з подорожало. - Я
готов это сказать всем и каждому".
     Между  обитателями Уайтхолла и  обитателями тасканской деревушки иногда
на удивление много общего.



     Время   шло,  но   слухи  не  утихали.   Наоборот,  они  множились,   а
затворническая  жизнь  Смайли,  считавшаяся  проявлением  одержимости,  лишь
подкрепляла и расцвечивала их.
     Вспомнили,  что  Билл  Хейдон  был  не просто  коллегой Джорджа,  но  и
двоюродным  братом Энн. Ярость, которую Смайли испытывал к Хейдону, говорили
все, не прекратилась со смертью последнего: он  готов был  буквально плясать
на его могиле.  Так, например, Джордж сам надзирал за  тем,  как освобождали
легендарную "комнату-башню" Хейдона, с окнами
     на  Чаринг-Кросс-роуд,  как уничтожали всякое  напоминание  о  нем:  от
бесстрастных, собственноручно написанных маслом картин до последних мелочей,
оставшихся  в ящиках письменного стола. Даже письменный стол Смайли приказал
распилить и сжечь. А когда и это  было сделано,  утверждали  рассказчики, он
вызвал  рабочих  из обслуги Цирка и приказал  им разобрать перегородки. "Вот
это да", - сказал, услышав об этом, Мартиндейл.
     Или  возьмите другой пример -  уж он-то кого угодно  выбьет  из  колеи.
Фотография, висящая на  стене  унылого "тронного зала"  Смайли.  Судя по  ее
виду, она была сделана для паспорта,  но увеличена во много раз по сравнению
с оригиналом, из-за  чего стала зернистой и, как утверждали некоторые, имела
призрачно-потусторонний  вид.  Один  из   молодых  сотрудников  Министерства
финансов  заметил  ее во  время совещания,  на  котором обсуждался вопрос  о
ликвидации банковских  счетов для  финансирования операций. "Послушай-ка,  а
это не портрет  Босса?" -  спросил он  Питера, исключительно для  того чтобы
поддержать  ничего не значащий светский  разговор.  Он  спросил  просто так,
ничего особенного не имея в виду. Разве нельзя просто с п р о с и т ь ? Босс
(других его  имен пока еще никто не знал) был легендой этого  учреждения. Он
был  наставником и  советником  Смайли  на протяжении  добрых  тридцати лет.
Говорили,  что и хоронил его Смайли: ведь когда умирают те, чье имя окружает
глубочайшая тайна, обычно их  никто  не оплакивает  - все равно что тех, кто
очень богат.
     - Нет, черт  побери, это  совсем не Босс,  - раздраженно ответил верный
помощник  и  оруженосец  Гиллем  в  свойственной  ему  небрежно-высокомерной
манере. - Это Карла.
     - Кто?
     - Карла, мой дорогой, - это оперативный псевдоним одного  из резидентов
советской разведки,  который  когда-то  завербовал  Билла Хейдона,  а  потом
курировал все, что тот делал.
     "Да, это легенда совершенно иного рода, уж в этом можете быть  уверены,
- говорил Мартиндейл, весь дрожа от возбуждения. - Похоже, что мы имеем дело
с   настоящей   вендеттой.  Интересно,   как  далеко   может   зайти   такая
ребячливость?"
     Даже Лейкона эта фотография немного тревожила.
     -  Скажи  мне честно, Джордж, почему ты повесил ее здесь?  - спросил он
однажды тоном человека, не  сомневающегося в том, что имеет право  требовать
ответа.  Он  зашел  к  Смайли как-то вечером по пути с  работы. - Хотел бы я
знать, что он для тебя значит. Ты над этим не задумывался? Тебе  не кажется,
что во всем этом есть что-то жуткое и зловещее? Кто он для тебя:  победивший
противник? Мне кажется, он должен нагонять уныние и отчаяние, злорадно глядя
на тебя с высоты?
     - Видишь ли, Билл ведь  у м е  р, - ответил  Смайли в  том  лапидарном,
иногда появляющемся у него стиле, давая не сам ответ, а ключ к ответу.
     - Ты хочешь сказать, что Билл  умер, а  Карла  жив? - развил  его мысль
Лейкон. - Ты предпочитаешь иметь не мертвого, но живого врага? Ты это хочешь
сказать?
     Но со  Смайли иногда бывало, что в какой-то момент он словно переставал
слышать вопросы, обращенные  к нему, более того, говорили коллеги, возникало
ощущение, что задавать их - просто дурной тон.


     Случай,  который дал  уайтхолльским любителям посплетничать  кое о  чем
посущественнее,   касался   "хорьков"   -   так   называли  специалистов  по
подслушивающим устройствам и защите от  них. Никто и нигде не мог припомнить
более вопиющего  случая  "фаворитизма". Г о с п о  д  и Б о ж е, до какой же
наглости  доходят  иногда  эти  рыцари  плаща и кинжала! Мартиндейл, который
целый  год  ждал,  когда же наконец проверят  е  г о кабинет,  даже направил
жалобу заместителю министра.  Написал  ее  от  руки,  не доверив секретарше.
Лично заместителю  министра, чтобы никто, кроме него, не вскрыл  конверт. То
же самое сделал его "брат во Христе" в Министерстве  обороны,  и примерно то
же - Хаммер из Казначейства (Министерство финансов Великобритании).  Правда,
Хаммер либо забыл, либо  передумал отправлять записку в последний  момент. И
дело было вовсе не в том, кому и чему отдается приоритет, совсем нет. И даже
не в принципе. Речь шла  о д  е н ь г а х. О г о с у д а р с т в е н  н  ы х
деньгах. Казначейство  к тому времени  (по  настоянию Джорджа) уже  оплатило
установку  новой  проводки в  половине помещений Цирка.  Судя по  всему, его
паранойя  по поводу  подслушивания не  знала границ.  Добавьте к  этому, что
"хорьков" было меньше, чем  положено по штату, много ставок пустовало. У них
даже  случались трудовые  конфликты из-за того,  что им  приходится работать
сверхурочно, днем и ночью! Словом, как ни посмотреть, проблем множество. Вся
ситуация была взрывоопасна - динамит, да и только!
     И  что  же произошло? Мартиндейл  был готов рассказывать об  этом  кому
угодно: все  подробности  были  у него наготове,  в аккуратно наманикюренных
пальчиках: Джордж  отправился к Лейкону в четверг, в тот самый  день,  когда
стояла чудовищная жара, - помните? - когда казалось, что еще немного - и о т
д а ш ь Б о г у д у ш у. Даже в клубе "Гаррик" духота была невыносимой. А уж
к ближайшей субботе - можете себе п  р е д с т а в и т ь, какую сверхурочную
работу это  означало! - уже  к субботе  эти  злодеи "хорьки"  заполнили  все
здание Цирка,  своим шумом  приводя соседей в  ярость, как будто бы разбирая
все  по  кирпичику.  Более  в  о  п  и  ю  щ е  г  о случая  необоснованного
попустительства  не  было с тех самых пор,  как  Смайли,  наперекор  всякому
здравому  смыслу,  разрешили  снова взять  в  Цирк эту  любезную  его сердцу
свихнувшуюся старую каргу, эксперта по России Конни Сейшес, которая когда-то
преподавала в Оксфорде и которую у них  называли "мамашей", хотя она таковой
вовсе не являлась.
     Ненавязчиво - или, точнее сказать,  со всей ненавязчивостью, на которую
он был способен, - Мартиндейл попытался разузнать, действительно ли "хорьки"
нашли что-нибудь, но  натолкнулся  на  глухую  стену.  В мире  тайных  служб
информация -  это деньги, и, по крайней  мере,  с  этой  точки зрения  Родди
Мартиндейл  был нищим,  хотя возможно  он не осознавал этого. Потому  что  в
святая  святых  тайны, известной лишь посвященным, были  допущены  считанные
единицы избранных. Действительно, в тот четверг Смайли нанес визит Лейкону в
его отделанном деревом кабинете с видом на Сент-Джеймский парк;  верно и то,
что  день был необычайно жарким  для осени. Лучи солнечного света  падали на
ковер, на  котором была изображена какая-то жанровая  сцена, и в этих  лучах
были видны пылинки, словно маленькие тропические  рыбки плавающие в воздухе.
Лейкон даже снял пиджак, хотя, конечно, остался при галстуке.
     - Конни Сейшес тут кое-что просчитала и покумекала относительно почерка
Карлы, - объявил Смайли.
     - П о ч е  р к а ? - эхом отозвался Лейкон, как будто наличие почерка -
противоречило правилам.
     -  Профессиональных  методов.  Приемов,  которые  характерны для Карлы.
Складывается впечатление, что везде, где это было возможно, он использовал и
"кротов", и подслушивающие устройства в тандеме.
     - А теперь, если можно, Джордж, то же самое еще раз, но по-английски.
     - Там, где позволяли обстоятельства, - продолжил Смайли, - Карла  любил
подкреплять операции, осуществлявшиеся его внедренными агентами,  установкой
подслушивающих устройств. - И хотя Смайли был уверен, что в стенах здания не
было сказано ничего, что могло бы раскрыть какие-то "нынешние планы", как он
их назвал,  само предположение,  что такие устройства  существуют, и мысль о
возможных последствиях внушали беспокойство.
     В этой связи Лейкону стали лучше понятны действия Смайли.
     - А эта умозрительная теория подтверждается чем-нибудь более осязаемым?
- спросил он, испытующе вглядываясь в непроницаемое лицо Смайли. Он  смотрел
на него, оторвав взгляд от карандаша.
     -  Мы  провели  инвентаризацию  нашей   подслушивающей  аппаратуры,   -
признался, наморщив лоб, Смайли. - Не  хватает довольно  большого количества
техники,   предназначенной   для   использования   в  помещениях.  По   всей
вероятности,  большая часть исчезла во  время  переделки здания в шестьдесят
шестом.
     Лейкон молчал, всем своим видом показывая, что ждет продолжения.
     -  Хейдон входил в  комитет  по строительству, который отвечал  за  ход
работ, - закончил Смайли, выложив последний припасенный аргумент.  - По сути
дела, он  был главным инициатором всего этого. И если... Короче говоря, если
это каким-то образом дойдет до Кузенов, я думаю, это будет последней каплей,
которая переполнит чашу.
     Лейкон  был  человек умный и понимал, что сейчас, когда все они из кожи
вон лезли, чтобы успокоить и задобрить Кузенов, ни в коем случае нельзя было
допустить, чтобы у них появилась новая  причина для недовольства.  Их  гнева
нужно было избежать любой ценой. Если бы все зависело только от его желания,
он  бы приказал  "хорькам"  выехать на место  в тот же  день.  Компромиссным
решением была суббота, и, не посоветовавшись ни с  кем, он отправил туда всю
команду из двенадцати человек, в двух серых фургонах с надписью: "Санитарная
служба. Дезинфекция".
     Да, они  действительно  разобрали  все  по  кирпичику, отсюда  и  пошли
нелепые  слухи   о   ликвидации  комнаты-башни.  "Хорьки"   были  в   дурном
расположении духа из-за того, что  им  пришлось работать в  выходные дни, и,
возможно, поэтому действовали  более шумно и менее аккуратно, чем следовало.
Из оплаты за  сверхурочные с них  вычитали возмутительно высокие  налоги. Но
настроение изменилось  довольно быстро, после того как уже  с первого захода
они обнаружили восемь  подслушивающих устройств,  причем именно такого типа,
какой  обычно  применялся  Цирком. Схема размещения,  придуманная  Хейдоном,
оказалась  своего рода шедевром.  Лейкон  согласился с этим, когда  приехал,
чтобы увидеть все собственными глазами. Один микрофон был установлен в ящике
ничейного  письменного  стола, как будто его туда просто нечаянно положили и
забыли  - правда,  стол-то этот находился в  комнате шифровальщиков.  Другой
пылился наверху старого стального шкафа в зале заседаний  на шестом этаже  -
на местном  жаргоне  в "комнате жарких споров". Е щ е  один, с  типичной для
Хейдона  изобретательностью,  был  пристроен  за  сливным  бачком  в мужской
уборной,  которой пользовались сотрудники высшего звена. А  во время второго
захода, проверив несущие стены, обнаружили еще три микрофона, вмонтированных
прямо в стену.  "Хорьки" сняли слой штукатурки, и провода  открылись во всей
своей  красе: ну прямо  детская игра  в  телефон! Конечно, "подслушка''  уже
некоторое   время   бездействовала  (как   и   все   остальные  хейдоновские
устройства), но тем не менее они там  были. Между прочим, настроены они были
на частоты, которые Цирк никогда не использовал.
     "Кроме   всего  прочего,   делалось  и  функционировало  это  за   счет
Казначейства, - перебирая  провода заметил Лейкон с самой кривой улыбкой, на
какую  был способен. - Не  забыть бы  сказать об этом брату Хаммеру. Его это
позабавит".
     Уэльсец Хаммер был самым заклятым врагом Лейкона.
     Некоторое  время  спустя  Смайли  по  совету Лейкона устроил  небольшой
спектакль.   Он  дал  указание   "хорькам"  привести  в   рабочее  состояние
подслушивающие устройства в зале  заседаний  и настроить их на частоту одной
из немногих оставшихся еще  у Цирка машин  наблюдения. Затем пригласил  трех
самых несговорчивых чиновников из Уайтхолла (в  том числе Хаммера),  которые
мало  что  видели,  кроме своих письменных  столов,  совершить автомобильную
прогулку в районе  здания Цирка  и дал им возможность подслушать разыгранную
заранее написанную сценку  - разговор в зале заседаний. Сотрудники оказались
на высоте: сыграно было как по нотам.
     После  чего  Смайли сам  заставил  чиновников поклясться, что они будут
хранить все,  что  услышали,  в  полной  тайне,  а для вящей  убедительности
заставил их  подписать  бумагу, которая  была  составлена  "домоправителями"
специально для того, чтобы внушить им должное почтение. Питер Гиллем считал,
что с месяц чиновники, может, и продержатся не проговорившись.
     "Или меньше, если не повезет", - добавил он кисло.


     Можно было  понять,  что  Мартиндейл и  его  коллеги  по Уайтхоллу,  не
входившие   в   соприкосновение  с  ведомством   Смайли,  жили  в  состоянии
первозданного  неведения относительно  реальностей его мира, но даже те, кто
стоял ближе к трону,  точно так же ощущали свою удаленность и обособленность
от него. Чем ближе стояли люди, тем меньше был  их круг, а  в самый  близкий
входили единицы. Вступая в коричневые производящие мрачное впечатление двери
Цирка и следуя через турникеты, охраняемые  бдительными сотрудниками, Смайли
ничуть не менялся и не сбрасывал с себя покров привычной скрытности.  Иногда
дверь в  его  скромный  кабинет  не открывалась  несколько дней и  ночей,  и
единственными людьми, с которыми общался Смайли,  были Питер Гиллем и всегда
находящийся  поблизости черноглазый человек  по  имени Фон,  его  доверенный
слуга, который  во времена  "выкуривания"  Хейдона "опекал" Смайли вместе  с
Гиллемом. Иногда Джордж исчезал, кивнув на прощание и прихватив с собой Фона
- незаметное тщедушное создание,  - оставляя Гиллема отвечать на  телефонные
звонки  и  предоставляя  ему право разыскивать начальство  в  случае срочной
необходимости, "Мамаши"  сравнивали его поведение с последними днями  Босса,
который стараниями Хейдона умер на боевом посту от разрыва сердца.
     В  силу  естественных  процессов,  свойственных  закрытым  сообществам,
здешний  жаргон  пополнился  еще  одним  новым словом.  Разоблачение Хейдона
теперь  называли "  к р а х о  м ", а  история Цирка  делилась на периоды до
"краха"  и  после  "краха".  И  физический  крах,  и  упадок  самого здания,
опустевшего на три  четверти, а после визита "хорьков" и совсем пребывавшего
в полуразрушенном состоянии, придавал всем действиям Смайли какой-то мрачный
оттенок  обреченности. Всем,  кому приходилось  жить  с  этим  ощущением,  в
грустные  минуты душевного упадка  оттенок  казался символическим.  Разрушая
что-то,   "хорьки"  не   наводят  после  себя  порядок.  Возможно,  немногим
оставшимся  обитателям  Цирка казалось, что то же самое можно сказать  и про
Карлу, чье  пыльное изображение,  повешенное  их почти  неуловимым  шефом на
гвоздик в полном теней спартанском  "тронном зале", продолжало  наблюдать за
обитателями Цирка.
     То  немногое, что  они знали,  было  ужасна. Такие обычные  вещи,  как,
например,  кадровые  перестановки,  приобретали устрашающие масштабы. Смайли
должен  был  уволить  засвеченных   сотрудников,  ликвидировать  засвеченные
резидентуры:  например,  сеть агентов бедняги  Тафти Тесинджера в  Гонконге,
хотя до Гонконга из-за его довольно большой удаленности от полей  сражений с
Советами руки дополи не  скоро. Из Уайтхолла, к которому подчиненные  Смайли
да и он  сам относились  с глубочайшим  недоверием, до  них доходили слухи о
том, что их начальник ведет не совсем понятные и довольно ожесточенные споры
об условиях увольнения бывших сотрудников  и их  устройстве в  новой  жизни.
Было  немало  случаев (и бедняга  Тафти  Тесинджер  и  тут служил подходящим
примером),  когда   Билл  Хейдон  умышленно   способствовал   выдвижению  на
неоправданно  высокие  посты тех, кто  уже  на  чем-то погорел, -  про них с
уверенностью  можно  было  сказать,  что  они   не  проявят  никакой  личной
инициативы.  А  выходное  пособие? Дать  ли  им то, что заслуживают на самом
деле, или то, на что они  могут рассчитывать в соответствии с той завышенной
шкалой, по которой, проявив дьявольскую хитрость, их расставил на  должности
Билл  Хейдон?  Были и  другие случаи,  когда Хейдон,  ради своей собственной
безопасности,  под  надуманными предлогами  увольнял  людей. Платить  ли  им
пенсию  в полном  размере?  Могут  ли  они претендовать на восстановление  в
должности? Растерявшись от всех этих проблем, неопытные министры, вступившие
в должность после  недавних выборов,  давали весьма  решительные  и столь же
противоречивые указания. В результате перед Смайли прошла невеселая вереница
сотрудников  Цирка,   мужчин   и  женщин,   обманутых  в  своих   ожиданиях.
"Домоправители"  получили  строгий  приказ:  чтобы  ни  в  коем  случае,  из
соображений безопасности и, возможно, этики, ни  один из этих вернувшихся  в
штаб-квартире  не появлялся.  Смайли заявил,  что не потерпит, чтобы хотя бы
мимолетно  встречались  те, кто  обречен, и те, кто  возвращается из  опалы.
Поэтому  при  поддержке  Министерства  финансов,  на  которую  скрепя сердце
согласился  уэльсец  Хаммер,  "домоправители",  арендовав  в Блумсберри дом,
открыли временную приемную под видом курсов  иностранного  языка.  На дверях
висела табличка:  "Извините.  Прием посетителей  только  по  предварительной
договоренности".  В  приемной  работали  четверо сотрудников  бухгалтерии  и
отдела  кадров.   Конечно   же,  эту  четверку  сразу   окрестили   "группой
Блумсберри",  и все знали,  что иногда  Смайли считает  своим долгом, улучив
свободный часок, заглянуть туда и поговорить с людьми, лица которых зачастую
были ему  совершенно незнакомы. Он выражал им сочувствие и утешал  -  совсем
как  посетители,  навещающие   родственников  или  знакомых,  оказавшихся  в
больнице. Когда Джордж был не  в настроении, он мог не вымолвить ни слова за
все время визита, предпочитая сидеть в уголке пыльной комнаты,  загадочный и
похожий на Будду.
     Что  заставляло его так делать?  Что он искал? Что хотел услышать? Если
им двигал гнев, то все они в те  дни разделяли его. Нередко сотрудники Цирка
собирались  после долгого рабочего дня  в зале заседаний  и  развлекали друг
друга  байками  и сплетнями; но если вдруг случалось, что у кого-то нечаянно
вырывалось  имя Карлы или  его "крота" Хейдона,  на них  нисходило  молчание
ангелов,  и  даже  хитрющая старушенция  Конни Сейшес,  главный  эксперт  по
России, не могла вывести их из этого оцепенения.
     Еще более трогательно в глазах подчиненных Смайли выглядели его попытки
спасти от гибели хоть  какую-то часть агентурной сети. Не прошло и дня после
ареста  Хейдона,  как  перестали подавать  признаки жизни  все  девять линий
связей  Цирка в Советском  Союзе и  Восточной Европе. Прервалась радиосвязь,
прекратилось движение курьеров,  и были все основания полагать, что  если  и
сохранились верные Цирку агенты, то  их  взяли сразу же. Но  Смайли отчаянно
сопротивлялся,  не желая согласиться с этим  простым объяснением, точно  так
же, как  он отказывался признать, что Карла  и Московский Центр работают так
эффективно, что  полностью  застрахованы  от ошибок,  не  оставляют следов и
потому неуязвимы, и что  логика их  безупречна. Он не  давал  покоя Лейкону,
надоедал Кузенам  в  их просторных кабинетах  во Флигеле на  Гроувенор-сквер
(Большая  площадь в центральной части Лондона,  на которой  находится здание
американского посольства),  настаивая на том, чтобы  продолжалось наблюдение
за  радиочастотами  агентов.  Несмотря  на яростные  возражения Министерства
иностранных дел и, в первую очередь, Родди