ет  ли  он  ее
сейчас или шестью часами позже? Что изменится? Почти ничего, можно  сказать.
Почти ничего. Но он все сгорал и сгорал, покуда это не стало уже  совершенно
невыносимо.
   Дьявол! Все-таки что происходит с тринадцатилетними облигациями  "Юнайтед
Фрэгранс"? Опять поднялись до 102! Другие покупщики  углядели  открывающиеся
возможности. Действовать  немедленно!  Он  набрал  номер  Оскара  Сьюдера  в
Кливленде, ответил его правая  рука  Фрэнк...  Фрэнк..  Как  его  фамилия?..
Фрэнк-бублик...
   - Фрэнк? Шерман Мак-Кой из "Пирс-и-Пирса". Передайте Оскару, что  я  могу
предложить, если его  интересует,  десятипроцентные  "Юнайтед  Фрэгранс"  до
девяносто шестого с прибылью в 9,75. Но они идут вверх.
   - Минутку.
   Очень скоро электронный бублик снова ожил:
   - Оскар возьмет три.
   - О'кей. Заметано. Три миллиона десятипроцентных  "Юнайтед  Фрэгранс"  до
девяносто шестого.
   - Точно так.
   - Спасибо, Фрэнк, и мои наилучшие Оскару. Да, и скажите ему,  я  скоро  с
ним снова свяжусь насчет "жискара". Франк низковато стоит, но  это  несложно
хеджировать. Словом, я с ним поговорю.
   - Передам, - отвечает электронный бублик в Кливленде.
   Но еще до того как Шерман кончил выписывать заявку на ордер и отнес своей
помощнице Мюриел для оформления,  он  уже  думал:  может,  посоветоваться  с
адвокатом? Позвонить Фредди Баттону? Но Фредди слишком близкий знакомый,  он
ведь работает в "Данинг-Спонджете". Когда-то Шермана свел с Фредди  Баттоном
отец - что если он проболтается Льву? Ну уж нет.  А  вдруг?  Фредди  считает
себя другом семьи. Знаком с Джуди, всегда справляется  про  Кэмпбелл,  когда
случается болтать с Шерманом, хотя он, по-видимому, гомосексуал. Ну  и  что?
Гомосексуалисты вполне могут любить детей. У него и свои  дети  есть.  Хотя,
конечно, это еще ничего не доказывает... Господи! Ну какая разница? При  чем
тут Фредди Баттон и его сексуальные наклонности? Нашел о чем думать.  Фредди
Баттон. Хорош он будет, если выложит все Фредди и окажется, что  это  ложная
тревога... А так оно, по всей вероятности, и есть. Два молодчика  попытались
ограбить его и Марию и получили по заслугам. Схватка в джунглях  по  законам
джунглей - вот и все, что там произошло. На короткое время он  снова  ощутил
прилив самоуважения: закон джунглей! Властитель Вселенной!
   И тут же от его самодовольства отвалилось дно. Они же ничем ему прямо  не
угрожали. "Йо! Помощь не нужна?" А Мария сбила его автомобилем. Да, конечно,
это сделала Мария. Не я сидел за рулем. Машину вела она. Но снимает ли это с
него ответственность в глазах закона? И потом...
   Это еще что? На  экране  десятипроцентные  облигации  "Юнайтед  Фрэгранс"
сроком до 96-го года сделали подскок  до  102  1/8.  Ага,  это  значит,  что
благодаря  немедленным  действиям  он  выгадал  четверть  процента  на  трех
миллионах, купленных для Оскара Сьюдера.  Сообщить  ему  это  завтра  утром,
чтобы подсахарить дело с "Жискаром"... Но если что-нибудь случится с этим...
чпок!.. долговязым, хилым подростком...
   Зеленые символы  радиоактивно  светились  на  экране.  Уже  целую  минуту
никаких изменений. Он больше не в состоянии ждать. Можно  пойти  в  уборную.
Законами не возбраняется. Шерман взял со стола коричневый  конверт  большого
формата  с  веревочной  петелькой  на  клапане,  которая  застегивается  под
бумажным кружком. В таких конвертах доставляются документы из одного  отдела
в другой. Шерман обвел взглядом зал  ценных  бумаг,  никто  не  смотрит.  Он
наклонился под стол, затолкал "Сити лайт" в конверт и пошел в уборную.
   Там были четыре кабинки, два писсуара и большая раковина.  В  кабинке  он
вытащил  из  конверта  газету,  безумно   боясь   бумажного   шелеста.   Как
переворачивать страницы? Шелест, шорох, хруст будут  громче  грома  выдавать
присутствие нерадивого читалыцика газет. Он подтянул ноги к самому основанию
унитаза. Так, по крайней мере, никто не увидит в  просвете  под  дверью  его
дорогие туфли "Нью и Лингвуд" и не поймет, что там находится Шерман Мак-Кой.
   Укрывшись за  дверью  туалета,  Властитель  Вселенной  стал  лихорадочно,
страницу за грязной страницей просматривать газету.
   Ничего. Никаких упоминаний о  подростке,  сбитом  машиной  в  Бронксе  на
подъеме к шоссе. Какое облегчение! Прошло уже почти двое суток -  и  ничего.
Черт, ну и жарища  же  тут.  Он  вдруг  страшно  вспотел.  Разве  можно  так
распускаться? Мария совершенно права. Негодяи на них напали, но  он  от  них
отбился, и они с Марией спаслись, только и всего. Он один победил  их  двоих
голыми руками!
   А что, если все-таки парнишку они сбили и полиция разыскивает машину,  но
газетчики считают, что это случай заурядный и нечего о нем писать?
   Снова стало жарко. Ну а если что-то все же просочится  в  газеты...  даже
малейший намек... Как же он осуществит  задуманную  операцию  с  "Жискаром",
когда на него упадет тень? Нет, тогда конец!.. Тогда он  пропал...  Но  даже
обмирая при мысли о подобном бедствии, он одновременно  отдает  себе  отчет,
что  предается  дурным  предчувствиям  отчасти  из  суеверия.  Если  нарочно
вообразить себе какой-то особенно неприятный оборот будущих событий, то  как
раз этого и не произойдет... Не допустит же Господь Бог - или фатум, - чтобы
простой смертный предугадал  Его  решение...  Ему  непременно  нужно,  чтобы
удары, которые Он обрушивает, сохраняли всю чистоту  неожиданности.  Хотя...
хотя есть такие беды, как бы сказать - очевидные, от которых  этим  способом
не уклониться, это факт. Малейший намек на скандал.
   Он совсем упал духом. Малейший намек на скандал - и не только операция  с
"Жискаром" провалится, но и вся его карьера рухнет. И что тогда?  Я  и  так,
имея миллион в год доходу, можно сказать - несостоятельный должник! В голову
так и лезли устрашающие цифры. За прошлый  год  его  доход  составил  980000
долларов. Но надо было выплачивать 21000 в месяц в счет процентов по ссуде в
1,8 миллиона, которая была им взята на покупку квартиры.  Казалось  бы,  что
такое 21000 в месяц для того, кто получает в  год  миллион?  Вот  и  он  так
думал, когда брал ссуду. А оказалось,  что  это  тяжелейшее,  сокрушительное
бремя, ни больше ни меньше!  В  год  это  составляет  252000,  и  ничего  не
вычитается из налогов, потому что взято не под залог, а  в  качестве  личной
ссуды. (Правления жилищных кооперативов на Парк  авеню  не  разрешали  своим
членам оформлять закладные на квартиры.) Так что вместе с налогами  выходило
на практике, что отдаешь  420000,  чтобы  выплатить  252000.  Из  оставшихся
560000 дохода за прошлый год 44400 ежемесячно требовало содержание квартиры;
116000 уходило на виллу  в  Саутгемптоне  (84000  -  плата  по  закладной  и
проценты, 18000 - отопление, коммунальные услуги, страховка и ремонт, 6000 -
за стрижку газона и живой изгороди, 8000 - налоги). Приемы гостей дома  и  в
ресторанах обошлись в 37000. И это еще очень скромная цифра  в  сравнении  с
тем, что тратят некоторые другие, например  при  праздновании  дня  рождения
Кэмпбелл в Саутгемптоне дело ограничилось только одним карнавальным  поездом
(плюс, конечно, обязательные пони и фокусник), и стоило это меньше 4000.  За
школу "Талъяферро", включая автобус, он платит  в  год  9400.  На  одежду  и
мебель ушло около 65000, и что эта статья  расходов  в  будущем  сократится,
надеяться не приходится. Ведь Джуди все-таки дизайнер, должна держать  марку
высоко. Слуги (Бонита, мисс Лайонс, уборщица Люсиль и Хоби, смотритель  дома
в Саутгемптоне) обходятся в 62000 в год. И остается всего 226200, или  18850
в месяц, на дополнительные налоги, на то да  се,  включая  страховые  взносы
(набегает около тысячи в месяц, если брать в среднем), оплату гаража на  две
машины (840 в месяц), домашнюю еду (1500 в месяц), взносы в клуб (около  250
в месяц) - убийственная правда  состоит  в  том,  что  в  минувшем  году  он
потратил больше, чем 980000.  Да,  конечно,  кое-какие  траты  можно  слегка
подсократить - но этого вовсе не достаточно,  если  дойдет  до  худшего!  От
долга  в  1,8  миллиона   долларов,   оборачивающегося   21000   непосильных
ежемесячных процентов, не избавиться иначе, как вернув  всю  сумму,  или  же
можно продать квартиру и переехать в другую, поменьше и поскромнее, - но  об
этом и помыслить невозможно! Обратно ходу нет. Тот, кто жил на Парк авеню  в
квартире ценой в 2 миллиона 600 тысяч, не  может  переселиться  в  квартиру,
которая стоит 1 миллион! И никому этого не объяснишь. Даже и выговорить и то
не рискнешь, если, понятно, ты не полный кретин. Тем не менее - факт.  Такая
вещь совершенно невозможна.
   Кооперативный дом, в котором они живут, был одним из первых построен  еще
до первой мировой войны. Тогда  не  совсем  принято  было  приличным  семьям
селиться в многоквартирном доме  (а  не  в  особняке),  и  поэтому  квартиры
строились наподобие особняков  -  с  высокими,  в  одиннадцать,  двенадцать,
тринадцать футов, потолками, просторными  холлами,  лестницами,  помещениями
для слуг, с паркетными полами в елочку, с внутренними  перегородками  в  фут
толщиной, а наружными  стенами  потолще  крепостных,  и  повсюду  -  камины,
камины, камины, хотя здания возводились с центральным  отоплением.  Особняк,
да и только. Правда, в парадную дверь попадают  не  с  улицы,  а  из  лифта,
который открывается в ваш личный отдельный вестибюль. Вот что ты  имеешь  за
свои 2600000, и всякий, кто переступает порог двухэтажной квартиры  Мак-Коев
на десятом этаже, сразу чувствует, что попал в сказочные чертоги, по которым
обмирает весь мир, tout le mond! А за миллион что можно сегодня иметь? Самое
большее, самое лучшее - квартирку на три спальни в башне из белого  кирпича,
которые возводили в 60-е годы к востоку от  Парк  авеню:  ни  помещения  для
прислуги, ни запасных спален для гостей, не говоря о солярии и  гардеробной,
потолки не выше восьми с половиной футов, столовая есть, а  библиотеки  нет,
холл размерами с чулан, ни одного камина, лепнина грубая, топорная, а  то  и
вовсе никакой, перегородки из сухой штукатурки, пропускают  любой  шепот,  и
лифт прямо в квартире не останавливается - вместо этого жалкая площадка  без
окон, на которую выходит по меньшей мере пять ядовито-бежевых, голых, унылых
дверей, обитых железом и украшенных двумя или более замками каждая, одна  из
которых - твоя.
   Так что совершенно очевидно: это невозможно.
   Он сидел, поджав свои ботинки "Нью и Лингвуд" за 650 долларов к холодному
белому  основанию  унитаза,  шурша  зажатой  в  дрожащих  руках  газетой   и
воображая, как его Кэмпбелл,  с  глазами,  полными  слез,  в  последний  раз
выходит из мраморного холла их квартиры на  десятом  этаже...  чтобы  начать
спуск вниз.
   Раз я эту беду предугадал, о Господи, Ты ее  не  допустишь,  ведь  правда
же?
   "Жискар"!..  Надо  действовать  немедленно.   Только   бы   уж   получить
отпечатанный текст...  Когда  совершается  крупная  сделка  вроде  той,  что
задумана  с  "Жискаром",  заключается  окончательно  и  бесповоротно,  тогда
составляют контракт  и  отпечатывают  типографским  способом.  Хоть  бы  уже
получить отпечатанный текст!
   Шерман сидит верхом  на  белом  фарфоровом  унитазе  и  молит  Господа  о
контракте.

***

   А в Гарлеме в шикарном особняке сидели два белых молодых человека лицом к
лицу с пожилым негром. Младший из двух, тот, что вел разговор, был  потрясен
тем, что ему открылось. Он словно вынесся из собственного тела в  поднебесье
и оттуда как посторонний слушал собственную речь.
   - Одним словом, как бы это выразиться, Преподобный Бэкон, я уж и не знаю,
дело в том, что мы,  то  есть  епархия...  англиканская  церковь...  мы  вам
выделили триста пятьдесят тысяч долларов... в качестве затравки для создания
фонда детского  центра  "Маленький  пастырь",  а  вчера  нам  позвонил  один
репортер и сообщил, что ваша заявка на организацию такого  центра  отклонена
Ассоциацией Взаимопомощи еще два месяца назад, даже с гаком, и  мы,  ну,  то
есть, понимаете, мы не могли поверить, и поэтому...
   Слова продолжают вылетать у него изо  рта,  но  сам  молодой  посетитель,
который, кстати, носит имя Эднард Фиск III, уже мысленно  от  них  отвлекся.
Речь его идет  в  автоматическом  режиме,  а  ум  старается  осознать,  что,
собственно,  здесь  происходит.  Помещение,   в   котором   они   находятся,
представляет собой просторный зал в стиле модерн: непременные темные балки и
карнизы из мореного дуба,  вызолоченные  гипсовые  розетки,  и  гирлянды,  и
лепные бордюры по верху стен, и фигурные плинтусы  по  низу.  Все  тщательно
отреставрировано, всему возвращен исходный  вид  начала  века.  Такие  замки
возводили себе текстильные бароны в Нью-Йорке перед первой  мировой  войной.
Но теперешний барон  этого  замка,  сидящий  за  массивным  столом  красного
дерева, - негр.
   Он сидит во вращающемся кресле с  высокой  спинкой,  обитом  кожей  цвета
бычьей крови. Лицо его совершенно невозмутимо. Это крупный, крепкий мужчина,
из таких, которые производят впечатление мускульной силы,  даже  не  обладая
особой мускулатурой. У него лысый до самого темени лоб, а дальше идут гладко
зачесанные волосы и только за  ушами  взрываются  мелким  завитком.  На  нем
черный двубортный пиджак с острыми лацканами, белая рубашка с высоким,  туго
накрахмаленным воротничком и черный галстук в косую белую полоску. На  левом
запястье - часы, такие массивные,  ослепительно  золотые,  что  светят,  как
электрический фонарик.
   Фиск снова отчетливо услышал свой голос:
   - ...мы позвонили - собственно, это я позвонил - в  Ассоциацию,  со  мной
говорил некий мистер Любидов, и он сказал, я только повторяю его  слова,  он
сказал, что несколько -  он  даже  точно  сказал:  семь  -  членов  дирекции
детского центра "Маленький пастырь"  подвергались  тюремному  заключению,  а
трое и в настоящее время отпущены условно, то есть формально с точки  зрения
закона, - Фиск оглянулся  на  своего  товарища  Моуди,  адвоката,  -  должны
считаться, рассматриваться как заключенные.
   Фиск  вытаращил  глаза,  выжидательно  вздернул  брови   и   вперился   в
Преподобного Бэкона. Это была попытка, явно безнадежная,  втянуть  барона  в
вакуум разговора. Спрашивать, требовать объяснений  он,  конечно,  не  смел.
Самое большее - предъявить кое-какие  факты,  чтобы  сама  логика  положения
вынудила того на ответ.
   Но у Преподобного Бэкона на лице не дрогнул ни один мускул. Он смотрел на
молодого человека  с  отвлеченным  интересом,  словно  перед  ним  клетка  с
тушканчиком, скачущим в колесе. Узенькая ленточка усов по краю верхней  губы
осталась неподвижной. Потом Преподобный забарабанил по столу указательным  и
средним пальцами левой руки, как бы спрашивая этим: "Ну и что же дальше?"
   В конце концов не выдержал и ринулся в вакуум  не  Преподобный  Бэкон,  а
Фиск:
   - И значит... ну, то есть по мнению Ассоциации Взаимопомощи... как они на
это  дело  смотрят...  ведь  они  -  инстанция,  оформляющая   лицензии   на
организацию  детских  центров,  и  вы   можете   себе   представить,   какое
впечатление... Они так заботятся, чтобы  все  было  безупречно...  это  дело
важное, политическое... а тут трое из директоров детского центра  "Маленький
пастырь", те, что выпущены условно, они на самом деле отбывают  в  настоящее
время срок тюремного заключения, поэтому на них распространяется все, что...
ну, в общем, все ограничения... И остальные четверо - это люди  с  уголовным
прошлым,  что  само  по  себе  уже  дает  основание...   Словом,   правилами
запрещается...
   Неловкие обрывки фраз продолжают вырываться  у  него  изо  рта,  а  мысли
мечутся в поисках выхода. Фиск относился к тем замечательно здоровым людям с
белой   кожей,   которые   сохраняют   нежный   персиковый   цвет   лица   с
тринадцатилетнего возраста и чуть ли не до тридцати. Сейчас его свежее  лицо
начинает заливать краска. Он испытывает смущение. Вернее даже, страх.  Через
несколько секунд ему  предстоит  заговорить  на  щекотливую  тему  о  350000
долларов,  если,  конечно,  разговор  не  возьмет   теперь   на   себя   его
напарник-адвокат. Боже Всемогущий! Как он до этого докатился?!  После  Йейля
Фиск еще  окончил  уортонскую  "Школу  бизнеса",  защитил  там  магистерскую
диссертацию  на  тему  "Количественные  аспекты  нравственного  поведения  в
капиталоемкой корпорации". А последние три года заведовал  внешними  связями
Нью-Йоркского  англиканского  прихода,  и  через  него   осуществлялась   та
основательная моральная и  финансовая  поддержка,  которую  приход  оказывал
Преподобному  Бэкону  и  его  деятельности.  Однако   уже   в   те   светлые
многообещающие дни два года назад как-то не по душе ему были поездки в  этот
огромный особняк в Гарлеме. С самого  начала  его  глубокий  интеллигентский
либерализм стал спотыкаться о тысячу разных мелочей. Взять,  например,  само
это словосочетание "Преподобный Бэкон". Всякому выпускнику Йейля, по крайней
мере если он англиканского вероисповедания, очевидно,  что  "преподобный"  -
это  титул,  а  вовсе  не  имя.  Как  титул  "достопочтенный"  у  судьи  или
конгрессмена. Можно сказать  "достопочтенный  Вильям  Ренквист",  но  нельзя
просто "Достопочтенный Ренквист". Точно так же можно  говорить  "преподобный
Реджинальд Бэкон", или "преподобный мистер Бэкон", но "Преподобный Бэкон"  -
невозможно. Невозможно всюду, кроме  этого  особняка  и  этой  части  города
Нью-Йорка, где этого человека называли так, как он хотел, а Йейль можно было
выбросить из головы. Правду говоря, Преподобный Бэкон  производил  на  Фиска
отталкивающее впечатление уже тогда, в первые дни, когда он только  и  знал,
что улыбался. Тогда меж ними царило полное согласие по  всем  философским  и
политическим вопросам. И все-таки они были люди принципиально разные. Это  -
в первые дни. А теперь и подавно.  Теперь  дни  уж  скорее,  можно  сказать,
последние.
   - ...Поэтому, как вы  понимаете,  Преподобный  Бэкон,  имеются  серьезные
сложности, - очень жаль, кстати, что мы о них узнали  только  теперь,  а  не
тогда же, когда они возникли, - и  пока  дело  с  лицензией  не  уладится...
Словом, я не вижу в настоящее время возможности заниматься созданием центра.
Я не говорю, что это окончательно, но надо... прежде всего, я полагаю,  надо
проявить реализм в связи  с  упомянутыми  тремястами  пятьюдесятью  тысячами
долларов. Естественно, ваш совет директоров,  в  нынешнем  его  составе,  не
вправе  ничего  тратить  из  этих  средств,  сначала   совет   должен   быть
реорганизован,  а  это,  как  я  понимаю,  приведет  в  конечном   счете   к
реорганизации всего фонда, на что потребуется время. Возможно, что не так уж
и много времени, но какое-то время все же потребуется, и...
   Продолжая сражаться с фразами, Фиск покосился на своего спутника, но  тот
и ухом не вел. Сидел себе в кресле как ни в чем не бывало, голова  набок,  с
таким выражением, будто видит Преподобного  Бэкона  насквозь  и  потихоньку,
вчуже, про себя,  забавляется.  Моуди  был  самый  младший  сотрудник  фирмы
"Даннинг-Спонджет и Лич", и  его,  как  новенького,  сплавили  на  работу  в
епархии, с одной стороны, престижную, а с другой - "непыльную". По  пути,  в
автомобиле, молодой адвокат рассказал Фиску, что тоже учился в Йейле.  Играл
защитником в футбольной команде. Эти сведения о себе он  умудрился  сообщить
собеседнику по меньшей мере пять раз, пока ехали. В штаб Преподобного Бэкона
он  вошел  вразвалку.  Устроился  в  кресле,   откинулся,   расслабился.   И
помалкивает...
   - ...А пока что, Преподобный Бэкон, -  продолжал  Эд  Фиск,  -  мы  сочли
целесообразным, мы обсуждали в совете епархии, и  таково  общее  мнение,  не
только мое, мы решили, что правильнее всего будет... то есть исключительно в
интересах будущего детского центра... потому что мы по-прежнему на  все  сто
процентов - за, в этом  отношении  совершенно  ничего  не  изменилось...  мы
сочли,  ч