лтой кожей, эти годились, чтобы прокладывать рельсы  по  земле,  их  потом
заперли в Чайнатаун. Ну, а чернокожие так и так оставались в оковах. Вот все
и оказалось ваше, оно ваше и есть,  и  вы  вообразили,  что  капитал  -  это
собственность. Но вы ошибаетесь. Капитал -  это  не  владение,  а  контроль.
Власть. Хотите иметь земельный участок  в  Канзасе?  Хотите  воспользоваться
своим белым правом собственности?  Сначала  вы  должны  иметь  контроль  над
Канзасом... Да. Главное - не владеть, а контролировать.  Вам,  я  думаю,  не
приходилось  работать  в  котельной?  Котлы  кому-то  принадлежат,  но   это
совершенно ничего не значит, главное надо уметь регулировать давление... Да.
Если вы неспособны регулировать давление... пара,  то  вы  рано  или  поздно
взлетите на воздух со всеми своими подручными. Когда паровой  котел  выходит
из-под контроля, люди бегут от него во все  стороны,  спасая  жизнь.  И  они
тогда не думают о том, что котел этот -  их  собственность,  не  думают  про
возмещение затрат, про депонентский счет,  про  ревизии  и  прочие  разумные
действия... Да. Они тогда  говорят  себе:  "Господи  Всемогущий!  Я  утратил
контроль!" и бегут, спасая жизнь. Только бы ноги унести. Посмотрите на  этот
дом, - он вскинул руку к потолку. - Его построил в тысяча  девятьсот  шестом
году человек по имени Стэнли  Лайтфут  Боуман.  Оптовый  торговец  турецкими
банными полотенцами и камчатными скатертями Стэнли Лайтфут Боуман.  Продавал
полотенца и скатерти большими партиями. Он  потратил  на  этот  дом  в  одна
тысяча девятьсот шестом году без малого полмиллиона  долларов...  Да...  Его
инициалы "С.Л.Б.", отлитые в  бронзе,  стоят  вдоль  лестницы  вместо  стоек
перил. Неплохой был особнячок в одна тысяча  девятьсот  шестом  году.  Тогда
такие строили по всему Вест-Сайду, начиная с Семьдесят второй улицы и дальше
на север, до самых этих мест.  Да.  А  в  одна  тысяча  девятьсот  семьдесят
восьмом я купил его у... у одного еврея за шестьдесят две тысячи долларов, и
он еще рад был, что выручил такие деньги. Облизывался, поди, и говорил себе:
"Вот нашел дурака, который дал мне за этот дом шестьдесят две тысячи!" Ну, а
что сталось со всеми здешними стэнли лаитфутами боуманами? Утратили они, что
ли, свои богатства? Нет, они утратили контроль... вот так. Утратили контроль
к северу от Девяносто второй улицы, а утратив  контроль,  утратили  капитал.
Вам понятно? Весь ихний капитал сгинул с лица земли. Дом  стоит,  а  капитал
сгинул... Да. И вот что я вам говорю: проснитесь, пора!  Вы  хотите  жить  в
капитализме будущего, а не знаете, что это. Вы  вкладываете  средства  не  в
детский центр для детей Гарлема, а в души людей...  в  души  людей,  которые
слишком давно живут в Гарлеме и которые уже больше не дети,  они  выросли  с
праведным гневом в сердце, их сердца полны, переполнены,  еще  немного  -  и
взрыв. Праведное давление копится, растет!.. Праведное давление...  Да.  Вы,
когда  начнетесь  сюда  с  разговорами  про  подрядчиков   из   национальных
меньшинств и про обслугу из национальных меньшинств, про детские центры  для
людей улицы, чтоб они были ихние, ими и создавались ни народа,  для  народа,
руками народа, - это вы поете на верный мотив, только пока еще слова  у  вас
не правильные. Вы не хотите честно сказать: "Господи Боже Всемогущий!  Пусть
они делают с этими деньгами что хотят, лишь бы через это спускались  пары...
пока еще не  поздно"...  Ну,  идите,  устраивайте  ревизии,  объясняйтесь  с
Ассоциацией Взаимопомощи, реорганизуйте совет директоров, ставьте все  точки
над i. Но я дал вам возможность правильно поместить капитал, и благодаря мне
вы сейчас  застрахованы...  Да  ради  бога,  устраивайте  ваши  ревизии!  Но
близится время, когда вы скажете: "Ошва Тебе, Господи, что мы  распорядились
деньгами так, как рекомендовал Преподобный Бэкон!" Потому что я консерватор,
хоть вам, может, и невдомек. Вы просто  не  знаете,  что  там  за  люди,  на
голодных, беззаконных улицах. Я - ваш умный брокер  Судного  дня.  Взорвутся
Гарлем, Бронкс и Бруклин, вот тогда-то, друг мой, вы будете рады, что у  вас
есть умный брокер... Да. Умный брокер... который знает,  как  контролировать
давление пара... Да-да! В тот день владельцы  капиталов  -  они  будут  рады
отдать все, что имеют... отдать даже свое первородство за контроль над  этим
голодным, беззаконным паром. Нет, уезжайте обратно и скажите там:  "Епископ,
я был в Гарлеме и вернулся сообщить вам, что мы хорошо поместили капитал. Мы
нашли умного брокера. И когда все  обрушится,  мы  окажемся  на  возвышенном
месте".
   Тут снова зажужжал селектор, и голос секретарши произнес:
   - Звонит мистер Симпсон из "Общества взаимного гражданского страхования",
хочет говорить с президентом компании "Гарантированные инвестиции".
   Преподобный Бэкон снял трубку.
   -  Реджинальд  Бэкон  слушает...   Да.   верно,   президент   и   главный
управляющий... Верно, верно... Да, ценю ваш интерес, мистер Симпсон, но этот
выпуск мы уже передали на продажу... Именно так, весь выпуск... Ну, конечно,
мистер Симпсон, эти облигации пользуются широкой популярностью.  Разумеется,
знать  рынок  очень  полезно,  как  раз  для  этого  и  существует  компания
"Гарантированные инвестиции". Мы хотим вовлечь в рынок наш Гарлем... Да.  Не
выставлять, как испокон веку, на продажу, а чтобы он сам принимал участие  в
продажах...  Спасибо,  спасибо...  Почему  бы  вам  не  обратиться  к  нашим
партнерам на Уолл-стрит? Знаете такую фирму  "Пирс-и-Пирс"?..  Да,  да,  они
самые. Через них был реализован большой пакет  этих  облигаций,  даже  очень
большой пакет. Я уверен, они будут рады делать с вами дела.
   "Гарантированные инвестиции"? "Пирс-и-Пирс"?
   "Пирс-и-Пирс"   -   это   одна    из    самых    крупных    и    активных
банковско-инвестиционных фирм на Уолл-стрит.
   Страшное  подозрение  закралось  в   душу   Фиска,   от   природы   такую
доброжелательную. Он покосился на Моуди - Моуди смотрел на него и явно думал
о том же. Не употребил ли Бэкон их 350000 на операцию с ценными бумагами,  о
которой он сейчас в неопределенных выражениях упоминал? Если  деньги  утекли
на рынок ценных бумаг, то теперь уж и следов не сыщешь.
   Не успел Преподобный Бэкон положить трубку, как Фиск сразу же забормотал:
   - Я не знал, что вы... Впервые слышу, что у вас... Так, может быть, вы...
Но  я  не  думаю...  Что  такое...   Я   поневоле   услышал...   Что   такое
"Гарантированные инвестиции"?
   - А, мы немного  занимаемся  бизнесом,  если  можем  помочь,  гарантируем
размещение бумаг, знаете ли, - ответил Преподобный Бэкон.  -  Почему  Гарлем
обязательно должен покупать в розницу, а продавать оптом? Почему бы  Гарлему
самому не быть брокером?
   По понятиям Фиска, это был совершеннейший вздор.
   - Но где  вы  берете...  Каким  образом  вы  финансируете...  Ведь  такая
деятельность... - Выпустить последнюю словесную петарду  он  оказался  не  в
силах. А подходящие эвфемизмы, как на грех, не приходили в голову.
   И тут неожиданно опять заговорил Моуди:
   - Я немного разбираюсь в инвестиционном деле, Преподобный Бэкон, и  знаю,
что оно требует изрядных капиталовложений. - Тут он  сделал  паузу,  и  Фиск
догадался, что он тоже тонет в  волнах  околичностей.  -  То  есть,  я  хочу
сказать, нужен капитал, капитал в обычном смысле. Вы тут...  мы  тут  сейчас
вели разговор о капитале к северу от Девяносто шестой улицы, который должен,
э-э-э, регулировать давление, как вы выразились... Но тут,  на  мой  взгляд,
речь о простом капитализме, о капитализме в  классическом  смысле,  если  вы
меня понимаете.
   Преподобный Бэкон бросил на него желчный взгляд и недобро ухмыльнулся.
   - Нам капитал не требуется.  Мы  только  даем  гарантии,  предлагаем  для
продажи облигации, если они - на благо общества...  Да.  Школы,  знаете  ли,
больницы...
   - Да, но...
   - Как было известно Павлу, много дорог ведет в Дамаск,  мой  друг.  Много
дорог.
   Слова "много дорог" повисли в воздухе, насыщенные смыслом.
   - Да, я знаю, но...
   - Будь я на вашем  месте,  -  произнес  Преподобный  Бэкон,  -  я  бы  не
беспокоился о "Гарантированных инвестициях". А, как  говорили  старые  люди,
занимался бы своим вязанием.
   - Именно это я и делаю, - сказал Моуди. - Триста пятьдесят тысяч долларов
- вот оно, мое вязание.
   Фиск снова вобрал голову в плечи. Моуди как расхрабрился! Сдуру, конечно,
по невежеству. Сейчас Бэкон ему покажет почем фунт лиха. В эту минуту  опять
загудел селектор.
   Секретаршин голос объявил:
   - На проводе Энни Лэмб. Говорит, ей надо вам что-то сообщить.
   - Энни Лэмб?
   - Да, Преподобный.
   Глубокий вздох.
   - Хорошо. Я  возьму  трубку...  Энни?..  Энни,  подожди  минуту.  Не  так
быстро... Что ты сказала? Генри?.. Какой ужас, Энни... И  серьезно?..  О-ох,
Энни, горе-то какое... Ах, все-таки?  -  Преподобный  Бэкон  долго  слушает,
понуря взор. - Что говорят в полиции?.. Ихние штрафные талоны?! Но это же...
Это же не... Я говорю, это не... Вот что, Энни, слушай. Давай  прямо  сейчас
приезжай сюда и все мне подробно расскажешь... Я пока позвоню в клинику. Да.
Они  не  сделали,  что  положено,  Энни.  Так,  по-моему.  Не  сделали,  что
положено... Что-что?.. Вот именно. Ты совершенно права. Они не сделали,  что
положено. И я этого так не оставлю... Не беспокойся. Давай прямо сюда.
   Преподобный Бэкон положил трубку, повернулся вместе с креслом к  Фиску  и
Моуди и посмотрел на них с мрачным прищуром.
   - Джентльмены, у меня тут произошел несчастный случай. Одна из моих самых
верных сотрудниц, наш народный вожак... ее сына сбила машина. Сбила  и  даже
не остановилась... "Мерседес-бенц"... Да, "мерседес-бенц". Юноша  на  пороге
смерти, а эта добрая женщина боится обратиться в полицию, и  знаете  почему?
Из-за штрафных талонов. Из-за их  штрафных  талонов  выписали  ордер  на  ее
арест. Это женщина, которая работает. Ездит на службу в Городской совет,  на
Ратушную площадь, ей машина нужна, а  они  выписали  ордер  на  арест  из-за
штрафных талонов. Конечно, вас бы такие осложнения не остановили, если б это
с вашим сыном случилось, но вы никогда не жили в гетто. Если б  это  было  с
вашим сыном, разве они бы так сделали? Забинтовали руку и  отправили  домой,
когда у человека сотрясение мозга, и он теперь на пороге смерти... Да. Но  в
гетто это  самое  обычное  дело.  Наплевательское  отношение  к  человеку...
Наплевательское отношение - в  этом  суть  гетто...  Да.  Джентльмены,  наши
переговоры откладываются. Меня ждут серьезные дела.
   В машине по дороге из Гарлема молодые питомцы  Йейля  чуть  не  до  самой
Девяносто шестой улицы хранили молчание. Фиск радовался,  что  нашел  машину
там, где оставил, с непроколотыми баллонами и неразбитым лобовым стеклом.  А
Моуди - Моуди проехал двадцать кварталов, ни разу больше не  пикнув  о  том,
что стоял защитником в Йейльской футбольной команде.
   В конце пути он предложил:
   - Может, поедем пообедаем в "Лестере"? У меня  там  метрдотель  знакомый,
здоровенный такой черный верзила с золотой серьгой в ухе.
   Фиск только слегка улыбнулся и ничего не ответил. Шутка  Моуди  дала  ему
повод почувствовать свое превосходство. Юмор отчасти  состоял  в  допущении,
что они могут пойти в "Лестер", самый модный нью-йоркский  ресторан  сезона.
Так вот, Фиск как раз должен вечером быть в "Лестере". Кроме того, Моуди  не
знает, что "Лестер", хоть  и  самый  модный,  не  относится  к  классическим
вечерним ресторанам с шеренгами крахмальных мэтров и официантов. Он скорее в
духе лондонских бистро, и потому его  облюбовало  английское  землячество  в
Нью-Йорке, а Фиск со многими англичанами на дружеской ноге, и вообще,  этого
не  втолкуешь  такому  парню,  как  Моуди,  англичане  удивительно   владеют
искусством застольной беседы. Фиск считает себя в главном англичанином, и по
происхождению и по... врожденному  аристократическому  пониманию,  как  надо
жить, - аристократическому не в смысле "самый богатый", а  в  смысле  "самый
лучший".
   Он вроде великого лорда Филбэнка - а  что,  разве  нет?  Вроде  Филбэнка,
который  был  столпом  англиканской  церкви  и  использовал  свои  связи   и
финансовые познания, чтобы помогать бедным в Лондонском Ист-Энде.
   - Я, кстати, действительно не встречал черных официантов  в  нью-йоркских
ресторанах, - говорит Моуди. - Только в закусочных. Думаете, Бэкону это дело
удастся?
   - Смотря что по-вашему значит "удастся".
   - А чем все-таки кончится?
   - Не знаю, -  пожимает  плечами  Фиск.  -  Им  так  же  хочется  работать
официантами в "Лестере", как вам или мне. Скорее всего, получат от "Лестера"
отступной взнос на бэконовскую благотворительность  в  Гарлеме  и  перенесут
пикет к следующему ресторану.
   - Значит, это просто вымогательство?
   -  Понимаете  ли,  самое  смешное,  что  перемены  все  равно  наступают.
Преподобному Бэкону они, может быть, и  не  нужны,  но  перемены  наступают.
Заведения, о которых он и слыхом не слыхал, а слыхал бы  -  ухом  не  повел,
начнут нанимать черных официантов, чем дожидаться, пока появится  на  пороге
такой вот Красавчик с товарищами.
   - Спускают пары, - сказал Моуди.
   - Наверно, так. Понравились вам эти его  рассуждения  про  котельную?  Он
сроду не работал ни в каких  котельных.  Но  он  отыскал  в  обществе  новые
ресурсы, так, пожалуй, можно это назвать. Или,  может  быть,  открыл  особую
форму  капитала,  если  определить  капитал  как  средство  для   приращения
богатства. Кто его знает, этого Бэкона, может, он  ничем  не  отличается  от
Рокфеллера или Карнеги. Открываешь новые ресурсы  и  гребешь  денежки,  пока
молод, и за это в старости тебе присуждают премии и  называют  твоим  именем
разные учреждения, и ты остаешься в истории как вождь народа.
   - Хорошо, а "Гарантированные инвестиции"? На новый ресурс они  что-то  не
похожи, по-моему.
   - Трудно сказать. Я не знаю, что это за штука, но выясню.  За  одно  могу
ручаться: чем бы  эта  фирма  на  самом  деле  ни  занималась,  какая-нибудь
злодейская закавыка в ее деятельности наверняка есть, и они в  конце  концов
сведут меня, к чертовой матери, с ума.
   Фиск прикусил губу. Он  был  вполне  набожным  приверженцем  англиканской
церкви и редко прибегал  к  бранным  выражениям,  он  считал  их  не  только
грешными, но и вульгарными. В этом вопросе, в частности, он  даже  и  теперь
был одного мнения с Преподобным Бэконом.
   Они пересекли Семьдесят девятую улицу  и  вновь  очутились  в  безопасных
пределах белого Манхэттена. Фиск ехал и думал: а ведь Бэкон и  в  этом  тоже
прав. Они действительно не в детский центр вкладывают средства,  они  делают
попытку купить души людей. Усмирить праведно негодующую душу Гарлема.
   Да, надо смотреть правде в лицо!
   Но тут он как бы очнулся. Болван ты, Фиск. Если ты не выцарапаешь обратно
эти триста пятьдесят тысяч или хотя бы какую-то их часть, значит,  тебя,  со
всей твоей праведностью, оставили в дураках.

7
Карась на крючке

   Телефонный звонок взорвал яичную скорлупу сна,  и  Питер  Фэллоу  остался
только в тонком пленчатом мешке. О-о! Пленчатый  мешок  -  это  его  голова.
Правая ее сторона лежит на подушке, а желток, тяжелый, как  ртуть,  катается
внутри и давит ему на правый висок, и на правый глаз, и на правое ухо.  Если
он вздумает  подняться,  чтобы  подойти  к  телефону,  ртутный  желток,  эта
ядовитая масса, переместится, перекатится, пленка разорвется,  и  его  мозги
вывалятся наружу.
   Телефон - в углу у окна, стоит на полу, на  коричневом  ковре.  Паскудный
ковер.  Синтетика.  Американцы  делают  отвратительные  ковры   -   металон,
стрептолон, лохматые, с длинным клочковатым ворсом,  противно  прикоснуться.
Снова взрыв; он смотрит прямо на аппарат,  белый,  обмотанный  белым  липким
шнуром, в гнезде на  коричневом  мохнатом  стрептолоне.  Солнечный  свет  за
опущенными жалюзи - яркий, до рези  в  глазах.  Солнце  попадает  в  комнату
только  от  часа  до  двух,  когда  оказывается  в  просвете   между   двумя
небоскребами,  совершая  свой  путь  по  южной  стороне  неба.  В  остальных
помещениях - в ванной, в кухне и в гостиной - его вообще не бывает. В  кухне
и ванной и окон-то  нет.  Когда  в  ванной  включаешь  электричество  -  там
установлен эдакий цельно-пластмассовый ванно-душевой модуль...  модуль!.,  и
когда становишься в ванну, пластмасса  слегка  прогибается  под  ступней,  -
стоит включить свет, как сразу начинает работать вентилятор  за  решеткой  в
отдушине на потолке. Он вращается и при этом ужасающе гудит,  и  все  кругом
вибрирует. Так что Фэллоу, когда встает утром, предпочитает не зажигать свет
в ванной. Обходится одним  иссиня-бледным  свечением  флюоресцентной  лампы,
просачивающимся  из  коридора.  Случается,  так  и  уходит  на   работу   не
побрившись.
   Покоя голову на подушке, он смотрит на  надрывающийся  телефон.  Все-таки
надо бы поставить телефонный столик рядом с кроватью - если, конечно,  имеет
право  называться  кроватью  пружинный  матрас  на  этой   их   американской
металлической раме, которая  пригоняется  по  размеру,  но  только  попробуй
пригони - все пальцы обдерешь. Аппарат, такой весь заляпанный, липкий, стоит
в углу на грязном ковре. Хотя у него здесь не бывает гостей, только  женщины
иногда, и то поздно вечером, когда он уже высосал бутылку-другую  и  плевать
на все хотел. Только это не правда, если  честно  сказать.  Приводя  к  себе
женщину, он всякий раз заново видит свою жалкую дыру ее глазами, по  крайней
мере, в первые минуты. Мысль о выпивке и  женщине  выбила  предохранитель  у
него в мозгу, и по всей нервной системе  побежали  волны  раскаяния.  Что-то
вчера произошло очень неприятное. В последние  дни  он  часто  просыпался  в
таком  же  виде,  отравленный  похмельем,  боясь  шевельнуться  и  испытывая
необъяснимое чувство стыда и отчаяния. То, что произошло  вчера,  скрыто  от
него, как  чудовище  на  дне  холодного,  темного  озера.  Память  затонула,
осталось одно ледяное отчаяние. Отыскать чудовище можно было только  усилием
ума, промеривая глубину фут за футом.  Иногда  он  понимал,  что  вид  этого
неизвестного чудовища будет невыносим, так  что  лучше  не  стараться  и  не
вспоминать, отвернуться навсегда, но тут  как  раз  попадалась  какая-нибудь
мелкая  подробность,  срабатывал  сигнал,  и  чудовище  само  всплывало   на
поверхность и выставляло на вид свою мерзкую харю.
   Как все началось, он помнит. Дело было в "Лестере", где он, как и  многие
другие англичане, завсегдатаи этого ресторана, имел привычку примазываться к
компании за столом какого-нибудь  американца,  который,  во  всяком  случае,
заплатит по счету не кочевряжась, - вчера это оказался один толстяк по имени
Арон Гутвиллиг, который  недавно  продал  фирму  проката  авиатренажеров  за
двенадцать миллионов долларов и любил попировать с друзьями из английского и
итальянского землячества. Там был еще  один  янки,  вульгарный,  но  веселый
коротышка, которого звали Бенни Грильо, продюсер документальных фильмов,  он
был с похмелья и предложил поехать в  дискотеку  "Рампа",  что  в  помещении
бывшей англиканской церкви. Он же вызвался и заплатить в "Рампе" за всех,  и
Фэллоу с ним поехал. Взяли с собой двух американочек-манекенщиц и Франко  ди
Нодини, итальянского журналиста,  а  также  Тони  Мосса,  знакомого  еще  по
Кентскому университету, и Каролину Хефтшенк, она  только  что  прилетела  из
Лондона и  была  насмерть  запугана  рассказами  о  преступности  на  улицах
Нью-Йорка, в Лондоне ей об этом все уши  прожужжали,  и  она  шарахалась  от
каждой тени, поначалу даже забавно было.
   Манекенщицы в "Лестере" заказали себе по сандвичу с ростбифом, куски мяса
вытаскивали и, запрокинув голову,  прямо  так  и  жевали  из  рук.  Каролина
Хефтшенк все время пугалась и  оглядывалась,  когда  вылезли  у  "Рампы"  из
такси. Действительно, вход в дискотеку был взят в кольцо молодыми негр