судья  повысил  голос.  А
точнее, кричал на меня.
   - Мистер Крамер... если на то пошло, суд повысит... НЕ ТОЛЬКО ГОЛОС!  Кто
вам дал право оказывать на суд давление, апеллируя к мнению местных жителей?
Закон не служит ни меньшинству, ни большинству. И  поколебать  суд  угрозами
вам не удастся. Суду известно о  вашем  поведении  во  время  заседания,  на
котором председательствовал судья Ауэрбах. Вы размахивали  петицией,  мистер
Крамер! Размахивали ею над головой как знаменем! - Ковитский  поднял  правую
руку и помахал. - Вас показывали ПО  ТЕЛЕВИДЕНИЮ,  мистер  Крамер!  Художник
изобразил, как вы размахиваете петицией, словно Робеспьер или Дантон, и  это
показывали ПО ТЕЛЕВИДЕНИЮ! Вы заигрывали с толпой, не так ли? И, может быть,
сейчас в этом зале присутствуют те, кому это ваше  представление  НРАВИЛОСЬ,
мистер Крамер. Так вот, у меня для вас НОВОСТЬ! Те, кто в  ЭТОМ  суде  будут
размахивать знаменами... ОСТАНУТСЯ БЕЗ РУК!.. Я ПОНЯТНО ВЫРАЖАЮСЬ?
   - Ваша честь, я просто...
   - Я ПОНЯТНО ВЫРАЖАЮСЬ?
   - Да, ваша честь.
   - Хорошо. А теперь я объявляю решение жюри по делу "Народ против  Шермана
Мак-Коя" недействительным с правом обжалования.
   - Ваша честь! Я вынужден повторить... такие действия наносят непоправимый
вред делу народа! - Последние слова Крамер выпалил как  можно  скорее,  пока
Ковитский не заглушил их своим громоподобным  голосом.  Ковитского,  похоже,
удивили его дерзость и настойчивость. Он посмотрел с недоумением, и  в  этот
миг, осмелев, демонстранты взвыли:
   - Гоооо!.. Долой правосудие для богатых! - Один вскочил  с  места,  потом
другой, третий. Верзила с серьгой в ухе  был  в  первом  ряду,  он  вскочил,
вздымая вверх сжатый кулак.
   - Отбеливаете! - кричал он. - Отбеливаете!
   БАБАХ!
   Снова взрывной удар молотком. Ковитский встал, опершись кулаками о  стол,
и подался вперед.
   - Охрана!.. УДАЛИТЕ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА! - С этими словами Ковитский  выбросил
вперед правую руку, указывая на верзилу с  серьгой.  Два  пристава  в  белых
рубашках с короткими рукавами и с револьверами на поясах двинулись к нему.
   - Народ вам не удалить! - заорал тот. - Народ вам не удалить!
   - Ага, - произнес Ковитский, - но ВАС я удаляю!
   Приставы  подошли  к  человеку  с  серьгой  с  двух  сторон  и  принялись
подталкивать его к выходу. Он оглядывался на своих  собратьев,  но  те  были
явно в замешательстве. Они подняли вой,  но  смелости  дружно  противостоять
Ковитскому им не хватило.
   БАБАХ!
   -  ТИХО!  -  рявкнул  Ковитский.  Как  только  толпа  более   или   менее
угомонилась, Ковитский глянул на Фицгиббона, затем на  Крамера.  -  Судебное
заседание объявляю закрытым.
   Зрители стали подыматься и побрели к двери, все  громче  ропща  и  злобно
оглядываясь на  Ковитского.  Девять  приставов  выстроились  цепью,  отделяя
публику от  судейского  помоста.  Двое  из  них  держали  руки  на  рукоятях
револьверов.  Раздались  приглушенные  выкрики,  смысла  которых  Шерман  не
разобрал. Киллиан встал и двинулся к Ковитскому. Шерман пошел за ним.
   Вдруг  сзади  поднялась  возня,  Шерман  резко  обернулся.  Верзила  негр
прорвался сквозь цепь охранников. Это был тот самый - с  золотой  серьгой  в
ухе, которого Ковитский удалил из зала. Приставы,  видимо,  оставили  его  в
коридоре, и он в ярости ворвался обратно.  Он  был  уже  за  барьером.  И  с
искаженным от злости лицом шел прямо на Ковитского.
   - Ах ты, пидер лысый! Ах ты, пидер лысый!
   Три пристава вышли из цепи, теснившей  публику  к  выходу.  Один  из  них
схватил верзилу за руку, но тот вывернулся.
   - Правосудие для богатых!
   Зрители начали просачиваться сквозь брешь в цепи приставов, гомоня, ворча
и понемногу распаляясь. Шерман смотрел на них, завороженный  зрелищем.  Вот,
начинается! Чувство страха... нет, предвкушение! Начинается! Приставы быстро
отступали, стараясь держаться между толпой и персоналом  суда.  Демонстранты
толклись  в  толпе,  рыча,  улюлюкая,  сами  себя  взвинчивали,  прикидывая,
насколько они сильны и храбры.
   Огогогооооооо!. Эгегей!.. Йях-xaaa! Ты! Гольдберг!. Пидер лысый!
   Слева от себя Шерман вдруг увидел костистый  напружиненный  торс  Куигли.
Тот присоединился к приставам. Помогает теснить толпу. Зверское выражение на
лице.
   - О'кей, Джек, достаточно. Закончили. Теперь все идут по домам,  Джек.  -
Он всех их называл "Джеками". Он вооружен,  но  револьвер  у  него  все  еще
где-то под зеленоватым спортивным  пиджаком.  Приставы  медленно  отступают.
Руки все ближе к кобурам с револьверами. Коснутся - и снова прочь, как бы  в
испуге от того, что может произойти в этом зальчике, если кто-нибудь вытащит
револьвер и откроет пальбу.
   Толкотня, свалка... взмахи рук.. Куигли!.. Куигли хватает демонстранта за
кисть, выкручивает ему руку назад, дергает  вверх  -  аааа!  -  и  подсекает
ногой. Двое приставов - один по имени  Брюси  и  еще  один,  здоровенный,  с
валиком жира на поясе  -  пятятся  мимо  Шерман,  приседая,  держа  руки  на
рукоятях револьверов. Брюси через плечо кричит Ковитскому:
   - В лифт, в лифт, судья! Ради бога, идите в ваш лифт!
   Но Ковитский неколебим. Сверлит взглядом толпу.
   Тот  верзила  с  золотой  серьгой  остановился  перед  двумя  приставами.
Прорваться не пытается.  Тянет  голову  на  длинной  шее  вверх  и  орет  на
Ковитского:
   - Ты, пидер лысый!
   - Шерман! - Это Киллиан, он здесь, рядом. - Пошли! Спустимся на судейском
лифте! - Киллиан тянет  его  за  рукав,  но  Шерман  словно  врос  в  землю.
Начинается! Зачем откладывать!
   Перед глазами что-то мелькнуло. Разъяренный тип в синей рабочей  рубашке.
Перекошенное лицо. Громадный костлявый палец.
   - Кончилось твое время, Парк авеню!
   Шерман сжимается. Вдруг - Куигли. Вырастает между  ними  и  с  совершенно
безумной улыбкой тянется к парню:
   - Привет!
   Парень недоуменно смотрит на Куигли, а тот, продолжая с  улыбкой  глядеть
ему в глаза, заносит левую ногу и -  хрясь  ему  каблуком  по  ноге.  Жуткий
вопль.
   Это снимает толпу с тормозов. Йях-ххаа! Бей его!. Бей!.
   Прорываются  сквозь  цепь.  Брюси  отпихивает  верзилу  с  серьгой.  Того
шатнуло. Прямо на Шермана. Уставился ошалело. Они лицом к лицу! Что  теперь?
Смотрят друг на друга. Шерман похолодел от страха... Давай!  Он  стал  перед
ним вполоборота, присел - вот оно!, давай же!. -  и,  развернувшись,  врезал
ему кулаком в солнечное сплетение.
   - Ы-ы!
   Мерзавец оседает с открытым ртом -  глаза  выпучены,  кадык  конвульсивно
дергается - и падает на пол.
   - Шерман! Пошли! - тянет его за рукав Киллиан.
   Но Шерман будто оцепенел. Не может отвести  глаз  от  мужчины  с  золотой
серьгой. Тот завалился на бок, лежит, согнувшись пополам, ловит ртом воздух.
Серьга свисает с мочки уха под нелепым углом.
   Двое дерущихся налетают на Шермана,  он  пятится.  Куигли.  Сгибом  локтя
левой руки Куигли захватил за шею какого-то высокого белого парня, а  ладонь
правой упер ему в физиономию, словно пытаясь вдавить ему нос назад в  череп.
Парень мычит и истекает кровью. Вместо носа у  него  кровавая  каша.  Куигли
шумно кряхтит. Отпускает его шею, и парень падает на  пол.  Куигли  с  силой
наступает каблуком ему на руку. Отчаянный вскрик. Куигли хватает Шермана  за
локоть и толкает назад.
   - Пошли, Шерм! - Шерм. - Валим отсюда на хрен! Я врезал ему  кулаком  под
дых, он взвыл - Ы-ы! - и рухнул. Последний взгляд на свисающую серьгу...
   Куигли толкает его, а Киллиан тянет за руку.
   - Пошли! - орет Киллиан. - С ума, что ли, мать твою, спятил?
   Жидкое полукружие охранников и Куигли отделяют толпу от группы, состоящей
из Шермана, Киллиана, судьи, консультанта  и  секретаря;  толкаясь  плечами,
теснясь, они протискиваются в дверь, ведущую в судейские покои. Демонстранты
уже в полной ярости! Один лезет в дверь... Брюси пытается его  остановить  и
не  может...  Куигли...  В  руке  -  револьвер.  Поднимает   его.   Вплотную
придвигается к прорвавшемуся демонстранту.
   - Ну ты, пидер! Сделать тебе третью дырку в носу?
   Тот замирает, каменеет как статуя. Не из-за  револьвера.  Выражения  лица
Куигли ему достаточно.
   Им врезали... всего-то пару раз... И  хватило.  Опоясанный  валиком  жира
пристав открывает дверь персонального судейского лифта. Всех туда  запускают
- Ковитского, консультанта, секретаря, Киллиана. Спиной  вперед  заталкивают
Шермана, на него валятся Брюси и  Куигли.  Три  пристава  остаются  наверху,
готовые взяться за  револьверы.  Но  толпа  выдохлась,  утратила  решимость.
Куигли. Как он на него смотрел. "Ну ты, пидер! Сделать тебе третью  дырку  в
носу?"
   Лифт идет вниз. Жарко до невозможности.  Все  притиснуты  друг  к  другу.
Аа-хх, ааа-ххх, ааа-ххххххх, ааа-аааа-хххххххх.  Оказывается,  это  он  сам,
Шерман, так тяжело дышит - и он, и Куигли, да и Брюси тоже, и  тот,  другой,
толстый.  Аааа-хххх,  аааа-ххххххх,  ааа-ааа-хээсхххххх,  аааааа-хххххххххх,
ааааа-ххххххххх,
   - Шерм! - это Куигли, с трудом проговаривает сквозь одышку:
   - Эк ведь ты его... хренососа...  Шерм!..  Ну,  ты  его...  лихо  уложил!
Свалился на пол. Согнувшись пополам. Серьга повисла. Раз - и победа!
   Обдает холодом страха - теперь они до меня доберутся! - и сразу же жгучее
нетерпение. Еще! Я хочу еще!
   - Погодите радоваться. - Это голос Ковитского, строгий, негромкий. -  Это
ведь полный провал. Вы и не представляете,  до  чего  все  скверно.  Мне  не
следовало так сразу закрывать заседание суда. Надо было поговорить  с  ними.
Они же... не понимают. Они даже не понимают, что сами-то натворили.
   - Судья, - обратился к нему Брюси, - это еще не все. Демонстрантов  полно
и в коридорах, и снаружи.
   - Где снаружи?
   - Главным образом у парадного входа со Сто шестьдесят  первой  улицы,  но
есть народ и на Уолтон авеню. Где ваша машина, судья?
   - Где обычно. В яме.
   - Может быть, кому-нибудь из нас вывести ее оттуда и подогнать со стороны
Магистрали?
   Ковитский секунду подумал.
   - Не хрен. Много чести им будет.
   - Они же об этом не узнают, судья. Я не к тому, чтобы пугать вас, но  они
собрались там... говорят о вас... у них микрофоны, усилители и всякое такое.
   - Смотри-ка ты! - сказал Ковитский. - А что  бывает,  когда  препятствуют
администрации, они слыхали?
   - Думаю, они знают только, как устраивать беспорядки, но  это  они  умеют
хорошо.
   - Что ж, спасибо, Брюси, - улыбнулся Ковитский. И обернулся к Киллиану:
   - Помните, как я гнал вас из своего лифта? Даже забыл теперь, почему вы в
нем оказались.
   Киллиан улыбнулся и кивнул.
   - Вы не хотели выходить, и я сказал, что оштрафую вас за неуважение. А вы
сказали: "Неуважение к чему? К лифту?" Помните?
   - Я-то помню, судья, это уж вы не сомневайтесь, только я надеялся, что вы
забыли.
   - А знаете, что меня разозлило? Что вы были правы. Это меня и разозлило.
   Еще прежде чем лифт дошел до первого этажа, в  нем  уже  слышался  мощный
ЗЗЗЫНННЬЗЗЗЫНННЬ ЗЗЗЫНННННЬ сигнала тревоги.
   - Гос-споди, Какой болван тревогу-то включил? - пробормотал Брюси. - Кого
они собираются поднимать? Весь личный состав и так уже на ногах.
   Ковитский вновь помрачнел. Покачал головой. Какой все же он  маленький  -
этот костлявый лысый старичок в необъятной черной мантии, стиснутый в душном
лифте.
   - Они не понимают, что натворили. Ни хрена не понимают... Я же  им  друг,
единственный, кто им друг!..
   Когда    дверь    лифта    открылась,    сигнал    тревоги     -     этот
ЗЗЗЫНННЬЗЗЗЫНННЬЗЗЗЫННННННННННЬ - стал оглушительным. Все вышли в  небольшой
вестибюльчик. Одна дверь вела на улицу. Другая -  в  коридор  первого  этажа
островной цитадели.
   - Как думаете отсюда выбираться? - крикнул Шерману Брюси.
   Ответил Куигли:
   - У нас машина, правда, где она, бог знает. Этот,  блядь,  шофер,  блядь,
так испугался, что еще, блядь, на подъезде чуть со страху не помер.
   - И где он должен вас ждать теперь? - спросил Брюси.
   - У входа с Уолтон авеню, но насколько я знаю этих лидеров, он  не  иначе
как уже на полпути в Канди.
   - В Канди?
   - Это, блядъ, город такой на Цейлоне, откуда он родом, город  Канди.  Чем
ближе мы, блядь, подъезжали к зданию, тем упорней он, блядь, распространялся
об этом своем Канди. Это, блядь, город так называется.
   В этот миг Брюси, выпучив глаза, заорал:
   - Э-э! Судья!
   Ковитский направлялся к двери, которая вела в коридор.
   - Судья! Не ходите туда! Их там полно!
   Вот! Еще! Еще! Шерман рванулся к двери и побежал за удаляющейся фигурой в
черном. Голос Киллиана:
   - Шерман! Куда, к дьяволу, вас несет!
   Голос Куигли:
   - Шерм! Господи боже мой!
   Шерман был уже посреди широкого  мраморного  коридора,  который  полнился
звоном тревоги. Ковитский шагал впереди, полы  его  мантии  раздувались.  Он
походил на ворона, набирающего высоту. Чтобы догнать его,  Шерману  пришлось
перейти на рысь. Кто-то бегом опередил его. Брюси.
   - Судья! Судья!
   Поравнявшись с Ковитским, Брюси попытался ухватить его за  левый  локоть.
Шерман был уже рядом. Ковитский сердито стряхнул руку пристава.
   - Судья, куда же вы! Что вы делаете!
   - Надо им объяснить! - отозвался Ковитский.
   - Судья! Они же убьют вас!
   - Надо им объяснить!
   Оказалось, что  и  другие  устремились  следом,  бегут  с  обеих  сторон,
догоняют... и жирный пристав... и Киллиан... и  Куигли...  Все,  кто  был  в
коридоре, остановились, смотрят, не могут понять, что происходит, почему так
разъярился этот низенький судья в черной мантии и почему его спутники  бегут
за ним и кричат: "Судья! Не надо, не надо!"
   Послышались выкрики:
   - Это он!. Хааа! Гад, тот самый!..
   ЗЗЗЫННННЬЗЗЗЫНННННЬЗЗЗЫННННННННННЬ!.. Звон тревоги бил по ушам  всех  без
разбора.
   Брюси вновь попытался удержать Ковитского.
   - Пустите, БЫЛЛЯДЬ, МОЮ РУКУ! - рявкнул Ковитский. -  Это,  БЫЛЛЯДЬ,  МОЙ
ПРИКАЗ, БРЮСИ!
   Чтобы не отставать, Шерман снова  пустился  рысью.  Держался  на  полшага
позади судьи. Остро вглядывался в лица встречных. Вот! - еще! Они  завернули
за угол. Очутились  в  громадном  конструктивистском  холле,  примыкающем  к
террасе, выходящей на Сто шестьдесят первую улицу. В  холле  было  пятьдесят
или шестьдесят зевак с  горящими  от  восторга  и  возбуждения  лицами,  все
смотрели в сторону террасы. Сквозь стеклянную дверь Шерман увидел  скопление
людей.
   Ковитский подошел к дверям, отпахнул перед собой одну створку и подождал.
   ЗЗЫНННННННННЬ ЗЗЗЫНННННННННЬЗЗЗЫННННННННННЬ!
   - Не выходите, судья! - крикнул Брюси. - Я прошу вас!
   В центре террасы стоял микрофон  на  стойке,  как  будто  это  концертная
эстрада. У микрофона высокий негр в черном костюме и белой  рубашке.  Вокруг
толпились люди - как черные, так и белые. Рядом с  негром  белая  женщина  с
жесткими светлыми седеющими волосами. Толпа, состоявшая из черных  и  белых,
занимала террасу и ступеньки, ведущие на нее с двух сторон. Судя по шуму, на
главном крыльце и тротуаре Сто шестьдесят первой улицы  собрались  сотни,  а
может, тысячи людей. Тут Шерман понял, кто этот высокий человек у микрофона.
Преподобный Бэкон.
   Он говорил с толпой ровным, хорошо поставленным баритоном, и  каждое  его
слово звучало так, словно это очередной решительный шаг судьбы.
   - Всей душой мы были преданы обществу... и его властным  структурам...  и
что мы  имеем?  -  (В  толпе  гул  и  сердитые  выкрики.)  -  Мы  верили  их
обещаниям... и что мы получили? - (Взвизги, стоны, крики.) - Мы верили в  их
правосудие. Нам говорили, что правосудие не  взирает  на  лица.  Что  Фемида
слепа... что она беспристрастна... да?.. Что эта женщина не видит различия в
цвете кожи... И кем же эта слепая  женщина  оказалась?  Как  ее  имя?  Какую
личину она надевает, когда предается  своим  лживым  расистским  игрищам?  -
(Крики, уханье, вопли, кровожадные призывы.) - Мы знаем эту личину  и  знаем
имя... МАЙ-РОН КО-ВИТС-КИЙ! -  (Снова  вопли,  улюлюканье,  хохот,  выкрики,
переходящие в оглушительный вой.) - МАЙ-РОН КО-ВИТС-КИЙ! - (Вой переходит  в
рев.) - Но мы можем подождать, братья и сестры... мы  способны  ждать...  Мы
долго ждали, и идти  нам  больше  некуда.  МЫ  ПОДОЖДЕМ!..  Подождем,  когда
прихвостни власти покажут нам свои лица. Сейчас он там. Во-он там!  -  Лицом
Бэкон остался повернут к толпе и микрофону,  но  руку  с  указующим  перстом
отбросил назад, в сторону здания. - Он  знает,  что  здесь  собрались  люди,
потому что... он-то... вовсе не слеп... Он живет  на  этом  островке  страха
среди могучего людского моря, зная: люди -  и  правосудие!  -  ждут  его.  И
ускользнуть ему не удастся! - Толпа заревела, а Бэкон на секунду  наклонился
в сторону, и седеющая женщина что-то прошептала ему на ухо.
   В этот момент Ковитский распахнул перед собой обе стеклянные створки. Его
мантия раздувалась как огромные черные крылья.
   - Судья! Бога ради!
   Ковитский остановился в проеме, придерживая широко расставленными  руками
створки дверей.  Мгновение...  другое...  Руки  упали,  вздувавшиеся  крылья
мантии обвисли вокруг хрупкого тела. Он повернулся и шагнул обратно в  холл.
Он шел опустив голову и вполголоса бормотал:
   - Их  единственный  друг,  единственный,  на  хрен,  друг!  -  Глянул  на
пристава:
   - Ладно, Брюси, пойдемте. Нет! Как же так!
   - Нет-нет, судья! - вырвалось у Шермана. - Не  отступайтесь!  Я  пойду  с
вами!
   Ковитский резко обернулся к Шерману. Явно он до последней минуты  его  не
замечал. Свирепо нахмурился:
   - Какого дьявола...
   - Не отступайтесь! - повторил Шерман. - Не отступайтесь, судья!
   Ковитский молча посмотрел на него. Увлекаемые Брюси, они все  вместе  уже
шли скорым шагом  по  коридору.  Народу  в  коридорах  прибавилось...  Какой
сброд... "Это Ковитский! Это он - тот самый!" Выкрики... злобный вой...
   ЗЗЗЫНННННННЬЗЗЗЫНННННННННЬ  ЗЗЗЫННННННННННННЬ!  -   тревога   надрывалась
звоном, он несся по всем коридорам, отдаваясь от мраморных стен...  Какой-то
мужчина постарше,  не  из  демонстрантов,  подошел  сбоку,  преграждая  путь
Ковитскому, ткнул в него пальцем и сразу в крик
   - Вы...
   Но Шерман кинулся к нему с воплем:
   - А ну, т-твою мать, проваливай!
   Мужчина отпрыгнул, не успев закрыть рот. Какое испуганное  лицо!  Вот!  -
еще! - врезать ему кулаком под дых, размозжить нос, вышибить каблуком  глаз!
Шерман оглянулся на Ковитского.
   Ковитский смотрел на него как на умалишенного. Так же смотрел и  Киллиан.
И оба пристава.
   - Вы что, спятили? - рассердился Ковитский. - Хотите, чтобы вас убили?
   - Судья, - ответил Шерман, - это не  важно!  Не  важно!  -  И  улыбнулся.
Почувствовал, как вздернулась, обнажая зубы, верхняя губа. Из горла вырвался
хриплый  безумный  смешок.  Без   вожака   толпа   в   коридоре   неуверенно
расступалась, Шерман всматривался в лица, словно  расстреливая  их  на  ходу
взглядом. Сердце его полнилось страхом... и восторгом - еще! еще!
   Маленький  отряд,  сохраняя  боевой  порядок,   отступал   по   мраморным
коридорам.

Эпилог

   Годом позже на полосе Б-1 раздела городских новостей в  газете  "Нью-Йорк
таймс"   была   опубликована   следующая   заметка   за   подписью   Овертон
Холмс-младший.

В СМЕРТИ ПРИМЕРНОГО ШКОЛЬНИКА ОБВИНЯЕТСЯ ФИНАНСИСТ

   Вчера  бывшего  финансиста  с  Уолл-стрит  Шермана  Мак-Коя  привезли   в
наручниках   в   Бронкс,   чтобы   судить   за   непредумышленное   убийство
девятнадцатилетнего Генри Лэмба, черного школьника,  которым  гордился  весь
его квартал в Южном Бронксе.
   Смерть мистера Лэмба наступила в  понедельник  вечером  в  клинике  имени
Линкольна вследствие черепно-мозговой травмы, полученной 13  месяцев  назад,
когда его сбил мистер Мак-Кой, проезжая в своем  спортивном  "мерседесе"  по
Брукнеровскому бульвару. С тех пор мистер Лэмб в сознание не приходил.
   Когда сотрудники прокуратуры вели мистера  Мак-Коя  к  зданию  Уголовного
суда Бронкса на 161 -й улице, демонстранты из "Всенародной  солидарности"  и
других  организаций  встретили   его   к