га Фон сидел на откидном кресле в проходе
туристского  класса, едва не  касаясь  щекой  могучей челюсти  охранника  из
службы безопасности авиакомпании; в продолжение почти всего полета тот мирно
дремал, а Фен сердито дулся. К  счастью, можно было не опасаться, что с ними
летят  Мартелло и его "молчуны", потому  что Смайли решительно  заявил,  что
такого не должно произойти ни при каких обстоятельствах. К тому же  Мартелло
улетел  в  Лэнгли за инструкциями,  а  потом должен  был отправиться дальше,
через Гонолулу, в Токио, чтобы к их прибытию  успеть в  Гонконг  и на всякий
случай быть под рукой. Их отлет имел  невольное ироничное примечание: Смайли
оставил  для Джерри  длинную  рукописную записку.  Ее  должны  были передать
Уэстерби по  прибытии  в  Цирк,  а заодно поздравить с успешным  выполнением
задания. Написанный под копирку второй экземпляр до сих пор хранится в досье
Джерри.  Никто  и   не   подумал   его  убрать.   Смайли  хвалил  Джерри  за
"непоколебимую  преданность", писал, что эта операция "достойно увенчала его
более чем  тридцатилетнюю  службу". Ссылаясь  на  письмо,  которого,  скорее
всего, никогда и не было, он передал  ему привет от Энн, "которая  вместе со
мной  желает  вам  в не меньшей степени прославиться  в качестве романиста".
Завершил он довольно  неуклюжими  реверансами, подчеркнув, что  "наша служба
сводит  нас  с  такими  замечательными  коллегами  -  в  этом   одно  из  ее
преимуществ. Должен сказать вам, что все мы почитаем за честь работать рядом
с вами".


     Кое-кто до сих пор задается вопросом, почему до их отлета никто в Цирке
не потревожился  и  не спросил,  где  же столько времени пропадал Джерри.  В
конце  концов, он  задержался на  несколько  дней. При  этом недоброжелатели
опять  пытаются  взвалить  вину  на  Смайли,  но  не   могут  найти  никаких
доказательств того,  что в Цирке  что-то упустили. Чтобы  передать сообщение
Джерри, посланное  с  авиабазы на северо-востоке  Таиланда,  - последнюю его
весточку, -  Кузены  освободили  прямую линию  между  Бангкоком и лондонским
Флигелем. Но линию освободили только для одного этого сообщения и для одного
ответа  на  него,  продолжение не  предусматривалось. Соответственно, жалоба
американцев на то, что Джерри  исчез, была передана сначала по военной линии
связи в  Бангкок, оттуда -  гонконгским Кузенам  через их собственную  сеть,
потому что Гонконгу было дано право собирать  у себя все материалы по  "делу
Дельфина",  и  только  после  этого донесение  переслали в  Лондон,  снабдив
пометкой  "Текущий материал".  Там оно долго  путешествовало  по  лоткам для
бумаг  из  палисандровой фанеры, и  никому не приходило  в  голову, что этот
листок  может  иметь какую-то ценность.  Следует  добавить, что флегматичный
майор  Мастерс  не придал  никакого  значения  тому,  что  какой-то бродячий
англичанин, как он выразился,  не явился вовремя. "Объяснения ищите сами", -
так заканчивалось его послание. Сейчас майор Мастерс живет в городке Норман,
штат Оклахома, и содержит небольшую авторемонтную мастерскую.
     "Домоправители" тоже  не увидели  здесь никаких  причин для паники - по
крайней мере, так они утверждают.  Джерри было велено по прибытии  в Бангкок
сесть в самолет,  любой самолет, по его  собственному выбору, расплатиться с
помощью кредитной карточки авиакомпании и прилететь в Лондон. Не указывалась
ни конкретная дата, ни конкретная  авиакомпания. Пусть все идет само по себе
- такова была конечная цель. Скорее всего, он где-нибудь  остановился, чтобы
отдохнуть. Так поступают многие  оперативные  агенты по пути домой, а Джерри
стоял  на  особом  учете  за  свою сексуальную необузданность. Так  что  они
продолжили  привычно просматривать  все полетные  листы  и на всякий  случай
забронировали в Саррате двухнедельный курс отдыха и  восстановления, а потом
занялись  куда  более  неотложными  делами  -  нужно  было организовать  для
участников   "дела  Дельфина"   надежное   убежище.   Выбор   остановили  на
очаровательной мельнице, тихой  и  заброшенной,  хоть и  располагалась она в
довольно  оживленном  пригородном  поселке  Мерсфилд  в  Сассексе  -  всегда
удавалось  найти  подходящий  предлог, чтобы поехать  туда. Там должны  были
поселиться  ди  Салис  со  значительной  частью  своего  китайского  архива,
небольшая  группа  дешифровщиков и  переводчиков, не говоря  уже о техниках,
прислуге и  враче,  говорившем  по-китайски.  Тотчас  же от  местных жителей
посыпались  громкие  жалобы  в полицию  о том, что  округу наводнили японцы.
Местная газета поместила  статью, в которой утверждалось,  что  на  гастроли
приехал  танцевальный  ансамбль.   Эту   "утечку  информации"  организовали,
разумеется, "домоправители".


     Джерри нечего было забирать в отеле, да и самого  отеля не было, но тем
не менее  он счел, что  на сборы у него есть час, а может быть, и два. Он не
сомневался,  что американцы прослушивают телефоны по  всему городу, и  знал,
что, если Лондон  попросит, майор  Мастерс запросто сумеет объявить  на весь
мир, что Джерри - дезертир из американской армии и путешествует  с фальшивым
паспортом. Поэтому, едва такси  выехало за ворота, Джерри  велел отвезти его
на южную окраину  города; подождал немного, сел в другое  такси и отправился
на север.  Над рисовыми полями  стелилась  туманная дымка,  насквозь  бежало
прямое шоссе, и конца не было видно.
     По радио звенели  размеренные голоса  тайских  дикторш,  словно  кто-то
рассказывал  бесконечный детский  стишок. Проехали  мимо  американской  базы
средств электронного  слежения,  огороженной кольцевым решетчатым  забором с
полкилометра в  диаметре;  база, прозванная в  округе  "слоновьей  клеткой",
казалась плывущей в тумане. По периметру стояли высокие шесты, а в середине,
среди паутины проволочных струн, пылал, словно предчувствие грядущей  войны,
единственный фонарь, зловещий,  как адское  пламя. Джерри  слышал,  что  там
работает тысяча двести студентов-языковедов, но ни разу не видел ни души.
     Нужно было  время, чтобы отдохнуть. Завершив  дело,  он  позволил  себе
отдать  целую неделю на расслабление  Вряд ли  Джерри успел бы  собраться  с
силами быстрее, потому что в душе он был солдатом и привык в знак несогласия
просто  убираться подальше с глаз. В н  а ч а  л  е  б ы л о д е л о,  любил
говорить  ему  Смайли,  цитируя какого-то  немецкого  поэта,  когда на  него
нападало  настроение  сыграть  роль  неудавшегося  священника.  Эта  простая
максима стала  для  Джерри краеугольным камнем  его несложной философии. Что
человек думает - никого не касается. Важно, что он делает.
     Он  добрался до Меконга ранним вечером, нашел подходящую деревню и пару
дней лениво  бродил по берегу реки, волоча  за собой  сумку  и  пиная носком
кожаного ботинка пустые банки из-под кока-колы. На другом берегу, за горами,
похожими  на коричневые  муравейники, пролегала тропа Хо  Ши  Мина.  С этого
самого  места  Джерри  когда-то  смотрел,   как  километрах  в  пяти  отсюда
Центральный Лаос бомбили "Б-52".  Он  вспомнил,  как сотрясалась  под ногами
земля,  как то пустело,  то  полыхало  огнем  небо, и  вдруг  понял,  нутром
почувствовал, каково находиться там, в самом пекле.
     Той же  ночью Джерри Уэстерби, выражаясь его собственным жизнерадостным
языком, "пошел  вразнос"; именно  этого  и ожидали от него  "домоправители",
хотя,  возможно, и  не  в  таких  масштабах.  В  баре  на берегу  реки,  где
музыкальный  автомат наигрывал забытые мелодии,  он  пил шотландский  виски,
попадавший на "черный рынок" из армейского магазина, и ночь за ночью доводил
себя  до  беспамятства.  По  неосвещенной  лестнице  он  провожал  наверх  в
обшарпанную спальню одну хохочущую девицу за другой, пока наконец не засыпал
там  крепким сном. На заре он  резко, словно от  толчка, пробуждался с ясной
головой  и под крик петухов, плеск  лодок  на  реке  заставлял себя  подолгу
думать о своем друге и наставнике  Джордже Смайли. Эти мысли были для Джерри
проявлением силы воли и даже покорности. Он просто хотел повторить положения
символа веры, а символом веры для него всегда был старина Джордж.
     В Саррате всегда очень трезво и с пониманием относились к побудительным
мотивам людей, вступающих на путь оперативного  агента, и  терпеть  не могли
фанатиков  с  горящими  глазами, которые  скалили  зубы  и  рычали "ненавижу
коммунизм". Если человек кричит об этом на каждом  углу,  он,  скорее всего,
давно спелся  с  коммунистами. Кого  они  действительно любили  -  и  Джерри
обладал этими чертами, он, собственно говоря, таким и был,  - так это парня,
который  не тратит времени на пустые слова, а просто любит свое дело и знает
- хотя упаси его Бог не в меру об этом разглагольствовать, - что правы мы, и
только мы. "Мы" было  понятием  расплывчатым, но  для  Джерри  оно  означало
"Джордж", и больше никто.
     Старина Джордж. Классный парень. С добрым утром.
     Он видел  Джорджа таким,  каким  он  ему больше  всего нравился, таким,
каким  впервые увидел  его  в  Саррате  вскоре после  войны. Джерри был  еще
младшим  армейским офицером  и  скучал донельзя: срок  его службы подходил к
концу, на  горизонте  маячил  Оскфорд.  Курс предназначался  для  лондонских
внештатных  сотрудников,  тех, кто нахватался отрывочных  сведений  о всякой
всячине и, не поступив на официальную службу в Цирк, завербовался в качестве
вспомогательного резерва Джерри  уже один раз подавал заявление о  приеме на
службу с полной рабочей неделей, но  отдел кадров Цирка  сказал "нет", и это
отнюдь не улучшило его настроения. Поэтому, когда Смайли, в тяжелом пальто и
очках,  вразвалку вошел в отапливаемую  керосином аудиторию, Джерри мысленно
зевнул  и  приготовился  провести  еще пятьдесят  минут в смертельной скуке,
изучая,  где лучше  устроить  шпионский тайник для связи с  резидентом  и  в
качестве практики отправиться на экскурсию на природу, в Рикменсуорт, искать
на кладбищах  деревья с дуплами. Все  нахохотались от души,  когда ассистент
пытался пригнуть пюпитр  на  кафедре  пониже,  чтобы Джордж смог из-за  него
выглянуть.  В конце концов  он, немного  смущаясь, встал сбоку и заявил, что
его сегодняшняя лекция  будет  посвящена вопросам поддержки курьерской связи
на вражеской территории. До Джерри  постепенно доходило, что он не читает по
учебнику, а рассказывает то, что познал на основе  личного  опыта;  что этот
маленький, похожий на  сову педант  с робким голосом  и неуверенными жестами
провинившегося  школьника отпахал  три года  в неком немецком  городке,  где
держал в руках все  нити  солидной  агентурной сети, постоянно  ожидая,  что
внезапный стук тяжелого сапога в дверь или удар рукояткой пистолета  по лицу
ознакомят его со всеми прелестями фашистского допроса.
     Когда  лекция  закончилась,  Смайли захотел  поговорить  с  Джерри. Они
встретились за  столиком в  углу опустевшего бара, под оленьими  рогами,  на
которых висела мишень для метания дротиков в цель.
     - Очень жаль,  что до сих  пор мы не смогли использовать  вас, - сказал
он. - У нас  создалось  впечатление,  что  вам предварительно  следовало  бы
побольше поработать  н а  с в е ж  е м в о з д  у х е. -  Таким образом, они
давали понять,  чтодля  настоящей  работы он  еще  не созрел. Слишком поздно
Джерри вспомнил,  что Смайли был  в составе отборочной  комиссии, завалившей
его,  и  не  произнес  там ни слова. - Возможно, если вы  получите степень и
сделаете небольшую карьеру в какой-либо другой области,  и они изменят  свое
мнение. Не теряйте с нами связи, хорошо?
     После  этого старина Джордж почему-то  всегда оказывался поблизости. Он
ничему не  удивлялся, никогда  не терял  терпения; спокойно,  но  твердо  он
перекраивал жизнь  Джерри так, что в конце концов  тот  душой  и  телом стал
принадлежать  Цирку.  Империя  его  отца  развалилась  -  Джордж ждал  его с
распростертыми объятиями.  Его семейная  жизнь  пошла прахом -  Джордж  ночи
напролет сидел рядом с ним и гладил по голове
     -  Я  всегда  был благодарен  этой службе  за  то,  что  она  дала  мне
возможность  платить по счетам,  - говорил Смайли. - Уверен,  это  чувствует
каждый. Я думаю, нам не нужно стыдиться того, что за это мы всю жизнь кладем
на алтарь. Наверно, я кажусь тебе старомодным?
     - Ты говоришь, что нужно делать, я выполняю приказ, - ответил Джерри. -
Ты говоришь, куда бить, я наношу удар.
     Время еще оставалось. Он это  знал. Поездом доехать  до Бангкока, сесть
там в самолет и отправиться домой - и в худшем случае его ждет разнос за то,
что  несколько  дней он болтался неизвестно где. Д о м о й, сказал он  себе.
Легко сказать. А  куда? Домой в Таскану, в дом на холме, который без Сиротки
наполнился тоскливой  пустотой? Домой к старушке Пат, извиняться за разбитую
чашку? Домой  к старому доброму  Стаббси,  занять ответственнейшую должность
литсотрудника, обязанного отвергать поступающие рукописи? Или домой  в Цирк:
"Мы полагаем,  лучше  всего вам  будет  в  банковском отделе".  Или  даже  -
гениальная мысль -  домой в Саррат, учить молодежь, завоевывать умы и сердца
новобранцев,  а  самому  совершать полные опасностей поездки  на  работу  из
маленького домика в Уотфорде.
     На  третье или четвертое утро он проснулся очень рано. Заря  над  рекой
только занималась, небо стало  сначала красным, потом оранжевым, а под конец
буроватым.   В  грязи,  позвякивая   колокольчиками,   плескалось  семейство
буйволов. Посреди реки три сампана  собирались  тащить  длинную,  хитроумной
формы,  донную  сеть.  Джерри  услышал  свист,  сеть  взметнулась  вверх  и,
зашелестев, как град, упала в воду. По реке пошла рябь.
     "И все-таки я  здесь  не потому, что у меня нет  будущего", - сказал он
себе, - а потому, что у меня нет настоящего. Дом -  это  место, куда человек
идет после того, как сбежит изо всех домов, - подумал он, - значит, я должен
идти к Лиззи. Вопрос спорный. Отложим на потом. А сейчас пора завтракать".
     Сидя на тиковом  балконе и уплетая яичницу  с рисом, Джерри  вспоминал,
как Джордж впервые сообщил ему новость о Хейдоне. Стоял дождливый день,  они
сидели в баре "Эль Вино" на  Флит-стрит.  Джерри никогда не умел  ненавидеть
кого-нибудь слишком долго,  и после  того,  как  прошло  первое  потрясение,
сказать было больше нечего. "Что ж, нет смысла ударяться в запой и рыдать на
плече,  правда,  дружище? Нельзя же  оставлять  корабль на съедение  крысам.
Солдат  должен  оставаться  в  строю,   тут   ничего  не  попишешь".  Смайли
согласился.  Да, ничего не  попишешь,  солдат  должен оставаться  в  строю и
благодарить судьбу за то, что она дала возможность платить по счетам. Джерри
находил  даже странное утешение  в том, что Билл был одним из их команды. Он
никогда  всерьез  не  сомневался,  что  его  страна  находится  в  состоянии
необратимого  упадка, как  и  в том,  что во  всех неприятностях виноват его
собственный класс.
     "Мы с  о т в о р и  л  и Билла, - утверждал  Уэстерби, -  так что будет
справедливо,  если мы и примем  на себя  главный  удар его предательства. То
есть  заплатим по счетам.  Расплатимся".  Именно  об этом  и говорил старина
Джордж.
     Он  опять  бродил  у  реки, дышал теплым  воздухом свободы  и заставлял
камушки прыгать по воде.
     Лиззи,  думал  он.  Лиззи Уэрдингтон,  норовистая лошадка из пригорода.
Лучшая  ученица  и  боксерская  груша  Рикардо.   Старшая  сестра,  источник
жизненных  сил и  недосягаемая  любовница Чарли Маршалла.  Птичка  в  клетке
Дрейка Ко. Для меня - партнерша за ужином на целых четыре часа.
     А для Сэма Коллинза  -  еще раз спрашиваю,  кем она была для него?  Для
мистера Меллона, "скользкого британского  торговца", как  его называл Чарли,
восемнадцать месяцев назад она была курьером по  доставке героина в Гонконг.
Но и это не все. Где-то на  полпути Сэм чуть-чуть приподнял перед ней завесу
и  намекнул,  что она работает для  королевы  и  для страны. Лиззи тотчас же
поделилась этой  радостной новостью с кружком своих восхищенных друзей.  Сэм
пришел в ярость и отшвырнул ее, как горячий кирпич.  Итак, Сэм сделал из нее
козла отпущения. Дрессировал  на  роль  подсадной утки,  Эта мысль доставила
Джерри немало  удовольствия,  потому  что Сэм имел репутацию  шпиона высшего
класса,  а Лиззи Уэрдингтон могла бы  блистать  в Саррате  как  классический
пример женщины, которую ни за что на свете не следует вербовать.
     Куда менее забавен вопрос о том, кем она является для Сэма с е й ч а с.
Почему  он крадется за ней  по пятам, как убийца, подкарауливающий жертву, и
улыбается  своей  мрачной  застывшей  улыбкой? Этот  вопрос  очень  тревожил
Джерри. Грубо говоря, он  был  им просто одержим.  Ему  совсем  не  хотелось
видеть,  как  Лиззи  неожиданно  исчезнет  еще раз. Если она  и переместится
куда-то из постели  Ко,  так только в  постель  Джерри.  С некоторых  пор  -
собственно говоря,  с того  дня, как  он впервые увидел ее, - он  то  и дело
ловил  себя на мысли о том, как полезен был бы для Лиззи бодрящий тасканский
воздух. И так как он не знал, как и почему  Сэм Коллинз очутился в Гонконге,
не знал,  какие намерения, по большому  счету,  питают  в Цирке относительно
Дрейка Ко, он не  мог  отделаться от подозрения, что если сейчас  он уедет в
Лондон и не увезет отсюда  Лиззи на белом коне,  то она останется сидеть  на
большой-пребольшой бомбе. Эта мысль не давала ему покоя.
     Такого он допустить не мог. В другое время он бы наплевал на Лиззи с ее
бомбой,  как  в свое время  наплевал  на  множество других проблем. В другое
время,  но  не  сейчас.  На этот раз,  наконец  понял  он, музыку заказывают
Кузены,  и,  хоть  у  Джерри  и  не  было  с  ними  особых  разногласий,  их
вмешательство сильно усложняло обстановку. Так что  нельзя рассчитывать даже
на те слабые проявления гуманности, какие он замечал у Джорджа.
     Кроме  того,  Лиззи ему  нравилась.  Очень нравилась. Его чувство  было
совершенно определенным, без малейших  двусмысленностей. Он  стремился к ней
открыто  и без  прикрас. Она  была  неудачницей,  именно  такой,  какие  ему
нравились, и  он  ее  любил. Он долго  размышлял над  этим,  установил  себе
границы дозволенного, несколько дней взвешивал  все "за" и "против". Решение
его  было окончательным и бесповоротным. Он  немного побаивался,  но остался
очень доволен.
     "Джеральд  Уэстерби,  -  сказал  он   себе.  -  Ты   присутствовал  при
собственном  рождении.  Присутствовал  на  нескольких   своих  свадьбах,  на
некоторых из разводов и, несомненно, окажешься у  себя  на  похоронах. Давно
пора,  по  зрелом  размышлении,  поприсутствовать  и  на  некоторых решающих
событиях собственной жизни".
     Он сел в  автобус, проехал несколько километров  вверх по  реке, прошел
немного пешком, потом долго путешествовал на велорикшах, сидел в барах, пару
раз  переспал  с  девушками, но  думал только  о  Лиззи. Он  остановился  на
постоялом дворе, битком набитом  ребятишками,  и, проснувшись однажды утром,
обнаружил, что  двое  этих сорванцов сидят  у него  на  кровати и, удивленно
хихикая,  рассматривают,  какие  у  фаранга  длинные ноги и как  забавно они
свисают с конца кровати. Может быть, остаться здесь, подумал Джерри. Но  тут
же понял, что валяет дурака, потому что уяснил: он должен вернуться и задать
ей  один-единственный вопрос.  Он  должен его задать, даже  если в ответ она
сморозит какую-нибудь чушь. Джерри запускал  с балкона  бумажные  самолетики
для  детей; глядя,  как  они  уплывают вдаль, мальчишки  хлопали  в ладоши и
смеялись.


     Он   нашел  лодочника  и  с  наступлением   вечера,  не  утруждая  себя
иммиграционными формальностями, переправился во Вьентьян. На следующее утро,
также  без   особых  формальностей,  он   хитростью  пробрался  на  борт  не
обозначенного в расписании "ДС-8" компании "Ройал Эйр Лао" и днем поднялся в
воздух. Сжимая восхитительно теплую бутылку виски,  он весело болтал с двумя
приветливы