с кратчайшим путем через проулок...
   - Проулок за лавкой Кэмбела, - добавил Билл.
   - Да, за Кэмбелом, - продолжал первый возчик. - Мы были уверены,  что
это один из мерзавцев, нанятых агентством Мюррея и Рэди, и что он  наме-
рен прошмыгнуть задворками в конюшни.
   - Мы с Биллом как-то поймали там одного, - вставил Бэд.
   - И, конечно, мы не стали терять времени, - продолжал Джексон,  обра-
щаясь  прямо  к  Саксон.  -  Нам  не  раз  приходилось  вправлять  мозги
штрейкбрехерам, и они у нас становились шелковые. Вашего мужа мы накрыли
как раз в этом проулке.
   - А я искал Бэда, - пояснил Билл. - Ребята сказали, что я  найду  его
на том конце проулка. Тут ко мне подошел Джексон и попросил огонька.
   - И я сразу принялся за работу, - заключил первый.
   - Какую работу? - спросила Саксон.
   - Вот какую. - И он указал на голову Билла. - Я оглушил его. Он упал,
как бык на бойне, потом поднялся на колени и что-то начал бормотать: что
вы там стоите, - проваливайте, я вас не держу. Тогда мы  и  сделали  вот
это...
   Парень замолчал, полагая, что все ясно.
   - Перебили ему обе руки ломом, - пояснил Бэд.
   - Когда кости затрещали, я очухался, - подтвердил Билл. - А  они  оба
стоят надо мной да зубы скалят: "Придется тебе  отдохнуть  маленько",  -
говорит Джексон. А Энсон говорит: "Посмотрел бы я, как ты  этими  руками
да вожжи держать будешь". Тут Джексон снова начал: "Дадим-ка ему еще ра-
зок на счастье!" - и как даст мне в зубы.
   - Нет, - поправил его Энсон, - это я дал тебе разочек.
   - Все равно, я опять повалился без памяти, - вздохнул Билл. - А когда
пришел в себя, то оказалось, что и Бэд, и Энсон, и Джексон - все  втроем
обливают меня водой у колонки. А затем мы  все  удрали  от  репортера  и
вместе пошли домой.
   Бэд Стродзерс поднял кулак и показал свежие ссадины.
   - Репортер здорово наседал, так ему хотелось узнать, в чем дело! - Он
обратился к Биллу: - Потому-то я и свернул с Девятой и нагнал вас только
на Шестой.
   Спустя несколько минут явился доктор Гентли и выпроводил всех  мужчин
из комнаты. Они дождались, пока Билла перевязали, так  как  хотели  убе-
диться, что он чувствует себя хорошо, а затем ушли. Доктор Гентли, моя в
кухне руки, давал Саксон последние указания. Вытирая их, он потянул  но-
сом и поглядел на плиту, где кипел котелок.
   - Ракушки, - сказал он. - Где вы их купили?
   - Я их не купила, - отвечала Саксон. - Я сама их набрала.
   - На болоте? - спросил он с внезапным интересом.
   - Да.
   - Выбросьте! Выбросьте их подальше! В них смерть и гибель! У меня бы-
ло три случая тифа, а виною - эти самые ракушки и болото.
   Когда он ушел, Саксон выполнила его приказ: "Еще одно обвинение  про-
тив Окленда, - подумала она. - Окленд - западня, он отравляет тех,  кого
не удается уморить голодом".
   - Тут, пожалуй, запьешь, - простонал Билл, когда Саксон  вернулась  к
нему. - Ну можно ли было вообразить такое несчастье? Сколько я ни дрался
на ринге, ни одной кости не сломал, а тут раз-раз - и обе руки к черту!
   - О, могло быть и хуже, - сказала Саксон, улыбаясь.
   - Хотел бы я знать - что?
   - Они могли сломать тебе шею.
   - Может, оно и лучше было бы. Нет, Саксон, ты мне скажи, что могло бы
быть хуже?
   - Пожалуйста, - уверенно отозвалась она.
   - Ну?
   - А разве не хуже было бы, если бы ты все-таки решил остаться  в  Ок-
ленде, где такая история всегда может повториться?
   - Воображаю, какой из меня теперь получится фермер и как я  буду  па-
хать землю вот такими поленьями вместо рук, - упорствовал Билл.
   - Доктор Гентли уверяет, что в месте перелома они будут  еще  крепче,
чем раньше. Ты сам знаешь, так всегда бывает с  простыми  переломами.  А
теперь, закрой-ка глаза и постарайся уснуть. Ты измучен, тебе пора успо-
коиться и перестать думать.
   Он послушно закрыл глаза. Она подложила прохладную руку ему под заты-
лок и сидела не шевелясь.
   - Как хорошо, - пробормотал он. - Ты такая прохладная, Саксон. И твоя
рука, и ты, вся ты. Побыть с тобою - это все равно что  после  танцев  в
душной комнате выйти на свежий ночной воздух.
   Пролежав несколько минут спокойно, он вдруг тихонько засмеялся.
   - Что такое? - спросила она.
   - Ничего. Я только представил себе, как эти болваны расправлялись  со
мной - со мной, который на своем веку обработал столько  штрейкбрехеров,
что и не запомнишь!
   На следующее утро, когда Билл проснулся, от вчерашних мрачных  мыслей
не осталось и следа. Саксон из кухни услышала, что он старательно  выде-
лывал голосом какие-то странные фиоритуры.
   - Я выучил новую песню, ты ее еще не знаешь, - пояснил он, когда  она
вошла к нему с чашкой кофе. - Я запомнил только припев. Старик наставля-
ет парня-батрака, который хочет жениться на его дочери.  Мэми,  подружка
Билла Мэрфи, с которой он гулял до женитьбы, постоянно напевала ее.  Это
очень грустная песенка. Мэми всегда ревела от нее. Вот, слушай припев, -
и помни, что это поет старик.
   Отчаянно фальшивя, Билл с величайшей торжественностью затянул:
   Будь добр к моей дочурке,
   Не обижай ее!
   Когда умру, и дом и ферму -
   Я вам оставлю все,
   Коня и плуг, овцу, корову
   И всех моих кур во дворе...
   - Меня эти куры пронзили, - объяснил он.  -  Я  и  песню-то  вспомнил
из-за вчерашних кур в кинематографе. Когда-нибудь и у нас с тобой  будут
куры во дворе! Верно, старушка?
   - И дочка, - дополнила картину Саксон.
   - А я, как тот старикан, скажу эти самые слова батраку, который к ней
посватается, - продолжал фантазировать Билл. - Ведь дочь  вырастить  не-
долго, если не спешишь.
   Саксон извлекла из футляра давно забытое укулеле и настроила его.
   - У меня тоже есть для тебя новая песенка, Билл. Ее  всегда  напевает
Том. Ему до смерти хочется взять казенную землю и хозяйничать на ней, да
Сара об этом и слышать не хочет. Вот эта песенка:
   И будет у нас ферма,
   Скотина, сад, гумно,
   Пахать я буду землю,
   А ты возить зерно.
   - Только полагаю, что пахать землю буду я, -  заметил  Билл.  -  Спой
мне, Саксон, "Жатву". Это тоже фермерская песня.
   Исполнив его просьбу, она заявила, что кофе наверняка остынет, и зас-
тавила Билла приняться за еду. Он был совершенно беспомощен, ей пришлось
кормить его, как ребенка, и они болтали.
   - Я хочу сказать тебе одну вещь, - обратился к ней Билл  между  двумя
глотками кофе. - Дай нам только устроиться в деревне, и ты получишь  ло-
шадь, о которой мечтала всю жизнь.  Она  будет  твоей  полной  собствен-
ностью, можешь кататься на ней верхом, запрягать ее или продать  -  сло-
вом, делать с ней все, что захочешь.
   Подумав немного, он начал снова:
   - Мне в деревне здорово пригодится мое знание  лошадей;  это  большой
козырь. Я всегда найду себе работу при лошадях, хотя бы и не по  союзным
ставкам. А другим полевым работам я  живо  научусь.  Скажи,  ты  помнишь
день, когда ты первый раз сказала мне, что всю жизнь мечтаешь иметь вер-
ховую лошадь?
   Да, Саксон помнила, и ей стоило больших усилий сдержать навертывающи-
еся слезы. Радость охватила ее, и ей пришло на память многое - все свет-
лые надежды на счастливую жизнь с Биллом, окрылявшие  ее,  до  того  как
наступили тяжелые времена. Теперь эти надежды  воскресли.  Если  счастье
обмануло, что ж - она и Билл сами отправятся на поиски  нового  счастья,
претворят мечту в действительность, и этот фильм станет  для  них  самой
жизнью.
   Под влиянием внезапного - впрочем, скорее притворного  -  страха  она
прокралась в комнату, где умер Берт, чтобы внимательно разглядеть себя в
зеркале. Нет, она почти не изменилась. Она все еще вооружена  для  битвы
за любовь. Красавицей ее не назовешь, и она знала это, - но разве Мерсе-
дес не говорила ей, что знаменитые женщины, покорявшие мужчин, отнюдь не
были красавицами? И все-таки, глядя на себя в зеркало, Саксон  не  могла
не признать, что она очаровательна. Вот ее большие глаза такого чудесно-
го серого цвета, они всегда оживлены и блестят, на их  поверхности  и  в
глубине то и дело всплывают невысказанные мысли, мелькают и тонут, усту-
пая место все новым и новым. Вот ее брови, они безупречны, с этим нельзя
не согласиться: чудесного рисунка, чуть темнее светлорусых волос; и  они
удивительно  гармонируют  с  формой  ее  носа,   слегка   неправильного,
женственного, но отнюдь не выражающего слабость  характера,  наоборот  -
задорного и, пожалуй, даже дерзкого.
   Она заметила также, что лицо ее слегка осунулось, губы  не  так  алы,
как прежде, живой румянец на щеках не так ярок. Но все это вернется. Рот
у нее не похож на рот красавиц в иллюстрированных журналах,  не  рот-бу-
тончик, - она уделила ему особое внимание, - но это хороший рот, на него
приятно смотреть, он создан для того, чтобы смеяться  и  заражать  своим
смехом других. Она тут же заулыбалась, и в углах рта  появились  ямочки.
Она знала, что, когда улыбается, люди невольно отвечают ей улыбкой. Сак-
сон засмеялась: сначала одними глазами, - она сама придумала этот фокус,
- потом откинула голову и засмеялась и глазами и ртом, обнажая ряд  ров-
ных и крепких белых зубов.
   Она вспомнила, как Билл расхваливал их в тот вечер в "Германии", пос-
ле того как он отшил Чарли Лонга.
   "Они и не крупные, но в то же время и не мелкие,  как  у  детишек,  -
сказал тогда Билл. - Они очень хороши и вам  идут".  А  затем  прибавил:
"Они так хороши, что хочется съесть их".
   Ей пришли на память все комплименты, какие она когда-либо слыхала  от
Билла. Его ласковые слова и похвалы, его восхищение были ей дороже  всех
сокровищ мира. Он говорил, что кожа у нее прохладная, нежная,  как  бар-
хат, и гладкая, как шелк. Она завернула рукав до плеча и потерлась щекой
о белую кожу руки, придирчиво проверяя ее нежность. Он называл ее "упои-
тельной", говорил, что раньше не понимал  значения  этого  слова,  когда
другие парни так выражались про девушек, пока не узнал ее. Затем он  го-
ворил, что у нее свежий голос и что его звук действует на него  так  же,
как ее рука, лежащая у него на лбу. Этот голос глубоко проникает в него,
прохладный и трепетный, как легкий ветерок. И он сравнивал его с  первым
вечерним дыханием моря после знойного дня. А когда она говорит тихо,  ее
голос бархатист и нежен, точно виолончель в оркестре.
   Он называл ее своим "Жизненным Эликсиром", чистокровной лошадкой, жи-
вой и смелой, тонко чувствующей, нежной и чуткой. Ему нравилось, как она
носит одежду. По его мнению, любое платье на ней - прямо  мечта,  -  оно
кажется неотъемлемой ее частью, как прохлада ее голоса и кожи  и  аромат
ее волос.
   А фигура! Она встала на стул и наклонила зеркало, чтобы  видеть  себя
от бедер до кончика туфель. Она разгладила на талии юбку и  слегка  при-
подняла ее: щиколотки  все  так  же  стройны,  икры  не  утратили  своей
женственной и зрелой полноты. Она окинула критическим взглядом свои бед-
ра, талию, грудь, проверила изгиб шеи и постановку головы  и  удовлетво-
ренно вздохнула. Билл, должно быть, прав, когда уверяет, что она  сложе-
на, как француженка, и что в отношении линий и форм она может  дать  сто
очков вперед Анетте Келлерман.
   Сколько же хорошего он наговорил когда-то, -  думала  она,  вспоминая
все это. Ее губы! В то воскресенье, когда он просил Саксон быть его  же-
ной, он сказал: "Я люблю смотреть на ваши губы, когда вы  говорите.  Это
очень смешно, но каждое их движение похоже на легкий поцелуй". И  позже,
в тот же день: "Ты ведь мне понравилась с первой же минуты, как  я  тебя
увидел". Он хвалил ее хозяйственность; говорил, что, живя с ней, питает-
ся лучше, пользуется большим комфортом, угощает товарищей и еще отклады-
вает. Она вспомнила и тот день, когда он сжал ее в  объятиях  и  заявил,
что она самая восхитительная женщина из всех, когда-либо живших на  этом
свете.
   Саксон снова оглядела себя в зеркале с головы до ног, как бы  охваты-
вая все в целом. Вот она какая - крепкая, ладная! Да, она  прелестна.  И
она победит. Если Билл великолепен своей мужественностью, то и  она  ему
под стать своей женственностью. Она знала, что они отличная пара  и  она
вполне заслужила многое, все лучшее, что он может дать ей. Но  любование
собой не ослепило ее; честно оценивая себя, она так же честно  оценивала
и его. Когда он был самим собой, не терзался заботами, не мучился безвы-
ходностью положения, не был одурманен алкоголем - он, ее муж  и  возлюб-
ленный, тоже заслуживал всего, что она ему давала и могла дать.
   Саксон окинула себя прощальным взглядом. Нет! Она  еще  полна  жизни,
как еще жива любовь Билла и ее любовь. Нужна только благоприятная почва,
и их любовь расцветет пышным цветом. Они покинут Окленд и пойдут  искать
эту благоприятную почву.
   - О Билли! - крикнула она ему через перегородку, все еще стоя на сту-
ле и то поднимая, то опуская зеркало, чтобы видеть свое отражение от щи-
колоток до зардевшегося теплым румянцем задорного и оживленного лица.
   - Что случилось? - спросил он в ответ.
   - Я влюблена в себя, - крикнула она.
   - Это еще что за игра? - послышался его недоумевающий  голос.  -  Что
это тебе вздумалось в себя влюбляться?
   - Потому, что ты меня любишь, - ответила она. -  Я  люблю  себя  всю,
Билли, каждую жилку, потому что... потому что... ну, потому что и ты все
это любишь.
 
 
   ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
 
   Дни летели для Саксон незаметно: она ухаживала за Биллом, работала по
дому, строила бесконечные планы на будущее и  распродавала  свои  запасы
вышитых вещиц. Нелегко было Саксон добиться от  Билла  согласия  на  эту
продажу, но в конце концов она уломала его.
   - Я расстанусь только с теми вещами, которые не носила, -  настаивала
она. - Мне нетрудно будет вышить новые, когда мы прочно где-нибудь  уст-
роимся.
   Все, что ей не удалось продать, а также часть столового и постельного
белья и лишнюю одежду, свою и Билла, она оставила на хранение у Тома.
   - Ладно, - сказал Билл. - Сегодня на твоей улице праздник. Все будет,
как тебе хочется. Ты - Робинзон Крузо, а я - твой Пятница. Ты уже  реши-
ла, куда мы двинемся?
   Саксон покачала головой.
   - А каким способом мы будем путешествовать? Она  подняла  одну  ногу,
потом другую, - на ногах были грубые дорожные башмаки, которые она наде-
ла лишь в это утро, чтобы они немного разносились.
   - На своих на двоих, да?
   - Так наши предки пришли на Запад, - ответила она с гордостью.
   - Значит, мы пойдем пешедралом, как настоящие бродяги? Я еще не  слы-
хал о женщинах-бродягах!
   - Такая женщина перед тобой. И потом. Билли, идти пешедралом вовсе не
позор. Моя мать прошла пешком большую часть пути через прерии. В те вре-
мена матери почти всех американцев отправлялись  в  дальние  странствия.
Мне нет никакого дела до того, что скажут  люди.  По-моему,  наше  племя
странствует испокон веков, и так же пойдем странствовать  мы,  отыскивая
клочок земли, который бы нам приглянулся для постоянного житья.
   Через несколько дней, когда рану на голове Билла затянуло и кости рук
начали срастаться, он уже мог вставать и двигаться по дому. Но обе  руки
еще лежали в лубках, и он был по-прежнему беспомощен.
   Доктор Гентли не только согласился, но сам предложил, чтобы они опла-
тили его услуги позже, когда для них настанут  лучшие  времена.  Относи-
тельно казенной земли, которая так интересовала  Саксон,  он  ничего  не
знал. Но, по его мнению, времена раздачи казенных земель прошли.
   Том, напротив, утверждал, что казенной земли сколько хочешь. Он расс-
казывал о Медовом озере, об округе Шаста и Гумбольдта.
   - Но в это время года вам нечего туда и соваться, ведь зима на  носу,
- старался он отговорить Саксон. - Вам надо двинуться на  юг,  в  теплые
края, - скажем, вдоль побережья. Там не бывает снега. Вот что я вам ска-
жу: идите на Сан-Хосе и Салинас и выбирайтесь на побережье у Монтери.  К
югу от Монтери вы найдете участки казенной земли  вперемежку  с  лесными
заповедниками и мексиканскими ранчо. Местность там очень дикая, даже до-
рог настоящих нет. Все жители занимаются  только  скотоводством.  Но  вы
увидите прекрасные каньоны, поросшие секвойями, и плодородные земли, они
тянутся до самого океана. Я прошлый год как-то толковал с одним  парнем,
который побывал в этих местах и все там излазил. С  какой  бы  охотой  я
ушел из города, как и вы, да Сара слышать об этом не хочет. А там и  зо-
лото сейчас найдено. Туда уже понаехало немало золотоискателей, и откры-
лись два-три прииска, будто бы очень богатые. Но это гораздо дальше и  в
сторону от побережья. Вы могли бы наведаться туда.
   Саксон покачала головой:
   - Мы ищем не золото, а место, где разводить кур и  выращивать  овощи.
Наши предки имели когда-то полную возможность искать золото, а что оста-
лось от всего их богатства?
   - Ты права, - согласился Том. - Они вечно гонялись за журавлями в не-
бе и упускали тысячи синиц у себя под носом. Взять хотя бы твоего  отца.
Он рассказывал, что продал три участка на Маркет-стрит  в  Сан-Франциско
по пятидесяти долларов. Теперь им цена пятьсот тысяч. А дядя Билл? У не-
го было этих ранчо без счета. Удовлетворился он этим? Нет. Он непременно
хотел стать скотоводческим магнатом, настоящим Миллером и Люксом. А умер
ночным сторожем в Лос-Анжелосе, получая сорок долларов в месяц. Не забы-
вай о духе времени - он сейчас совсем другой. Сейчас везде царят большие
дела, а мы с тобой мелкие сошки. По рассказам наших родичей, они жили  в
Западном заповеднике, это примерно те места, где теперь штат Огайо. В те
годы каждый мог получить участок, нужно было только запрячь волов и идти
за повозками тысячи миль на запад, вплоть до Тихого океана.  Эти  тысячи
миль и земельных участков только и ждали тех,  кто  их  обработает.  Сто
шестьдесят акров - это нее пустяк! В те ранние годы в  Орегоне  не  было
участков меньше, чем по шестьсот сорок акров.
   - Таков был тогда дух времени: перед тобою  нетронутые  земли,  бери,
сколько хочешь. Но когда мы дошли до Тихого океана - времена изменились:
тут пошли большие дела. А крупные дела требуют  крупных  дельцов;  и  на
каждого крупного дельца приходятся тысячи маленьких людей, которым оста-
ется одно - работать на богачей. Маленькие люди - это те, кто проигрыва-
ет, понимаешь? А если это им не нравится - пожалуйста, пусть бросают, но
легче им не станет. Они уже не  могут  запрячь  волов  и  ехать  дальше:
ехать-то больше некуда! Китай далеко, а между Китаем и  нами  порядочное
пространство соленой воды, ее ведь не вспашешь.
   - Это все очень понятно, - заметила Саксон.
   - Да, - продолжал брат, - но мы поняли, когда все  кончилось  и  было
уже поздно.
   - Крупные дельцы - это те, что поумнее, - заметила Саксон.
   - Нет, им просто повезло, -  возразил  Том.  -  Кое-кто  победил,  но
большинство было побеждено, хотя побежденные ни в чем не уступали  побе-
дителям. Ну, вроде драки мальчишек, которые  сцепились  на  улице  из-за
брошенной им мелочи. И нельзя сказать, чтобы все они  были  так  уж  не-
дальновидны. Но возьмем хотя бы твоего отца: он родился в Новой  Англии,
крепкая семья, у его предков был деловой нюх, они умели приумножать свое
состояние. А представь, что у твоего отца оказалась  бы  больная  печень
или почки или что он подцепил бы ревматизм и не имел бы сил  рыскать  по
свету в поисках счастья и сражаться, покорять женские сердца и  обследо-
вать на Западе каждый уголок? Тогда он  поселился  бы  в  Сан-Франциско,
застроил бы свои три участка на Маркет-стрит, стал  бы  прикупать  новые
владения, сделался бы акционером пароходных  компаний,  спекулировал  бы
недвижимостью и прокладывал железнодорожные пути и туннели.
   Ну чем, скажи, не крупный делец! Это был  энергичнейший  человек,  он
мгновенно принимал самые рискованные решения, был холоден,  как  лед,  и
неукротим, как индеец из племени команчей. И он, конечно, пробил бы себе
дорогу среди всех этих беззастенчивых дельцов и бандитов тех времен  так
же, как находил путь к сердцам прекрасных леди,  когда