заявить". Голос он  в  первую
секунду не узнал. Потом понял; это же его голос! А голос продолжал:  "Просто
не верится, что я... что мы попали в такое положение".
   Затем женский голос: "Поздно теперь, Шерман. - Шууман. - Дело прошлое".
   Та сцена - страх, напряжение, вся атмосфера - вновь ожила, разлившись  по
нервной системе Шермана... Как они сидели  в  ее  "конспиративной  квартире"
вечером того дня, когда в "Сити лайт" появилась первая статья о Генри Лэмбе:
"МАТЬ ОТЛИЧНИКА УЧЕБЫ: СОВЕРШЕН НАЕЗД И  БЕГСТВО  С  МЕСТА  ПРОИСШЕСТВИЯ,  А
ПОЛИЦИЯ БЕЗДЕЙСТВУЕТ"...  Заголовок  разложенной  на  дубовом  столе  газеты
словно стоял у него перед глазами...
   Его голос:"...просто рассказать, что было на самом деле".
   Ее голос: "Конечно... Нас остановили два пацана, пытались ограбить, но ты
бросил в одного шину, а я села за руль и рванула, как... рокер какой-нибудь,
вот только не заметила, что сбила человека".
   "Но ведь так оно и было, Мария".
   "Было, да кто поверит?"
   Шерман глянул на Киллиана. Киллиан  смотрел  с  напряженной  полуулыбкой.
Поднял руку, дескать,  подождите  говорить,  послушайте  дальше.  Куигли  не
спускал глаз с магического аппарата. Изо всех сил сжимал губы, которые  сами
собой расплывались в широкую ухмылку.
   Вскоре пришел великан: "Вы здесь проживаете?"
   Голос Шермана: "Вам же сказано, у нас нет времени".
   Тон ужасно высокомерный и раздраженный. Вновь Шерман пережил унижение той
минуты, ужасное чувство, что сейчас ему придется вступить  в  некий  мужской
поединок, весьма вероятно, даже схватиться врукопашную, и выйти  победителем
он заведомо не сможет.
   "Вы не проживаете, она не проживает. Что же вы тут делаете?"
   Раздраженный  сноб:  "Это  вас  не  касается!  А  теперь  будьте   добры,
убирайтесь!"
   "Вы тут лицо постороннее. Так? Дело серьезное".
   Затем голос Марии... перебранка... страшный треск, стул разваливается,  и
великан падает на пол... его позорное бегство... заливистый хохот Марии...
   Наконец ее голос "Жермена платит всего  триста  тридцать  один  доллар  в
месяц,  а  с  меня  берет  семьсот  пятьдесят.   Этот   дом   с   пониженной
квартплатой... Они бы рады ее схватить за руку и выставить отсюда".
   Вскоре голоса  стихли...  и  Шерман  вспомнил,  заново  прочувствовал  те
судорожные объятия в постели...
   Когда лента кончилась, Шерман сказал:
   - Боже мой, это поразительно. Откуда это у вас?
   Глядя на Шермана, Киллиан показал пальцем на Куигли. Шерман повернулся  к
Куигли. А тот как раз этого момента и ждал.
   - Как только вы сказали мне, где  она  говорила  вам  про  эти  фокусы  с
квартплатой, я понял. С ходу понял. Они же психи. И не один  Хиллиг  Уинтер.
Запись там включается с  голоса.  Ну,  я  сразу  и  кинулся.  У  этого  типа
микрофоны спрятаны в каждой квартире в коробках переговорного устройства.  А
магнитофон внизу, в подвале, в запертом шкафу.
   Шерман недоуменно смотрел на непривычно сияющее лицо Куигли.
   - Но зачем ему вся эта морока?
   - Чтобы выкидывать съемщиков! - радостно пояснил Куигли. - В таких  домах
с  пониженной  квартплатой  половина  народу  живет   нелегально.   Половина
подснимает, вот как ваша  приятельница.  Но  доказать  это  в  суде  -  поди
попробуй. И вот этот маньяк записывает  все  разговоры  в  доме  на  пленку.
Запись включается, как только раздается голос.  Поверьте  мне,  не  один  он
такой.
   - Но... это ведь незаконно?
   - Незаконно! - с огромным удовольствием повторил Куигли. - Это  настолько
незаконно, что даже не смешно! Это настолько, блядь, незаконно, что, если бы
он вот прямо сейчас вошел в дверь, я бы ему сказал: "Привет, я  забрал  твою
хренову пленку. Что скажешь?" А он ответил бы: "Не понимаю, о чем речь" -  и
тихо-мирно удалился бы. Я  ж  говорю  вам:  они  совершенно  шизанутые,  эти
маньяки.
   - И вы пошли и забрали ее? Как же вы туда пробрались-то вообще?
   Невероятно довольный собой, Куигли пожал плечами:
   - Тоже мне большое дело.
   Шерман взглянул, на Киллиана.
   - Господи... так может быть... если это на пленке, то может быть... Сразу
после того, как это случилось, мы с Марией приехали на эту  квартиру  и  все
обсудили в деталях. Если это на пленке - вот было бы... грандиозно!
   - Этого нет, - сказал Куигли.  -  Я  прослушал  километры  пленки.  Таких
давних разговоров там нет. Наверное, он время от  времени  записывает  новые
поверх старых, чтобы не тратиться на новую пленку.
   Воспрянув духом, Шерман сказал Киллиану:
   - Что ж, может быть, и этого достаточно!
   - Между прочим, - присовокупил Куигли, - вы не единственный визитер, кого
она у себя там принимает.
   Киллиан прервал его:
   - Ладно, ладно, это в данный момент представляет разве  что  исторический
интерес. Тут, Шерман, дело обстоит вот как. Мне не хотелось бы вселять в вас
чересчур радужные надежды. У нас две серьезные  проблемы.  Во-первых,  Мария
напрямую не говорит, что парня сбила она, а не вы.  Она  лишь  косвенно  это
подтверждает. Половину  ее  высказываний  можно  трактовать  так,  что  она,
похоже, подтверждает то, что говорите вы. Ничего, это тоже  хорошее  оружие.
За глаза  хватит,  чтобы  посеять  у  присяжных  сомнения.  Она  определенно
подтверждает вашу версию о том, что имела место попытка ограбления. Но  есть
и другая проблема, и, честно говоря, я понятия не имею, как ее решить.  Дело
в том, что эту пленку нельзя использовать как вещественное доказательство.
   - Да? Но почему же?
   - Как сказал Эд, это совершенно незаконная пленка. Шизанутый  Уинтер  мог
сесть за  нее  в  тюрьму.  О  том,  чтобы  использовать  тайно  и  незаконно
произведенную запись разговора как доказательство в суде, не  может  быть  и
речи.
   - Но тогда зачем вы посылали  к  ней  с  магнитофоном  меня?  Тоже  тайно
произведенная запись. Как же вы ее-то собирались использовать?
   - Она тайная, но законная. У вас есть право записывать  ваши  собственные
разговоры, хоть тайно, хоть явно. Но если это чей-то чужой  разговор,  такую
запись закон запрещает. Если бы этот псих Уинтер записывал свои  собственные
разговоры, тогда пожалуйста.
   Шерман уставился на Киллиана с открытым ртом: все его  едва  народившиеся
надежды рухнули.
   - Но это несправедливо! Это же...  доказательство  крайней  важности!  Не
могут же они из-за какой-то формальности не принять во внимание такое важное
свидетельство!
   - Да? Так вот знайте могут. И именно  так  они  и  сделают.  А  нам  надо
подумать о том, как бы с помощью этой пленки выудить у кого-нибудь  законные
показания. Ну, к примеру, найти способ заставить эту вашу приятельницу Марию
во всем сознаться. Ценные мысли имеются?
   На секунду Шерман задумался. Потом вздохнул и уставился  в  пространство.
Абсурд какой-то.
   - Да вы ее и прослушать эту чертову дребедень не заставите.
   Киллиан поглядел на Куигли. Куигли покачал головой. Все трое умолкли.
   - Погодите-ка, - произнес Шерман, - Дайте взглянуть на пленку.
   - Взглянуть? - переспросил Киллиан.
   - Ну да. Дайте ее мне.
   - Вынуть из магнитофона?
   - Да. - Шерман протянул руку.
   Куигли  перемотал  кассету  и  осторожно,  словно  это  тончайшей  работы
стеклянная статуэтка, вынул из аппарата. Подал Шерману.
   Шерман взял ее обеими руками и принялся разглядывать.
   - Будь я проклят, - наконец проговорил он, подняв взгляд на  Киллиана.  -
Она моя.
   - Что значит ваша?
   - Моя кассета. Я ее записывал.
   Киллиан оторопело посмотрел на него, как бы пытаясь понять шутку.
   - Что значит - вы ее записывали?
   - А то, что в тот вечер я сам зарядил себя аппаратурой  -  из-за  статьи,
которая  только  что  вышла  в  "Сити  лайт".  Я  подумал,  нужно  запастись
подтверждением того, как все было в действительности. То, что мы прослушали,
- это пленка, которую я записал в тот вечер. Моя пленка.
   У Киллиана отвисла челюсть.
   - То есть как это?
   - А так. Я сам записал эту кассету. Кто скажет, что это не гак? Кассета у
меня. Верно? Вот она. Я пожелал  иметь  точную  запись  своего  собственного
разговора. Скажите мне, советник, такую пленку закон  допускает  в  качестве
вещественного доказательства?
   Киллиан поглядел на Куигли.
   - Господи, бога душу мать! - Потом поглядел на Шермана. -  Давайте  тогда
поставим точки над i, мистер Мак-Кой. Вы говорите мне, что  сами  зарядились
аппаратурой и записали на эту пленку ваш разговор с миссис Раскин?
   - Именно. Закон это позволяет?
   Киллиан поглядел на Куигли, улыбнулся и снова перевел взгляд на Шермана.
   - Разумеется, мистер Мак-Кой, разумеется. Но вы должны кое-что  объяснить
мне. Каким, собственно, образом вы  делали  эту  запись?  Какой  аппаратурой
пользовались? Куда ее прилаживали? Раз вы  хотите,  чтобы  суд  признал  это
доказательством, будьте готовы отчитаться во  всех  своих  действиях  -  что
называется, от и до.
   - А я бы предпочел, чтобы мистер Куигли угадал, как я это сделал. Похоже,
он весьма осведомлен в этой области. Хотелось бы  послушать,  как  он  будет
угадывать.
   Куигли бросил взгляд на Киллиана.
   - Давай, Эд, - распорядился Киллиан, - угадывай.
   - Ну, - начал Куигли, - сперва я на  вашем  месте  приобрел  бы  диктофон
"Награ-2600", у которого запуск с голоса, потом бы я... - и он в  мельчайших
подробностях описал,  как  он  этим  чудесным  аппаратиком  себя  зарядит  и
добьется наилучшего качества записи.
   Когда он закончил, Шерман сказал:
   - Мистер Куигли, вы и впрямь большой специалист в этой области. И знаете,
почему я говорю это? Потому что именно так я и действовал. В  точности,  шаг
за шагом. - Поглядел на Киллиана, - Ну вот. Что скажете?
   - Что скажу? - медленно повторил Киллиан. -  Скажу,  что  вы  меня  прямо
огорошили. Даже не думал, что вы на такое способны.
   - Я тоже не думал, - махнул рукой Шерман. - Но в последние несколько дней
я начал прозревать. Я уже не Шерман Мак-Кой. А кто-то совсем иной, у кого  и
имени-то человеческого нет. Я стал другим в тот день, когда меня арестовали.
В тот день я почувствовал... почувствовал, что в корне что-то изменилось, но
сперва не понял что. Сперва я думал, что я  все  тот  же  Шерман  Мак-Кой  -
Шерман Мак-Кой, который просто-напросто переживает  очень  черную  полосу  в
своей жизни. Но за последние дни я наконец уяснил: я -  другой  человек.  Во
мне нет ничего ни от Уолл-стрит, ни от Парк  авеню,  ни  от  Йейля,  Святого
Павла и Бакли, ни даже от Льва "Даннинг-Спонджета".
   - Какого такого льва? - удивился Киллиан.
   - Я так всегда мысленно называл отца. Правитель, аристократ. Он, может, и
в самом деле таков, но я-то к нему больше отношения не имею. Я  не  тот,  за
кого выходила замуж моя жена, не тот отец, которого знает дочь. Я совершенно
другой человек. Человек, существующий здесь, на дне, если вас не обидит, что
я это так именую. Я вовсе  не  исключительный  клиент  для  фирмы  "Дершкин,
Беллавита,  Фишбейн  и  Шлоссель".  А  самый  обычный,  рядовой.  У  каждого
животного своя среда обитания, и вот моя как раз здесь. Либо Рид-стрит, либо
Сто шестьдесят первая, где  вольеры;  внушая  себе,  что  я  выше  этого,  я
попросту себя обманывал, но теперь я смотрю на все открытыми глазами.
   - Да ну, что это вы, - заговорил Киллиан. - Не так еще все и плохо.
   - Нет, именно так, - не согласился Шерман. - Но клянусь, мне теперь стало
легче. Понимаете, это как с собакой, когда из домашней  собаченции,  которую
ласкали и баловали всю жизнь, делают злого сторожевого пса.
   - Слыхал об этом, - проронил Киллиан.
   - А я даже видел, - сказал Куигли. - Видел, когда служил в полиции.
   - Ну, стало быть, принцип вам ясен, - сказал Шерман.  -  Характер  собаке
меняют не лакомствами и не таблетками. Ее  привязывают,  ее  бьют,  дразнят,
издеваются и снова бьют, пока она при первом же звуке не начнет  кидаться  с
оскаленными клыками, готовая разорвать глотку любому.
   - Верно, - подтвердил Куигли.
   - Но и в такой ситуации собаки оказываются умнее, чем люди,  -  продолжал
Шерман. - Пес раньше усваивает, что он больше не любимец семьи, не красавчик
на грандиозной собачьей выставке. Пес схватывает все на лету. Он  чувствует,
когда пришло время стать зверем и броситься в бой.

31
В солнечное сплетение

   На этот раз день был погожий - чудесный тихий июньский денек. Воздух  был
так светел, что казался чистым и освежающим - даже здесь, в Бронксе.  Короче
- прекрасный день; для Шермана же он был ужасен. Он воспринял это как личную
обиду. Какое бессердечие! Как могли Природа,  Судьба,  Бог  сотворить  такое
благостное обрамление для его несчастья! Бессердечие со всех сторон. У  него
даже кишки спазматически сжались от страха.
   Шерман сидел в "бьюике"  сзади,  рядом  с  Киллианом.  Спереди  сидел  Эд
Куигли, рядом с шофером, у которого была темная кожа, густые  прямые  черные
волосы и тонкие, изысканные, почти красивые черты лица. Азиат  какой-нибудь?
Они съехали по пандусу со  скоростной  трассы  сразу  за  стадионом  "Янки",
проехали  рекламный  щит  с  надписью   "Команда   "ЯНКИ"   против   команды
"КАНЗАС-СИТИ". Начало в  19.00".  Какое  бессердечие!  Десятки  тысяч  людей
соберутся здесь сегодня, что бы с ним ни произошло, - будут  два  часа  пить
пиво и смотреть, как летает и скачет белый мяч, а  он  будет  там,  во  тьме
невообразимой. И начнется. Глупцы! Что они  знают  о  жизни!  Десятки  тысяч
соберутся на стадионе "Янки" смотреть игру, игрушечную войну, тогда  как  он
будет на войне настоящей. И начнется... безудержное физическое насилие...
   "Бьюик" уже взбирается по длинному склону холма к Сто  шестьдесят  первой
улице. Ехать осталось всего ничего.
   - Сегодня нам в другое здание, - сказал Киллиан. - Вон в  то,  на  холме,
справа.
   Шерман  увидел  огромное  белокаменное  строение.  Оно  смотрелось  очень
внушительно в конце подъема Большой Магистрали, освещенное  летним  солнцем;
солидное и тяжеловесное до жути. Шерман заметил, как шофер поискал  взглядом
его глаза в зеркальце заднего обзора, их взгляды  неприятно  сцепились  -  и
разбежались. Куигли, сидевший рядом с шофером, был  в  пиджаке  и  галстуке,
которые явно его стесняли. Твидовый пиджак  цвета  протухающего  мяса  навис
хомутом над рябой шеей детектива. Больше всего  Куигли  напоминал  хулигана,
которого так и подмывает скинуть пиджак, галстук и пустить в  ход  кулаки  -
насажать всем подряд синяков, а не то всласть поизмываться над ошалевшим  от
страха слабаком, который не способен достойно принять вызов.
   Когда машина въехала на холм, Шерману открылась толпа, запрудившая  улицу
перед входом в белокаменное здание. Проезжающие машины едва протискивались.
   - Что там такое? - спросил он.
   - Похоже, демонстрация, - ответил Куигли.
   - Де-мон-стрра-сиа? Ха-ха-ха, - сказал шофер.  У  него  оказался  певучий
акцент и манера нервозно посмеиваться. - В честь чего? Ха-ха-ха-ха.
   - В честь нас, - сказал Куигли мертвым голосом.
   Шофер глянул на Куигли.
   - В честь ва-а-с? Ха-ха-ха-ха.
   - Знаешь, что за джентльмен сидит у тебя в машине?  Про  мистера  Мак-Коя
слышал? - Куигли мотнул головой в направлении заднего сиденья.
   В зеркальце появились глаза шофера, взгляды опять сцепились.
   - Ха-ха-ха-ха, - отозвался шофер и умолк.
   - Ты не волнуйся, - сказал Куигли. - В эпицентре беспорядков  безопаснее,
чем на периферии. Это известный факт.
   Шофер снова глянул на Куигли и произнес свое "ха-ха-ха-ха".  После  этого
он притих, очевидно прикидывая,  кого  больше  бояться  -  демонстрантов,  к
которым приближалась  машина,  или  преступника,  сидящего  сзади,  всего  в
нескольких дюймах от его пока еще  не  свернутой  шеи.  Он  опять  поймал  в
зеркальце взгляд Шермана, ухнул в разверстую  полость  и  выскочил  прочь  с
вытаращенными от ужаса глазами.
   - Ничего не будет, - сказал Шерману Киллиан.  -  Там  посты  полиции.  Не
дадут им разгуляться. Кстати, каждый раз одна и та же компашка: Бэкон и  его
люди. Вы что, думаете, в Бронксе кому-нибудь до вас есть  дело?  Не  льстите
себе. Это все одна и та же компашка выкидывает одни и те же  номера.  Чистой
воды шоу. Вы только не открывайте рта и не смотрите по сторонам. На сей  раз
у нас для них сюрприз.
   Свернув на Уолтон авеню,  автомобиль  нырнул  в  толпу.  Толпа  смыкалась
вокруг всего цоколя огромного здания на вершине холма.  До  Шермана  донесся
голос, усиленный громкоговорителем. Послушная этому голосу, толпа  поднимала
скандеж. Человек, орущий в  микрофон,  похоже,  стоял  на  крыльце,  ступени
которого выходили на Сто шестьдесят первую улицу. Над морем голов там и  сям
торчали камеры съемочных групп.
   - Мне ка-а-к - остановить? Ха-ха-ха-ха.
   - Езжай, езжай, - сказал Куигли. - Я скажу, когда остановиться.
   - Ха-ха-ха-ха.
   Киллиан - Шерману:
   - Войдем через боковой. - Затем водителю:
   - А сейчас направо.
   - Ну и нарооодищу! Ха-ха-ха-ха.
   - Во-во, здесь направо,  -  распоряжался  Куигли,  -  а  насчет  этих  не
беспокойся.
   - Пригнитесь, - сказал Шерману Киллиан. - Шнурок поправьте  или  там  еще
что-нибудь.
   Машина поехала вдоль нижней стороны огромного  белокаменного  здания.  Но
Шерман сидел прямо, не сгибаясь. Ничто теперь не имело  значения.  Когда  же
начнется? Взгляду предстали сине-оранжевые фургоны  с  решетками  на  окнах.
Толпа на тротуаре не умещалась, выплескивалась на мостовую.  Все  лица  были
повернуты  в  сторону  входа  со  Сто  шестьдесят  первой  улицы.  Голос  из
громкоговорителя горячил  толпу,  стоящие  на  ступеньках  крыльца  начинали
скандеж.
   - Чуть влево, - скомандовал Киллиан. - Вот сюда.  Вон  ту  красную  фишку
видите? Вот тут.
   Автомобиль свернул под девяносто градусов к  поребрику  у  стены  здания.
Человек в форме, напоминающей полицейскую,  поднял  с  середины  парковочной
площадки коническую пластиковую фишку. Куигли прижал левой рукой к  лобовому
стеклу какую-то карточку - видимо, чтобы ее заметил полицейский. На тротуаре
стояли еще четверо или пятеро полицейских.  На  них  были  белые  рубашки  с
короткими рукавами, на бедре у каждого по огромному револьверу.
   - Когда я открою дверцу, - инструктировал Киллиан,  -  становитесь  между
мной и Эдом - и вперед.
   Они вылезли. Куигли  был  от  Шермана  справа,  Киллиан  слева.  Люди  на
тротуаре  глазели  на  них,  но  никто,  похоже,  не  знал,  кто  они.  Трое
полицейских в белых рубашках отделили толпу от Шермана, Куигли  и  Киллиана.
Киллиан ухватил Шермана за локоть и повел  к  двери,  Куигли  тащил  тяжелый
чемоданчик. Полицейский в белой рубашке встал в  дверях,  потом  отступил  в
сторону, пропуская  их  в  вестибюль,  освещенный  тусклыми  флюоресцентными
лампами. Справа была дверь в какое-то, вероятно служебное, помещение. Взгляд
Шермана различал черные и серые силуэты людей, сидящих на скамьях.
   - Спасибо им, демонстрацию на том крыльце устроили, - сказал Киллиан. Его
голос был резким и напряженным. Двое сержантов проводили  их  к  лифту,  еще
один распахнул дверцу.
   Вошли в лифт, сержант шагнул за ними следом.  Он  нажал  кнопку  девятого
этажа, поехали вверх.
   - Спасибо, Брюси, - сказал сержанту Киллиан.
   - Не за что. А вот Берни можете поблагодарить.
   Киллиан глянул на Шермана, дескать, что я говорил?
   На девятом этаже у дверей комнаты, помеченной табличкой "Секция № 60",  в
коридоре толпились и шумели люди. Выстроившись  в  цепь,  судебные  приставы
теснили их в сторону.
   - Эй!.. Вон он!
   Шерман смотрел прямо перед собой. Когда  же  начнется?  Вдруг  перед  ним
возник человек - белый, высокий блондин  с  глубокими  залысинами  по  обеим
сторонам лба. На нем был темно-синий блейзер и  галстук  в  тон,  рубашка  с
полосатым передом и белым жестким воротничком. Тот самый  репортер,  Фэллоу.
Последний раз Шерман видел его у Центрального  распределителя...  перед  тем
как войти туда...
   - Мистер Мак-Кой! - Тот самый голос.
   Находясь между Киллианом с  одной  стороны,  Куигли  с  другой  и  позади
сержанта Брюси, прокладываю