можно было вывести из за-
води под ивами, где он был у нас спрятан. Первым делом мы потушили  кос-
тер в пещере и после того даже свечи не зажигали.
   Я отъехал от берега на челноке  и  огляделся  по  сторонам;  но  если
где-нибудь поблизости и была лодка, то я ее не  заметил,  потому  что  в
темноте при звездах не много разглядишь. Потом мы вывели плот из  заводи
и тихо-тихо поплыли и вдоль берега, огибая нижний конец острова, не  го-
воря ни единого слова.


   ГЛАВА XII

   Было, верно, уже около часа ночи, когда мы в  конце  концов  миновали
остров; нам все время казалось, что плот еле-еле движется. Если  бы  нам
навстречу попалась лодка, мы пересели бы в челнок и поплыли бы  к  илли-
нойсскому берегу; и хорошо, что ни одна лодка нам не повстречалась,  по-
тому что мы позабыли положить в  челнок  ружье,  или  удочку,  или  хоть
что-нибудь из съестного. Мы так спешили, что обо всем этом нам  и  поду-
мать было некогда. А держать вещи на плоту, конечно, не очень-то умно.
   Если люди поехали искать Джима на остров, как я думал, то,  наверное,
нашли там разведенный мною костер и всю ночь ждали бы Джима возле  него.
Во всяком случае, мы никого не видели, и если мой костер их не  обманул,
то я не виноват. Я изо всех сил старался надуть их.
   Как только показались первые проблески дня, мы пристали к косе в  на-
чале большой излучины на иллинойсском берегу, нарубили  топором  зеленых
веток и прикрыли ими плот так, чтобы было похоже на заросшую ямку в  бе-
реговой косе. Коса - это песчаная отмель, покрытая  кустами  так  густо,
словно борона зубьями.
   По миссурийскому берегу шли горы, а по иллинойсской стороне - высокий
лес, и фарватер здесь проходил ближе к миссурийскому берегу, поэтому  мы
не боялись кого-нибудь повстречать. Мы простояли там весь  день,  глядя,
как плывут по течению мимо миссурийского берега плоты и пароходы  и  как
борются с течением пароходы, идущие вверх по реке. Я передал Джиму  свой
разговор со старухой, и он сказал, что это ловкая бестия, и если  б  она
сама пустилась за нами в погоню, то не сидела бы всю ночь, глядя на кос-
тер, - "нет, сэр, она взяла бы с собой собаку". - "Так почему же  тогда,
- сказал я, - она не велела мужу захватить собаку?" Джим сказал, что это
ей, должно быть, пришло в голову перед тем, как мужчины  отправились  за
реку; вот они, верно, и пошли в город за собакой и  потеряли  так  много
времени, а не то мы не сидели бы тут на отмели, в шестнадцати  или  сем-
надцати милях от города, - "нет, не сидели бы, мы опять попали бы в этот
самый город". А я сказал: "Не важно, почему им  не  удалось  нас  найти,
главное - они нас не поймали".
   Как только начало темнеть, мы высунули головы из кустов  и  поглядели
вниз и вверх по реке, а потом на ту сторону, - однако ничего не увидели;
тогда Джим снял несколько верхних досок с плота и устроил на нем  уютный
шалаш, чтобы отсиживаться в жару и в дождь и  чтобы  вещи  не  промокли.
Джим сделал в шалаше и пол, на фут выше всего остального плота, так  что
теперь одеяла и прочие пожитки не заливало волной, которую разводили па-
роходы. Посредине шалаша мы положили слой глины дюймов в шесть или  семь
толщиной и обвели его бортом, чтобы глина держалась покрепче, - это  для
того, чтобы разводить огонь в холодную и сырую погоду: в шалаше огня  не
будет видно. Мы сделали еще запасное весло, потому что те, которые были,
всегда могли сломаться о корягу или еще обо что-нибудь.  Потом  укрепили
на плоту короткую палку с развилиной, чтобы вешать на нее наш старый фо-
нарь, - потому что полагалось зажигать фонарь, когда увидишь, что  паро-
ход идет вниз по реке и может на тебя наскочить; а для пароходов,  кото-
рые шли вверх по реке, не надо было зажигать фонарь, разве  только  если
попадешь на то, что называется перекатом, - вода в реке стояла еще высо-
ко, берега там, где пониже, были еще под водой, и  пароходы,  когда  шли
вверх по реке, не всегда держались фарватера, а искали, где  течение  не
так сильно.
   В эту вторую ночь мы плыли часов семь, а то и  восемь,  при  скорости
течения больше четырех миль в час. Мы удили рыбу, разговаривали и  время
от времени окунались в воду, чтобы разогнать сон. Так хорошо было  плыть
по широкой тихой реке и, лежа на спине, глядеть на звезды! Нам не  хоте-
лось даже громко разговаривать, да и смеялись мы очень редко, и то поти-
хоньку. Погода в общем стояла хорошая, и с нами ровно ничего  не  случи-
лось - ни в эту ночь, ни на другую, ни на третью.
   Каждую ночь мы проплывали мимо городов; некоторые из них стояли высо-
ко на темных берегах, только и видна была блестящая грядка  огней  -  ни
одного дома, ничего больше. На пятую ночь мы миновали Сент-Луис, над ним
стояло целое зарево. У нас в Сент-Питерсберге говорили, будто в Сент-Лу-
исе живет двадцать, а то и тридцать тысяч человек, но я этому не  верил,
пока сам не увидел в два часа ночи такое множество огней. Ночь была  ти-
хая, из города не доносилось ни звука; все спали.
   Каждый вечер, часов около десяти, я вылезал на берег  у  какой-нибудь
деревушки и покупал центов на десять, на пятнадцать муки, копченой  гру-
динки или еще чего-нибудь для еды; а иной раз я захватывал и курицу, ко-
торой не сиделось на насесте. Отец всегда говорил: "Если  попадется  под
руку курица, бери ее, потому что если тебе самому она не нужна, то  при-
годится кому-нибудь другому, а доброе дело никогда не пропадает", -  это
такая у него была поговорка. Но я ни разу не видывал,  чтобы  курица  не
пригодилась самому папаше.
   Утром на рассвете я забирался на кукурузное поле и брал взаймы арбуз,
или дыню, или тыкву, или молодую кукурузу, или  еще  что-нибудь.  Папаша
всегда говорил, что не грех брать взаймы, если собираешься  отдать  ког-
да-нибудь; а от вдовы я слышал, что это то же воровство, только  по-дру-
гому называется, и ни один порядочный человек так не станет делать. Джим
сказал, что отчасти прав папаша, а отчасти вдова, так что нам лучше выб-
росить какие-нибудь два-три предмета из списка и  никогда  не  брать  их
взаймы, - тогда, по его мнению, не грех будет  заимствовать  при  случае
все остальное. Мы обсуждали этот вопрос целую ночь  напролет,  плывя  по
реке, и все старались решить, от чего нам лучше отказаться от  дынь-кан-
талуп, от арбузов или еще от чего-нибудь? Но к рассвету мы это  благопо-
лучно уладили и решили отказаться от  лесных  яблок  и  финиковых  слив.
Прежде мы себя чувствовали как-то не совсем хорошо, а теперь  нам  стало
куда легче. Я радовался, что так ловко вышло, потому это  лесные  яблоки
вообще никуда не годятся, а финиковые сливы поспеют еще не скоро - меся-
ца через два, через три.
   Время от времени нам удавалось подстрелить утку, которая  просыпалась
слишком рано утром или отправлялась на ночлег  слишком  поздно  вечером.
Вообще говоря, нам жилось очень неплохо.
   На пятую ночь ниже Сент-Луиса нас захватила сильная гроза  с  громом,
молнией и ливнем как из ведра. Мы забрались в шалаш, а плот предоставили
собственной воле. Когда вспыхивала молния, нам видна была широкая прямая
река впереди и высокие скалистые утесы по обеим ее сторонам.
   Вдруг я сказал:
   - Эй, Джим, погляди-ка вон туда!
   Впереди был пароход, который разбился о  скалу.  Нас  несло  течением
прямо на него. При свете молнии пароход был виден очень ясно. Он  сильно
накренился; часть верхней палубы торчала над водой, а при  каждой  новой
вспышке как на ладони видно было каждый маленький шпенек возле  большого
колокола и кресло с повешенной на его спинку старой шляпой.
   Н