и,  опустив  голову,  поти-
хоньку всхлипывали. Ничего не было слышно, кроме шарканья ног на полу да
сморканья, - потому что на похоронах всегда сморкаются чаще, чем где  бы
то ни было, кроме церкви.
   Когда в дом набилось полно народу, гробовщик в черных перчатках, эта-
кий мягкий и обходительный, осмотрел все кругом, двигаясь неслышно,  как
кошка, и поправляя что-то напоследок, чтобы все было в  полном  порядке,
чинно и благородно. Он ничего не говорил:  разводил  гостей  по  местам,
втискивал куда-нибудь опоздавших, раздвигал толпу, чтобы дали пройти,  и
все это кивками и знаками, без единого слова. Потом он стал на свое мес-
то у стенки. Я отродясь не видывал такого тихого, незаметного и вкрадчи-
вого человека, а улыбался он не чаще копченого окорока.
   Они заняли у кого-то фисгармонию, совсем расстроенную, и,  когда  все
было готово, какая-то молодая женщина села и заиграла на  ней;  хрипу  и
визгу было сколько угодно, да еще все запели хором, - так что, по-моему,
одному только Питеру и было хорошо. Потом его преподобие  мистер  Гобсон
приступил к делу - медленно и торжественно начал говорить речь; но толь-
ко он начал, как в подвале поднялся страшнейший визг,  просто  неслыхан-
ный; это была всего-навсего одна собака, но шум она подняла  невыносимый
и лаяла не умолкая, так что пастору  пришлось  замолчать  и  дожидаться,
стоя возле гроба, - ничего нельзя было расслышать, даже что ты сам дума-
ешь. Получилось очень неловко, и никто не знал,  как  тут  быть.  Однако
долговязый гробовщик опомнился первый и закивал пастору, словно  говоря:
"Не беспокойтесь, я все устрою". Он стал пробираться по стенке к выходу,
весь согнувшись, так что над головами собравшихся видны  были  одни  его
плечи. А пока он пробирался, шум и лай становились все громче и  неисто-
вей; наконец, обойдя комнату, гробовщик скрылся в подвале. Секунды через
две мы услышали сильный удар, собака оглушительно  взвыла  еще  раз  или
два, и все стихло - наступила мертвая тишина, и  пастор  продолжал  свою
торжественную речь с того самого места, на  котором  остановился.  Мину-
ту-другую спустя возвращается гробовщик, и опять его  плечи  пробираются
по стенке; он обошел три стороны комнаты, потом выпрямился, прикрыл  рот
рукой и, вытянув шею, хриплым шепотом сообщил пастору через головы  тол-
пы: "Она поймала крысу!" После этого он опять согнулся и по стенке проб-
рался на свое место. Заметно было, что всем это доставило  большое  удо-
вольствие - им, само собой, хотелось узнать, в чем дело.  Такие  пустяки
человеку ровно ничего не стоят, зато как раз такими пустяками и приобре-
тается общее уважение и любовь. Никого другого в городе так  не  любили,
как этого самого гробовщика.
   Надгробное слово было хорошее, только уж очень длинное и  скучное;  а
там и король полез туда же: выступил с речью и понес, как всегда,  чепу-
ху; а потом гробовщик стал подкрадываться к гробу с отверткой.  Я  сидел
как на иголках и смотрел на него во все глаза. А он даже и не заглянул в
гроб: просто надвинул крышку без всякого шума и крепко-накрепко завинтил
ее. С тем я и остался! Так и не узнал, там ли деньги или их  больше  там
нет. А что, думаю, если их кто-нибудь спер потихоньку? Почем  я  знаю  -
писать теперь Мэри Джейн или нет? Вдруг она его  откопает,  а  денег  не
найдет, что она тогда обо мне подумает? Ну его к черту, думаю, а то  еще
погонятся за мной, да и посадят в тюрьму; лучше уж мне держать  язык  за
зубами и ничего ей не писать; все теперь ужасно запуталось: я хотел сде-
лать лучше, а вышло во сто раз хуже; нечего мне было за это  и  браться,
провались оно совсем!
   Питера похоронили, мы вернулись домой; и я опять  стал  смотреть,  не
замечу ли чего-нибудь по лицам, - никак не мог удержаться и  успокоиться
тоже не мог: по лицам ничего не было заметно.
   Вечером король ходил по гостям и всех утешал и ко всем навязывался со
своей дружбой, а между прочим давал понять, что его паства там,  в  Анг-
лии, ждет его не дождется, так что ему  нужно  поторапливаться:  уладить
все дела с имуществом, да и ехать домой. Он очень жалел, что  приходится
так спешить, и всем другим тоже было очень жалко: им хотелось, чтобы  он
погостил подольше, только они не знали, как это устроить.  Он,  конечно,
говорил, будто бы они с Уильямом собираются взять девочек с собой в Анг-
лию; и все этому радовались, потому что девочки будут с родными и хорошо
устроены; девочки тоже бы" ли довольны и так этому радовались, что  сов-
сем позабыли про "вой несчастья, - одно только и говорили: пускай король
про дает все поскорей, а они будут собираться.  Бедняжки  так  были  до-
вольны и счастливы, что у меня сердце разрывалось, глядя, как их оплета-
ют и обманывают, но только я не видел никакой  возможности  вмешаться  и
что-нибудь в этом деле переменить.
   Провалиться мне, если король тут же не назначил и дом и негров к про-
даже с аукциона - через два дня после похорон. Но кто хотел, тот мог ку-
пить и раньше, частным образом. И вот на другой день после похорон,  ча-
сам к двенадцати, радость девочек в первый раз омрачилась. Явилось  двое
торговцев неграми, в король продал им негров за хорошую цену, с  уплатой
по чеку в трехдневный срок, - так это полагалось, - и они  увезли  двоих
сыновей вверх по реке, в Мемфис, а их мать - вниз по реке, в Новый Орле-
ан. Я думал, что и у бедных девочек, и у негров сердце разорвется от го-
ря; они так плакали и так обнимались, что я и сам  расстроился,  на  них
глядя. Девочки говорили, что им даже и не снилось, чтобы семью разделили
или продали куда-нибудь далеко, не тут же, в городе. Никогда не  забуду,
как несчастные девочки и эти негры обнимали друг друга  и  плакали,  все
это так и стоит у меня перед глазами; я бы  наверняка  не  вытерпел,  не
стал бы молчать и донес на нашу шайку, если бы не знал, что продажа  не-
действительна и негры через неделюдругую вернутся домой.
   Эта продажа наделала в городе много шума; большинство было решительно
против: говорили, что просто позор - разлучать мать с детьми. Нашим  мо-
шенникам это сильно подорвало репутацию, но старый дурак все равно  гнул
свою линию, что ему ни говорил герцог, а герцог, по  всему  было  видно,
сильно встревожился.
   На следующий день был аукцион. Утром, как только совсем рассвело, ко-
роль с герцогом поднялись ко мне на чердак и разбудили меня; и по одному
их виду я сразу понял, что дело неладно. Король спросил:
   - Ты был у меня в комнате позавчера вечером?
   - Нет, ваше величество. (Я всегда его так называл, если никого  чужих
не было)
   - А вчера вечером ты там был?
   - Нет, ваше величество.
   - Только по-честному - не врать!
   - По-честному, ваше величество. Я вам правду говорю. Я даже и не под-
ходил к вашей комнате, после того как мисс Мэри Джейн показывала ее  вам
и герцогу.
   Герцог спросил:
   - А ты не видел - входил туда кто-нибудь или нет?
   - Нет, ваша светлость, что-то не припомню.
   - Так подумай, вспомни!
   Я задумался и вижу, что случай подходящий; потом говорю:
   - Да, я видел, как негры туда входили, и не один раз.
   Оба так и подскочили на месте, и вид у них был сначала  такой,  будто
бы они этого не ожидали, а потом - будто бы ожидали именно этого. Герцог
спросил:
   - Как? Все сразу?
   - Нет, не все сразу... то есть я, кажется, не видел,  чтобы  они  все
оттуда выходили, вот только, пожалуй, один раз...
   - Ну-ну? Когда же это было?
   - В тот день, когда были похороны. Утром. Только не очень рано, пото-
му что я тогда проспал. Я только что хотел сойти вниз по  лестнице  -  и
увидел их.
   - Ну, дальше, дальше! Что они делали? Как себя держали?
   - Ничего не делали. И, по-моему, никак особенно себя не держали.  Они
вышли оттуда на цыпочках; должно быть, ходили убирать комнату вашего ве-
личества или еще зачем-нибудь, - думали, что вы уже встали; а как увиде-
ли, что вы еще спите, решили убраться поскорее от греха, чтобы не разбу-
дить вас, не потревожить.
   - Ах черт, вот так штука! - сказал король, и оба они с герцогом смот-
рели растерянна и довольно-таки глупо.
   С минуту они стояли в раздумье, почесывая головы, а потом герцог зас-
меялся этаким скрипучим смехом и говорит:
   - Нет, вы только подумайте, как эти негры  ловко  разыграли  комедию!
Прикинулись, будто им жалко уезжать из этих мест! И я тоже поверил,  что
им жалко, и вы поверили, да и все остальные. И  не  говорите  мне  после
этого, что у негров нет актерского таланта! Ведь вот  какие  комедианты,
просто кого угодно одурачили бы! На мой взгляд,  мы  их  дешево  отдали.
Будь у меня капитал и свой театр, мне бы и не надо лучших актеров,  -  а
тут мы взяли да и продали их чуть не даром, за какие-то гроши. Да еще  и
гроши-то пока не наши. Послушайте, а где же эти гроши,  где  этот  самый
чек?
   - В банке лежит, дожидается срока. А где же ему быть?
   - Ну, тогда все в порядке, слава богу.
   Я прикинулся, будто бы оробел, а сам спрашиваю:
   - Что-нибудь случилось?
   Король набросился на меня с руганью:
   - Не твое дело! Знай помалкивай и заботься о своих делах, если они  у
тебя есть! Да смотри помни это, пока ты здесь, в городе, - слышишь? -  А
потом говорит герцогу: - Ничего не поделаешь, придется  стерпеть;  будем
держать язык за зубами, вот и все.
   Они стали спускаться по лестнице, и тут герцог опять засмеялся и  го-
ворит:
   - Быстро продали, да мало нажили! Выгодное дельце - нечего сказать!
   Король огрызнулся на него:
   - Я же старался, думал, что лучше будет поскорей их продать!  А  если
прибыли никакой не оказалось и убыток большой, а в итоге -  нуль,  то  я
виноват не больше вашего.
   - Да, а если бы послушались моего совета, то негры остались бы в  до-
ме, а нас бы тут не было.
   Король огрызнулся, однако соблюдая осторожность,  а  потом  переменил
направление и опять набросился на меня. Он задал мне хорошую  трепку:  я
не доложил ему, что негры вышли из его комнаты на цыпочках, - и  сказал,
что всякий дурак на моем месте догадался бы, что дело нечисто.  А  потом
стал и себя ругать: будто бы все это оттого и вышло, что он  поднялся  в
то утро ни свет ни заря, даже не отдохнул как следует, и будь  он  прок-
лят, если когда-нибудь еще встанет рано. И они ушли, переругиваясь; а  я
очень обрадовался, что удалось это дело свалить на негров,  да  еще  так
ловко, что им это нисколько не повредило.


   ГЛАВА XXVIII

   А там, гляжу, пора и вставать. Я спустился с  чердака  и  пошел  было
вниз; но когда проходил мимо комнаты девочек, то увидел, что дверь в нее
открыта, а Мэри Джейн сидит перед своим раскрытым сундуком и  укладывает
в него вещи - собирается в Англию. Только в ту минуту она не укладывала,
а сидела со сложенным платьем на коленях и плакала, закрыв лицо  руками.
Я очень расстроился, глядя на нее, да и всякий на моем месте расстроился
бы. Я вошел к ней в комнату и говорю:
   - Мисс Мэри Джейн, вы не можете видеть людей в несчастье,  и  я  тоже
иной раз не могу. Скажите, что такое случилось?
   И она рассказала. Конечно, это было из-за негров, так я и  знал.  Она
говорила, что теперь и поездка в Англию для нее все равно  что  пропала:
как она может там веселиться, когда знает, что мать  никогда  больше  не
увидится со своими детьми! А потом расплакалась пуще прежнего, всплесну-
ла руками и говорит:
   - Ах, боже мой, боже! Подумать только, что они больше никогда друг  с
другом не увидятся!
   - Увидятся, еще и двух недель не пройдет, - я-то это знаю!  -  говорю
я.
   Вот тебе и на! Сорвалось с языка, я и подумать не успел. И не успел я
пошевельнуться, как она бросилась ко мне на шею к говорит:
   - Повтори это еще раз, и еще, и еще!
   Вижу, я проговорился сгоряча да еще наговорил лишнего,  а  как  выпу-
таться - не знаю. Я попросил, чтобы она дала мне подумать минутку; а  ей
не терпится - сидит такая взволнованная, красивая и  такая  радостная  и
довольная, будто ей зуб вырвали. Вот я и принялся раскидывать умом.  Ду-
маю: по-моему, человек, который возьмет да и скажет  правду,  когда  его
припрут к стенке, здорово рискует; ну, сам я этого не испытал,  так  что
наверняка сказать не могу, но все-таки похоже на то; а тут такой случай,
что, ей-богу, лучше сказать правду, да оно и не так опасно, как соврать.
Надо будет запомнить это и обдумать как-нибудь  на  свободе:  что-то  уж
очень трудно, против всяких правил. Такого мне еще  видеть  не  приходи-
лось. Ну, думаю, была не была: возьму да и скажу на этот раз правду, хо-
тя это все равно что сесть на бочонок с порохом - и взорвать его из  лю-
бопытства - куда полетишь? И я сказал:
   - Мисс Мэри Джейн, нет ли у нас знакомых за городом, куда вы могли бы
поехать погостить денька на три, на четыре?
   - Да, к мистеру Лотропу. А зачем?
   - Пока это не так важно зачем. А вот если я вам скажу, откуда  я  уз-
нал, что ваши негры увидятся со своей матерью недели через две здесь,  в
этом самом доме, и докажу, что я это знаю, - поедете вы гостить к мисте-
ру Лотропу дня на четыре?
   - Дня на четыре! - говорит она. - Да я год там прогощу!
   - Хорошо, - говорю я, - кроме вашего слова, мне больше ничего не нуж-
но. Другой бы поклялся на Библии - и то я ему не так поверил бы, как од-
ному вашему слову.
   Она улыбнулась и очень мило покраснела, а я сказал:
   - С вашего позволения, я закрою дверь и запру ее.
   Потом я вернулся, опять сел и сказал:
   - Только не кричите. Сидите тихо и выслушайте меня,  как  мужчина.  Я
должен вам сказать правду, а вам надо взять себя в руки, мисс Мэри,  по-
тому что правда эта неприятная и слушать ее будет тяжело, но  ничего  не
поделаешь. Эти ваши дядюшки вовсе не  дядюшки,  а  мошенники,  настоящие
бродяги. Ну вот, хуже этого ничего не будет, остальное вам уже легко бу-
дет вытерпеть.
   Само собой, это ее здорово потрясло; только я-то уже снялся с мели  и
дальше валял напрямик и все дочиста ей выложил, так  что  у  нее  только
глаза засверкали; все рассказал, начиная с того, как мы повстречали это-
го молодого дурня, который собирался на пароход, и до того, как она бро-
силась на шею королю перед своим домом и он поцеловал  ее  раз  двадцать
подряд. Тут лицо у нее все вспыхнуло, словно небо на закате, она вскочи-
ла да как закричит:
   - Ах он скотина! Ну что ж ты? Не трать больше ни минуты, ни секунды -
вымазать их смолой; обвалять в перьях и бросить в реку!
   Я говорю:
   - Ну конечно. Только вы когда хотите это сделать; до того, как вы по-
едете к мистеру Лотропу, или...
   - Ах, - говорит она, - о чем я только думаю! - И опять валится; -  Не
слушай меня, пожалуйста... не будешь, хорошо? - я кладет свою  шелковис-
тую ручку мне на руку, да так ласково, что я растаял и на все  согласил-
ся. - Я и не подумала, так была взволнована, - говорит она, -  а  теперь
продолжай, я больше не буду. Скажи мню, что делать, и  как  ты  скажешь,
так я и поступлю.
   - Так вот, - говорю я, - они, конечно, настоящее жулье, оба эти  про-
ходимца, только так уж вышло, что мне с ними  вместе  придется  ехать  и
дальше, хочу я этого или нет, - а почему, лучше не спрашивайте;  а  если
вы про них расскажете, то меня, конечно, вырвут у них из лап; мне-то бу-
дет хорошо, только есть один человек, - вы про него не знаете, - так вот
он попадет в большую беду. Нам нужно его спасти, верно?  Ну  разумеется.
Так вот и не будем про них ничего говорить.
   И тут мне в голову пришла неплохая мысль. Я сообразил, как мы с  Джи-
мом могли бы избавиться от наших мошенников:  засадить  бы  их  здесь  в
тюрьму, а самим убежать. Только мне не хотелось плыть  одному  на  плоту
днем, чтобы все ко мне приставали с вопросами, поэтому я решил подождать
с этим до вечера, когда совсем стемнеет. Я сказал:
   - Мисс Мэри Джейн, я вам скажу, что мы сделаем, и вам, может быть, не
придется так долго гостить у мистера Лотропа. Это далеко отсюда?
   - И четырех миль не будет - сейчас же за городом, на этой стороне.
   - Ну, это дело подходящее. Вы теперь поезжайте туда и сидите спокойно
до девяти вечера или до половины десятого, а потом попросите отвезти вас
домой, будто бы забыли что-нибудь. Если вы вернетесь домой до одиннадца-
ти, поставьте свечку вот на это окно, и если я после этого не  приду,  -
значит, я благополучно уехал и в безопасности. Тогда вы пойдете и  расс-
кажите все, что знаете: пускай этих жуликов засадят в тюрьму.
   - Хорошо, - говорит она. - Я так и сделаю.
   - А если я все-таки не уеду и меня  заберут  вместе  с  ними,  то  вы
возьмите и скажите, что я это все вам уже рассказывал, и заступитесь  за
меня как следует.
   - Заступиться! Конечно, я заступлюсь! Тебя и пальцем никто не посмеет
тронуть! - говорит она, и, вижу, ноздри у нее раздуваются, а глаза так и
сверкают.
   - Если меня здесь не будет, - говорю я, - то я не смогу доказать, что
эти жулики вам не родня, да если б я и был здесь, то я все равно не  мог
бы. Я могу, конечно, присягнуть, что они мошенники и бродяги,  -  вот  и
все, хотя и это чего-нибудь да стоит. Ну что ж, найдутся и  другие,  они
не то, что я, - это такие люди, которых никто подозревать  не  будет.  Я
вам скажу, где их найти. Дайте мне карандаш и клочок бумаги. Вот: "Коро-
левский Жираф", Бриксвилл". Спрячьте эту бумажку, да  не  потеряйте  ее.
Когда суду понадобится узнать, кто такие эти двое бродяг, пускай  пошлют
в Бриксвилл и скажут там, что поймали актеров, которые играли "Королевс-
кого Жирафа", и попросят, чтобы прислали свидетелей, - весь  город  сюда
явится,  мисс  Мэри,  не  успеете  глазом  моргнуть.  Да  еще  явятся-то
злые-презлые!
   Я решил, что теперь мы обо всем договорились как следует,  и  продол-
жал:
   - Пускай аукцион идет своим порядком, вы не  беспокойтесь.  Никто  не
обязан платить за купленные вещи в тот же день, а они не собираются уез-
жать отсюда, пока не получат денег; но мы все так устроили, что  продажа
не будет считаться действительной и никаких денег они не получат. Выйдет
гак же, как с неграми: продажа недействительна, и негры  скоро  вернутся
домой. Да и за негров они тоже ничего не получат. Вот влопались-то  они,
мисс Мэри, хуже некуда!
   - Ну, хорошо, - говорит она, - я сейчас пойду завтракать, а оттуда уж
прямо к мистеру Лотропу.
   - Нет, это не дело, мисс Мэри Джейн, - говорю я, - так ничего не вый-
дет; поезжайте до завтрака.
   - Почему же?
   - А как по-вашему, мисс Мэри, почему я вообще хотел, чтобы вы уехали?
   - Я как-то не подумала; да и все равно не знаю. А почему?
   - Да потому, что вы не то, что какие-нибудь толстокожие. У вас по ли-
цу все можно прочесть, как по книжке. Всякий сразу разберет, точно круп-
ную печать. И вы думаете, что можете встретиться с вашими дядюшками? Они
подойдут пожелать вам доброго утра, поцелуют вас, а вы...
   - Довольно, довольно! Ну-ну, не надо! Я уеду до завтрака, с  радостью
уеду! А как же я оставлю с ними сестер?
   - Ничего, не беспокойтесь. Им придется потерпеть еще немножко.  А  то
как бы эти мошенники не пронюхали, в чем дело, если вы все сразу уедете.
Не надо вам с ними видеться, и с сестрами тоже, да и ни с кем в  городе;
если соседка спросит, как ваши дядюшки себя чувствуют  нынче  утром,  по
вашему липу все будет видно. Нет, вы  уж  поезжайте  сейчас,  мисс  Мэри
Джейн, а я тут с ними как-нибудь улажу дело. Я скажу мисс Сюзанне, чтобы
она от вас кланялась дядюшкам и передала, что вы уехали  ненадолго,  от-
дохнуть и переменить обстановку или повидаться с подругой, а вернетесь к
вечеру или завтра утром.
   - Повидаться с подругой, - это можно, но я не хочу, чтобы им от  меня
кланялись.
   - Ну, не хотите, так и не надо.
   Отчего же и не сказать ей этого, ничего плохого тут нет. Такие пустя-
ки сделать нетрудно, и хлопот никаких; а ведь пустяки-то  и  помогают  в
жизни больше всего; и Мэри Джейн будет спокойна, и  мне  это  ничего  не
стоит. Потом я сказал:
   - Есть еще одно дело: этот самый мешок с деньгами.
   - Да, он теперь у них, и я ужасно глупо себя чувствую, когда  вспоми-