ский берега. Извивающиеся тени - это
руки  и  торсы  молодых  мужчин,  редко  кому  за  сорок.  Скинули  пиджаки,
возбужденно жестикулируют, ходят с утра уже в поту  и  все  орут,  отчего  и
образуется общий слитный рев - лай своры образованных белых молодых  мужчин,
взявших след наживы.
   - Эй!  Возьми  трубку,  так  твою  мать!  -  кричит  румяный  круглолицый
гарвардский выпускник 1976 года кому-то через два ряда столов.
   Операционный зал похож на редакцию местных новостей в газете: здесь  тоже
нет перегородок и не соблюдаются  ранги.  Все  на  равных  сидят  за  серыми
металлическими  столами  перед  черными  экранами  розовых  компьютеров.  По
экранам бегут электрические зеленые ряды цифр и букв.
   - Я говорю, возьми трубку, твою мать! Непонятно, что ли?
   У него под мышками на рубашке - темные полукруги  пота,  а  рабочий  день
только-только начался.
   Йейльский выпускник 1973 года с длинной, как у гуся, шеей,  тянущейся  из
воротничка рубашки, выпучился на экран и орет в телефонную трубку брокеру  в
Париже:
   - Да вы на экран  взгляните,  вашу  мать!..  Господи,  Жан-Пьер,  это  же
покупатель заявил пять миллионов! Покупатель! И новые цифры не поступают.
   Он прикрывает трубку  ладонью  и  говорит,  ни  к  кому,  кроме  Маммоны,
конкретно не обращаясь:
   - Ох уж эти лягушатники долбаные! Чтоб им!
   За  четыре  стола  от  него  стэнфордский  выпускник  1979  года   сидит,
вглядываясь в лист бумаги и зажав плечом телефонную трубку. Правая его  нога
стоит на переносной подставке, и чистильщик Феликс, чернокожий  мужчина  лет
пятидесяти - или шестидесяти? - наводит бархоткой глянец на его  ботинок.  В
течение всего рабочего дня Феликс со своей подставкой переходит от  стола  к
столу и чистит молодым брокерам ботинки без  отвлечения  от  работы  по  три
доллара за пару включая чаевые. Общения при этом обычно не возникает  -  они
его в упор не видят. Внезапно стэнфордский выпускник 1979 года,  не  отрывая
глаз от листа и не выпуская зажатой плечом трубки, вскакивает на одной  ноге
и орет:
   - А тогда какого хрена все продают двадцатилетний заем?
   Даже не снял ногу с подставки! Крепкая мускулатура.
   Шерман сел за свой стол, где тоже стоит телефон и компьютер.  Ор,  брань,
жестикуляция, подлый страх и  откровенная  алчность  окружают  его  со  всех
сторон. Это - его стихия. Шерман считается специалистом номер один,  "лучшим
производителем", как здесь говорят, и рев, стоящий на  пятидесятом  этаже  в
зале операций с ценными бумагами фирмы "Пирс-и-Пирс", сладостен его слуху.
   - Этот долбаный заказ Голдмана спутал, к матери, всю картину!
   - ..да вы подойдите, блин, взгляните на таблицу, а уж тогда...
   - ...предлагаю восемь с половиной.
   - Отстаю на две тридцать вторые!
   - Вам же кто-то нарочно, на хрен, мозги пудрит! Неужели не понятно?
   - Заказ беру и даю шесть пунктов дополнительно.
   - Сбивай цену на пятилетний!
   - Продаю за пять.
   - За десять не согласны?
   - Думаешь, они и дальше будут подниматься?
   - Сбывают двадцатилетний, как полоумные. Кретины, ни о чем другом слышать
не хотят.
   - ...Сто миллионов сроком до девяностого...
   - ...минуя биржу...
   - Господи Иисусе! Да что же это такое?
   - Не верю, к долбаной матери!
   - К долбаной матери! - орут выпускники Йейля, Гарварда и Стэнфорда.  -  К
долбаной матери, хрен им в рыло!
   Как эти питомцы славнейших университетов, как  эти  потомки  Джефферсона,
Эмерсона, Торо, Вильяма Джеймса, Фредерика Джексона Тернера, Вильяма  Лайона
Фелпса, Сзмюэля Флэгга Бимиса  и  других  трехименных  титанов  американской
мысли, - как эти наследники света и правды  все хлынули на Уолл-стрит  продавать
ценные  бумаги  в  "Пирс-и-Пирсе"!  Какие  разговоры  теперь  ведутся  среди
университетских студентов! Говорят, что, если через пять лет  службы  ты  не
зашибаешь 250000 в год, значит, ты  либо  тупица,  либо  лежебока.  Всеобщее
мнение. А к тридцати годам -  500000,  и  притом  эта  цифра  слегка  отдает
посредственностью. К сорока - получи свой миллион,  а  иначе  ты  -  трус  и
недотепа...  "Загребай  сейчас!"  -  этот  девиз  сжигает  сердца,   подобно
миокардит!. Уолл-стритовские мальчики, совсем еще юные, с гладкими лицами  и
несклерозированными артериями,  еще  способные  краснеть,  как  маков  цвет,
покупают трехмиллионные квартиры на Пятой и  Парк  авеню.  (А  чего  ждать?)
Покупают тридцатикомнатные виллы в Саутгемптоне с участками в четыре акра  -
палаццо, возведенные в 20-х годах, от которых в 50-е владельцы, не  вынесшие
финансового бремени, не чаяли как избавиться; мало того что покупают, но еще
и перестраивают и расширяют флигели для слуг. (А что?  У  нас  есть  слуги.)
Здесь в дни рождения детей устраивают праздники -  прокладывают  по  широким
зеленым лужайкам рельсы и пускают карнавальные поезда со специально  нанятой
карнавальной поездной бригадой (процветающий бизнес).
   А откуда берутся эти новые колоссальные деньги? Шерман слышал рассуждения
Джина Лопвитца на эту тему.  У  него  выходило,  что  благодарить  тут  надо
Линдона  Джонсона.  Чтобы  финансировать  Вьетнамскую   войну,   федеральное
правительство украдкой предприняло  миллиардную  эмиссию.  Никто,  даже  сам
Джонсон, не успел спохватиться,  а  уже  во  всем  мире  началась  инфляция.
Сообразили, только когда в один прекрасный день в начале  70-х  арабы  вдруг
взвинтили цены на нефть. Тут же полезли вверх цены на все: золото,  серебро,
медь,  валюту,  банковские  сертификаты,  акции  --  даже  облигации,  рынок
облигаций десятилетиями оставался  больным  великаном  Уолл-стрит.  В  таких
фирмах,  как  "Братья  Саломон",  "Морган  Стэнли",   "Голдман   Сакс"   или
"Пирс-и-Пирс", объем операций с ценными бумагами всегда вдвойне  превосходил
биржевые. Но подвижки в ценах  были  грошовые  и,  как  правило,  в  сторону
понижения. Как говорил Лопвитц, "облигации идут  вниз  со  времен  битвы  за
Мидуэй". Битва за Мидуэй, Шерман  посмотрел  в  энциклопедии,  была  еще  во
вторую мировую войну. Поначалу в отделе ценных бумаг "Пирс-и-Пирса" работало
всего двадцать душ,  двадцать  неприметных  клерков,  которых  все  называли
"цепные бедняги". В этот отдел  направлялись  самые  малообещающие  служащие
фирмы - от греха подальше.
   Шерману было неприятно признаться самому себе, что так  обстояло  дело  и
тогда, когда он поступил в "Пирс-и-Пирс". Ну, теперь-то о "ценных беднягах",
во всяком случае, речи  нет...  Какое  там!  Рынок  ценных  бумаг  пришел  в
заметное движение, и опытные операторы вроде него, Шермана, стали нарасхват.
Вдруг, в одночасье, во всех инвестиционных фирмах Уолл-стрит бывшие  "ценные
бедняги" начали загребать такие деньги, что даже завели привычку  собираться
после работы в баре "У Генри" на Ганновер-сквер, чтобы поведать друг другу о
своих подвигах, а заодно и укрепиться в вере, что все это - не слепая удача,
а достижение их коллективного ума. Операции с  ценными  бумагами  составляли
теперь четыре пятых всей деятельности  "Пирс-и-Пирса",  молодые  карьеристы,
птенцы Йейля, Гарварда и Стэнфорда, из кожи вон лезли, чтобы попасть в  этот
отдел, и это их голоса сейчас гремели  в  операционном  зале,  отдаваясь  от
стен, одетых, по воле Юджина Лопнитца, дорогими  резными  панелями  красного
дерева.
   Властители  Вселенной!  Слитный  гул  голосов  наполнял  сердце   Шермана
надеждой, уверенностью, чувством причастности и  сознанием  своей  заведомой
правоты. Даже...  ну  да,  праведности.  А  вот  Джуди  этого  не  понимает.
Совершенно не понимает. Он давно уже  заметил,  как  она  скучливо  смотрит,
когда он пытается ей рассказывать о своей работе. Он же нажимает  на  рычаг,
который приводит в движение весь мир! А ее единственно интересует, почему он
не поспевает по вечерам домой к ужину. Ну а даже когда поспевает - о чем она
с ним разговаривает? Об оформлении интерьеров,  которым  она  занимается;  о
том, как она пристроила фотографии их квартиры в "Архитектурное  обозрение",
хотя, если признаться по честности, для настоящего  финансиста  это  -  одна
неловкость и больше ничего. Признательна ли ему  Джуди  за  те  сотни  тысяч
долларов, которые позволяют ей заниматься ее дизайном, и  приглашать  гостей
на обеды, и что там она  еще  устраивает?  Нисколько.  Считает,  что  это  в
порядке вещей... Ну, и так далее.
   За каких-нибудь полторы  минуты  Шерман,  воодушевленный  мощным  рабочим
гулом, сумел с успехом распалить в себе праведный  гнев  против  той,  из-за
которой чувствовал себя виноватым.
   Он поднял телефонную трубку, готовый с головой погрузиться в  работу  над
"Жискаром", самым успешным начинанием в  его  молодой  трудовой  жизни,  как
вдруг краешком глаза заметил нечто немыслимое. Его праведный взор углядел на
фоне извивающихся теней рук и торсов - преступление. Аргуэльо читал газету!
   Фердинанд  Аргуэльсо   аргентинец   лет   двадцати   пяти,   работает   в
"Пирс-и-Пирсе" младшим оператором по  размещению  ценных  бумаг.  Сейчас  он
сидит, непринужденно откинувшись на спинку стула, и читает  газету.  Шерману
даже видно со своего места, что это "Бюллетень скачек"! Парень и  сам  живая
карикатура на  южноамериканского  жуира.  Стройный,  красивое  лицо,  черные
волнистые  волосы  лоснятся.  А  через  спину  крестом  -  красные  муаровые
подтяжки. Это надо же! Муаровые подтяжки! Отдел операций с ценными  бумагами
"Пирс-и-Пирса",  он   вроде   боевой   эскадрильи.   Может   быть,   молодой
латиноамериканец этого и не понимает, но для Шермана тут все  ясно.  У  него
нет официального звания специалиста номер один. Но морально он занимает пост
довольно высокий, на нем лежит ответственность. Либо ты способен делать дело
и готов посвятить ему себя на все сто процентов - либо тебе  тут  не  место.
Восемьдесят служащих отдела получают  гарантированный  минимум  жалованья  -
120000 в год, это своего рода страхующая сетка. Такая сумма здесь  считается
смехотворно маленькой. Остальную часть их доходов составляют комиссионные  и
доля участия в прибылях. 65% дохода, получаемого отделом, забирает фирма. Но
35% делятся между восьмьюдесятью сотрудниками. Все за одного и один за всех,
тебе же лучше. Естественно поэтому, что праздность не  допускается.  Никаких
бездельников, лоботрясов, тунеядцев! Утром явился - и прямо к себе за  стол,
к своему телефону и компьютеру. Здесь не начинают рабочий день с болтовни за
чашечкой кофе, с просмотра  "Уолл-стрит  джорнэл"  или  финансового  раздела
"Нью-Йорк таймс". А "Бюллетеня скачек" и подавно.  Хватай  сразу  телефонную
трубку и начинай делать деньги! Если выходишь из здания,  пусть  даже  идешь
куда-то поесть в обеденный перерыв, ты должен  сообщить  помощнику,  которые
здесь, по сути, являются секретарями, где именно ты будешь, и оставить номер
телефона, чтобы с тобой могли  немедленно  связаться,  если  вдруг  поступит
новая партия ценных бумаг (и надо их срочно продать). Коль  скоро  ты  едешь
обедать в городе, лучше пусть эта поездка будет тоже в интересах  дела,  для
обсуждения за столом каких-нибудь вопросов, интересующих фирму. А  нет,  так
сиди тут, при телефоне, и тебе  принесут  ланч  из  кулинарии,  как  и  всем
остальным членам эскадрильи.
   Шерман подошел к Аргуэльо и встал прямо перед ним.
   - Что ты делаешь, Ферди?
   Когда Аргуэльо поднял голову, Шерман сразу понял, что он отлично знает, о
чем его спрашивают, и сознает свою не правоту. Но  в  чем  эти  аргентинские
аристократы превосходят всех, так это в наглости, Аргуэльо посмотрел на него
как ни в чем не бывало и ответил разве что чуть громче, чем следовало:
   - Читаю "Бюллетень скачек".
   - Зачем?
   - Зачем? Да вот сегодня бегут  четыре  наши  лошади.  В  "Лафайете".  Это
ипподром на окраине Чикаго.
   И снова сунул нос в газету.
   Тут все дело было в слове "наши". "Наши" означало, что  ты  находишься  в
высочайшем присутствии отпрыска дома Аргуэльо, которому принадлежат пампасы.
И мало того, эта гнида еще носит красные муаровые подтяжки,
   - Слушай... лошадник, - проговорил Шерман. - Изволь убрать газету.
   ТОТ С ВЫЗОВОМ:
   - Что ты сказал?
   - Что слышал. Я сказал, убери, к хреновой матери, газету!
   Это должно было прозвучать спокойно и твердо, но из души выплеснулось все
зло - и на Джуди, и на Полларда Браунинга, и на  швейцара,  и  на  хулигана,
который мог напасть на него за темным углом.
   Аргентинец онемел.
   - Если я еще раз увижу тебя здесь с "Бюллетенем  скачек",  то  и  дуй  на
окраину  Чикаго  зашибать  монету!  Сиди  себе  под  трибуной   и   заполняй
"перфекты". Здесь "Пирс-и-Пирс", а не тотализатор.
   Аргуэльо побагровел от ярости. Остолбенел. И только устремил  на  Шермана
пламенный ненавидящий взор. Шерман, исполненный праведного гнева, повернулся
и отошел, но успел, к своему удовлетворению, заметить, как  молодой  человек
медленно складывает газету.
   Праведный гнев! Шерман ликовал. На них смотрели. И прекрасно!  Праздность
-  грех  не  против  самого  себя  и  Господа  Бога,  а  против  Маммоны   и
"Пирс-и-Пирса". Раз некому, кроме него, поставить на место этого мулатистого
молодчика... Но он тут же раскаялся, что обозвал его мулатистым  молодчиком,
пусть даже и мысленно. Он считал себя представителем  новой  эры,  человеком
новой  породы,  исповедующим   уолл-стритовское   равноправие,   Властителем
Вселенной,  который  уважает  только  одно:  хорошую   работу.   Уолл-стрит,
"Пирс-и-Пирс"  не   означают   уже   больше   обязательно   добропорядочного
протестантского  происхождения.   Среди   банкиров,   занимающихся   ценными
бумагами, сколько угодно евреев. Сам  Лопвитц  -  еврей.  И  сколько  угодно
ирландцев, греков, славян. Что в числе восьмидесяти служащих отдела  нет  ни
одного негра и ни одной женщины, Шермана нисколько  не  смущало.  Какое  это
имеет значение? Как правильно говорит Лопвитц, Отдел реализации ценных бумаг
в "Пирс-и-Пирсе" - не место для символических жестов.
   - Привет, Шерман.
   Шерман  проходил  мимо  стола,  за  которым  работает  Роли  Торп.   Роли
совершенно лыс, только сзади - жиденькая бахрома волос, и однако же выглядит
довольно моложаво. Всегда носит  рубашки  с  воротничками  на  пуговицах.  И
воротнички лежат как влитые, не коробятся.
   - Что там у вас было? - спросил Роли.
   - Представляешь? - ответил Шерман. - Сидел, гад, над "Бюллетенем  скачек"
и ставки изучал.
   Почему-то захотелось немного сгустить краски. Роли рассмеялся.
   - Что ты хочешь? Молодой парень. Осточертели небось электронные бублики.
   - Какие еще бублики?
   Роли поднял телефонную трубку и показал на микрофон.
   - Видал? Чем не бублик?
   Действительно, похоже на бублик с несколькими маленькими  дырками  вместо
одной большой.
   - Это мне сегодня в голову пришло, - сказал Роли. - Я весь день  напролет
разговариваю с электронными бубликами. Сейчас  только  кончил  переговоры  с
одним парнем из Дрексела. Продал ему полтора миллиона облигаций Джошуа  Три.
- На Уолл-стрит говорят не  "облигации  на  полтора  миллиона  долларов",  а
"полтора миллиона облигаций". - Это какая-то вшивая контора в Аризоне. Парня
зовут Эрл. Я даже фамилии не знаю. За последние два года я  заключил  с  ним
добрых две дюжины сделок, не меньше, на пятьдесят,  а  то  и  на  шестьдесят
миллионов облигаций, но я даже не знаю его фамилии и никогда его в глаза  не
видел и не увижу. Так, просто электронный бублик.
   Шерман ничего забавного в этом не нашел.  Просто  попытка  поставить  под
сомнение его  победу  над  нерадивым  аргентинцем.  Циничное  отрицание  его
моральной правоты. Роли, конечно, веселый малый,  но  после  развода  сильно
переменился. Возможно, что и  он  тоже  теперь  уже  не  такой  ценный  член
эскадрильи.
   - М-да, - промычал Шерман и вполрта улыбнулся старому другу. - Ну, пойду.
Надо и мне позвонить одному бублику.
   У себя за  столом  Шерман  сразу  же  погрузился  в  работу.  Внимательно
пригляделся к рядам зеленых значков, бегущих по дисплею.  Поднял  телефонную
трубку.  Французский  золотой  заем...  Очень  своеобразная,  многообещающая
ситуация. Наткнулся он на нее случайно, один приятель походя упомянул как-то
вечером "У Генри".
   Еще в блаженном 1973 году, в преддверии резкого скачка  цен,  французское
правительство  выпустило  заем,  получивший  название  "Жискар"   по   имени
французского президента Жискар д'Эстена, на  номинальную  сумму  в  шесть  с
половиной миллиардов долларов. У "Жискара" была одна интересная особенность:
он имел золотое обеспечение.  Так  что  когда  цены  на  золото  падали  или
поднимались, вместе с ними колебались и цены облигаций "Жискара". С тех  пор
цены на  золото  и  на  французский  франк  неоднократно  проделывали  такие
головокружительные скачки,  что  американские  инвесторы  давно  утратили  к
"Жискару" всякий  интерес.  Но  в  последние  годы  цены  на  золото  твердо
держались в  районе  400  долларов,  и  при  ближайшем  рассмотрении  Шерман
обнаружил,   что   американский   покупатель   облигаций   "Жискара"   может
рассчитывать на процент прибыли, в два или три раза более  высокий,  чем  по
любым государственным займам США, да плюс  еще  30%  по  истечении  заемного
срока. Просто Спящая  Красавица!  Единственная  опасность  -  это  возможное
падение франка. Но против него Шерман застраховался, приготовившись в случае
нужды выбросить на рынок франки без покрытия.
   Вот только сложновато все это выглядит, на поверхностный взгляд. Понять и
оценить ситуацию могут только крупные и опытные инвесторы. Крупные и опытные
и полностью доверяющие ему, Шерману. Какой-нибудь брокер-новичок  без  имени
никого не соблазнит вложить миллионы в заем "Жискар". Для этого  надо  иметь
репутацию. Надо быть одаренным человеком! - гением! - Властителем Вселенной!
- как Шерман Мак-Кой, первый специалист по размещению ценных бумаг  в  фирме
"Пирс-и-Пирс". Он убедил Джина Лопвитца  выделить  600  миллионов  из  денег
фирмы на покупку  "Жискара".  И  осторожно,  исподволь,  пользуясь  услугами
подставных брокеров, чтобы не  почувствовали  могучую  руку  "Пирс-и-Пирса",
скупил облигации у всевозможных европейских  держателей  займа.  Теперь  для
Властителя Вселенной настал главный экзамен.  На  такие  никому  не  ведомые
бумаги  в  биржевом  мире  найдется  всего  дай  бог  дюжина   потенциальных
покупателей. С пятью из них Шерман уже завел переговоры. Это  два  кредитных
банка "Трейдерс траст компани" (в обиходе - "Трейдерс  т.")  и  "Метроленд";
два финансовых учреждения; и один из его  самых  надежных  частных  клиентов
Оскар  Сьюдер  из  Кливленда,  который  дал  понять,  что  готов  купить  10
миллионов. Но, конечно, самым крупным покупщиком должен стать "Трейдерс т.",
там выразили намерение приобрести  половину  всего  пакета,  300  миллионов.
Сделка  принесет  "Пирс-и-Пирсу"  законный  1%  комиссионных,  то   есть   6
миллионов, за  идею  и  за  риск  своим  капиталом.  Доля  Шермана,  включая
комиссию, премии, участие в прибыли и оплату услуг  по  перепродаже,  должна
составить примерно 1 миллион 750 тысяч. Эти деньги он намерен употребить  на
погашение своего личного кошмарного долга в 1 миллион 800 тысяч,  взятых  на
покупку квартиры.
   Поэтому сейчас первым на очереди - звонок Бернару Леви, французу, который
занимается этой сделкой со стороны "Трейдерс  т.",  -  спокойный,  дружеский
звонок самого "производительного" специалиста  по  размещению  ценных  бумаг
(Властителя Вселенной), чтобы напомнить, что хотя накануне вечером и сегодня
с утра произошло падение золота и франка (на европейских биржах), это ровным
счетом ничего не означает, все в полном порядке и  беспокоиться  не  о  чем.
Правда,  Шерман  действительно  видел  Бернара  Леви  всего  один  раз,   на
презентации, а с тех пор они поддерживали связь исключительно по телефону...
но электронный бублик? Цинизм - это заносчивость труса.  Главный  недостаток
Роли Торпа. Роли исчерпал все свои возможности, без цинизма. Но если человек
по