обе
руки и улыбаясь во весь рот.
   Тот явно без особого восторга берет ее за руки и произносит:
   - Привет, Рива.
   Но она пригибает его к себе и целует сначала в одну щеку, потом в другую.
   - О-о, я не могу! - простонал Гольдберг. - Эта стерва.
   - Знакомая? - спросил Крамер.
   - Известная дрянь. Коммунистка.
   А белая женщина Рива тем временем отдала распоряжение своим спутникам,  и
двое, мужчина и женщина, тоже  вытаскивают  из  второго  пикапа  плакаты  на
шестах.
   Затем подъезжает и третий пикап, из него выбирается  еще  человек  девять
или десять, в основном молодых, и мужчин и женщин.  Эти  достают  из  пикапа
скатанный кусок ткани, разворачивают. Ткань оказывается транспарантом.
   - "Голубые ударные силы против расизма", - читает Крамер. - Это  еще  что
такое? - удивился он.
   - Лесбиянки и педюки, - пояснил Гольдберг.
   - А им-то что здесь надо?
   - Ну как же. Они во  всех  таких  мероприятиях  первые  участники.  Любят
подышать свежим воздухом. Главная движущая сила.
   - И какой им с этого прок?
   -  Почем  я  знаю.  Единение  угнетенных,  так  это  у  них   называется.
Какой-нибудь из таких групп понадобится поддержка - они тут как тут.
   Теперь их собралось десяток черных  и  два  десятка  белых.  Топчутся  на
месте, разговаривают, устанавливают плакаты, развертывают лозунги.
   Подъезжает легковой автомобиль. Из него вылезают двое. У  одного  на  шее
висят две камеры и сумка с надписью "Сити лайт". Второй - долговязый блондин
за тридцать с унылым носом и длинными волосами, выступающими  на  лоб  узким
мыском. Белокожее лицо в красных пятнах. Человек этот одет в  синий  блейзер
необыкновенного, на взгляд  Крамера  -  иностранного  покроя.  Внезапно  он,
качнувшись, делает шаг  влево.  Похоже,  что  человеку  дурно.  С  закрытыми
глазами, зажав под мышкой блокнот на спирали, он неловко поднимает ладони  к
вискам, сдавливает, долго трет, а потом открывает глаза, мигает, таращится и
смотрит вокруг.
   Мартин рассмеялся:
   - Нет, вы только посмотрите на него! Не рожа, а бродильный чан  с  ржаным
суслом. Уж так его ломает с похмелья, прямо до крови.

***

   Питера Фэллоу опять качнуло  влево.  Все  время  его  поводит.  Что-то  с
вестибулярным аппаратом.  И  головная  боль  -  просто  убийственная,  такое
ощущение, будто мозг охватывает сетка пленчатых нитей, как на апельсине  под
кожурой, каждый удар сердца их натягивает, и яд разливается по телу.  Бывали
у него и раньше головные боли, но эта - кошмарная,  злокачественная,  просто
нет слов...
   Но где же народ? Не туда, что ли, заехали? Тут - только горстка негров  и
десятка два белых студентов, с ноги на ногу переминаются. На большом плакате
написано: "Голубые ударные силы". Что  это  еще  за  "голубые  силы"?  Он-то
опасался шума и многолюдья, но теперь его смущает тишина.
   Впереди на тротуаре - знакомый долговязый негр с серьгой, что привозил их
с Вогелем сюда позавчера. Вогель. Фэллоу опять закрывает глаза. Вогель вчера
возил его в "Лестер", чтобы отпраздновать  (или  оплатить?)  статью.  Фэллоу
выпил водочный коктейль "Саутсайд"... потом второй...  И  скотская  харя,  в
синем мерцании... Подошли Тони Столк  и  Каролина  Хефтшенк,  присели  к  их
столику, и Фэллоу стал  извиняться  за  то,  что  у  него  получилось  с  ее
приятелем, молодым художником Кирацци, а она  улыбнулась  как-то  странно  и
сказала, что пусть его это не волнует,  тогда  он  взял  еще  один  водочный
коктейль, а Каролина пила "Фраскати" и на весь зал что-то глупейшим  образом
орала Бритт-Уидерсу. В конце концов он к ней подошел, а она расстегнула  ему
рубашку и стала изо всех  сил  тянуть  волосы  у  него  на  груди,  он  даже
выругался, и Фэллоу с Каролиной очутились наверху, в кабинете Бритт-Уидерса,
там у него сидел на цепи бультерьер со слезящимися глазками, и Каролина  все
посматривала на Фэллоу как-то странно, он стал расстегивать у нее блузку,  а
она засмеялась и презрительно пошлепала его по  заду,  он  от  этого  совсем
потерял голову, и - буль-буль! в  ледяных  глубинах  зашевелилось  чудовище!
Каролина поманила его пальцем, он знал, что она просто  издевается,  но  все
равно потопал к ней, и там в углу кабинета стояла машина... что-то там такое
работало, и появлялось синее  мерцание  -  всплеск!  всплывает!  -  там  был
резиновый ласт - еще мгновение и появится! вот-вот! Каролина издевалась,  но
ему было все равно, а она на что-то нажимала, и  внутри  вспыхнуло  голубым,
зажужжало, загудело, она засунула руку, вытащила и показала  ему  уже  почти
видно, не удержишь под водой, - Скотская харя показалась  над  поверхностью,
глазки брезгливо смотрят прямо на него, вроде газетного  клише,  обведенного
синим мерцанием... Чудовище гадливо взирало на него, он хотел открыть  глаза
и прогнать чудовище, но не мог, бультерьер рычал, Каролина совсем  перестала
смотреть на Фэллоу, пусть бы хоть с презрением, тогда он тронул ее за плечо,
но она теперь была поглощена делом,  машина  жужжала  и  гудела,  гудела,  и
жужжала, и  мерцала  синим  светом,  у  Каролины  в  руке  оказалась  стопка
карточек, и она побежала с ними вниз по  лестнице  в  ресторан,  а  его  все
кренило на сторону, и вдруг ему пришла  в  голову  ужасная  мысль.  Он  тоже
бросился вниз по лестнице, но  лестница  была  винтовая  и  вращалась  очень
круто, Фэллоу совсем закружился, наконец ступил  на  пол  ресторана,  а  там
столько гогочущих лиц и кипящих зубов! - а Каролина Хефтшенк стояла у стойки
и показывала карточки Сесилу Смолвуду и Билли Кортесу, карточки разошлись по
всему залу, и Фэллоу бросался то на того, то на  этого,  падал  на  столики,
пытаясь их отобрать.
   Он открывает глаза и таращится, чтобы  они  больше  не  закрывались.  Это
Бронкс. Он находится в Бронксе. Фэллоу идет к человеку с серьгой,  по  имени
Красавчик. Но его по-прежнему поводит влево. И голова кружится.  Не  перенес
ли он на самом деле кровоизлияние в мозг?
   - Хелло, - хрипло говорит он Красавчику. Хотел поздороваться  приветливо,
но перехватило горло. Красавчик смотрит на него  и  не  узнает.  Поэтому  он
называет себя:
   - Питер Фэллоу из "Сити лайт".
   - А-а, да-да,  здорово,  -  тоном  вполне  добродушным,  но  без  всякого
восхищения.
   Автор блестящих публикаций в "Сити лайт", казалось бы,  мог  рассчитывать
на большее. Черный верзила снова повернулся к своей собеседнице.
   - Когда начнется демонстрация? - спросил Фэллоу.
   Красавчик рассеянно оглядывается.
   - Как только появится Первый телеканал, - и не успел  договорить,  а  уже
снова отвернулся к женщине.
   - Но где же народ?
   Красавчик замолкает, мерит его взглядом.
   - Народ будет... как только появится Первый телеканал, - говорит он таким
тоном, каким объясняются с человеком безобидным, но тупым.
   - Понимаю, - отвечает Фэллоу, совершенно  ничего  не  поняв.  -  А  когда
появится... как вы говорите... Первый телеканал... что будет тогда?
   - Дай ему заявление для прессы, Рива, - говорит Красавчик.
   Простоволосая белая женщина с безумно горящим взором сует руку в  большую
пластиковую кошелку у своих  ног  и  достает  два  сколотых  вместе  листка.
Тексты, размноженные на ксероксе, - ксерокс! Синее мерцание! Скотская  харя!
- на бланках "Союза американского народа" заголовок крупными буквами: "НАРОД
ТРЕБУЕТ РЕШИТЕЛЬНЫХ МЕР В ДЕЛЕ ЛЭМБА".
   Фэллоу  принимается  читать,  но   строчки   сбегаются   перед   глазами,
перемешиваются  в  кашу.  И  тут  вдруг  возник  молодой  белый  здоровяк  в
совершенно безвкусном пиджаке из твида.
   - Нийл Фланнаган  из  "Дейли  ньюс",  -  представляется  он.  -  Что  тут
происходит?
   Женщина по имени Рива достает еще один экземпляр заявления.  Мистер  Нийл
Фланнаган, как и сам Фэллоу, явился со своим фотографом. Здоровяку с  Фэллоу
говорить не о чем, но два фотографа сразу находят общий  язык.  Слышно,  как
они в сторонке жалуются друг дружке и охаивают полученное задание. Тот,  что
при Фэллоу, малоприятный человечек в кепке, несколько раз повторяет "клад  с
дерьмом". Вообще, это - единственная тема,  которую  американские  фотографы
способны обсуждать с воодушевлением: как им неохота покидать стены  редакции
и  тащиться  куда-то  производить  съемки  на  месте.   А   немногочисленные
демонстранты  у   машин   выказывают   полное   равнодушие   к   присутствию
корреспондентов двух вечерних городских газет: "Сити лайт" и  "Дейли  ньюс".
Они по-прежнему праздно переминаются с ноги на ногу  и  успешно  сдерживают,
возможно, кипящий у них в  душе  гнев  на  несправедливость,  допущенную  по
отношению к Генри Лэмбу.
   Фэллоу делает еще одну попытку прочесть заявление для прессы,  но  ничего
не получается, и он  начинает  смотреть  по  сторонам.  У  домов  Эдгара  По
по-прежнему царит покой, даже слегка неестественный,  если  учесть,  сколько
здесь обитает народу. На противоположном тротуаре стоят трое  белых  мужчин.
Один - маленький в бежевой ветровке, один - здоровый боров в теплой куртке и
с вислыми  усами  и  еще  третий,  с  начинающейся  лысиной,  лицо  круглое,
невыразительное, одет в плохонький серый  костюм  и  галстук  в  полоску  по
американской моде. Интересно, кто такие, думает Фэллоу. Но больше всего  ему
хочется спать. Может, попробовать уснуть стоя, как лошади?
   Но тут женщина Рива сказала Красавчику:
   - По-моему, это они.
   Она и Красавчик стали смотреть в даль улицы. Демонстранты зашевелились.
   По улице приближается большой  белый  автобус.  Сбоку  на  нем  огромными
буквами написано: ПЕРВЫЙ КАНАЛ ПРЯМОЙ  ЭФИР.  Красавчик,  Рива  и  остальные
демонстранты трогаются с места и начинают двигаться автобусу  навстречу.  За
ними потянулись мистер Фланнаган, оба фотографа и  самым  последним  Фэллоу.
Первый канал появился.
   Автобус встал, из  кабины  с  пассажирской  стороны  выпрыгивает  молодой
человек с огромной шапкой черных курчавых волос, в синем пиджаке  и  бежевых
брюках.
   - Роберт Корсо, - почтительно произносит Рива.
   Боковая стенка автобуса  раздвигается,  оттуда  вылезают  двое  парней  в
свитерах, джинсах и кроссовках. На месте, за рулем, остается один  водитель.
Красавчик выходит вперед.
   - Йо-о-о! Роберт Корсо! Здорово! Как жизнь?
   На мрачной физиономии Красавчика вдруг засияла на всю округу  приветливая
улыбка.
   - О'кей, - отозвался  Роберт  Корсо  с  натужной  сердечностью.  Он  явно
понятия не имеет, кто таков этот негр с золотой серьгой в ухе.
   - Вы нам скажите, что надо делать! - просит Красавчик.
   Но его перебивает здоровяк из газеты:
   - Эй, Корсо. Нийл Фланнаган. "Дейли ньюс".
   - А, здорово.
   - Что нам подо делать...
   - Вы что так задержались?
   - Что нам делать?..
   Роберт Корсо смотрит на часы:
   - Сейчас только пять десять. У меня прямой эфир в шесть. Времени навалом.
   - Да, но я должен подать материал не позже семи.
   - Скажите, что нам делать? - добивается Красавчик.
   - Но... послушайте! Я-то откуда знаю? А если бы меня здесь не  было,  что
бы вы сейчас делали?
   Красавчик и Рива в ответ ухмыляются, будто услышали удачную шутку.
   - А где Преподобный Бэкон и миссис Лэмб? - спрашивает Роберт Корсо.
   - У миссис Лэмб в квартире, - отвечает Рива.
   Фэллоу уязвлен. Почему-то его никто не потрудился об этом уведомить
   - Вы только дайте знак - когда, - просит Красавчик.
   - Что я, за вас, что ли, должен тут распоряжаться, - ворчит Корсо,  качая
пышной шевелюрой. И принимается командовать:
   - Сначала мы установим аппаратуру.  Я  думаю,  на  тротуаре  будет  лучше
всего. Мне нужен фон жилого массива.
   Красавчик и Рива немедленно берутся за работу.  Они  размахивают  руками,
демонстранты послушно возвращаются к пикапам, разбирают  сваленные  в  груду
шесты с плакатами. Останавливаются несколько прохожих.
   Фэллоу, махнув рукой на Красавчика с Ривой, подходит к Роберту Корсо.
   - Извините, - говорит  он.  -  Я  Питер  Фэллоу  из  "Сити  лайт".  Я  не
ослышался, вы сказали, что здесь находятся Преподобный Бэкон и миссис Лэмб?
   - Фэллоу? - переспрашивает Роберт Корсо. - Тот самый, автор публикаций?
   Он протягивает руку и награждает Фэллоу сердечным рукопожатием.
   - Боюсь, что тот самый.
   - Значит, это из-за вас мы тут оказались, в этой чертовой дыре?  -  Корсо
уважителъно ухмыляется.
   - Каюсь.
   У Фэллоу теплеет на сердце. Наконец-то оценили его  заслуги,  хотя  менее
всего он ожидал этого от телевизионщика.
   А Роберт Корсо уже перестал смеяться.
   - Вы как считаете, Бэкон на  этот  раз  не  мухлюет?  Хотя,  конечно,  вы
считаете, что нет.
   - А вы нет?
   - Да ведь с этим чертовым Бэконом никогда не знаешь наверняка. Это  такой
жулик. Но, честно  сказать,  когда  я  брал  интервью  у  миссис  Лэмб,  она
произвела благоприятное впечатление. Хорошая  женщина,  по-моему,  толковая,
работает, квартирка у нее нарядная,  чистенькая.  Мне  она  понравилась.  Не
знаю, конечно... но ей веришь. А вам как кажется?
   - Вы уже взяли у нее интервью?  Я  думал,  вы  собираетесь  с  ней  здесь
разговаривать.
   - Здесь будем снимать, только чтобы обернуть прямым эфиром. У нас в шесть
часов обертка прямым эфиром.
   - Обертка прямым эфиром... Боюсь, что я плохо понимаю такие вещи.
   Но американец не уловил иронии:
   - Мы делаем это так. Я приехал  сюда  с  ребятами  в  обед,  сразу  после
появления вашей статьи, так что большое спасибо! Обожаю работать в  Бронксе!
Короче, мы побеседовали с миссис Лэмб, задали вопросы кое-кому  из  соседей,
поснимали Брукнеровский бульвар, подворотню, где был убит отец, ну и  всякое
такое. Фотографии мальчика. В общем,  у  нас  уже  почти  весь  материал  на
пленке. Там минуты на две. Теперь, когда пойдет демонстрация,  мы  выйдем  в
прямой эфир, потом прокрутим пленку, а потом снова вернемся в прямой эфир  и
этим живым куском  завершим  передачу.  Это  и  называется:  обертка  прямым
эфиром.
   - Но что вы собираетесь в прямом эфире показывать? Здесь же  никого  нет,
кроме вот этой горстки  людей.  И  почти  все  белые.  -  Фэллоу  указал  на
соратников Красавчика и Ривы.
   - Не беспокойтесь. Сразу набежит народ, как только мы поднимем телескоп.
   - Телескоп?
   - Дистанционный телепередатчик.
   Корсо оглянулся на свой автобус. Фэллоу тоже. За открытой дверью возились
двое механиков в свитерах.
   -  Ах,  дистанционный  телепередатчик.  А  кстати   сказать,   где   ваши
конкуренты?
   - Наши конкуренты?
   - Другие телеканалы?
   - Нам обещан эксклюзив.
   - Вот как? Кем же?
   - Бэконом, я думаю. Это-то мне и  не  нравится.  Бэкон  так  ловко  всеми
крутит, сволочь. У него есть ход к моему продюсеру Ирву Стоуну, знаете его?
   - Боюсь, что нет.
   - Но слышали о нем.
   - Ммм. Честно сказать, и не слышал.
   - Он лауреат всяких там премий.
   - Ммм.
   - Ирв, он... он вообще молоток, но  он  из  тех  старых  шестидесятников,
которые  участвовали  в  студенческом   движении,   устраивали   антивоенные
демонстрации и всякое  такое.  И  он  считает  Бэкона  эдаким  романтическим
народным вождем. А он просто ловкий манипулятор, мое  такое  мнение.  Обещал
Ирву эксклюзив на том условии, что мы выйдем в шесть часов в прямой эфир.
   - Очень мило. Но зачем ему это? Почему он не хочет, чтобы его  показывали
все телеканалы?
   - Потому что тогда ему мало корысти.  В  Нью-Йорке  ежедневно  происходит
штук  двадцать-тридцать  разных  демонстраций,  и  все  норовят   выйти   на
телеэкран. А так он уверен,  что  мы  преподнесем  его  материал  экстренным
сообщением. Уж если мы послали  дистанционный  автобус  и  если  передача  в
прямом эфире, да еще эксклюзив, значит, мы подадим ее первым  номером.  И  к
завтрашнему утру это будут показывать и на Пятом, и на Седьмом, и на  Втором
канале.
   - Понятно, - кивает Фэллоу. - Гм... Только как он гарантирует  вам  этот,
как вы говорите, эксклюзив? Что может  помешать  появиться  здесь  другим...
э-э-э... каналам?
   - Ничего. Он просто не сообщит им ни места, ни времени.
   - Обо мне он такой заботы не проявил. Я вижу, в "Дейли ньюс"  тоже  знают
время и место.
   - Да. Но вы уже двое суток пользовались исключительным правом. Теперь ему
пора подпустить и другие газеты.  -  Роберт  Корсо  замолкает.  Его  молодое
американское лицо под пышной шапкой волос вдруг становится грустным. - Но вы
ведь вправду думаете, что здесь все о'кей, да?
   - Конечно, - отвечает Фэллоу.
   - Этот Генри Лэмб считается... считался... отличником учебы,  никогда  не
имел дела с  полицией,  тихий,  симпатичный,  соседи  вроде  к  нему  хорошо
относятся... На ваш взгляд, так оно все и есть?
   - Вне сомнения, - отвечает создатель отличника учебы.
   Подходит Рива:
   - У нас все готово. Скажете, когда начинать.
   Роберт Корсо и Фэллоу видят, что три десятка демонстрантов уже  стоят  на
тротуаре нестройными рядами, у многих через плечо, как деревянные  ружья,  -
лозунги на палках.
   Роберт Корсо спрашивает:
   - Бэкон готов? И миссис Лэмб?
   - Вы распоряжайтесь через меня или через Красавчика, - отвечает  Рива.  -
Преподобный Бэкон не хочет спускаться сюда с миссис Лэмб  раньше  времени  и
стоять зря. Но он готов.
   - О'кей, - говорит Роберт Корсо и кричит помощникам в автобусе:
   - Эй, Фрэнк! У вас все готово?  Изнутри  доносится  ответ:  "Почти  что!"
Включается басовитое жужжание. Над крышей автобуса показывается  серебристая
мачта, вернее, трубка. К концу ее прикреплен ярко-оранжевый вымпел, или  это
лента, или... да нет, это кабель в  толстой  изоляции,  широкий  и  плоский,
похожий на угря. Ярко-оранжевый угорь обвился вокруг мачты, и так они вместе
и выползают, серебристая мачта  в  оранжевой  спирали.  Мачта  действительно
составная, как телескоп, она вырастает все выше, выше, и в автобусе слышится
громкое, басовитое, упорное жужжание.
   Из молчаливых башен  начинают  выходить  люди,  молчание  кончилось.  Над
бывшей поляной вскипает шум множества слитных людских голосов. Бегут,  бегут
мужчины, женщины, стайки подростков, малыши, не  в  силах  отвести  глаз  от
встающего серебряного копья,  увенчанного  оранжевым  вымпелом  радиационной
опасности.
   Мачта, обвитая оранжевым угрем, поднялась уже на два с  половиной  этажа.
Мостовая и тротуар больше не пусты. Вокруг  интересного  зрелища  сгрудилась
большая веселая толпа. Какая-то женщина узнала и кричит: "Роберт Корсо!" Еще
бы! Первый телеканал, знакомый комментатор с пышной шапкой волос.
   Роберт Корсо оглядывает  демонстрантов.  Они  построились  непринужденным
овалом и начинают двигаться к нему. Красавчик и Рива стали рядом  с  ним.  У
Красавчика в руке оказался громкоговоритель. Он не  сводит  глаз  с  Роберта
Корсо. Тот оглядывает свою  команду.  Телеоператор  занял  позицию  в  шести
шагах. Камера у него на плече  кажется  крошечной  рядом  с  автобусом  и  с
трехэтажной антенной, но толпа словно зачарована ее глубоким,  таинственным,
подслеповатым глазом. Камера еще вообще не  включена,  но  всякий  раз,  как
телеоператор оборачивается, чтобы что-то сказать  звукооператору,  и  черный
глаз описывает у него на плече дугу, по толпе  пробегает  волна,  как  будто
этот аппарат обладает особой притягательной силой.
   Красавчик, изготовившись, вопросительно вскидывает ладонь:  пора?  Роберт
Корсо пожимает плечами, но  потом  все-таки  дает  знак,  направив  на  него
указательный палец. Красавчик подносит ко рту громкоговоритель и орет:
   - ЧЕГО МЫ ХОТИМ?
   - Справедливости! - кричат в ответ три  десятка  демонстрантов.  На  фоне
толпы, и башен, и ослепительной серебряной мачты Первого  телеканала  отклик
звучит довольно жидко.
   - А ЧТО ПОЛУЧАЕМ?
   - Расизм!
   - ЧЕГО МЫ ХОТИМ?
   - Справедливости! - На этот  раз  получилось  чуть  громче,  но  все-таки
тускловато.
   - А ЧТО ПОЛУЧАЕМ?
   - Расизм!
   Набежала, толкаясь и работая локтями, стайка  мальчишек  лет  двенадцати,
они стараются попасть в поле зрения камеры. Фэллоу стоит чуть в  стороне  от
ведущего  Роберта  Корсо,  тот  держит  микро