Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
м-то Джордж ничего не оставил. А кроме этого письма, он
так-таки ничего и не написал, не могли его заставить.
- Почему же Гарви не приехал вовремя, как вы думаете? Где он живет?
- О, живет-то он в Англии, в Шеффилде, он там проповедник, и в Амери-
ке никогда не бывал... Может, не успел собраться, а может, и письма не
получил совсем, почем знать!
- Жаль, жаль, что он так и не повидался с братьями перед смертью,
бедняга! Так, значит, вы едете в Орлеан?
- Да, но только это еще не все. В среду я уезжаю на пароходе в
Рио-де-Жанейро, там у меня дядя живет.
- Долгое, очень долгое путешествие! Зато какое приятное! Я бы и сам с
удовольствием поехал. Так Мэри Джейн старшая? А другим сколько лет?
- Мэри Джейн девятнадцать лет. Сюзанне - пятнадцать, а Джоанне еще
нет четырнадцати - это та, что с заячьей губой и хочет заниматься добры-
ми делами.
- Бедняжки! Каково им остаться одним на свете!
- Да нет, могло быть и хуже! У старика Питера есть друзья, они не да-
дут девочек в обиду. Там и Гобсон - баптистский проповедник, и дьякон
Лот Хови, и Бен Рэкер, и Эбнер Шеклфорд, и адвокат Леви Белл, и доктор
Робинсон, и их жены, и вдова Бартли... и... да много еще, только с этими
Питер был всего ближе и писал о них на родину, так что Гарви знает, где
ему искать друзей, когда сюда приедет.
А старик все расспрашивал да расспрашивал, пока не вытянул из па-
ренька все дочиста. Провалиться мне, если он не разузнал всю подноготную
про этот самый город и про Уилксов тоже: и чем занимался Питер - он был
кожевник, и Джордж - а он был плотник, и Гарви - а он проповедник в ка-
кой-то секте, и много еще чего. Потом и говорит:
- А почему это вы шли пешком до самого парохода?
- Потому что это большой орлеанский пароход и я боялся, что он здесь
не остановится. Если пароход сидит глубоко, он не останавливается по
требованию. Пароходы из Цинциннати останавливаются, а этот идет из
Сент-Луиса.
- А что, Питер Уилкс был богатый?
- Да, очень богатый: у него были и дома, и земля; говорят, после него
остались еще тысячи три-четыре деньгами, спрятанные где-то.
- Когда, вы сказали, он умер?
- Я ничего не говорил, а умер он вчера ночью.
- Похороны, верно, завтра?
- Да, после полудня.
- Гм! Все это очень печально; но что же делать, всем нам придется
когда-нибудь умереть. Так что нам остается только готовиться к этому ча-
су: тогда мы можем быть спокойны.
- Да, сэр, это самое лучшее. Мать тоже всегда так говорила.
Когда мы причалили к пароходу, погрузка уже кончилась, и скоро он
ушел. Король ничего не говорил насчет того, чтобы подняться на борт; так
мне и не удалось прокатиться на пароходе. Когда пароход ушел, король
заставил меня грести еще с милю, а там вылез на берег в пустынном месте
и говорит:
- Поезжай живей обратно да доставь сюда герцога и новые чемоданы. А
если он поехал на ту сторону, верни его и привези сюда. Да скажи ему,
чтобы оделся как можно лучше. Ну, теперь ступай!
Я уже понял, что он затевает, только, само собой, ничего не сказал.
Когда я вернулся вместе с герцогом, мы спрятали лодку, а потом они усе-
лись на бревно, и король ему все рассказал - все, что говорил молодой
человек, от слова до слова. И все время, пока рассказывал, он старался
выговаривать, как настоящий англичанин; получалось очень даже неплохо
для такого неуча. У меня так не выйдет, я даже и пробовать не хочу, а у
него и вправду получалось очень хорошо. Потом он спросил:
- А как вы насчет глухонемых, ваша светлость?
Герцог сказал, что в этом можно на него положиться: он играл глухоне-
мых на театральных подмостках. И мы стали ждать парохода.
Около середины дня прошли два маленьких парохода, но они были не с
верховьев реки, а потом подошел большой, и король с герцогом его остано-
вили. За нами выслали ялик, и мы поднялись на борт; оказалось, что паро-
ход шел из Цинциннати, в когда капитан узнал, что нам нужно проехать
всего четырепять миль, то просто взбесился и принялся ругать нас на чем
свет стоит, грозился даже, что высадит. Но король не растерялся, он ска-
зал:
- Если джентльмены могут заплатить по доллару за милю, с тем чтоб их
взяли на пароход и потом доставили на берег в ялике, то почему же паро-
ходу не довезти их, верно?
Тогда капитан успокоился и сказал, что ладно, довезет; а когда мы по-
равнялись с городом, то спустили ялик и переправили нас туда. Человек
двадцать сбежалось на берег, завидев ялик. И когда король спросил: "Не
может ли кто-нибудь из вас, джентльмены, показать мне, где живет мистер
Питер Уилкс?" - они стали переглядываться и кивать друг другу головой,
словно спрашивая: "А что я вам говорил?" Потом один из них сказал очень
мягко и деликатно:
- Мне очень жаль, сэр, но мы можем только показать вам, где он жил
вчера вечером.
Никто и мигнуть не успел, как негодный старикашка совсем раскис,
прислонился к этому человеку, уперся ему подбородком в плечо и давай по-
ливать ему спину слезами, а сам говорит:
- Увы, увы! Бедный брат! Он скончался, а мы так и не повидались с
ним! О, как это тяжело, как тяжело!
Потом оборачивается, всхлипывая, и делает какие-то идиотские знаки
герцогу, показывая ему что-то на пальцах, и тот тоже роняет чемодан и
давай плакать, ей-богу! Я таких пройдох еще не видывал, и если они не
самые отъявленные жулики, тогда я уж не знаю, кто жулик.
Все собрались вокруг, стали им сочувствовать, утешали их разными лас-
ковыми словами, потащили в гору их чемоданы, позволяли им цепляться за
себя и обливать слезами, а королю рассказывали про последние минуты его
брата, и тот все пересказывал на пальцах герцогу, и оба они так горевали
о покойном кожевнике, будто потеряли двенадцать апостолов. Да будь я
негром, если когда-нибудь видел хоть что-нибудь похожее! Просто делалось
стыдно за род человеческий.
ГЛАВА XXV
В две минуты новость облетела весь город, и со всех сторон опрометью
стали сбегаться люди, а иные даже надевали на бегу сюртуки. Скоро мы
оказались в самой гуще толпы, а шум и топот были такие, словно войско
идет. Из окон и дверей торчали головы, и каждую минуту кто-нибудь спра-
шивал, высунувшись из-за забора:
- Это они?
А кто-нибудь из толпы отвечал:
- Они самые.
Когда мы дошли до дома Уилксов, улица перед ним была полным-полна на-
рода, а три девушки стояли в дверях. Мэри Джейн и вправду была ры-
женькая, только это ничего не значило: она все-таки была красавица, и
лицо и глаза у нее так и сияли от радости, что наконец приехали дядюшки.
Король распростер объятия, и Мэри Джейн бросилась ему на шею, а Заячья
Губа бросилась на шею герцогу. И какая тут была радость!
Все - по крайней мере, женщины - прослезились от того, что девочки
наконец увиделись с родными и что у них в семье такое радостное событие.
Потом король толкнул потихоньку герцога, - я-то это заметил, - огля-
нулся по сторонам и увидел гроб в углу на двух стульях; и тут они с гер-
цогом, обняв друг друга за плечи, а свободной рукой утирая глаза, мед-
ленно и торжественно направились туда, и толпа расступилась, чтобы дать
им дорогу: всякий шум и разговоры прекратились, все шипели: "Тс-с-с!" -
а мужчины сняли шляпы и опустили головы; муха пролетит - и то было слыш-
но. А когда они подошли, то наклонились и заглянул в гроб; посмотрели
один раз, а потом такой подняли рев, что, должно быть, слышно было в Но-
вом Орлеане; потом обнялись, положили другу другу подбородок на плечо и
минуты три, а то и четыре заливались слезами, да как! Я никогда в жизни
не видел, чтобы мужчины так ревели. А за ними и все прочие ударились в
слезы. Такую развели сырость, что я ничего подобного не видывал! Потом
один стал по одну сторону гроба, а другой - по другую, и оба опустились
на колени, а лбами уперлись у гроб и начали молиться, только не вслух, а
про себя. Ну, тут уж все до того расчувствовались - просто неслыханное
дело; никто не мог удержаться от слез, все так прямо и зарыдали во весь
голос, и бедные девочки тоже; и чуть ли не каждая женщина подходила к
девочкам и, не говоря ни слова, целовала их очень торжественно в лоб,
потом, положив руку им на голову, поднимала глаза к небу, а потом разра-
жалась слезами и, рыдая и утираясь платочком, отходила в сторону, чтобы
другая могла тоже покрасоваться на ее месте. Я в жизни своей не видел
ничего противней.
Немного погодя король поднялся на ноги, выступил вперед к, собравшись
с силами, начал мямлить речь, а попросту говоря - молоть всякую слезли-
вую чепуху насчет того, какое это тяжелое испытание для них с братом -
потерять покойного, и какое горе не застать его в живых, проехав четыре
тысячи миль, но что это испытание им легче перенести, видя такое от всех
сочувствие и эти святые слезы, и потому он благодарит их от всей души,
от всего сердца и за себя и за брата, потому что словами этого нельзя
выразить, все слова слишком холодны и вялы, и дальше нес такой же вздор,
так что противно было слушать; потом, захлебываясь слезами, провозгласил
самый что ни на есть благочестивый "аминь" и начал так рыдать, будто у
него душа с телом расставалась.
И как только он сказал "аминь", кто-то в толпе запел псалом, и все
его подхватили громкими голосами, и сразу сделалось как-то веселей и
легче на душе, точно когда выходишь из церкви. Хорошая штука музыка! А
после всего этого пустословия мне показалось, что никогда еще она не
действовала так освежительно и не звучала так искренне и хорошо.
Потом король снова начал распространяться насчет того, как ему с пле-
мянницами будет приятно, если самые главные друзья семейства поужинают с
ними нынче вечером и помогут им похоронить останки покойного; и если бы
его бедный брат, который лежит в гробу, мог говорить, то известно, кого
бы он назвал: это все такие имена, которые были ему дороги, и он часто
поминал их в своих письмах; вот он сейчас назовет их всех по очереди; а
именно вот кого: его преподобие мистер Гобсон, дьякон Лот Хови, мистер
Бен Рэкер, Эбнер Шеклфорд, Леви Белл, доктор Робпнсон, их жены и вдова
Бартли.
Его преподобие мистер Гобсон и доктор Робинсон в это время охотились
вместе на другом конце города - то есть я хочу сказать, что доктор отп-
равлял больного на тот свет, а пастор показывал ему дорогу. Адвокат Белл
уехал в Луисвилл по делам. Зато остальные были тут, поблизости, и все
они подходили по очереди и пожимали руку королю, благодарили его и бесе-
довали с ним; потом пожимали руку герцогу; ну, с ним-то они не разгова-
ривали, а только улыбались и мотали головой, как болванчики, а он выде-
лывал руками всякие штуки и гугукал все время, точно младенец, который
еще не умеет говорить.
А король все болтал да болтал и ухитрился расспросить чуть ли не про
всех в городе, до последней собаки, называя каждого по имени и упоминая
разные происшествия, какие случались в городе, или в семье Джорджа, или
в доме у Питера. Он, между прочим, всегда давал понять, что все это Пи-
тер ему писал в письмах, только это было вранье: все это, до последнего
словечка, он выудил у молодого дуралея, которого мы подвезли к пароходу.
Потом Мэри Джейн принесла письмо, которое оставил ее дядя, а король
прочел его вслух и расплакался. По этому письму жилой дом и три тысячи
долларов золотом доставались девочкам, а кожевенный завод, который давал
хороший доход, и другие дома с землей (всего тысяч на семь) и три тысячи
долларов золотом - Гарви и Уильяму; а еще в письме было сказано, что эти
шесть тысяч зарыты в погребе.
Оба мошенника сказали, что сейчас же пойдут и достанут эти деньги и
поделят все, как полагается, по-честному, а мне велели нести свечку. Мы
заперлись в погребе, а когда они нашли мешок, то высыпали деньги тут же
на пол, и было очень приятно глядеть на такую кучу желтяков. Ох, и раз-
горелись же глаза у короля! Он хлопнул герцога по плечу и говорит:
- Вот так здорово! Нет, вот это ловко! Небось это будет почище "Жира-
фа", как по-вашему?
Герцог согласился, что это будет почище. Они хватали золото руками,
пропускали сквозь пальцы, со звоном роняли на пол, а потом король ска-
зал: " - О чем тут разговаривать, раз подошла такая линия! Мы теперь
братья умершего богача и представители живых наследников. Вот что значит
полагаться всегда на волю божию! Это в конце концов самое лучшее. Я все
на свете перепробовал, но лучше этого ничего быть не может.
Всякий другой на их месте был бы доволен такой кучей деньжищ и принял
бы на веру, не считая. Так нет же, им понадобилось пересчитать! Стали
считать - оказалось, что не хватает четырехсот пятнадцати долларов. Ко-
роль и говорит:
- Черт бы его побрал! Интересно, куда он мог девать эта четыреста
пятнадцать долларов?
Они погоревали-погоревали, потом стали искать, перерыли все кругом.
Потом герцог сказал:
- Ну что ж, человек больной, очень может быть, что и ошибся. Самое
лучшее - пускай так и останется, и говорить про это не будем. Мы без них
как-нибудь обойдемся.
- Чепуха! Конечно, обойдемся! На это мне наплевать, только как теперь
быть со счетом - вот я про что думаю. Нам тут нужно вести дело честно и
аккуратно, что называется - начистоту. Надо притащить эти самые деньги
наверх и пересчитать при всех, чтобы никаких подозрений не было. Но
только ели покойник сказал, что тут шесть тысяч, нельзя же нам...
- Постойте! - говорит герцог. - Давайте-ка пополним дефицит. - И на-
чинает выгребать золотые из своего кармана.
- Замечательная мысль, герцог! Ну и голова у вас, право! - говорит
король. - А ведь, ей-богу, опять нам "Жираф" помог! - И тоже начинает
выгребать золотые и ставить их столбиками.
Это их чуть не разорило, зато все шесть тысяч были налицо, полностью.
- Послушайте, - говорит герцог, - у меня есть еще одна идея. Давайте
поднимемся наверх, пересчитаем эти деньги, а йотом возьмем да и отдадим
их девочкам!
- Нет, ей-богу, герцог, позвольте вас обнять! Очень удачная идея,
никто бы до этого не додумался! Замечательная у вас голова, я такую пер-
вый раз вижу! О, это штука ловкая, тут и сомневаться нечего. Пускай те-
перь вздумают нас подозревать - это им заткнет рты.
Как только мы поднялись наверх, все столпились вокруг стола, а король
начал считать деньги и ставить их столбиками, по триста долларов в каж-
дом, - двадцать хорошеньких маленьких столбиков. Все глядели на них го-
лодными глазами и облизывались; потом все деньги сгребли в мешок. Вижу -
король опять охорашивается, готовится произнести еще речь и говорит:
- Друзья, мой бедный брат, который лежит вон там, во гробе, проявил
щедрость к тем, кого покинул в этой земной юдоли. Он проявил щедрость к
бедным девочкам, которых при жизни любил и берег и которые остались те-
перь сиротами, без отца в без матери. Да! И мы, которые знали его, зна-
ем, что он проявил бы к ним еще больше великодушия, если б не боялся
обидеть своего дорогого брата Уильяма, а также и меня. Не правда аи? Ко-
нечно, у меня на этот счет нет никаких сомнений. Так вот, какие мы были
бы братья, если бы помешали ему в таком деле и в такое время? И какие мы
были бы дяди, если б обобрали - да, обобрали! - в такое время бедных,
кротких овечек, которых он так любил? Насколько я знаю Уильяма, - а я
думаю, что знаю, - он... Впрочем, я сейчас его спрошу.
Он оборачивается к герцогу и начинает ему делать знаки, что-то пока-
зывает на пальцах, а герцог сначала смотрит на него Дурак дураком, а по-
том вдруг бросается к королю, будто бы повял, в чем дело, и гугукает
вовсю от радости и обнимает его чуть не двадцать раз подряд. Тут король
объявил:
- Я так и знал. Мне кажется, всякий может убедиться, какие у него
мысли на этот счет. Вот, Мэри Джейн, Сюзанна, Джоанна, возьмите эти
деньги, возьмите все! Это дар того, который бежит вон там во гробе, бес-
чувственный, но полный радости...
Мэри Джейн бросилась к нему, Сюзанна и Заячья Губа бросились к герцо-
гу, и опять пошло такое обнимание и целование, какого я никогда не виды-
вал. А все прочие столпились вокруг со слезами на глазах и чуть руки не
оторвали этим двум мошенникам - все пожимали их, а сами приговаривали:
- Ах, какая доброта! Как это прекрасно! Но как же это вы?..
Ну, потом все опять пустились разговаривать про покойника - какой он
был добрый, и какая это утрата, и прочее тому подобное, а через некото-
рое время с улицы в комнату протолкался какой-то высокий человек с квад-
ратной челюстью и стоит слушает; ему никто не сказал ни слова, потому
что король говорил и все были заняты тем, что слушали. Король говорил, -
с чего он начал, не помню, а это была уже середина:
- ... ведь они близкие друзья покойного. Вот почему их пригласили сю-
да сегодня вечером; а завтра мы хотим, чтобы пришли все, все до единого:
он всех в городе уважал, всех любил, и потому мы желаем, чтобы на его
похоронной оргии был весь город.
И пошел плести дальше, потому что всегда любил сам себя слушать, и
нет-нет да и приплетет опять свою "похоронную оргию", так что герцог в
конце концов не выдержал, написал на бумажке: "Похоронная церемония,
старый вы дурак!" - сложил бумажку, загугукал и протягивает ее королю
через головы впереди стоящих гостей. Король прочел, сунул бумажку в кар-
ман и говорит:
- Бедный Уильям, как он ни огорчен, а сердце у него всегда болит о
других. Просит, чтобы я всех пригласил на похоронную церемонию, - ему
хочется, чтобы все пришли. Только напрасно он беспокоится, я и сам соби-
рался всех позвать.
И разливается дальше самым преспокойным образом и нетнет да и вставит
свою "похоронную оргию", будто так и надо. А как только вклеил ее в тре-
тий раз, сейчас же и оговорился:
- Я сказал "оргия" не потому, что так обыкновенно говорят, вовсе нет,
- обыкновенно говорят "церемония", - а потому, что "оргия" правильней. В
Англии больше не говорят "церемония", это уже не принято. У нас в Англии
теперь все говорят "оргия". Оргия даже лучше, потому что вернее обозна-
чает предмет. Это слово состоит из древнегреческого "орго", что значит
"наружный " ("открытый", и древнееврейского "гизум" - "сажать", "зары-
вать"; отсюда - "хоронить". Так что, вы видите, похоронная оргия - это
открытые похороны, такие, на которых присутствуют все.
Дальше, по-моему, уже и ехать некуда. Тот высокий, с квадратной че-
люстью, засмеялся прямо ему в лицо. Всем стало очень неловко. Все зашеп-
тали:
- Что вы, доктор!
А Эбнер Шеклфорд сказал:
- Что с вами, Робинсон, разве вы не знаете? Ведь это Гарни Уилкс.
Король радостно заулыбался, тычет ему свою лапу и говорит:
- Так это вы и есть дорогой друг и врачеватель моего бедного брата?
Я...
- Уберите руки прочь! - говорит доктор. - Это вы-то англичанин? Да
это дрянная подделка, хуже я не видывал. Вы брат Питера Уилкса? Мошен-
ник, вот вы кто такой!
Ох, как все переполошились! Окружили доктора, стали его унимать, уго-
варивать, стали объяснять ему, что Гарви сто раз успел доказать, что он
и вправду Гарви, что он всех знает по именам, знает даже клички всех со-
бак в городе, и уж так его упрашивали помолчать, чтобы Гарви не обиделся
и чтобы девочки не обиделись. Только все равно ничего не вышло: доктор
не унимался и говорил, что человек, который выдает себя за англичанина,
а сам говорить, как англичанин, не умеет, - просто враль и мошенник.
Бедные девочки не отходили от короля и плакали; но тут доктор повернулся
к ним и сказал:
- Я был другом вашего отца, и вам я тоже друг, и предупреждаю вас
по-дружески, как честный человек, который хочет вам помочь, чтобы вы не
попали в беду и не нажили себе хлопот: отвернитесь от этого негодяя, не
имейте с