нархи склонялись перед ними, из-за них  сражались  народы,  гибли
целые государства, ради них основывались религии.  Афродита,  Астарта  -
владычица ночи... Слушайте, маленькая женщина, о великих женщинах, поко-
рявших мужчин целых стран.
   И тогда Саксон, потрясенная, услышала какую-то невероятную смесь вся-
ких историй, в которой отдельные фразы, казалось, были полны сокровенно-
го значения. Перед нею мелькали просветы каких-то невообразимых и непос-
тижимых бездн, таивших в себе ужасы и преступления.  Речь  этой  женщины
текла, как лава, все сжигая и испепеляя на своем пути. Щеки, лоб  и  шея
Саксон были залиты румянцем, пылавшим все жарче. Она трепетала от  стра-
ха, минутами подступала тошнота, ей казалось, что  она  сейчас  потеряет
сознание, - такой вихрь подхватил и перепутал все ее мысли.  Однако  она
не могла оторваться от этих рассказов и слушала, слушала, уронив на  ко-
лени забытое шитье и вперяясь внутренним взором в мелькавшие  перед  нею
чудовищные картины, превосходившие всякое воображение. И  когда  ей  уже
казалось, что она больше не выдержит, и она, облизывая сухие губы, хоте-
ла крикнуть, чтобы Мерседес замолчала, та вдруг действительно умолкла.
   - На этом я кончаю первый урок, - сказала она хрипло, затем  рассмея-
лась каким-то вызывающим сатанинским смехом. - Что с вами? Вы  шокирова-
ны?
   - Мне страшно, - пробормотала Саксон прерывающимся голосом и судорож-
но всхлипнула. - Вы меня напугали. Я такая глупая, ничего не знаю, я да-
же вообразить не могла... что это... бывает...
   Мерседес кивнула.
   - Да, можно действительно испугаться, - сказала она. - Это чудовищно,
это величественно, это великолепно!
 
 
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
 
   Саксон не привыкла закрывать глаза на жизнь, хотя ее кругозор  и  был
крайне ограниченным. С детства, проведенного у трактирщика  Кэди  и  его
добродушной, хотя не слишком добродетельной супруги, она многое  видела,
наблюдала за отношениями между мужчиной и женщиной и в более зрелые годы
сделала из всего этого соответствующие выводы. Лишь немногие женщины,  к
какому бы сословию они ни принадлежали,  задумывались  с  такой  серьез-
ностью над тем, как удержать любовь мужа после первой  брачной  ночи,  и
лишь немногие девушки из рабочего класса придавали такое значение выбору
подходящего мужа.
   Саксон создала себе свою, очень разумную, философию  любви.  Ее  -  и
сознательно и инстинктивно - тянуло ко всему утонченному,  она  избегала
всякой пошлости и банальности. Она прекрасно понимала, что, роняя  себя,
она роняет любовь. За все эти месяцы их брака Билл ни разу не  видел  ее
безвкусно одетой, раздражительной, вялой. Она распространила и  на  весь
дом присущую ей самой атмосферу свежести,  спокойствия  и  сдержанности.
Она понимала также значение маленьких неожиданностей, сюрпризов и очаро-
вательных мелочей. У нее было живое воображение  и  деятельный  ум.  Она
знала, что Билл - находка; она ценила его пылкость любовника и гордилась
ею. Его щедрость, его желание, чтобы у них было все  самое  лучшее,  его
чистоплотность и привычка к опрятности ставили его в  ее  глазах  значи-
тельно выше большинства мужчин. Он никогда не позволял себе быть грубым,
на деликатность он отвечал деликатностью, - хотя она понимала, что почин
исходит от нее и должен всегда от нее  исходить.  Билл  действовал  чаще
всего бессознательно, сам не зная, отчего и  почему.  Зато  она  ясно  и
трезво судила обо всем - и считала его идеальным мужем.
   Разговоры с Мерседес Хиггинс заставили Саксон не только  осознать  до
конца, что ее главная задача - удержать любовь.  Билла,  они  не  только
обогатили ее знаниями и опытом, но и значительно расширили ее  жизненный
кругозор. Старуха помогла Саксон проверить ее собственные выводы, пробу-
дила в ней новые мысли, прояснила прежние, подчеркнула трагическую  важ-
ность всей проблемы брака в целом. Многое из ее  безумных  речей  Саксон
запомнила, многое она и прежде угадывала и чувствовала, а многое  так  и
осталось за пределами ее понимания. Однако смысл всех  этих  покрывал  и
цветов и правило о том, что, одаряя, надо всегда  что-то  утаивать,  она
очень хорошо усвоила, и ей казалось, что более глубокой и мудрой филосо-
фии любви и быть не может. Все предстало перед ней в новом свете. Саксон
перебрала в памяти все браки, какие знала, и увидела совершенно отчетли-
во, как и почему они оказались неудачными.
   С удвоенным жаром отдалась Саксон хозяйству, нарядам, заботам о своей
наружности. Провизию она покупала самую лучшую, хотя никогда не забывала
о необходимости экономить. Из воскресных приложений и женских журналов в
ближайшей читальне она почерпнула много полезного относительно того, как
ухаживать за собой. Она систематически занималась гимнастикой,  а  также
массажем, чтобы сохранить силу и упругость мышц, свежий,  здоровый  цвет
кожи. Билл ни о чем не догадывался. Да и незачем ему было все это знать.
Его касались только результаты. В библиотеке Карнеги она доставала книги
по физиологии и гигиене и узнала множество таких вещей о самой себе и  о
здоровье женщины, о которых ей не говорили ни Сара, ни приютские  воспи-
тательницы, ни миссис Кэди.
   После долгих обсуждений Саксон, наконец, подписалась на женский  жур-
нал, выкройки и советы  которого  больше  всего  отвечали  ее  вкусам  и
средствам. Другие журналы получала читальня, и Саксон унесла с собой от-
туда не один тщательно срисованный узор  кружева  или  вышивки.  Подолгу
простаивая перед витринами магазинов льняных изделий, она  изучала  выс-
тавленные в них образцы, а делая мелкие покупки, не могла удержаться  от
того, чтобы не полюбоваться какими-нибудь  модными  вышивками  в  отделе
дамского белья. Она даже соблазнилась как-то чайным  сервизом,  разрисо-
ванным от руки, но пришлось отказаться от мысли его купить, так  как  он
стоил слишком дорого.
   Постепенно она заменила свое простенькое девичье белье новым, хотя  и
скромным, но отделанным прекрасной французской вышивкой,  складочками  и
ажуром. Она обвязала кружевами дешевенькое  трикотажное  белье,  которое
носила зимой. Сделала себе лифчики и рубашки из тонкого, хоть и  недоро-
гого полотна, а ее ночные сорочки благодаря вышитым на них цветам и  ис-
кусной стирке выглядели всегда свежими и нарядными. В одном журнале  она
прочитала, что в Париже только что начали носить за  утренним  завтраком
очаровательные ночные чепчики с гофрированными оборками. Ее нисколько не
смущало то, что ей в ее положении приходится сначала самой  приготовлять
этот завтрак. Тотчас же был куплен ярд  швейцарского  батиста,  вышитого
белым горошком, и Саксон погрузилась в выбор фасона для чепчика и в  пе-
ресмотр всяких кружевных обрезков, годных для отделки.  Сшитый  ею  пре-
лестный чепчик заслужил живейшее одобрение Мерседес Хиггинс.
   Для дома она сшила себе простенькие капоты из хорошенького  ситца,  с
отложным воротом, открывавшим ее свежую точеную шейку. Она навязала  це-
лые ярды кружев для белья и нашила массу салфеточек и дорожек  для  обе-
денного стола и шифоньерки. Особенно радовался Билл приобретению афганс-
кого покрывала на постель. Саксон даже отважилась расстелить перед  кро-
ватью ковер из лоскутков, так как вычитала в женских журналах, что такие
ковры стали опять входить в моду. Кроме того, она приобрела все столовое
и постельное белье из самого лучшего  полотна,  какое  им  позволяли  их
средства, и отделала его ажурной строчкой.
   В эти счастливые месяцы их супружеской жизни она ни одной  минуты  не
сидела сложа руки. Не забывала она и о Билле. С наступлением зимы связа-
ла ему напульсники, и он каждое утро, выходя из дому, благоговейно натя-
гивал их, а затем, дойдя до угла, клал в карман. Два свитера ее  изделия
удостоились лучшей участи, так же как и туфли,  которые  она  заставляла
Билла надевать по вечерам, если они оставались дома.
   Мерседес Хиггинс с ее трезвым практическим умом оказывала ей огромную
помощь, и Саксон усердно старалась раздобывать все самое лучшее и вместе
с тем откладывать деньги. И тут ей пришлось  столкнуться  с  современной
экономической и финансовой проблемой ведения хозяйства при  таком  соци-
альном строе, когда цены растут быстрее, чем  заработная  плата.  Однако
Мерседес научила ее, где и как закупать провизию, чтобы та обходилась ей
вдвое дешевле, чем соседкам.
   По субботам Билл неизменно высыпал ей в передник весь свой  недельный
заработок. Он ни разу не потребовал у нее отчета в ее тратах и постоянно
уверял, что никогда так  хорошо  не  питался.  Еще  не  притронувшись  к
деньгам, она обычно просила его оставить себе столько, сколько ему пона-
добится на этой неделе. И не только это: она требовала, чтобы он в любое
время брал сверх того, сколько ему  захочется,  на  экстренные  расходы.
Пусть он даже не объясняет ей, для чего ему нужна эта сумма.
   - Ты ведь привык всегда при себе иметь деньги, - говорила она. -  По-
чему же ты, женившись, должен стеснять себя? Нет, нет, а то  я  пожалею,
что вышла за тебя. Разве я не знаю: когда мужчины бывают вместе, они лю-
бят угощать друг друга.  Сначала  один,  потом  другой...  и  тут  нужны
деньги. Если ты не сможешь тратить так же свободно, как они,  -  я  ведь
знаю тебя, - ты будешь держаться в стороне. А это совсем не годится, как
мне кажется. Я хочу, чтобы у тебя были товарищи, - мужчине  нужно  иметь
товарищей.
   Тогда Билл сжимал ее в объятиях и клялся, что она самая замечательная
маленькая женщина, какая когда-либо существовала на свете.
   - Подумай! - радостно восклицал он, - Я не только лучше  ем,  живу  с
большим комфортом и могу угощать приятелей,  я  теперь  даже  откладываю
деньги - вернее, ты! И за мебель выплачиваю аккуратно, и женушка у  меня
такая, что я по ней с ума схожу, и в довершение всего - даже есть деньги
в сберегательной кассе. Сколько у нас теперь?
   - Шестьдесят два доллара, - заявила она. - Не  так  плохо  на  черный
день! Ты можешь заболеть, расшибиться, мало ли что...
   Однажды, в середине зимы, Билл, явно смущенный, заговорил о  деньгах.
Его старинный друг Билл Мэрфи схватил грипп, а один  из  его  мальчиков,
играя на улице, попал под экипаж, и его здорово помяло. Билл  Мэрфи  еще
не оправился после двух недель лежания в постели, и он  просил  Робертса
одолжить ему пятьдесят долларов.
   - Тут мы ничем не рискуем, он отдаст, - уверял Билл. - Я знаю  его  с
детства, вместе в школу ходили. Он парень надежный.
   - Дело совсем не в том, - отозвалась Саксон, - ведь если  бы  ты  был
холост, ты бы ему сейчас же одолжил эти деньги, верно?
   Билл кивнул.
   - Ну и ничего не изменилось оттого,  что  ты  женат.  Деньги-то  ведь
твои, Билл.
   - Вовсе нет, черт возьми! - воскликнул он. - Не только мои.  Наши!  Я
бы никому на свете их не одолжил, не поговорив с тобой.
   - Надеюсь, ты ему этого не сказал? - озабоченно спросила Саксон.
   - Да нет, - рассмеялся Билл. - Я ведь знаю, что ты бы рассердилась. Я
сказал ему, что постараюсь раздобыть. В душе я ведь был уверен,  что  ты
согласишься, раз деньги есть.
   - О, Билли, - прошептала она голосом, трепещущим от любви. - Ты,  мо-
жет быть, не знаешь, но это самое приятное, что ты  мне  сказал  за  все
время нашего брака.
   Чем чаще Саксон виделась с Мерседес Хиггинс, тем меньше ее  понимала.
Что старуха ужасно скупа, молодая женщина заметила очень  скоро,  и  эта
черта никак не вязалась с рассказами Мерседес о своей былой расточитель-
ности. С другой стороны, Саксон поражало, что для себя  Мерседес  ничего
не жалеет. Ее белье - конечно, с ручной вышивкой - стоило очень  дорого.
Мужа она кормила хорошо, но сама питалась  несравненно  лучше.  Ели  они
вместе, но если Барри довольствовался куском бифштекса, она кушала самое
нежное белое мясо, и если на тарелке Барри лежал огромный кусок  барани-
ны, то Мерседес ожидали деликатные отбивные котлеты. Даже чай и кофе за-
варивались для каждого отдельно: Барри пил из  огромной  тяжелой  кружки
двадцатипятицентовый чай, а Мерседес тянула душистый трехдолларовый  на-
питок из маленькой бледно-розовой  фарфоровой  чашечки,  хрупкой,  точно
яичная скорлупа. Так же и с кофе: двадцатипятицентовый с  молоком  гото-
вился для Барри, а турецкий, в восемьдесят центов, со  сливками,  -  для
Мерседес.
   - Старик и так доволен, - говорила она Саксон. - Он все равно  ничего
лучшего не видел, и было бы просто грешно тратить на него такое добро.
   Между женщинами началось нечто вроде меновой торговли. Научив  Саксон
игре на укулеле, старуха заявила, что ей уже не по возрасту столь  игри-
вый инструмент и не обменяет ли его Саксон на тот чепчик, который  вышел
у нее так удачно.
   - Укулеле все же стоит несколько долларов. Я за него заплатила  двад-
цать, правда, давно. Но уж чепчика-то он стоит. Играть на укулеле -  это
легкомыслие.
   - А разве чепчик - не легкомыслие? - спросила Саксон, очень,  однако,
довольная предложением соседки.
   - Он не для моих седых волос, - откровенно призналась Мерседес.  -  Я
его продам. Очень многое из того, что я делаю, когда ревматизм не терза-
ет мне пальцев, я продаю. Неужели вы, моя дорогая, воображаете, что  пя-
тидесяти долларов моего старика хватало бы на мои потребности  и  нужды?
Недостающую сумму подрабатываю я. Старикам нужно гораздо больше, чем мо-
лодежи. Когда-нибудь вы это испытаете на себе.
   - Я очень довольна вашим предложением, -  сказала  Саксон.  -  А  как
только накоплю денег на материал, сделаю себе новый чепчик.
   - Знаете что, сделайте несколько, - посоветовала  Мерседес.  -  Я  их
продам, - разумеется, я оставлю себе небольшой процент  за  комиссию.  А
вам я могу дать по шести долларов за штуку. Выберем вместе фасоны.  И  у
вас будет оставаться денег больше,  чем  надо,  на  материал  для  ваших
собственных чепчиков.
 
 
   ГЛАВА ПЯТАЯ
 
   За эту зиму произошли четыре события: Берт и Мери поженились и  сняли
домик по соседству. Биллу, как и всем возчикам в Окленде, сбавили  зарп-
лату; Билл начал бриться безопасной бритвой; и, наконец, сбылось  предс-
казание Сары, а Саксон ошиблась в своих планах на будущее.
   Она сообщила мужу великую новость только тогда,  когда  сомнений  уже
быть не могло. Вначале, при первой  шевельнувшейся  в  ней  догадке,  ее
сердце мучительно сжалось и ее охватил страх перед тем, что было для нее
так ново и неведомо. К тому же ее пугали неизбежные расходы.  Но  прошло
время, и когда она окончательно убедилась в своих предположениях,  волна
горячей радости поглотила все страхи. "Мой и Билли - наш! - беспрестанно
повторяла она про себя, и каждый раз эта мысль отдавалась у нее в  груди
каким-то почти физически ощутимым сладостным толчком.
   В тот вечер, когда она сказала об этом Биллу, он скрыл  от  нее  свою
новость относительно заработной платы и только порадовался вместе с нею,
что у них будет малыш.
   - Как нам отпраздновать такое событие? Пойти в театр? -  спросил  он,
разжимая объятия, чтобы дать ей возможность говорить. - Или просто поси-
дим дома вдвоем, нет... втроем?
   - Лучше посидим, - решила она. - Я хочу только одного: чтобы  ты  вот
так держал меня, держал всегда.
   - Мне тоже хотелось остаться дома, но я думал, что ты и так весь день
была дома и, может быть, тебе приятнее пройтись.
   На улице морозило. Билл принес кресло в кухню и поставил его к самому
огню. Саксон свернулась комочком в его объятиях и положила голову к нему
на плечо, так что ее волосы щекотали его щеку.
   - Мы правильно сделали, что поженились сразу же после недавнего  зна-
комства, - размышлял он вслух. - Ведь я и теперь еще на тебя  не  нагля-
жусь, точно жених на невесту. А потом твоя новость!  Боже  мой,  Саксон,
все это так хорошо, что просто не верится. Только подумай!  Собственный!
И нас будет трое! Держу пари, что родится мальчик. Ты увидишь, как быст-
ро я научу его действовать кулачками и защищаться. И плавать тоже. Я  не
я, если к шести годам он не выучится...
   - А если он будет девочка?
   - Нет, она будет мальчиком, - возразил Билл, подхватывая ее шутку.
   И они стали целоваться, смеясь и вздыхая от счастья.
   - Но теперь я сделаюсь скупердяем, - объявил он  вдруг,  помолчав.  -
Больше никаких выпивок с приятелями! Перехожу на воду. Затем  надо  под-
сократить курение. Гм! А почему бы мне самому не свертывать себе папиро-
сы? Это выйдет в десять раз дешевле, чем покупать готовые. Потом я  могу
отпустить себе бороду. На то, что с нас дерут за год парикмахеры,  можно
прокормить ребенка.
   - Если вы себе отпустите бороду, мистер Роберте, я с вами  разведусь,
- пригрозила Саксон. - Ты так красив и молод без бороды! Я слишком люблю
твое лицо, чтобы ты закрыл его бородой. Ах, Билли, милый, милый! Я поня-
тия не имела, что такое счастье, пока не вышла за тебя!
   - И я тоже.
   - И так будет всегда?
   - Уверен, - отвечал он.
   - Правда, мне почему-то всегда казалось, что я буду счастлива в  бра-
ке, - продолжала она. - Но никогда и не снилось, что будет так хорошо.
   Она повернула голову и поцеловала его в щеку.
   - Билли, это даже нельзя назвать счастьем, это блаженство.
   И Билл дал себе слово пока не говорить об урезке заработной платы.  И
только через две недели, когда постановление стало фактом и ему пришлось
высыпать ей в передник меньше, чем обычно, он сказал. На другой  день  к
обеду пришли Берт и Мери, которые были женаты уже целый месяц, и  разго-
вор зашел об этом больном для всех вопросе. Берт смотрел на дело особен-
но пессимистически и намекал на забастовку, ожидавшуюся в  железнодорож-
ных мастерских.
   - Если бы вы все помалкивали, лучше было бы, - заметила Мери.  -  Это
профсоюзные агитаторы мутят. Я прямо из себя выхожу, когда вижу, как они
во все встревают и подзуживают рабочих. Будь я хозяином, я  бы  каждому,
кто их слушает, сбавляла зарплату.
   - Но ведь и ты состояла в союзе прачек, - мягко возразила Саксон.
   - Потому что иначе я бы не получила работы. А что он  мне  дал,  твой
союз?
   - Ну вот, посмотри на Билла, - возразил Берт. - Возчики сидели  смир-
но, рта не раскрывали, ни в чем не участвовали, и вдруг - раз! Нате вам,
пожалуйста! Как обухом по голове! Десять процентов сбавки. То ли еще бу-
дет! В этой стране, которую создали своими руками наши отцы и матери, на
нашу долю не осталось ничего. Нам остались только рожки да ножки. И ско-
ро нам совсем будет крышка, нам - потомкам тех  людей,  которые  бросили
Англию, вывезли тут весь навоз, освободили рабов, сражались с индейцами,
создали Запад! Всякий дурак видит, куда мы идем!
   - А что же нам делать? - с тревогой спросила Саксон.
   - Бороться! Только одно! Страна в руках шайки  разбойников!  Возьмите
хотя бы Южную Тихоокеанскую дорогу: разве она не управляет Калифорнией?
   - Глупости, Берт, - прервал его Билл. - Ты просто несешь чепуху.  Же-
лезная дорога не может управлять Калифорнией.
   - Эх ты, простофиля! - насмешливо воскликнул Берт. - Подожди,  придет
время - и все вы, дуралеи, окажетесь перед совершившимся фактом, да  бу-
дет поздно! Все прогнило насквозь! Воняет! Помилуй, нет ни одного  чело-
века, который мог бы попасть в  законодательное  собрание,  если  он  не
съездит в Сан-Франциско да не побывает в главном управлении Южной Тихоо-
кеанской дороги и там не поклонится тому, кому следует. Почему в  губер-
наторы Калифорнии попадают всегда только бывшие  директора  дороги?  Так
повелось, когда нас с тобой еще на свете не было. Да, нам крышка! Мы по-
биты. Но сердце мое взыграло бы в  груди,  если  бы  мне  удалось  перед
смертью вздернуть хоть кого-нибудь из этих гнусных воров.  Ты  знаешь  -
кто мы? Те - что бились на полях сражений, и вспахали землю,  и  создали
все, что вокруг нас. Мы - последние могикане.
   - Я его до смерти боюсь, он прямо себя не помнит, - сказала Мери, и в
ее тоне чувствовалась враждебность. - Если он, наконец, не заткнет  свою
глотку, его наверняка выставят из мастерских. А что мы тогда  будем  де-
лать? Обо мне он не думает. Н