м голосом. Это смерти
подобно! Бернар услышал испуг в его голосе и  сразу  дал  задний  ход.  Надо
немедленно  взять  себя  в  руки!  Перегруппировать  силы!   Все   тщательно
продумать! После того что случилось, нельзя допустить провала! Звони  ему  и
говори  своим  прежним  тоном,  ты  же  -  лучший  добытчик  "Пирс-и-Пирса",
Властитель Вселен... Бесполезно.  Чем  сильнее  он  себя  подстегивает,  тем
больше нервничает. Он смотрит на часы. Где Феликс? Как раз оторвался от  ног
юного дарования, Алстрома. Шерман помахал ему. Достал  из  брючного  кармана
бумажник,  спрятал  между  колен,  чтоб  никому   не   было   видно,   вынул
пятидолларовую  бумажку,  сунул  в  конторский  конверт  и  встал  навстречу
Феликсу.
   - Феликс, здесь пять долларов. Спуститесь вниз и купите мне  номер  "Сити
лайт", ладно? Сдачу возьмете себе.
   Феликс смотрит на него, странно ухмыляется и говорит:
   - Ладно-то ладно, да вот давеча пришлось подождать у киоска, и  лифт  был
занят, я много времени потерял. Туда пятьдесят этажей. Дорого мне стало.
   Тоже на страже своих интересов.
   Какая   наглость!   Утверждать,   что   пять    долларов    за    покупку
тридцатипятицентовой газеты - это  ущерб  для  его  дохода  как  чистильщика
сапог! Шантажист... ну да, в этом-то все и  дело.  Какое-то  уличное  шестое
чувство подсказало чистильщику, что раз газету прячут в конверт, значит, тут
беззаконие,  контрабанда,  крайняя  мера.  А   люди   в   крайности   должны
раскошеливаться.
   Едва сдерживая ярость, Шерман достает из кармана еще одну пятерку и  сует
Феликсу, а тот принимает ее со  старательно  равнодушным  видом  и  выходит,
держа в руке конверт.
   Шерман снова набирает Париж.
   - Бернар?
   - Да?
   - Шерман. Я еще тут тружусь над  этим  делом.  Дайте  мне  дополнительных
минут пятнадцать-двадцать.
   Заминка. Затем:
   - Хорошо.
   Шерман кладет трубку и устремляет взгляд в широкое заднее окно.  На  фоне
дневного сияния дергаются, извиваются в бешеной пляске человеческие силуэты.
Если бы он согласился на девяносто пять...
   Черный чистильщик обернулся в одну минуту. И  протянул  ему  конверт,  не
позволив себе  больше  ни  слова,  ни  многозначительного  взгляда.  Толстый
конверт с газетой. Как  будто  там  внутри  что-то  живое.  Шерман  украдкой
опускает конверт под стол. И оно там копошится, скрежещет зубами.
   Если приложить часть своего личного дохода...  Он  набрасывает  цифры  на
листке бумаги. Но цифры ничего ему не говорят, они утратили смысл!  За  ними
ничего не стоит! Шерману слышно собственное дыхание.  Он  подбирает  с  полу
конверт и идет в уборную.
   В кабинке, усевшись на сиденье прямо в брюках от английского  костюма  за
две тысячи долларов и подобрав ноги в ботинках  "Нью  и  Лингвуд"  к  самому
основанию фаянсового унитаза, Шерман вынимает и разворачивает газету. Каждый
шорох изобличает.  Первая  страница  -  СКАНДАЛ  В  ЧАЙНАТАУНЕ  С  ПОДДЕЛКОЙ
ИЗБИРАТЕЛЬНЫХ СПИСКОВ... это совершенно неинтересно... Раскроем...  страница
вторая... страница  третья...  фото  китайского  ресторатора...  Вот,  внизу
страницы: КОНФИДЕНЦИАЛЬНАЯ РАСПЕЧАТКА В СВЯЗИ С НАЕЗДОМ В БРОНКСЕ
   Над заголовком белыми буквами помельче по черной полосе: Новая сенсация в
деле Лэмба.
   Под заголовком, тоже на черной полосе:  Исключительно  для  "Сити  лайт".
Подписано все тем же Питером Фэллоу:
   Вчера, заявив, что ему "надоела  полицейская  волынка",  наш  источник  в
Отделе регистрации  автотранспорта  передал  для  "Сити  лайт"  компьютерную
распечатку, сокращающую до 124 число машин, которые могли  быть  замешаны  в
уличном происшествии в Бронксе, когда был  сбит  на  мостовой  и  брошен  на
произвол судьбы отличник учебы Генри Лэмб.
   Наш источник, неоднократно сотрудничавший с полицией в аналогичных делах,
сказал: "124 машины они могут проверить за несколько дней.  Было  бы  только
желание  выделить  для  этого  работников.  Если   пострадавший   -   житель
муниципальных новостроек, такое желание возникает не всегда".
   Лэмб, проживающий с матерью-вдовой в домах Эдгара По, новом муниципальном
микрорайоне  Бронкса,  лежит  при  смерти,  состояние  его  оценивается  как
безнадежное. Но перед тем как  впасть  в  беспамятство,  он  успел  сообщить
матери, что первая буква на номере  машины  роскошного  "мерседеса"  который
сбил его на Брукнеровском бульваре и умчался прочь, - R, а вторая - одна  из
пяти: Е, F, В, R ИЛИ Р.
   Полиция и Окружная прокуратура Бронкса утверждают, что в  штате  Нью-Йорк
машин "мерседес-бенц", номера которых начинаются с этих букв, имеется  почти
500, и это слишком много для того, чтобы  предпринять  помашинную  проверку,
при  том  что  единственный  имеющийся  в  наличии  свидетель,   сам   Лэмб,
по-видимому, никогда не придет в сознание.
   Но источник "Сити  лайт"  в  ОРА  говорит:  "Действительно,  всего  таких
номеров числится 500, но  вероятных  из  них  -  только  124.  Брукнеровский
бульвар,  где  был  сбит  этот  молодой  человек  нельзя  назвать  городской
достопримечательностью, привлекающей туристов. Поэтому естественно  считать,
что "мерседес" был городской или вестчестерский. И если исходить  из  такого
допущения - а я знаю другие случаи, когда такое допущение делалось, -  чисто
интересующих нас машин сводится к 124".
   Эта информация побудила чернокожего лидера Преп. Реджинальда Бэкона вновь
выступить с требованиями полного расследования данного происшествия.
   "Если полиция и окружной прокурор не предпримут шагов, мы  займемся  этим
сами, - заявил он. - Власти могут смотреть, как погибает блестящий юноша,  и
хлопать ушами. Но мы такого не допустим. Теперь у нас  есть  распечатка,  и,
если понадобится, мы сами разыщем все перечисленные в ней машины".
   У Шермана екает сердце.
   Жители Южного Бронкса, соседи Лэмба, как сообщается,  охвачены  гневом  и
возмущением  в  связи  с  невнимательным  отношением  медиков  и   очевидным
нежеланием властей принимать меры.
   Представитель  Комиссии  по  здравоохранению  и  больницам  сообщил,  что
комиссия предприняла собственное "внутреннее  расследование  этого  случая".
Полиция  и  офис  Окружного  прокурора  Эйба   Вейсса   сообщают,   что   их
расследование "продолжается". Сокращение числа подозреваемых  машин  до  124
они  комментировать   отказались,   а   представитель   Отдела   регистрации
автотранспорта Рут Берковиц по поводу  публикации  в  "Сити  лайт"  заявила:
"Выдача без ведома и согласия дирекции справок о машинах и машиновладельцах,
тем более в таком деликатном деле,  является  серьезным  и  безответственным
нарушением правил".
   Да, вот оно. Шерман сидит на унитазе и слепо смотрит на газетные столбцы.
Петля затягивается. Правда, полиция не обращает  внимания...  Но  что,  если
этот... этот Бэкон... и эти  черные  жители  Бронкса,  охваченные  гневом  и
возмущением... что, если они начнут сами  проверять  машины...  Он  пытается
себе  представить,  что  будет...  Не  хватает  воображения...  Слышно,  как
открылась дверь на пневматических петлях, кто-то вошел. Поблизости  щелкнула
дверца кабинки. Шерман как можно бесшумнее складывает газету, засовывает  ее
обратно в конверт. Тихо-тихо поднимается, медленно-медленно открывает  дверь
кабинки и, осторожно-осторожно ступая, выходит из  уборной.  Сердце  у  него
лихорадочно колотится.
   В операционном зале он снова берется за телефонную трубку.  Надо  звонить
Бернару. Надо позвонить Марии.  Он  пытается  придать  своему  лицу  деловое
выражение. Частные разговоры из рабочего зала "Пирс-и-Пирса" не  поощряются.
Набирает номер ее  квартиры  на  Пятой  авеню.  Женский  голос  с  испанским
акцентом отвечает, что миссис Раскин нет  дома.  Звонит,  раздельно  набирая
цифры, в "конспиративную квартиру".  Не  отвечают.  Откидывается  на  спинку
стула. Перед глазами дали за окном... яркий свет  дня,  пляшущие  силуэты...
гул...
   Кто-то щелкает пальцами у него  над  ухом...  Очнувшись,  Шерман  смотрит
вверх. Это Роли Торп.
   - Проснись. Здесь размышлять не полагается.
   - Да я просто... - Договаривать не имеет смысла, так как Роли уже  прошел
мимо.
   Сгорбившись над столом, Шерман смотрит на ряды зеленых цифр, тянущихся по
экрану.
   Значит, так. Надо ехать к Фредди Баттону.
   Но что сказать  Мюриел,  ассистентке?  Скажет,  что  уехал  в  "Полсек  и
Фрэгнер"  повидаться  с   Мелом   Траутманом   насчет   акций   "Медицинских
перевозок"... Именно так он ей и  скажет...  А  у  самого  на  сердце  кошки
скребут. Одна из максим Льва "Даннинг-Спонджета" гласила: "Солгав, ты,  быть
может, другого и обманешь, но себе признаешься в собственной слабости".
   Забыл телефон Фредди.  Бог  весть  как  давно  ему  не  звонил.  Пришлось
посмотреть в записной книжке.
   - Говорит Шерман Мак-Кой. Я хотел бы поговорить с мистером Баттоном.
   - Извините, мистер Мак-Кой, но у него клиент. Он не может вам  позвонить,
когда освободится?
   Шерман секунду помолчал.
   - Скажите, что у меня срочное дело.
   Секретарша тоже секунду помолчала.
   - Минутку.
   Шерман сидит навалившись  грудью  на  стол.  Он  видит  под  столом  свои
ботинки... и конверт с газетой... Нет!  Вдруг  она  обратится  к  Фредди  по
селектору и какой-нибудь другой адвокат,  знакомый  отца,  услышит:  "Шерман
Мак-Кой по срочному делу".
   - Извините! Постойте! Это не важно, вы меня слышите?
   Он кричит во всю глотку. Но она уже ушла. А конверт под столом все лежит.
Чтобы придать себе занятой вид, он принимается  писать  на  бумажке  столбцы
каких-то цифр. И вот раздается такой вкрадчивый,  такой  неизменно  гнусавый
голос Фредди Баттона:
   - Шерман? Привет. Что случилось?

***

   По пути из отдела Шерман говорит Мюриел заготовленную  ложь  и  чувствует
себя униженным, запачканным и слабым.
   Как  и  другие  хорошо  обеспеченные  старые   протестантские   семейства
Манхэттена, Мак-Кои всегда старались  вверять  заботу  о  своих  духовных  и
телесных нуждах тоже  только  протестантам.  Однако  теперь  это  не  так-то
просто. Счетоводов и стоматологов среди протестантов днем с огнем не  сыщешь
и врачей-протестантов почти не осталось. А  вот  протестантов-адвокатов  все
еще сколько угодно, по крайней мере на Уолл-стрит, и Шерман попал в  клиенты
к Фредди Баттону тем же путем, что и в детский  полк  "Никкербоккер  Грейз",
когда был мальчиком. Так распорядился его  отец.  Однажды,  еще  в  бытность
Шермана йейльским студентом, Лев "Даннинг-Спонджета"  решил,  что  сыну,  по
правилам разумной добропорядочности, уже пора составить завещание. И передал
его на руки Фредди Баттону, тогда совсем молодому  новому  компаньону  фирмы
"Даннинг-Спонджет". Хороший Фредди юрист или нет,  Шерману  задумываться  не
приходилось. Он просто обращался к нему, чтобы все было  в  полном  порядке:
завещание, дважды пересоставленное: при женитьбе на  Джуди  и  при  рождении
Кэмпбелл, и контракты, когда покупалась квартира на Парк  авеню  или  дом  в
Саутгемптоне. Правда, при покупке квартиры у Шермана были  сомнения.  Фредди
оказался посвящен в то обстоятельство, что для совершения сделки он вынужден
был занять 1,8 миллиона долларов, а он совершенно не хотел, чтобы это  стало
известно  отцу  (строго  говоря,  компаньону  Фредди).  Тогда  Фредди  тайну
сохранил. Однако в теперешнем скандальном  деле,  под  улюлюканье  газет,  а
вдруг есть какое-то правило, какая-то принятая процедура,  согласно  которой
эти сведения должны быть сообщены остальным компаньонам  фирмы,  может  быть
даже и престарелому Льву?
   "Данинг-Спонджет и Лич" занимает четыре этажа в небоскребе на Уолл-стрит,
в трех кварталах от "Пирс-и-Пирса". В 20-х  годах,  когда  небоскреб  только
возвели, он представлял собой последнее слово стиля "модерн", но с  тех  пор
помрачнел  и  насупился  под  налетом  уолл-стритовской  копоти.   Помещение
"Даннинг-Спонджета" мало чем отличается  от  "Пирс-и-Пирса".  И  там  и  тут
конструктивистский интерьер оброс деревянными английскими панелями во  вкусе
XVIII века и заставлен английской мебелью в том же  вкусе.  Впрочем,  Шерман
ничего этого не замечает. Для него "Даннинг-Спонджет",  какой  ни  на  есть,
освящен почтенной старостью, как и его отец.
   Регистратор у входа,  к  счастью,  не  узнал  ни  его,  ни  его  фамилии.
Разумеется, кто теперь его отец? Всего лишь один  из  сморщенных  старичков,
старых  компаньонов,  которые  ежедневно  на  несколько  часов  наползают  в
коридоры фирмы. Шерман не успел усесться в кресло, как появилась  секретарша
Фредди Баттона  мисс  Зилитски,  демонстративно  пожилая  и  преданная.  Она
провела Шермана через безмолвный вестибюль.
   Фредди, высокий, томный  и  обаятельный,  с  вечной  сигаретой  в  зубах,
встретил его на пороге.
   -  Шерман!  -  Фонтан  табачного  дыма,  великолепная   улыбка,   горячее
рукопожатие - человек безумно рад видеть Шермана Мак-Коя. -  Ах,  боже  мой,
боже мой, как поживаете? Присаживайтесь. Может быть, кофе? Мисс Зилитски!
   - Нет, спасибо. Мне не надо.
   - Как Джуди?
   - В порядке.
   - А Кэмпбелл? - Он никогда не забывает,  как  ее  зовут,  и  Шермана  это
трогает, даже теперь.
   - О, она процветает!
   - Она ведь учится в "Тальяферро"?
   - Да. А вы откуда знаете? Со слов деда?
   - Нет, от своей Салли. Она  окончила  "Тальяферро"  в  позапрошлом  году.
Обожала свою школу. До сих пор в курсе всех дел. Сейчас в "Брауне".
   - И как ей там?
   Господи! Почему он это спрашивает? Какое ему дело? Но  он  знает  почему.
Потому что мощный поток вязкого, ничего не значащего обаяния Фредди  Баттона
поневоле захватывает и начинаешь тоже говорить принятые банальности.
   Но это было ошибкой. Фредди сразу же принимается рассказывать анекдот про
девичьи спальни в "Брауне".  Шерман  не  вслушивается.  Для  выразительности
Фредди плавным,  женоподобным  жестом  вскидывает  кверху  узкие  кисти.  Он
постоянно толкует о "семействах" - ваше семейство, его семейство, чьи-то еще
семейства, при том что  сам  он  гомосексуалист.  В  этом  нет  ни  малейших
сомнений.  Под  пятьдесят,  высокий,  худощавый,  нескладный,  но  всегда  в
элегантных костюмах английского свободного покроя,  длинные  светлые  мягкие
волосы, теперь потускневшие под наплывом седины, зачесаны назад по моде 30-х
годов. Лениво развалясь в кресле через стол от Шермана, он  разговаривает  и
не переставая курит - затянется глубоко, дым вместе со словами густой струей
вырывается изо рта, а  он  втягивает  его  обратно  ноздрями.  Это  когда-то
называлось - затяжка по-французски" - способ, которым в совершенстве владеет
Фредди Баттон, последний из  Великих  курильщиков.  Еще  он  пускает  дымные
кольца,  затянется  "по-французски",  а  потом  выдувает  большие  кольца  и
простреливает их быстрой очередью маленьких. Иногда он  держит  сигарету  не
между указательным и средним пальцами, а стоймя большим и указательным,  как
свечку.  Почему   это   гомосексуалы   так   много   курят?   Вероятно,   из
подсознательной   склонности   к   самоуничтожению.   Но    "подсознательной
склонностью  к   самоуничтожению"   исчерпывается   знакомство   Шермана   с
терминологией психоанализа, и взгляд  его  начинает  блуждать.  Офис  Фредди
отделан вполне в том же смысле, как употребляет это слово Джуди.  Здесь  все
как на  картинке  из  ее  кошмарных  модных  журналов...  Пурпурный  бархат,
темно-красная кожа, карельская береза, бронзовые и серебряные  безделушки...
Шермана вдруг начинает раздражать Фредди Баттон со всем  его  обаянием  и  с
такими вкусами. Фредди, наверно, это почувствовал, потому  что,  недосказав,
оборвал анекдот и проговорил:
   - Ну ладно. Так что, вы говорите, там у вас произошло с машиной?
   - Об этом, к сожалению, можно прочитать. Вот. - Шерман достает из  своего
"дипломата" фирменный конверт "Пирс-и-Пирса", вынимает  номер  "Сити  лайт",
разворачивает на третьей странице и протягивает через стол. - Внизу.
   Фредди левой рукой берет  газету,  а  правой  гасит  окурок  в  лаликовой
пепельнице с львиной головой на краю и  лезет  в  нагрудный  карман,  откуда
пышно ниспадает белый шелковый носовой платок,  за  очками.  Потом,  положив
газету, обеими руками водружает очки на нос. Лезет во  внутренний  нагрудный
карман, достает портсигар из слоновой кости  с  серебром,  открывает,  берет
из-под серебряного зажима новую сигарету. Разминает, прокатывает  по  крышке
портсигара, прикуривает от плоской серебряной зажигалки и,  наконец,  подняв
газету, начинает читать; вернее, курить, читая. Водя глазами по строчкам, он
пальцами, сложенными в щепоть, подносит сигарету к губам стоймя, как свечку,
глубоко затягивается, быстро перехватывает - и вот она  уже  торчит  у  него
между указательным и средним пальцами. Шерман даже диву дался:  как  у  него
это  получается?  И  тут  же  подумал  с  раздражением:  подумаешь,  акробат
табачный. Нашел время, когда у меня такое!
   Прочитав статью, Фредди  аккуратно  кладет  сигарету  на  край  лаликовой
пепельницы, снимает очки, засовывает их обратно под шелковый платок на груди
и, взяв сигарету из пепельницы, опять делает глубокую затяжку.
   Шерман, сквозь сжатые зубы:
   - Машина, про которую здесь написано, моя.
   Испуганный его тоном,  Фредди  осторожно,  словно  на  цыпочках,  пробует
уточнить:
   - У вас есть "мерседес", регистрационный номер которого начинается с R  и
что-то там еще?
   - Вот именно, - сдавленным голосом. Фредди с недоумением:
   - Так... А нельзя ли немного яснее? Расскажите, что случилось.
   И только тут Шерман неожиданно сознает, что  этого  ему  как  раз  больше
всего и хочется! Хочется исповедаться перед кем угодно, хоть бы и перед этим
лощеным педерастом, компаньоном его отца. Никогда он так  ясно  не  понимал,
что представляет собой Фредди Баттон.  Он  играет  в  серьезной  адвокатской
фирме "Даннинг-Спонджет" роль эдакого  профессионального  душки,  и  к  нему
сплавляют всех вдов и наследников вроде Шермана, у которых, по общему мнению
компаньонов, больше денег, чем проблем. Однако  другого  исповедника  к  его
услугам сейчас нет.
   - У меня есть знакомая, Мария Раскин, - начал он. - Жена  некоего  Артура
Раскина, который нагреб кучу денег неизвестно на чем.
   - Слышал о таком, - кивает Фредди.
   - Я в  последнее  время...  -  Шерман  подыскивает  правильные  слова,  -
довольно много виделся с миссис Раскин. - И, поджав губы, смотрит на Фредди.
Его взгляд договаривает: "Да, вот именно. Обычная нечистоплотная интрижка".
   Фредди понял и кивает.
   И Шерман после еще одной краткой заминки пускается в подробный рассказ  о
давешней поездке по вечернему Бронксу. При этом он следит за  лицом  Фредди,
готовый прочесть на нем осуждение или - хуже того! -  злорадство.  Но  видит
только дружеское участие,  размеченное  кольцами  дыма.  Он  больше  уже  не
презирает Фредди. От души у него  отлегло.  Яд  изливается  наружу.  О,  мой
исповедник!
   Продолжая  рассказ,  он  начинает  испытывать  совсем   другое   чувство:
безотчетную радость. Приятно быть героем такого захватывающего  приключения.
И он уже опять гордится, - так глупо гордится! - что дрался в джунглях,  что
победил. Он красуется, он на подмостках, он главный герой. На лице у  Фредди
дружеское, участливое выражение сменяется... восхищением...
   - Так что вот, - заканчивает Шерман. - Как мне теперь себя вести, ума  не
приложу. Надо было, конечно, сразу же заявить.
   Фредди  откинулся  на  спинку  кресла,  устремил  глаза  вдаль,   глубоко
затянулся сигаретой. А потом  снова  поглядел  на  Шермана  и  успокоительно
улыбнулся.
   - Ну, из того, что вы рассказываете, ясно  одно:  в  том,  что  пострадал
молодой человек, вашей личной ответственности нет. - Вместе со  словами  изо
рта у него одно за другим вырываются облачка дыма. Ну, кто еще так умеет?  -
Речь может идти о вашей  доле  ответственности,  как  владельца  машины,  за
незаявление, и может встать вопрос об оставлении места происшествия.  Это  я
должен буду уточни