где-то  в  этом  Хьюлетте  уже
звонит телефон, и Фэллоу страстно мечтает, чтобы там сняли трубку.  Наконец,
на восьмой звонок, трубку снимают.
   - Алло? - Голос запыхавшийся.
   - Мистер Рифкинд?
   - Да... - все также одышливо и подозрительно.
   - Говорит Питер Фэллоу из "Сити лайт".
   - Спасибо, не нужно.
   - Как вы сказали? Я надеюсь, вы меня простите, что звоню вам в субботу.
   - Напрасно надеетесь... Я один раз подписался на "Таймс". И  получал  его
разве что раз в неделю.
   - Нет-нет, я не...
   - То кто-нибудь стащит номер с крыльца, прежде чем  я  успею  выйти,  или
дождем его вымочит, или вообще забудут доставить.
   - Я сам - журналист, мистер Рифкинд. Я пишу для газеты "Сити лайт".
   В конце концов ему удалось довести это обстоятельство до сознания мистера
Рифкинда.
   - Ну, хорошо, - говорит тот. - Я вас слушаю. Я был во дворе, пил  пиво  и
писал объявление о продаже моей машины, хочу наклеить на боковое стекло. А у
вас случайно нет желания приобрести "тандерберд" восемьдесят первого года?
   - Боюсь, что нет, - со смешком отвечает Фэллоу, словно в жизни не  слышал
ничего остроумнее. - Дело в том, что я звоню, чтобы справиться об  одном  из
ваших юных учеников, некоем Генри Лэмбе.
   - Генри Лэмб, Генри Лэмб. Что-то не припомню. Что он натворил?
   - Да нет, он-то ничего не  натворил.  Он  серьезно  пострадал  в  уличном
происшествии. - И Фэллоу излагает обстоятельства  дела  с  явным  уклоном  в
сторону  концепции  Вогеля-Бэкона.  -  Мне  сказали,  что  вы  были  у  него
преподавателем английского языка.
   - Кто вам это сказал?
   - Его мать. Я имел с ней довольно  длинную  беседу.  Она  очень  приятная
женщина и ужасно расстроена, как нетрудно понять.
   - Генри Лэмб... А, ну да, я понял, о ком вы. Надо же, такое горе.
   - Мне хотелось бы выяснить, мистер  Рифкинд,  каким  учеником  был  Генри
Лэмб?
   - Каким учеником?
   - Ну да. Можно ли сказать, что он был выдающимся учеником?
   - Вы откуда приехали, мистер...  Простите,  назовите  мне  еще  раз  вашу
фамилию.
   - Фэллоу.
   - ...мистер Фэллоу? Я так понимаю, вы не из Нью-Йорка?
   - Нет.
   - Тогда, конечно, откуда вам знать, что такое школа третьей ступени имени
полковника Джейкоба Руперта в округе Бронкс. Мы пользуемся в  школе  Руперта
относительными характеристиками, но термина "выдающийся" среди них нет. Наши
располагаются в спектре от "идет на контакты" до "может зарезать". -  Мистер
Рифкинд хихикнул. - Только, чур, не говорите, что это я вам сказал.
   - Ну, и как бы вы определили Генри Лэмба?
   - Идет на контакты. Неплохой парень. У меня с ним никаких неприятностей.
   - Можно ли сказать, что он хорошо учится?
   - "Хорошо" в школе Руперта тоже не очень-то применяется. Посещает занятия
или не посещает - вот обычное мерило.
   - И как Генри Лэмб, посещал занятия?
   - Насколько я помню, да. Как правило, он присутствует в классе.  На  него
всегда можно рассчитывать. Вообще славный малый, по нашим стандартам.
   - А был ли в школьной программе какой-то предмет, в котором  он  достигал
особых успехов или, скажем так, который ему лучше давался, к которому он был
больше всего склонен?
   - Да нет, я бы не сказал.
   - Нет?
   - Мне трудно вам объяснить, мистер  Фэллоу.  Как  говорится  в  латинском
изречении, "ex nihilo nihil fit" . У  нас
нет особого разнообразия в занятиях, так что и сравнивать, собственно, не  с
чем.  Мальчики  и  девочки  сидят  в  классе,  иногда  принимают  участие  в
происходящем, а иногда их мысли витают где-то еще.
   - А Генри Лэмб?
   - Он славный малый. Вежливый. Слушает, что ему говорят. Не причиняет  мне
неприятностей. Старается.
   - Все-таки у него должны быть какие-то способности. По словам матери,  он
собирался поступить в колледж.
   - А вот это вполне возможно. Она,  наверно,  имела  в  виду  Нью-Йоркский
городской колледж.
   - Да, кажется, миссис Лэмб называла именно это учебное заведение.
   - В  Городском  колледже  свободный  прием,  если  вы  житель  Нью-Йорка,
окончили среднюю  школу  и  хотите  продолжить  учебу,  можете  поступить  в
Городской колледж, вас примут.
   - А Генри Лэмб, как вы считаете, школу кончит? Кончил бы?
   - По-моему, да. Как я сказал, посещаемость у него очень хорошая.
   - Какой, по вашему мнению, из него получился бы студент?
   Вздох.
   - Трудно сказать. Я не  имею  представления  о  дальнейшей  судьбе  наших
выпускников, поступивших в Городской колледж.
   - Но все-таки, мистер Рифкинд, можете вы мне сказать  хоть  что-нибудь  о
Генри Лэмбе, как он занимался, как вел себя, ну хоть что-нибудь?
   - Вы должны иметь в виду, что в начале учебного  года  у  меня  в  каждом
классе сидит по шестьдесят пять учеников, потому что известно, что  к  концу
полугодия их количество уменьшится до сорока, а к концу года - до  тридцати.
Тридцать - это все равно слишком много, но такова реальность. Индивидуальным
наставничеством такую систему на назовешь. Генри Лэмб -  неплохой  юноша,  в
учебе старателен и хочет получить образование. Что еще я могу вам сказать?
   -  Позвольте  задать  вам  такой  вопрос:  как  у  него  обстоит  дело  с
письменными работами?
   Мистер Рифкинд кричит в голос:
   - С письменными работами?! Да в школе Руперта уже пятнадцать лет не  дают
письменных работ! Или двадцать! Только тесты. Выбор ответа из трех  и  более
вариантов. Понимание прочитанного - вот что  важно,  вот  единственное,  что
интересует педагогический совет.
   - Как у Генри Лэмба с пониманием прочитанного?
   - Я должен посмотреть. Думаю, что неплохо.
   - Лучше, чем у  большинства?  Или  на  среднем  уровне?  Или  как  бы  вы
оценили?
   - Видите ли...  Вам,  конечно,  трудно  это  понять,  мистер  Фэллоу  как
англичанину. Я не ошибся? Вы ведь из Англии?
   - Да, из Англии.
   - Ну и, естественно - по крайней мере, так я думаю, -  привыкли  к  такой
системе, когда в классе известно, кто на каком месте, у кого какие успехи, и
так далее. Но наши ученики еще не достигли того уровня,  когда  имеет  смысл
сравнивать успехи. Мы просто  стараемся  чуть-чуть  поднять  их  уровень,  и
дальше наша забота - чтобы они не скатились обратно. У вас в голове  "первые
ученики", "отличники" и все  такое,  для  вас,  как  я  сказал,  это  вполне
естественно. Но у нас в школе имени полковника Джейкоба Руперта, отличник  -
это ученик, который  посещает  занятия,  не  имеет  привычки  все  ломать  и
крушить, прилежен и обучен чтению и арифметике.
   - Ну хорошо, примем эти мерки. По этим меркам можно  считать,  что  Генри
Лэмб - отличник?
   - По этим меркам - да.
   - Благодарю вас, мистер Рифкинд.
   - Не стоит благодарности. Мне очень  жаль,  что  с  ним  случилась  беда.
Кажется, неплохой мальчишка. Нам не рекомендуется называть  их  мальчишками,
но на самом деле они именно и есть бедные, грустные, задерганные  мальчишки,
и у каждого - выше головы своих личных трудностей. Только, чур, не говорите,
что это я вам сказал, а то у меня тоже будет выше головы личных  трудностей.
Да, послушайте, вы уверены, что не хотите  купить  "тандерберд"  восемьдесят
первого года?

10
Субботние сатурналии

   В это же время на  другом  конце  Лонг-Айленда,  в  шестидесяти  милях  к
востоку,  только  что  открылся  летний  сезон  в  Приморском  клубе.  Клубу
принадлежит большое одноэтажное оштукатуренное здание, стоящее поперек  дюн,
и сто ярдов пляжа, огороженного с обоих  концов  канатами  на  металлических
стойках. Помещения просторные, удобства всевозможные,  но  все  выдержано  в
благородно-аскетическом, натурально-гигиеничном стиле, который был модным  в
20-х и 30-х годах. Так что Шерман Мак-Кой сидит сейчас на веранде у простого
соснового столика, и зонт над ним большой, но заметно выгоревший.  Вместе  с
ним - его отец, мать, Джуди и время от времени появляется Кэмпбелл.
   С веранды можно сойти - или, как Кэмпбелл, сбежать -  прямо  на  песчаный
пляж между двумя канатами. И сейчас Кэмпбелл где-то у воды вместе  с  дочкой
Роли  Торпа  -  Элайзой  и  дочкой  Гарланда  Рида  -  Маккензи.  Шерман   с
внимательным видом не слушает, как отец объясняет невестке свои  разногласия
с Тэлботом, клубным барменом, по вопросу о приготовлении мартини, который  у
него в стакане имеет цвет слабого чая.
   - ...не знаю почему, но лично я люблю мартини со сладким вермутом. И  так
взболтать, чтобы пенился. А Тэлботу обязательно надо спорить.
   Узкие губы отца сжимаются  и  разжимаются,  знаменитый  подбородок  ходит
вверх-вниз, щеки морщит милая улыбка прирожденного  рассказчика.  Один  раз,
когда Шерману было  столько,  сколько  сейчас  Кэмпбелл,  родители  устроили
пикник за  пределами  канатного  ограждения.  Своего  рода  турпоход.  Вроде
вылазки на дикую природу. Туземцы, те  немногие,  кто  остался  на  пляже  в
послеобеденное время, оказались мирными.
   Шерман смотрит мимо  отцовского  лица  на  песчаный  берег  за  канатами.
Приходится щуриться: там, где кончаются  пляжные  зонты  и  столики,  дрожит
слепящее солнечное марево. Он переводит взгляд поближе -  из-за  спины  отца
видна круглая голова Полларда Браунинга за соседним  столиком.  С  Поллардом
вместе сидят Льюис Сэндерсон-старший, в прежние  годы  всегда  именовавшийся
"посланник Сэндерсон", его жена, и Кокер  Чэннинг  с  женой.  Каким  образом
Чэннинг сумел попасть в члены клуба, это выше разумения Шермана,  просто  он
всю  жизнь  успешно  втирается  к  таким  людям,  как  Поллард.  Поллард   -
председатель клуба. И председатель их домового  кооператива,  между  прочим,
тоже. Надо же, эта тупая, твердокаменная башка!.. Но теперь у Шермана  такое
настроение,  что  вид   круглой   головы   Полларда   действует   на   него,
отрадно-твердокаменный  Поллард,  надежный  как  скала,  богатый  как  Крез,
неколебимый.
   На мгновение губы отца перестают шевелиться, и слышен голос матери:
   - Милый, не наводи на Джуди скуку  своими  разговорами  про  мартини.  Ты
совсем отстал от жизни. Его теперь никто, кроме тебя, не пьет.
   - Здесь, на взморье, пьют. Если ты мне не веришь...
   - Это такой же  вчерашний  день,  как  откидные  сиденья  в  машине,  или
вагон-ресторан в поезде, или...
   - Если ты мне не веришь...
   - ...или продуктовые карточки, или хит-парады.
   - Если не верите мне...
   - Ты когда-нибудь слышала о певице Бонни  Бейкер?  -  мать  спрашивает  у
Джуди, не обращая внимания на мужа. - Бонни Бейкер была звездой  хит-парадов
на радио. Ее называли "малютка Бонни Бейкер". И вся  страна  ее  слушала.  А
теперь кто о ней помнит?
   Шестьдесят пять лет,  а  все  еще  красавица,  думает  о  матери  Шерман.
Высокого роста, прямая осанка, густые седые волосы -  ни  за  что  не  хочет
краситься, - настоящая аристократка, даже больше, чем отец, хотя  он-то  как
раз всю жизнь старается быть аристократом. И как смолоду, так и  теперь  она
покушается    понемногу    на    авторитет    всеми     почитаемого     Льва
"Даннинг-Спонджета".
   - Незачем так далеко ходить, - отзывается Джуди. - Я вот разговаривала  с
сыном Гарланда Лэндрамом, он студент, кажется, он сказал, в "Брауне".
   - У Гарланда Рида есть сын-студент?
   - От Салли.
   - Ах, господи. Я совсем забыла про Салли. Как это ужасно, правда?
   - Вовсе не  ужасно.  Современно,  -  говорит  Джуди,  не  слишком  весело
улыбнувшись.
   - Если не верите мне, можете спросить Тэлбота, - все-таки ввернул отец.
   -  Современно!  -   со   смехом   повторяет   мать,   пренебрегая   Львом
"Даннинг-Спонджета", с его мартини и его Тэлботом.
   - Так вот, - продолжает  рассказывать  Джуди,  -  я  в  разговоре  с  ним
упомянула хиппи, а он захлопал глазами. Не слыхал  про  них.  Доисторическая
древность.
   - Здесь, на взморье...
   - Ну да, как и мартини, - соглашается мать с Джуди.
   - Здесь, на взморье, человеку еще дозволяются простые  радости  жизни,  -
договаривает отец. - По крайней мере, до сих пор дозволялись.
   - Мы с папой, Шерман, вчера были в Вейнскотте в том ресторанчике, знаешь,
который папе так нравится, вместе с Инес и Гербертом Кларками, и знаешь, что
мне сказала хозяйка - маленькая такая, очень миловидная женщина, помнишь?
   Шерман кивает.
   - По-моему, она очень мила, - говорит мать. - Так вот, когда мы  уходили,
она мне сказала - только сначала я должна  упомянуть,  что  Инес  и  Герберт
выпили по два джина с тоником, папа - три стакана своего мартини, и  еще  на
столе было вино, - и она сказала мне...
   - Селеста, что ты такое говоришь? Я выпил один мартини.
   - Ну, может быть, не три, а два.
   - Селеста.
   - По крайней мере, она считала, что ты пил много,  хозяйка  так  считала.
Она мне говорит: "Старые люди - мои самые хорошие клиенты. Теперь только они
одни и пьют". Старые люди, видите ли! Интересно, как она себе  представляла:
приятно мне это слышать?
   - Она думала, что ты - двадцатипятилетняя, - говорит отец. И  прибавляет,
обращаясь к Джуди:
   - Вдруг оказалось, что я женат на Белой Ленточке .
   - На белой ленточке?
   - Еще одна доисторическая древность, - пожимает плечами старший  Мак-Кой.
- Или на  мисс  Последний-Писк-Моды.  Ты  всегда  шагаешь  в  первых  рядах,
Селеста.
   - Только в сравнении с тобой, милый. - Она улыбается и кладет ему  ладонь
на запястье. - У меня и в мыслях нет лишить вас с Тэлботом вашего обожаемого
мартини.
   - За Тэлбота я не беспокоюсь, - отвечает Лев "Даннинг-Спонджета".
   Шерман сто  раз  слышал  рассуждения  отца  о  том,  как  надо  правильно
смешивать мартини, и Джуди тоже уже, наверно, раз двадцать - но  все  равно,
что в них плохого? Мать они раздражают, а его нет. Наоборот, приятно. Уютно.
Привычно. Особенно это важно ему  сегодня.  Чтобы  все  было  привычно,  как
всегда, как всю жизнь, и ограждено канатами.
   Уже одно то, что они не у себя  в  городской  квартире,  где  воздух  еще
отравлен произнесенными им словами: "Будьте добры, позовите Марию",  заметно
разрядило обстановку. Джуди с Кэмпбелл, Бонитой и няней мисс  Лайонс  уехала
на "универсале" еще вчера днем. Он поехал в "мерседесе" следом, уже затемно.
А нынче утром перед гаражом на  заднем  дворе  их  старинной  виллы  он  при
солнечном свете с пристрастием осмотрел машину. И не обнаружил  ни  малейших
следов столкновения... С утра все казалось уже не так мрачно, включая Джуди.
Она мирно болтала за  завтраком.  И  сейчас  вот  улыбается  его  родителям.
Отдохнувшая... и вообще-то вполне ничего... стильный вид... в  бледно-желтом
пуховом джемпере и белых джинсах... Немолода, но с тонким,  приятным  лицом,
это факт, такие лица с возрастом почти не дурнеют... И прекрасные  волосы...
Конечно, диета и эта проклятая гимнастика...  ну,  и  годы...  подсушили  ее
бюст, но в остальном фигурка у нее ладная,  крепкая...  Он  ощутил  приятный
щекот... Может, сегодня ночью... или во время  послеобеденного  отдыха!..  А
что? Это может сломать лед, возродить  весну,  вернуть  солнце...  на  более
прочном фундаменте... Если  только  она  согласится,  тогда  эта  неприятная
семейная ссора... с ней будет покончено. Может быть, и  вообще  весь  эпизод
можно тогда считать исчерпанным.
   Прошло уже четверо суток, и нигде ни  звука  о  несчастье  с  долговязым,
щуплым подростком при въезде на шоссе  в  Бронксе.  Никто  не  постучался  к
Шерману в дверь. Ну и потом, за рулем-то была она. Она же сама ему  об  этом
напомнила. И морально он был тогда прав, что ни говори  (то  есть  можно  не
бояться божьего суда). Он защищал свою жизнь. Свою и ее...
   Возможно, все это было ему божьим  предостережением.  Взять  бы  Джуди  и
Кэмпбелл и уехать из этого сумасшедшего Нью-Йорка. Бросить  Уолл-стрит,  всю
эту гигантоманию. Честное слово, надо  быть  самонадеянным  болваном,  чтобы
лезть во Властители Вселенной и каждый день очертя  голову  ставить  все  на
карту, хорошо хоть пронесло. Господи, клянусь, что никогда больше... Продать
бы квартиру и жить... хотя бы тут, в  Саутгемптоне,  круглый  год...  Или  в
Теннесси... Его дед Вильям Шерман Мак-Кой перебрался в Нью-Йорк из Ноксвилла
тридцати одного года  от  роду...  Провинциал  в  глазах  таких  людей,  как
Браунинги... Ну и что? Чем плохи  работящие  американцы-провинциалы?  Шерман
ездил с отцом в Ноксвилл. Видел вполне приличный дом, где вырос  его  дед...
Красивый такой городок, Ноксвилл, трезвый, умеренный... Поселиться  бы  там,
поступить на службу в  местную  брокерскую  контору...  Хорошая,  нормальная
работа, без претензий на то, чтобы крутить весь  мир  волчком,  работать  от
девяти до пяти или какие у них там рабочие часы в городах  вроде  Ноксвилла;
зарабатывать в год тысяч девяносто или сто - десятую часть, если не  меньше,
от того, что ему по глупости казалось необходимым до сих пор,  и  хватит  за
глаза...  И  чтоб  был  дом  "под  старину",  с  высокой  забранной   сеткой
верандой... зеленый газон акра на два, механическая  газонокосилка,  которую
можно иногда потаскать по траве самому, и чтобы ворота гаража открывались по
команде волшебной коробочки, прикрепленной к лобовому стеклу, а в  кухне  бы
на стене висела магнитная доска, на которой оставляют  друг  другу  записки.
Уютная, добрая жизнь. Уайлдеровский "Наш городок"...
   Джуди улыбается чему-то, что сказал отец, отец улыбается от удовольствия,
что она оценила его остроумие, мать улыбается, глядя на  них,  и  дальше  за
столиками улыбаются Поллард, и Роли, и  "посланник  Сэндерсон",  скрестивший
тощие старческие ноги, улыбается  ласковое  приморское  солнце  первых  дней
июня, оно прогрело Шерману  кости,  и  впервые  за  две  недели  забота  его
отпустила, и он тоже улыбнулся жене,  отцу,  матери,  словно  не  переставал
слышать, о чем они болтали.
   - Папа!
   Со света под тень над столами, с песка на помост взбежала Кэмпбелл.
   - Папа!
   Малышка совершенно ослепительна. Ей уже  почти  семь,  и  она  больше  не
бутузик, а изящная девочка, у нее стройные ножки и ручки, и крепкие мышцы, и
нигде ни малейшего изъяна. Одета в купальный костюмчик с  черными  и  белыми
буквами вразброс по розовому  фону.  Остановилась,  вся  разрумянившаяся  от
солнца и бега. Это дивное явление снова вызвало улыбки на лицах деда,  бабки
и Джуди. Шерман  отодвигается  от  столика  и  раскидывает  руки,  он  готов
заключить ее в объятия. Но Кэмпбелл останавливается перед ним. Она прибежала
не для того, чтобы ласкаться.
   - Папа. - Она запыхалась. У нее к отцу важный вопрос.
   - Что, моя хорошая?
   - Папа. - Она все никак не может перевести дух.
   - Успокойся, детка. Ну, что ты?
   - Папа... Что ты делаешь? Что он делает?
   - То есть как - что я делаю, моя маленькая?
   - Ну как. Вот у Маккензи папа делает книги, и у него работают восемьдесят
человек.
   - Это Маккензи тебе сказала?
   - Да.
   - Ого, восемьдесят человек, - говорит отец  Шермана  особым  голосом  для
маленьких детей. - Вот это да!
   Шерман представляет себе, что думает Лев "Даннинг-Спонджета"  о  Гарланде
Риде. Гарланд унаследовал от отца типографское дело, и вот  уже  десять  лет
оно у него едва влачит существование. "Книги", которые он "делает", -  всего
лишь редкие заказы, которые ему перепадают от настоящих издателей, и вся его
продукция - это справочники, клубные списки, годовые отчеты,  к  книгам  она
имеет самое отдаленное отношение. Что же до работающих у  него  восьмидесяти
человек, то эти восемьдесят несчастных - наборщики, печатники  и  все  такое
прочее. А Лев "Даннинг-Спонджета" в расцвете своей карьеры имел под  началом
две сотни юристов, и почти  все  -  питомцы  старейших  университетов  Новой
Англии.
   - Нет, ну а ты что делаешь? - настойчиво повторяет вопрос Кэмпбелл. Ей не
терпится вернуться к Маккензи, и важно, чтобы она не ударила в грязь лицом.
   - Так как же, Шерман? - ухмыляясь, поддерживает ее дед. - Я  бы  тоже  не
прочь услышать. Я часто спрашиваю себя: действительно, что же  все-таки  вы,
ребята, делаете? Отличный вопрос, Кэмлбелл.
   Кэмпбелл улыбается, приняв похвалу деда за чистую монету.