пожалуйста. Когда
все это было? Мне нужны даты!
     - В шестьдесят седьмом. Папа уже собирался на пенсию - правда, папа?
     Старик не отозвался.
     - Хорошо, в шестьдесят седьмом. В каком месяце? Поточнее, пожалуйста!
     Он едва  не сказал:  "Поточнее,  женщина".  Конни  уже всерьез начинало
беспокоить  его поведение. Но когда она еще раз попыталась  удержать его, он
не обратил на нее ни малейшего внимания.
     - В апреле, - сказала Дорис, подумав немного.  - Это было вскоре  после
папиного дня рождения. Именно поэтому он привез тысячу фунтов для церкви. Он
знал, что папа не возьмет денег для себя,  потому  что папа  не одобряет то,
как Дрейк зарабатывает их.
     - Отлично. Хорошо. Замечательно. В апреле. Значит, к апрелю  шестьдесят
седьмого  Нельсон уже  умер. А  что рассказал  Дрейк об обстоятельствах  его
смерти? Какие подробности? Вы что-нибудь помните?
     - Он  ничего не рассказывал. Никаких подробностей. Я вам говорила. Папа
спросил,  и  он просто ответил: "Мертв", как будто Нельсон собака. Вот вам и
братская  любовь. Папе  было так неловко, что он  даже не  знал,  куда глаза
девать. Отец был потрясен, это был удар в самое сердце - и тут же  Дрейк,  с
безразличным видом, как будто его это совсем не трогает:  "У меня нет брата.
Нельсон мертв".  А папа  ведь еще продолжал  молиться за Нельсона  - правда,
папа?
     На этот раз старик ответил. В сумерках его голос звучал гораздо громче.
     - Я всегда молился  за Нельсона, я и сейчас по-прежнему молюсь за него,
- сказал он просто. - Когда он был жив, я молился о том, чтобы так или иначе
он  выполнил  свое Божественное предназначение  в  мире.  Я  верил,  что  он
способен  свершить великие дела. Дрейк - тот  нигде не пропадет. Он  крепкий
парень Его  так просто из  седла не выбьешь. Но свет  у дверей  Миссии Жизни
Господней горел бы не напрасно, если  бы Нельсон Ко сумел помочь  в создании
справедливого общества  в  Китае.  Пусть Нельсон называл бы его коммунизмом.
Неважно, как  называть. Но в  течение  трех  долгих лет  мы с  твоей матерью
отдавали  ему нашу христианскую любовь,  и я не потерплю, чтобы кто-нибудь -
ты,  Дорис,  или  кто-то  еще - говорил,  что  свет Божественной любви может
погаснуть навсегда. Его не могут  погасить ни политическая борьба, ни меч. -
Он глубоко  вздохнул. - А теперь, когда он мертв, я молюсь о его душе, точно
так же, как  я  молюсь о  душе  твоей  матери,  -  закончил он,  и почему-то
казалось, что его последние слова  прозвучали  не столь убежденно. -  И если
это наивные глупости - пусть так.
     Конни  уже  совсем  поднялась уходить.  Она  знала,  что  важно вовремя
остановиться; она  хорошо  чувствовала  обстановку,  и  ее  пугал ди  Салис,
который  шел  напролом,  не  зная  удержу. Но  тот взял  след и,  учуя  его,
остановиться не мог.
     - Значит, он умер не своей смертью, да? Вы сказали: политическая борьба
и  меч.   Какая  политическая  борьба?  Это   Дрейк  вам  так  сказал?  Ведь
по-настоящему убивали относительно редко, вы же знаете, Я  уверен, вы что-то
скрываете от нас!
     Ди Салис тоже поднялся, но встал не напротив мистера  Хибберта, а рядом
с  ним  и теперь отрывисто бросал вопросы вниз, на седую голову старика, как
будто участвуя в имитационной игре "допрос" в Саррате.
     - Вы были так б е з  м е р н о любезны... -  рассыпалась тем временем в
благодарностях перед Дорис  Конни. -  Мы узнали все, что  нам  было нужно, и
даже  больше.  Я  уверена,  что  вопрос  о  возведении  в  рыцарское  звание
завершится благополучно, - сказала  она со значением, явно адресуя эти слова
в первую очередь ди Салису. - А теперь нам надо идти, и еще раз о г ро м н о
е спасибо вам обоим.
     Но на  этот  раз  ее  намерение  осталось  невыполненным  из-за  самого
старика.
     - А  еще  через  год он потерял и второго  своего  Нельсона -  Господи,
помоги  ему  и  утешь,  -  своего малыша, -  пробормотал  он. - Увы,  Дрейку
предстоит одинокая старость. Это  было  его последнее  письмо  - да,  Дорис?
"Помолитесь за моего малыша Нельсона, мистер Хибберт" - так он написал. И мы
молились  за  него.  Он  хотел,  чтобы  я  прилетел  в  Гонконг  и  совершил
погребальный обряд. Но  я не  мог этого сделать  -  сам не знаю  почему.  По
правде сказать, я никогда не любил очень пышные похороны.
     Тут  ди Салис буквально  набросился на старика, словно  хищная птица на
жертву, при  этом его  лицо выражало неподдельное ликование  - на него  было
страшно смотреть. Он наклонился прямо над  Хиббертом,  в возбуждении схватил
край шали, в которую тот кутался, и зажал его в кулаке.
     - А г а / В  о т -  в о  т / А он  когда-нибудь  просил вас молиться за
Нельсона-старшего? Отвечайте мне.
     - Нет, - просто ответил старик. - Нет, не просил.
     - А почему нет? Если, конечно, он на самом деле  не  был жив!  В  Китае
есть много способов умереть,  вы ведь согласитесь со мной? И  не  все из них
означают  физическую смерть!  Может  быть,  точнее было бы употребить другое
слово - опозорен?
     Его пронзительный голос,  как злой  дух, носился по комнате, освещенной
газом.
     - Пусть  они  уйдут, Дорис, - спокойно сказал старик, глядя на море.  -
Посмотри, как там шофер, дорогая. Не замерз ли. Зря  мы  не отнесли ему чаю,
но теперь уж все равно.
     Они  прощались в  прихожей.  Старик остался сидеть  в  кресле,  и Дорис
закрыла дверь в  комнату. Иногда шестое чувство Конни срабатывало с пугающей
точностью.
     -  Имя  Лиза  вам  что-нибудь говорит, мисс Хибберт?  -  спросила  она,
застегивая пряжку на своем необъятных размеров пальто из искусственной кожи.
- У нас есть сведения, что в жизни мистера Ко есть некая Л и з а.
     Лицо Дорис, на котором не было никакой косметики, сердито нахмурилось.
     -  Так звали  маму,  -  сказала она. -  Она была  немкой,  лютеранского
вероисповедания. Так этот подлец украл и это?
     Когда они оказались в  машине, сидевший за рулем Тоби Эстерхейзи помчал
их,  вместе  с  их  потрясающими новостями,  домой, к Джорджу.  По  пути они
поругались из-за того, что  ди Салис так несдержанно вел себя.  Особенно был
шокирован Тоби, а  Конни всерьез опасалась, что старик может написать Ко. Но
вскоре осознание важности того, что они узнали,  возобладало над опасениями,
и  к вратам своего тайного города они  прибыли уже с  чувством триумфаторов,
одержавших важную победу.
     Когда они благополучно оказались  в стенах Цирка, наступил звездный час
ди  Салиса. Вызвав  к себе  "семейство" экспертов по  желтой  опасности,  он
разослал их  с  заданиями  по  добыче  самой  разной информации  - и  машина
закрутилась; под предлогами, придуманными  для  сокрытия истинных целей, они
разъехались  по всему Лондону, а некоторые отправились и в Кембридж. В  душе
ди Салис был замкнутым и  нелюдимым человеком. Никто  не знал  его  - кроме,
может быть,  Конни,  и если Конни не любила его, тогда его не любил никто. В
общении  с  людьми  он всегда  выступал  чужеродным  элементом, и  частенько
казался  несуразным.  Но  никто   и  никогда  не  сомневался  в  его  умении
сконцентрировать волю, когда идет серьезная охота, и настигнуть добычу.
     Ди Салис  подробнейшим  образом  изучил архивные материалы  Шанхайского
университета  связи, по-китайски  - Чао  Танг, который  после второй мировой
войны   славился   преданностью   студентов   коммунистическим   идеалам   и
воинственной  готовностью  защищать  их,   и  сосредоточил  свои  усилия  на
факультете судостроения,  на  котором в программу обучения входили и вопросы
управления отраслью, и судостроение  как таковое.  Он составил списки членов
партии факультета до и после сорок  девятого года и  внимательно  изучил  те
немногие сведения о выпускниках, которым поручили руководить подразделениями
крупных  предприятий,  -  для  занятия  такого  поста  требовалось  обладать
техническими знаниями.  В особенности он уделил  внимание  верфи  Киянгнан -
огромному предприятию,  где  не  раз  проводились  "чистки"  гоминьдановских
элементов.  Составив  списки, насчитывающие несколько  тысяч  имен, он завел
досье на всех продолживших образование в Ленинградском университете, а потом
снова  вернувшихся  на ту же верфь с  повышением. Учеба  на судостроительном
факультете  в  Ленинграде  продолжалась  три  года. По  подсчетам ди Салиса,
Нельсон должен был заниматься там с пятьдесят третьего по пятьдесят  шестой,
а потом его должны  были направить в отдел морского судостроения Шанхайского
муниципалитета,  что прямо означало возвращение на верфь Княнгнан. Исходя из
того, что у Нельсона могло быть  китайское имя,  по-прежнему неизвестно, и к
тому же он мог взять себе новую фамилию - что было вполне вероятно, ди Салис
предупредил  всех помощников, что биография Нельсона,  возможно, делится  на
две части - и каждой соответствует отдельное имя. Они должны были смотреть в
оба, чтобы не проглядеть признаков двух половинок одной жизни.
     Всеми  правдами и  неправдами  ди Салис заполучил списки зачисленных на
соответствующие  факультеты  в Шанхайском и  Ленинградском  университетах  и
списки  выпускников и сопоставил  их. Эксперты,  занимающиеся Китаем, -  это
особое  братство, которому  нет  аналогов,  и  общность их  интересов важнее
правил протокола и сильнее национальных различий. У ди  Салиса были связи не
только  в  Кембридже и во всех архивах мира в отделах Востока, но и  в Риме,
Токио  и  Мюнхене. Он разослал письма повсюду, замаскировав  свою  настоящую
цель  среди  множества  других  вопросов.  Даже   Кузены,   как   выяснилось
впоследствии, не  вполне сознавая, что  делают, открыли  для него  некоторые
свои  материалы.  Он  прибег  и  к  еще  более   хитрым  способам  получения
информации.  Он  отправил  "копателей"  к  баптистам, чтобы  они порылись  в
архивных  записях регистрации  учеников  миссионерских  школ,  в  расчете на
ничтожно малый шанс, что китайские имена Нельсона все-таки  были  записаны и
остались в архиве. Он  навел  справки  обо всех известных ему случаях смерти
руководителей среднего уровня в судостроительной промышленности.
     Но это было только одно направление его  работы. Другое  было связано с
началом, как называла ее Конни, Великой Богопротивной Культурной  Революции,
в  середине шестидесятых, и касалось имен шанхайских деятелей, которые из-за
своих  преступных  прорусских  взглядов были  официально  изгнаны  со  своих
постов, ошельмованы или  отправлены в  "Школу 7 мая" для того,  чтобы  вновь
осознать  возвышающее  человека достоинство  крестьянского труда.  Ди  Салис
также проверил списки посланных в лагеря трудового перевоспитания, но это не
принесло успеха. Он  искал в обличительных листовках хун-вэйбинов упоминания
о порочном  влиянии  баптистского воспитания  на  того  или  иного  деятеля,
впавшего  в немилость,  он  играл  в  сложные  игры  с именем  Ко. Где-то  в
подсознании жила  мысль,  что, возможно, изменив имя,  Нельсон  мог  выбрать
другой  иероглиф, однако сохранив внутреннюю связь с первоначальным. Поэтому
ди Салис  искал иероглиф, который читался бы  либо точно так же,  либо очень
похоже.  Но  когда он попытался  рассказать все это Конни, она очень  быстро
устала от длинных объяснений и не захотела выслушать до конца.
     Конни  Сейшес  вела  свои  поиски  в  совершенно  ином направлении.  Ее
внимание  сосредоточилось  на  деятельности  известных  Цирку   вербовщиков,
прошедших  подготовку у  Карлы и работавших  среди  иностранных студентов  в
Ленинградском университете  в пятидесятые годы, и еще на слухах, которые так
и не были подтверждены,  что Карла, будучи молодым агентом Коминтерна, после
войны  откомандировывался  в Шанхай  для оказания  помощи  коммунистическому
подполью в воссоздании секретной организации.
     В середине  всей  этой  бурной  деятельности  по  "раскапыванию"  новой
информации взорвалась  небольшая  бомба, доставленная с Гроувенор-сквер. Они
еще не успели переварить  информацию, полученную от  мистера Хибберта, и обе
"семьи" вели  лихорадочный  поиск, когда Питер  Гиллем принес Смайли срочное
сообщение. Смайли был, как обычно, погружен в чтение каких-то бумаг, и когда
Питер вошел, он положил папку в ящик письменного стола и закрыл его.
     -  Это от Кузенов,  -  мягко  сообщил  Гиллем.  -  Относительно  братца
Рикардо, вашего любимого пилота. Они хотели бы повидаться  с вами во Флигеле
как можно быстрее. Я должен был перезвонить им еще вчера.
     - Ч е г о они хотят?
     - Встретиться с вами. Они использовали другой глагол - "повидаться".
     - Правда? Неужели так и сказали? Господи,  что творится!  Не  иначе как
под  влиянием  немецкого  языка.  Или  так  раньше   по-английски  говорили?
"Повидаться  со мной". Да-а, скажу я вам.  -  И  Смайли  отправился в ванную
бриться.
     Вернувшись  в свой кабинет, Гиллем застал там Сэма  Коллинза,  который,
развалясь, сидел в кресле, курил одну из своих ужасных коричневых сигарет  и
улыбался той самой улыбкой, которую можно  стирать, если  она испачкается от
частого ношения.
     - Что-нибудь случилось? - вальяжно спросил Сэм.
     - Убирайся отсюда к чертовой матери, - резко ответил Гиллем.
     Гиллему совсем  не нравилось,  что Сэм слишком часто сует свой нос куда
не следует,  а в этот день у  него были  особые и весьма веские основания не
доверять  ему.  Когда сегодня  он  зашел  к  Лейкону в Секретариат  кабинета
министров, чтобы отдать на  проверку ежемесячный отчет Цирка о  расходовании
выделенных средств, он с удивлением увидел,  как из кабинета Лейкона выходит
Сэм и запросто перебрасывается шутками с ним и Солом Эндерби из Министерства
иностранных дел.


        "ВОСКРЕСЕНИЕ РИКАРДО"


     До  "краха"  обе  разведслужбы участников "особых отношений" регулярно,
раз в  месяц, проводили встречи, которым  всегда старались придать как можно
более неофициальный  характер. После них всех  обычно  приглашали "промочить
горло", как любил называть это Аллелайн, предшественник Смайли. Если встреча
проходила на территории  американцев, Аллелайна  и его команду (среди  них -
весьма популярного Билла  Хейдона) приглашали в огромный бар на крыше, более
известный в Цирке под названием "Планетарий", Угощали сухим мартини и  таким
видом на Вэст-Энд (Фешенебельная часть Лондона), который вряд ли можно  было
увидеть где-нибудь еще.  А когда  хозяевами  были англичане, то в "цирковой"
комнате для совещаний устанавливали раскладной стол и покрывали его штопаной
скатертью.  Американских  гостей  п р  и  г л а ш а  л и  посетить последний
бастион шпионского ведомства,  неподалеку  от района  фешенебельных клубов в
Лондоне  - и,  между  прочим,  место  рождения  английской  разведывательной
службы. Подавали на  этих "приемах" южноафриканское шерри, чье происхождение
умело скрывалось, поскольку  шерри подавали в хрустальных  графинах, считая,
что гости не заметят разницы. Обычно на этих  неофициальных встречах не было
заранее согласованной  повестки дня.  По традиции на них  не делали записей.
Старые друзья в  этом  не  нуждаются,  а  кроме того,  скрытые  микрофоны, в
отличие от участников, всегда остаются трезвыми и справляются с этой задачей
гораздо лучше.
     После   "краха"   эти   милые  встречи  на  некоторое  время  полностью
прекратились.  В  соответствии  с приказами,  полученными  Мартелло  из  его
штаб-квартиры  в Лэнгли, штат Вирджиния, "от английских  союзников надлежало
держаться на  расстоянии" -  английская разведка оказалась  в одном списке с
разведслужбами  Югославии и Ливана, -  и  некоторое  время коллеги,  образно
говоря,  завидев  друг  друга,  переходили  на  другую  сторону улицы  и  не
поднимали  глаз.  Они напоминали  супружескую пару в разгар  бракоразводного
процесса. Но когда наступило то серое зимнее утро и Смайли с Гиллемом быстро
собрались и через некоторое время уже звонили у дверей  флигеля юридического
советника на Гроувенор-сквер, явственно чувствовалось некоторое потепление в
отношениях - оно ощущалось даже в суровых лицах морских пехотинцев у  входа,
впустивших их.
     Двери,  между  прочим,  были  двойные,  с  решетками  с   позолоченными
украшениями в виде перьев поверх черных металлических створок. Суммы, равной
стоимости этих  дверей, Цирку  было  бы достаточно, чтобы просуществовать по
крайней мере несколько дней.  Когда они вошли внутрь, возникло ощущение, как
будто они приехали из маленькой деревушки в столицу.
     У  Мартелло был очень большой  кабинет.  Так  как  окон  не было,  было
совершенно  невозможно определить время дня или ночи.  Над пустым письменным
столом,  закрывая  дальнюю  стену,  был укреплен  американский  флаг,  будто
развернутый ветром. В центре  комнаты, вокруг стола красного дерева,  стояло
несколько  самолетных  кресел,  в одном  из  них сидел сам Мартелло. Он  был
крупным мужчиной плотного телосложения, с бодрым выражением лица - выпускник
Йельского  университета. На нем был  костюм для загородных  прогулок, всегда
казавшийся немного неуместным - не подходящим ни для одного времени года. По
обе стороны от него молча сидели двое мужчин с выражением полной искренности
на нездорово-бледных лицах.
     -  Джордж, я очень  ценю, что  ты  смог так быстро  прийти,  - сердечно
приветствовал его Мартелло, выходя из-за стола навстречу. Голос звучал тепло
и  доверительно. - Ты можешь  не  сомневаться: я, конечно  же,  знаю, как ты
занят.  Я  знаю. Сол!  -  Он повернулся к двум незнакомцам по другую сторону
стола; до сих пор на них никто  не обратил внимания: один -  молодой, с виду
помощник  Мартелло,  только, может  быть,  менее лощеный; другой  -  намного
старше,  коренастый  и полный,  со  шрамом  на  лице  и  стрижкой  "ежик"  -
наверняка,  ветеран  чего-нибудь.  -  Сол, -  повторил  Мартелло,  - я  хочу
познакомить  тебя с легендой  нашей  профессии,  мистером  Джорджем  Смайли.
Джордж,  это  Сол Экланд, занимающий  ответственный  пост  в  нашем  славном
Управлении  по  борьбе  с  наркотиками,  - правильно  я  говорю,  Сол?  Сол,
познакомься с Питером Гиллемом.
     Старший протянул руку, Смайли с Гиллемом по очереди пожали ее. Ощущение
было такое, как будто они прикоснулись к сухой коре.
     - Отлично,  -  воскликнул  Мартелло, глядя  на сцену  с удовлетворением
свахи,  провернувшей  хорошее  дельце.  - Джордж, ты, надеюсь,  помнишь  Эда
Ристоу, тоже из  Управления?  Он  наносил  вам  визит  вежливости  несколько
месяцев  назад. Так вот,  Сол  принял дела у  Ристоу.  Сейчас он  занимается
Юго-Восточной Азией. А этот молодой человек, Сай, работает вместе с ним.
     "У американцев потрясающая память на имена: с ними никто не сравнится",
- подумал Гиллем.
     Сай  был моложе  тех  двоих,  что  сидели отдельно. У него  были баки и
золотые  часы,  он был  похож  на  мормонского миссионера:  благочестивый  и
доброжелательный, но готовый защищаться. Он улыбнулся заученной улыбкой, как
будто это было частью его роли, Гиллем улыбнулся ему в ответ.
     - А что с Ристоу? - спросил Смайли, пока они усаживались
     - Коронарная недостаточность,  - ответил  ветеран  Сол голосом таким же
сухим и шершавым, как и его ладонь. Его волосы были похожи на жесткую шерсть
и  лежали едва заметными волнами. Когда  он чесал голову  -  а делал  это он
часто,  - казалось, что слышно, как проволочно-жесткие  пряди трутся  друг о
друга.
     - Мне очень жаль, - сказал Смайли.
     - Это  может перейти в хроническое состояние, - сказал Сол, не глядя на
него, и затянулся сигаретой.
     В этот  момент  Гиллему впервые  пришло в голову, что  в воздухе витает
что-то весьма важное. Он уловил намек на то,  что между представителями двух
американских организаций  существует нешуточная напряженность. У американцев
неожиданные смещения  с  постов,  как знал Гиллем из  опыта  общения с ними,
очень  редко бывают  вызваны такой банальной  причиной, как болезнь. Он даже
пошел  дальше и спросил себя,  какую же  оплошность совершил  предшественник
Сола Эндерби.
     -  Управление