отивы самого Ко, за исключением
случаев,  когда  дело касалось вопросов  протокола или  выдачи мандатов.  Он
хорошо  знал,  что  такие  разговоры,  стоит  только  их  начать,  обеспечат
сомневающихся свежей порцией боеприпасов против него.
     Он держался своей  тактики пять недель. На тридцать  шестой день  некие
силы, Господни ли, или доводы логики, или, точнее, силы человеческой природы
Ко,  предоставили ему весомое,  хоть  и таинственное, утешение. Ко скрылся в
море. В  сопровождении Тиу и  неизвестного  китайца,  который позже оказался
капитаном, командующим флотилией джонок Ко. Добрых три дня  он путешествовал
среди окружающих  Гонконг островов, отплывая поутру  и возвращаясь вечером в
сумерках. Куда они ездили - не ведал никто. Мартелло предложил проследить их
курс с вертолетов,  но Смайли с ходу отверг эту мысль. Наблюдение с пристани
позволило установить,  что отплывали и  возвращались они разными маршрутами,
только и всего. Наконец на четвертый день лодка не вернулась совсем.
     Разразилась паника. Куда они  исчезли? Начальники  Мартелло  из Лэнгли,
штат  Вирджиния, ударились в панику и решили, что "Адмирал  Нельсон" с Ко на
борту  нарочно  сбился с пути и  забрел в китайские воды.  Или даже:  Ко был
похищен. Никто  никогда больше не увидит era Эндерби опустился до  того, что
позвонил Смайли и заявил, что "только вы будете виноваты, если Ко неожиданно
вынырнет в Пекине и будет во все горло орать всякую чушь о преследованиях со
стороны  Секретных  служб".  В  один мучительный день самому  Смайли  пришла
тайная мысль, уж не  отправился ли  Ко,  вопреки здравому  смыслу, в гости к
своему брату.
     Разумеется, на  следующий день рано  поутру катер тихо  вошел в гавань;
выглядел он так, словно только что  вернулся  с регаты. На  берег, пропустив
вперед красавицу  Лизу, бодро спустился  Ко. Золотистые волосы его  подруги,
словно в рекламном ролике, развевались на ветру.
     Получив эту новость, Смайли -  после  долгих размышлений и углубленного
изучения досье на Ко, не говоря уже о жестоких спорах с Конни и ди Салисом -
разродился  двумя  идеями  сразу, или, говоря языком азартных игроков, решил
разыграть последние оставшиеся две карты.
     Первая:  Джерри  должен продвигаться  к  "заключительному  этапу",  под
которым  Смайли  подразумевал  Рикардо.  Таким  путем  он  надеялся  усилить
давление на  Ко; этот шаг  должен  был послужить  последним доводом в пользу
того, что Дрейку пора действовать.
     Вторая: в игру должен войти Сэм Коллинз.
     Второе решение  было  принято после обсуждения  с  одной  только  Конни
Сейшес.  В основном досье на Джерри о  нем не упоминается ни единым  словом;
оно  отмечено только в  засекреченном приложении, которое было  обнародовано
гораздо позже, да и то с заметными купюрами.
     Однако величайший  на земле шеф разведки  ни  на секунду не  принимал в
расчет, что  эти задержки  и колебания отразятся на Джерри самым разлагающим
образом.  Одно дело  -  знать об  этом  (Смайли,  несомненно,  знал  и  даже
предпринял кое-какие профилактические  меры). Однако учитывать это  влияние,
ставить его  на одну  доску с  соображениями  высокой  политики  означало бы
полную безответственность. Генерал обязан соблюдать приоритеты.
     Спору нет, чтобы ждать у  моря погоды, хуже  места, чем Сайгон, в целом
свете  не сыщешь. Промедление все затягивалось и затягивалось; в Пирке время
от времени возникали разговоры  о том, чтобы послать Джерри в более полезное
для  здоровья  место,  например  в   Сингапур  или  в  Куала-Лумпур,  но  по
соображениям целесообразности и маскировки его опять и  опять оставляли там,
где он был;  кроме того, думалось, что завтра все может измениться. Проблема
заключалась  также  в  его  личной  безопасности.  О  Гонконге даже речь  не
заходила, а влияние Ко и в Бангкоке, и в Сингапуре было, несомненно, велико.
И снова вставал вопрос маскировки: если близится провал, разве найдешь место
удобнее, чем  Сайгон? А пока Джерри действовал  вполсилы в  городе,  который
тоже существовал как бы вполсилы. Война правила  экономикой  Сайгона уже лет
сорок или около того, поэтому, когда  в семьдесят третьем  американцы вывели
войска, это оказалось для города такой катастрофой, что он так и не сумел от
нее до конца оправиться.
     Получилось,  что  долгожданный  последний  акт, в  котором  участвовали
миллионы актеров, был сыгран перед  жалкой горсткой  зрителей. Даже во время
обязательных  поездок  на  передний  край  боевых  действий  Джерри  не  мог
отделаться от ощущения,  что наблюдает матч в крикет на залитом дождем поле,
когда  всем  участникам не терпится поскорее уйти в павильон. Цирк  запретил
ему  уезжать из Сайгона на  том основании, что  он мог понадобиться  в любую
минуту,  но  соблюдать этот  приказ было бы просто  смешно,  поэтому  он его
игнорировал.  Внешняя  граница  обороны  Сайгона  проходила через  Зыаньлок,
скучный французский городок, выросший на каучуковых плантациях.
     Эта  война коренным  образом  отличалась  от  той,  что  происходила  в
Пномпене:  она велась по европейским принципам, и техники было  не в  пример
больше. У  "красных кхмеров" сказывалось отсутствие бронетехники, а Северный
Вьетнам обладал русскими танками  и  130-миллиметровой  артиллерией, они шли
колесом к колесу,  классическим  русским  строем,  словно  под  руководством
маршала Жукова собирались штурмовать Берлин, и ничто не могло их остановить,
пока не будет  наведено и заряжено  последнее орудие. Джерри обнаружил город
наполовину  покинутым.  В   католической   церкви  не  было   никого,  кроме
священника-француза.
     - C'est termine (Все кончено), - коротко объяснил он. - Южные вьетнамцы
поведут себя, как всегда. Прекратят наступление, повернутся и убегут.
     Они вместе выпили вина, глядя на опустевшую площадь.
     Джерри  записал  эту  историю,  отметив,  что  на  сей  раз  загнивание
необратимо, на что Стаббси отреагировал кратко: "Предпочитаю людей пророкам.
Стаббс".
     В  Сайгоне, на  ступенях,  ведущих к отелю "Каравелла", дети-попрошайки
торговали никому не нужными гирляндами из цветов.  Джерри,  чтобы им было не
так стыдно, дал им денег, взял цветы, а у себя в номере выкинул их в корзину
для  бумаг. Когда  он спустился вниз, они принялись стучать в окно,  пытаясь
продать ему а м е р и к а н с к и й ф л а г. В пустых барах, куда он заходил
выпить, девушки стайками вились вокруг, словно чувствуя, что ловят клиента в
последний  раз перед концом света. Только полицейские  были в своей  стихии.
Сверкая белыми шлемами и белоснежными перчатками, они стояли на каждом углу,
словно ждали, когда по  улицам пройдут победоносные вражеские войска,  чтобы
указать им  дорогу.  Они  с монаршей  величественностью  разъезжали в  белых
джипах мимо беженцев, сгрудившихся в клетушках, похожих на курятники.
     Уэстерби  вернулся  в  гостиничный номер. Позвонил Эркюль,  вьетнамский
приятель Джерри, которого  тот старательно избегал. Эркюль, как  он сам себя
называл, был противником существующего порядка и борцом против режима Тхиеу;
он зарабатывал себе на  жизнь, снабжая  британских журналистов информацией о
Вьетконге; бедняга наивно полагал, что Великобритания не принимает участия в
войне.
     - Британцы - мои друзья!  - взывал  он в телефонную трубку.  - Вытащите
меня! Мне нужны газеты. Мне нужны деньги!
     - Попытай счастья у американцев, - посоветовал Джерри и повесил трубку.
     Отделение   агентства   "Рейтер",   в   которое   Джерри   принес  свою
мертворожденную  сводку  новостей, являло  собой памятник позабытым героям и
романтике  поражения.  На  столах под  стеклом  лежали  фотографии  лохматых
парней,  на  стенах висели  забракованные гранки и  образчики  редакторского
гнева; в воздухе пахло  старой газетной бумагой и  витал аромат жилья, какой
можно  ощутить  где-нибудь  в   английской  глубинке  -  воплощение   тайной
ностальгии каждого  оторванного  от  дома корреспондента.  За  углом  здания
располагалось  бюро путешествий;  как выяснилось позже, в этот период Джерри
дважды заказывал билеты в Гонконг, а потом не  являлся в  аэропорт. Уэстерби
опекал  молодой  и  ретивый Кузен по имени  Панк;  он работал под прикрытием
агентства новостей и время от времени приходил в отель с шифровками в желтых
конвертах,  помеченных для достоверности "Срочная  пресса". Но  внутри  было
одно  и  то же:  "Решение не  принято",  "Оставаться  наготове",.Решение  не
принято". Джерри читал Форда Мэдокса  Форда (Форд Мэдокс Форд (1873-1939)  -
английский писатель) и какой-то ужасающий роман  о  старом  Гонконге.  Читал
Грина, Конрада  и  Т.  Э.  Лоуренса  (Томас  Эдуард  Лоуренс  (1888-1935)  -
английский  разведчик, работал  в  арабских странах,  в Карачи, Пешаваре, на
афганской границе), а сообщение все не  приходило. Взрывы  снарядов по ночам
гремели все громче, повсюду, как чума, расползалась паника.
     В  поисках милых  сердцу  Стаббси людей, которые  не были бы пророками,
пришлось отправиться  в американское посольство, осаждаемое десятью с лишним
тысячами вьетнамцев,  стремящихся  любой  ценой доказать  свое  американское
гражданство.  У него на глазах  подъехал в джипе южновьетнамский офицер.  Он
выскочил  и  стал  орать на женщин,  обзывая  их шлюхами  и предательницами;
оказалось,  он  нарвался на группу н а  ст о  я щ и  х жен американцев, и те
приняли главный удар на себя.
     Джерри опять написал статью, Стаббси опять отверг ее. Джерри впал в еще
большее уныние.
     Через  несколько дней  разработчики  планов  Цирка  потеряли  терпение.
Разгром  продолжался,  положение  становилось все  хуже, и они велели Джерри
немедленно вылететь во Вьентьян  и затаиться там, пока  американский связной
не  доставит  очередной  приказ.  Он  так  и  сделал,  снял  номер  в  отеле
"Констеллейшн", где  Лиззи любила останавливаться, и отправился  пить в бар,
где  Лиззи  любила  посидеть.  Там он  время от  времени  болтал с  Морисом,
владельцем отеля,  и ждал. Стены  бара,  толщиной  более  чем  в  шестьдесят
сантиметров,  были  сооружены из бетона, так что  при  необходимости  он мог
служить бомбоубежищем или  огневой позицией. В пристроенной к нему траурного
вида столовой каждый вечер ужинал старый ф р а н ц у з " п л а н т а т о р ;
ел  и пил он  изысканно,  заткнув  салфетку  за  воротник.  Джерри  сидел за
соседним столиком и  читал. Других посетителей  не было,  а между собой  они
никогда не разговаривали. По улицам, не слишком удаляясь от холмов,  по двое
маршировали уверенные в своей непогрешимости молодчики из "Патет Лао". Одеты
они  были в  кители  и фуражки маоистского  образца  и  старательно избегали
девичьих  взглядов.  Их  отряды  заняли  все  виллы на  перекрестках и вдоль
дороги,  ведущей в аэропорт. Жили они  в чистеньких  палатках, остроконечные
верхушки которых выглядывали из-за стен заросших садов.
     - Как вы думаете, коалиция удержится у  власти? - спросил как-то Джерри
у Мориса.
     Морис был далек от политики.
     - Пока держится,  -  ответил он  с театральным французским акцентом и в
виде утешения  молча протянул Джерри  шариковую ручку. На  ней было написано
Lowenbrau:  Морис владел концессией,  распространяющейся  на весь  Лаос,  но
продавал, как говорили, всего несколько бутылок в год.
     Джерри держался подальше от  улицы,  на которой  располагалась  контора
компании "Индочартер".  Он даже запретил себе подходить, хотя бы из простого
любопытства,  к лачуге  на окраине города, в  которой,  по утверждению Чарли
Маршалла, проживала  их семья из трех человек. Он  спросил  Мориса, много ли
китайцев осталось в городе, и тот ответил, что нет, совсем мало.
     -  Китайцам не  нравится, -  с улыбкой ответил  он  и наклонил  голову,
прислушиваясь к шагам боевиков из "Патет Лао" на улице.


     Тайна телефонного разговора так и осталась неразгаданной. Звонил Джерри
Лиззи из отеля "Констеллейшн" или нет?
     А если звонил, то чего он хотел - поговорить с  ней или просто услышать
ее голос? А если хотел поговорить, то что собирался сказать? Или сам звонок,
наподобие  авиабилетов,  заказанных  им  в  Сайгоне,  был  для  него  просто
разрядкой,  средством  удержаться  на  плаву,  не  потонуть  в  бурном  море
реальности?
     Определенно можно  сказать только одно: никто, ни  Смайли, ни Конни, ни
кто-либо еще  из  читавших  злосчастную  запись, не  может  быть  обвинен  в
пренебрежении своим долгом, ибо запись была по меньшей мере противоречивой:
     " 0 0 : 5 5 п о г о н к  о н г с к о м у в р е м е н и. П о с т у п и л
м е ж д у г о ро д н ы й з в о н о к, л и ч н о н а и м я о б ъ е к т а. Н а
л и н и и т е л е ф о ни с т к а.  О б ъ е к т п о д н я л т р у б к у и н е
с к о л ь к о р а з с к а з а л " а л л о ".
     Т е л е ф о н и с т к а : Г о с п о д и н, с д е л а в ш и й в ы з о в,
г о в о р и т е, п о ж а л у й с т а !
     О б ъ е к т : А Л Л О ! А Л Л О !
     Т е л е ф о н и с т к а : Г о с п о д и н, с д е л а в ш и й в ы з о в,
в ы м е н я с л ы ш и т е ? Г о в о р и т е, п о ж а л у й с т а !
     О б ъ е к т : А л  л о ! Л и з У э р д с л у ш а е т. К т о г о в о р и
т ?
     З в о н и в ш и й п о в е с и л т р у б к у ".
     В  расшифровке нигде  не указывалось,  откуда был  сделан  этот звонок;
трудно даже сказать, видел ли Смайли запись, потому что в списке пометок его
условный значок так и не появился.
     Как  бы то ни было, звонил  это Джерри  или кто-то другой, на следующий
день к нему  явились целых два Кузена; они принесли приказ выступать - давно
ожидаемый  призыв  к действию.  Убийственное  ничегонеделание,  затянувшееся
больше  чем  на месяц, наконец закончилось -  и, как оказалось,  закончилось
навсегда.


     Весь день Джерри  потратил  на  то,  чтобы  получить  визы  и раздобыть
транспорт, а на  следующее утро на  заре он уже переправился через Меконг  с
пишущей  машинкой  и  сумкой  через  плечо  и  оказался  в  северо-восточном
Таиланде. Длинный  деревянный  паром был  переполнен крестьянами и визжащими
свиньями.  Возле  будки пограничного контроля  он дал зарок вернуться в Лаос
тем же путем. Иначе невозможно будет оформить документы, сурово предупредили
его чиновники.  "Если  я  вообще  вернусь",  -  подумал он.  Оглянувшись  на
уплывающий  вдаль лаосский берег,  на  пешеходной дорожке  рядом  с рекой он
заметил американский  автомобиль. Возле него неподвижно стояли две худощавые
фигуры. Кузены, которые всегда с тобой.
     На таиландском берегу сразу  возникла масса  непредвиденных трудностей.
Выяснилось,   что  визы  Джерри  недостаточно,  что  он  не  похож  на  свои
фотографии, что вообще вся территория закрыта  для фарангов. Десять долларов
помогли  пограничникам изменить мнение.  После вопроса  с  визой  был  решен
вопрос с  автомобилем.  Джерри  заранее договорился, чтобы ему  предоставили
водителя, говорящего  по-английски, и назначили соответствующую цену, но его
ждал  старик,  говоривший  только по-тайски, да и  то  плохо. Джерри зашел в
ближайшую рисовую лавку, проорал там несколько  фраз на английском, и на его
призыв  откликнулся  толстый  ленивый  парень,  который  немного  изъяснялся
по-английски  и  утверждал,  что  умеет  водить  машину.  С  трудом  удалось
составить контракт. Положенная старику страховка не предусматривала передачи
машины  другому  лицу,  да и  срок ее  давно  истек.  Измученный агент  бюро
путешествий  выписал  новый  полис, а парень  тем  временем сходил  домой  и
собрался.  Покрышки  у  машины,  потрепанного  красного  "форда",  оказались
стертыми до основания. Лысые  шины  являли  собой  одну  из тех  смертельных
опасностей,  которые  Джерри  надеялся избежать  в ближайшие  день-два.  Они
поторговались,  Джерри  расстался  еще  с  двадцатью  долларами.  Мастерская
располагалась  в  гараже, полном  цыплят.  Пока ставили  новые  шины, Джерри
внимательно следил за каждым движением механиков.
     Потеряв  на  этом  целый час,  они  на  бешеной  скорости помчались  на
юго-восток. Дорога была  ровной, вдоль  обочин тянулись  крестьянские  поля.
Парень пять  раз переворачивал кассету "В  Массачусетсе  всегда горят огни",
пока Джерри не потребовал тишины.


     Покрытое  гудроном  шоссе  было пустынно. Как-то  раз  навстречу им  по
склону  вырулил  желтый  автобус.  Водитель  тотчас  же увеличил скорость  и
помчался по самой середине дороги. В последнюю секунду автобус отклонился на
полметра  и с грохотом пронесся мимо. Через какое-то время Джерри  задремал;
его  разбудил треск бамбуковой  изгороди. Очнувшись, он успел заметить,  как
прямо перед ним  в  воздух взлетел фонтан  щепок,  а  в  придорожную  канаву
медленно заваливался грузовичок-пикап.  Плавно, как  опавший  лист, взлетела
дверь, вслед  за ней пробил изгородь и  свалился в  высокую  траву водитель.
Парень  даже не сбавил скорости, лишь  расхохотался так, что машина едва  не
свернула с дороги. Джерри заорал: "Стой!", но парень и глазом не моргнул.
     -  Хочешь запачкать  костюмчик  кровью? Оставь это  докторам, -  сурово
посоветовал  Джерри. - Я  о  тебе забочусь,  ясно?  Это плохие места.  Полно
коммунистов. Как тебя зовут? - смирившись, спросил.
     Выговорить имя оказалось невозможно. Сошлись на Микки.
     Через два  часа  они наткнулись  на первый шлагбаум. Перед этим  Джерри
снова  задремал,  повторяя  про себя роль. Всегда  найдется еще  одна дверь,
чтобы в нее войти. Он  спрашивал себя, настанет ли день - для Цирка, для его
газеты, - когда старый шут  больше не сможет всех смешить, когда у него даже
не  хватит  сил  перетащить  через  порог босые  ноги,  поэтому  он без  сил
останется стоять на улице, щеголяя жалкой улыбкой, как коммивояжер в дверях,
и слова застрянут у него в горле. Только бы не в этот  раз, поспешно подумал
он. Боже всемогущий, прошу тебя, не в этот раз.
     Они  остановились.  Из-за деревьев выскользнул молодой монах с храмовой
чашей в  руках, Джерри опустил в нее несколько батов. Микки открыл багажник.
Полицейский заглянул  внутрь, приказал  Джерри  выйти и  повел  к  капитану,
восседавшему  в одиночестве  в  полутемной  хижине. Капитан  даже  не  сразу
заметил Джерри.
     -  Он  спрашивает,  ты  американец?  -  сказал  Микки.  Джерри  вытащил
документы.
     По другую сторону шлагбаума убегало вдаль прямое, как карандаш, гладкое
шоссе, вокруг тянулась поросшая кустарником равнина.
     - Он говорит: что вам здесь нужно? - сказал Микки.
     - У меня дело к подполковнику.
     Они  поехали дальше  и добрались до деревни,  в которой был  кинотеатр.
Самыми новыми  из дошедших сюда картин были немые фильмы, припомнил  Джерри.
Он однажды  писал о  них заметку. Их  озвучивали местные  актеры,  направляя
действие  по  любым сюжетным линиям, какие  только  приходили  в голову. Ему
вспомнился фильм,  где Джон Уэйн изъяснялся  пронзительным  тайским голосом;
публика  приходила  в экстаз  (переводчик  объяснил,  что  в  данном  случае
имитируется голос местного мэра,  известного гомосексуалиста). Они въехали в
лес, но на пятьдесят метров по обе  стороны  дороги деревья были  вырублены,
чтобы  коммунисты не  устроили в кустах засаду. Время от времени  на  дороге
появлялись резко очерченные белые линии, не имеющие ничего общего с дорожной
разметкой. Дорогу прокладывали американцы; они предполагали использовать  ее
как вспомогательную взлетно-посадочную полосу.
     - Ты знаешь этого подполковника? - спросил Микки.
     - Нет, - ответил Джерри. Микки восторженно рассмеялся.
     - А что тебе от него нужно? Джерри не удостоил его ответом.
     Километров   через  сорок   посреди   небольшой   деревеньки,   целиком
захваченной  полицейскими, их ждала  вторая дорожная застава Во  дворе храма
стояло  несколько  серых  грузовиков,  возле  шлагбаума остановились  четыре
джипа. В обе стороны тянулась желтая грунтовая дорога;  под прямым углом она
пересекала  шоссе и, извиваясь, взбиралась  на дальние  холмы.  На  этот раз
Джерри  вз