о одно я вам скажу: в прачечную я  не  вер-
нусь! - Она подняла руку и произнесла торжественно, словно клятву: - Ни-
когда и ни за что на свете!
   - Знаю я, куда ты метишь, - возразил Берт гневно. - Все равно, сдохну
я или буду жив, попаду в переделку или нет, - если ты захочешь  идти  по
дурной дорожке, ты пойдешь; со мной или без меня - не важно.
   - Кажется, я вела себя вполне прилично до встречи с тобой, - возрази-
ла Мери, закинув головку, - да и сейчас никто не скажет про меня  плохо-
го.
   Берт хотел ей ответить какой-то  резкостью,  но  вмешалась  Саксон  и
восстановила мир.  Она  очень  тревожилась  за  их  брачную  жизнь.  Оба
вспыльчивые, несдержанные, раздражительные, и их  постоянные  стычки  не
сулят ничего хорошего.
   Покупка безопасной бритвы была для Саксон  серьезным  шагом.  Сначала
она посоветовалась со знакомым приказчиком из магазина Пирса и уже тогда
решилась на это приобретение. В одно воскресное  утро,  после  завтрака,
когда Билл собирался в парикмахерскую, Саксон позвала его в  спальню  и,
приподняв полотенце, показала ему приготовленные бритвенные ножи,  мыло,
кисточку и все необходимое для бритья. Билл, удивленный, попятился,  по-
том снова подошел и принялся рассматривать покупку. Огорченно  уставился
он на безопасную бритву.
   - Ну, это не для мужчины!
   - И такая бритва сделает свое дело, - сказала Саксон. -  Сотни  людей
бреются ею каждый день.
   Но Билл отрицательно покачал головой.
   - Ты же ходишь к парикмахеру три раза в неделю, и бритье  стоит  тебе
каждый раз сорок пять центов. Считай - полдоллара, а  в  году  пятьдесят
две недели. Двадцать шесть долларов в год на бритье! Не возмущайся,  ми-
лый, попробуй. Сколько мужчин бреются таким способом!
   Он опять покачал непокорной головой, и туманные глубины его глаз  еще
больше потемнели. Она так любила в нем эту хмурость, которая делала  его
по-мальчишески красивым. Саксон, смеясь, обняла его, толкнула  на  стул,
сняла с него пиджак, расстегнула воротник верхней  и  нижней  рубашки  и
подвернула их.
   - Если ты будешь ругаться, - сказала она, покрывая его  щеки  мыльной
пеной, - то получишь в рот вот это.
   - Подожди минутку, - удержала она его,  когда  он  хотел  взяться  за
бритву. - Я видела, как орудуют парикмахеры. Они начинают  брить,  когда
пена впитается.
   И она стала втирать ему в кожу мыльную пену.
   - Вот, - сказала она, вторично намыливая ему щеки.  -  Теперь  можешь
начинать. Только помни, что я не всегда буду  это  делать  вместо  тебя.
Только пока ты учишься.
   Всячески подчеркивая свое шутливое негодование, Билл  попытался  нес-
колько раз провести бритвой по лицу, потом схватился за щеку  и  сердито
воскликнул:
   - Ах, черт проклятый! Он стал разглядывать в зеркало свое лицо и уви-
дел полоску крови, алевшую среди мыльной пены.
   - Порезался! Безопасной бритвой! Черт! Наверно,  мужчины  клянут  эти
бритвы. И правы! Порезался! Хороша безопасность!
   - Да подожди минутку, - уговаривала его Саксон. -  Нужно  сначала  ее
наладить. Приказчик мне говорил... Вот посмотри, тут маленькие  винтики.
Они... Поверни их... вот так...
   Билл снова принялся за бритье. Через несколько минут  он  внимательно
поглядел на себя в зеркало, ухмыльнулся и продолжал свою операцию. Легко
и быстро соскреб он с лица всю пену. Саксон захлопала в ладоши.
   - Здорово! - сказал Билл. - Великолепно! Дай лапку. Посмотри, как хо-
рошо получилось.
   Он продолжал тереть ее руку о свою щеку. Вдруг Саксон  издала  легкое
восклицание, притянула его к себе и стала  огорченно  рассматривать  его
лицо.
   - Да она совсем не бреет.
   - В общем, надувательство! Твоя бритва режет кожу,  но  не  волос.  Я
все-таки предпочитаю парикмахера.
   Но Саксон стояла на своем:
   - Ты еще недостаточно приспособился. Ты ее слишком подвинтил.  Дай  я
попробую. Вот так! Не очень сильно и не очень слабо. Теперь намылься еще
раз, и попробуем.
   На этот раз было слышно, как бритва соскабливает волос.
   - Ну как? - спросила она с тревогой.
   - Рвет... ой! рвет... волосы, - рычал Билл, делая  гримасы.  -  Да...
рвет... тянет, ой!.. Как черт!
   - Ну, ну, продолжай, - подбадривала его Саксон. - Не  сдавайся!  Будь
смел, как охотник за скальпами, как последний  могикан...  Помнишь,  что
сказал Берт?
   Через четверть часа он вымыл и вытер лицо и облегченно вздохнул.
   - Конечно, так можно в конце концов побриться, но я не очень стою  за
этот способ. Он всю душу из меня вымотал.
   Вдруг он застонал, сделав новое открытие.
   - Что еще стряслось? - спросила она.
   - А затылок-то? Ну как же я буду брить затылок? Уж за этим-то придет-
ся идти к парикмахеру.
   На лице Саксон появилось огорченное выражение, но лишь  на  миг.  Она
взяла в руки кисточку.
   - Сядь, Билли!
   - Как? Ты хочешь сама? - спросил он возмущенно.
   - Ну да! Если это может сделать парикмахер, то могу и я.
   Билл ворчал и охал, он чувствовал себя униженным, но все же ему приш-
лось уступить.
   - Видишь, как чисто, - сказала она. - Ничего нет легче. А кроме того,
двадцать шесть долларов в год останутся в кармане. Ты на  них  купишь  и
колыбель, и коляску, и пеленки, и кучу всяких мелочей. А теперь  потерпи
еще немного. - Она обмыла и вытерла ему затылок, затем припудрила. - Те-
перь ты чист и мил, как настоящий младенец, мальчик Билли!
   Несмотря на его недовольство, долгий поцелуй в шею, которым она  нео-
жиданно наградила его, был ему очень приятен.
   Хотя Билл и клялся, что он больше в руки  не  возьмет  этой  чертовой
бритвы, через два дня он все же разрешил Саксон помогать ему и  еще  раз
попробовал.
   На этот раз дело пошло гораздо лучше.
   - В общем, не так уж плохо, - снисходительно заметил он. - Я  начинаю
привыкать. Все дело в том, как ее отрегулировать. Тогда  можно  сбривать
волосы дочиста и все-таки не порезаться. У парикмахера это  не  выходит,
он нет-нет да и порежет меня.
   Третий сеанс удался на славу, и оба были на верху  блаженства,  когда
Саксон поднесла ему бутылку квасцов. Он стал убежденным сторонником  бе-
зопасных бритв, не мог дождаться прихода Берта, сам понес ему показывать
приобретение своей жены и продемонстрировал способ употребления.
   - Ведь надо же быть такими дураками - бегать по парикмахерским, тран-
жирить деньги, - заявил он. - Посмотри на эту штуку! Как берет! И легко,
точно по гладкому месту. Смотри - шесть минут по часам! Каково? Когда  я
набью себе руку, то обойдусь и тремя! Этими ножами  можно  бриться  и  в
темноте и под водой. Хотел бы зарезаться, да не можешь! И потом - сбере-
жешь двадцать шесть долларов в год. Это придумала Саксон.  Ты  знаешь  -
она прямо гений!
 
 
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
 
   Торговля между Саксон и  Мерседес  продолжала  развиваться.  Мерседес
тотчас же сбывала все те изящные вещицы, которые делала Саксон, а Саксон
занималась работой с увлечением. Будущий ребенок и сокращение заработной
платы заставляли ее относиться к материальной стороне  жизни  серьезнее,
чем когда-либо. В сберегательную кассу было в  сущности  отложено  очень
мало, Саксон теперь частенько корила себя за то, что расходует деньги на
всякие пустяки для себя и для дома. Впервые тратила она чужой заработок,
- ведь она привыкла с самых юных лет жить только  на  свои  средства;  к
счастью, благодаря Мерседес теперь Саксон получила снова возможность за-
рабатывать и с тем большим удовольствием расходовала деньги  на  покупку
нового, более дорогого белья.
   Мерседес делала ей указания, а Саксон следовала им,  иногда  привнося
кое-что от себя, и изготовляла всевозможные  легкие  красивые  кружевные
вещицы: гофрированные батистовые рубашки с ажурной строчкой и  французс-
кой вышивкой на плечах и груди, нарядные комбинации из тонкого  полотна,
обшитые ирландским кружевом, похожие на паутинки ночные сорочки. По ука-
заниям Мерседес она сделала восхитительный чепчик, и та заплатила ей, за
вычетом комиссионных, двенадцать долларов.
   Саксон с радостью отдавала этой работе каждую  свободную  минуту,  не
забывая притом и о приданом для ребенка.
   Единственное, что она купила, были три нарядные вязаные фуфаечки. Все
остальное, до самых мелочей, она сделала сама: вышитые елочкой  пеленки,
вязанные крючком кофточку и капор, варежки, вышитые  чепчики,  крошечные
пинетки, длинные  крестильные  платьица,  рубашечки  на  крошечных  бре-
тельках, кажется годные только для куклы, расшитые шелком белые фланеле-
вые юбочки, чулочки и вязаные сапожки, которые она видела уже на брыкаю-
щихся розовых ножках с пухлыми пальчиками и  толстенькими  икрами,  мно-
жество мягких полотняных простынок.  Однако  венцом  всего  явилось  ма-
ленькое вышитое пальтецо из белого шелка. И в каждую  вещицу,  в  каждый
стежок Саксон вкладывала свою любовь. Но когда она отдавала себе отчет в
характере этой постоянно наполнявшей ее любви,  то  не  могла  не  приз-
наться, что любовь эта скорее относится к Биллу, чем к тому туманному  и
неопределенному живому комочку, которого, при всей своей неясности к не-
му, она еще не могла себе представить.
   - Гм... - сказал Билл, пересмотрев весь  этот  маленький  гардероб  и
возвращаясь к фуфаечкам. - Из всех твоих  смешных  финтифлюшек  вот  это
больше всего помогает мне представить себе нашего малыша. Я  прямо  вижу
его в этих настоящих мужских фуфаечках.
   И Саксон, охваченная внезапным порывом счастья, от которого у нее  на
глазах выступили слезы, поднесла одну из фуфаечек к его губам.  Он  тор-
жественно поцеловал ее, не сводя глаз с жены.
   - Это и мальчику, но больше всего тебе.
   Однако заработок Саксон вдруг прекратился самым неожиданным и  траги-
ческим образом. Однажды, узнав о дешевой распродаже,  она  переправилась
на пароме в Сан-Франциско. Проходя по Сатер-стрит, она обратила внимание
на выставку в витрине небольшого магазинчика. Сначала она  глазам  своим
не поверила - там на почетном месте красовался тот самый  восхитительный
утренний чепчик, за который Мерседес ей заплатила двенадцать долларов  и
на котором теперь стояла цена: двадцать восемь. Саксон вошла в магазин и
обратилась к хозяйке, худой пожилой женщине с  проницательными  глазами,
по-видимому иностранке.
   - Нет, я ничего покупать не собираюсь, - сказала Саксон. - Я сама де-
лаю такие же вещи, какие у вас тут продаются, и хотела бы только  знать,
сколько вы платите за них, ну хотя бы вон за тот выставленный в  витрине
чепчик?
   Женщина бросила пристальный взгляд на руку Саксон, большой  и  указа-
тельный пальцы которой носили на себе бесчисленные следы  уколов,  затем
осмотрела ее с головы до ног.
   - А вы умеете делать такие вещи? Саксон кивнула головой?
   - Я заплатила за него женщине, которая его сделала,  двадцать  долла-
ров.
   Саксон подавила невольный возглас изумления  и  с  минуту  помолчала,
размышляя. Мерседес заплатила ей всего двенадцать - значит,  восемь  она
положила себе в карман ни за что ни про что, тогда как Саксон  затратила
и свой материал и свой труд!
   - Будьте добры, покажите мне другие вещи ручной работы  -  сорочки  и
вообще белье и скажите, сколько вы за них дали?
   - Так, значит, вы умеете делать такие вещи?
   - Умею.
   - И согласны мне их продавать?
   - Конечно, - сказала Саксон. - Я затем сюда и вошла.
   - Мы набавляем при продаже очень немного, - продолжала женщина. -  Но
вы понимаете - плата за помещение, электричество и прочее,  да  надо  же
немного и подработать. Без этой прибавки мы не могли бы торговать.
   - Ну ясно, - кивнула Саксон.
   Разглядывая восхитительное белье, Саксон нашла еще ночную  рубашку  и
комбинацию своего изделия. За первую она  получила  от  Мерседес  восемь
долларов, - здесь она продавалась за восемнадцать, а хозяйка за нее зап-
латила четырнадцать; за вторую Саксон получила шесть, цена на ней стояла
- пятнадцать, а хозяйке она обошлась в одиннадцать.
   - Благодарю вас, - сказала Саксон,  надевая  перчатки.  -  Я  с  удо-
вольствием принесу вам свою работу по этим ценам.
   - А я с удовольствием куплю... если вещи будут так же хорошо сделаны.
- Хозяйка строго на нее посмотрела. - Не забудьте, что  качество  должно
быть не хуже. Я часто получаю специальные заказы, и если я буду довольна
вашей работой, то дело для вас найдется.
   Мерседес и бровью не повела, когда Саксон обрушилась на нее с упрека-
ми:
   - Вы же говорили, что берете только за комиссию!
   - Говорила. Так я и делала.
   - Но ведь я покупала весь материал и я работала, а вы получали  льви-
ную долю платы.
   - А почему бы мне ее и не получать, милочка? Я же  была  посредницей.
Посредникам обычно достается львиная доля. Так уж заведено.
   - А по-моему, это очень несправедливо, - сказала  Саксон  скорее  пе-
чально, чем сердито.
   - Ну, уж это вы на жизнь обижайтесь, а не на меня, - возразила Мерсе-
дес язвительно, однако тон ее внезапно смягчился,  -  настроения  у  нее
быстро менялись. - Но зачем нам, милочка, ссориться? Я ведь вас так люб-
лю. Все это пустяки при вашей  молодости  и  здоровье  да  еще  с  таким
сильным молодым мужем. А я старуха, и мой старик тоже может сделать  для
меня очень мало, он и так уж не жилец на этом свете. Ведь у него больные
ноги, хоронить-то его мне придется. И я оказываю ему честь: спать вечным
сном он будет рядом со мной! Правда, он глупый, тупой, неуклюжий старик;
но, несмотря на глупость, в нем нет ни капли злобы. Я уже  купила  места
на кладбище и заплатила за них - частью  из  тех  комиссионных,  которые
брала с вас. Но остаются еще похороны. Все должно быть сделано как  сле-
дует. Мне еще нужно накопить не мало, а Барри может протянуть ноги в лю-
бую минуту.
   Саксон осторожно понюхала воздух  и  догадалась,  что  старуха  опять
пьяна.
   - Пойдемте, дорогая, я вам кое-что покажу. - Она повела Саксон в свою
спальню и приподняла крышку большого сундука. На Саксон  повеяло  тонким
ароматом розовых лепестков. - Смотрите, вот мое погребальное приданое. В
этом платье я обвенчаюсь с могилой.
   Удивление Саксон все росло, по мере того как  старуха  показывала  ей
вещь за вещью, изящное, нарядное и роскошное приданое, которое  годилось
бы для самой богатой невесты. Наконец, Мерседес извлекла на свет веер из
слоновой кости.
   - Это мне подарили в Венеции, дорогая. А вот,  смотрите,  черепаховый
гребень; его заказал для меня Брюс Анстей за неделю до того,  как  выпил
свой последний бокал и прострелил свою сумасбродную голову из кольта.  А
этот шарф! Да, да, этот шарф из либерти...
   - И все это уйдет с вами в могилу? - воскликнула Саксон. - Какое  бе-
зумие!
   Мерседес рассмеялась:
   - А почему бы и нет? Умру, как жила. В этом моя радость.  Я  сойду  в
могилу невестой. Я не могу лежать в холодном и тесном гробу,  мне  хоте-
лось бы, чтобы вместо него меня ждало широкое ложе, все покрытое мягкими
восточными тканями и заваленное грудами подушек.
   - Но ведь на ваше приданое можно было бы устроить двадцать похорон  и
купить двадцать мест! - возразила  Саксон,  задетая  этим  кощунственным
разговором о смерти.
   - Пусть моя смерть будет такой же, как моя жизнь, - самодовольно зая-
вила Мерседес. - Старик Барри ляжет рядом с  шикарной  невестой!  -  Она
закрыла глаза и вздохнула. - Хотя я предпочла бы, чтобы рядом со мной во
мраке великой ночи лежал Брюс Анстей или еще кто-нибудь из моих  возлюб-
ленных и вместе со мной обратился в прах, потому что это и есть  настоя-
щая смерть. - Она посмотрела на Саксон; в глазах ее был пьяный  блеск  и
вместе с тем холодное презрение. - В древности, когда погребали  великих
людей, с ними вместе зарывали живьем их рабов. Я же, моя дорогая, беру с
собой только свои тряпки!
   - Значит, вы... совсем не боитесь смерти? Ни чуточки?
   Мерседес покачала головой и торжественно ответила:
   - Смерть честна, добра и справедлива. Я не боюсь смерти. Я людей  бо-
юсь и того, как они со мной поступят после моей смерти. Потому-то я  все
и приготовляю заранее. Нет, когда я умру, они меня не получат.
   Саксон была смущена.
   - А на что же вы им будете нужны?
   - Им нужно много мертвецов, - последовал ответ. -  Вы  знаете,  какая
судьба постигает стариков и старух, которых не на что  хоронить?  Их  не
хоронят вовсе. Вот послушайте. Однажды мы стояли перед высокими дверями.
Меня сопровождал профессор - странный человек, которому  следовало  быть
пиратом, или осаждать города, или грабить банки,  но  отнюдь  не  читать
лекции. Стройный, как Дон Жуан, руки стальные... Так же силен был и  его
дух. И он был сумасшедший, как и все мои кавалеры,  чуть-чуть  сумасшед-
ший. "Пойдем, Мерседес, - сказал он, - посмотрим на наших ближних,  про-
никнемся смирением и возвеличимся духом оттого, что мы не похожи на  них
- пока не похожи. А потом поужинаем с особым,  дьявольским  аппетитом  и
выпьем за их здоровье золотого вина, которое засверкает еще жарче  после
всего, что мы видели. Пойдем же. Мерседес".
   Он распахнул двери и, взяв меня за руку, заставил войти. Мы оказались
в печальной компании. На мраморных столах лежали и полусидели,  опираясь
на подпорки, двадцать четыре тела, а множество молодых людей с блестящи-
ми глазами и блестящими ножичками в руках склонились над этими  столами.
При нашем появлении они подняли головы и принялись с  любопытством  меня
разглядывать.
   - Они были мертвы, эти тела? - спросила Саксон с трепетом.
   - Это были трупы бедняков, милочка. "Пойдем, Мерседес, - снова позвал
он меня. - Я покажу вам кое-что, от чего наша радость, что мы живы, ста-
нет еще сильнее". И он повел меня вниз, туда, где находились чаны - чаны
с засолом, милочка. Мне было страшно, но когда я заглянула в них, я  не-
вольно подумала о том, что будет со мной, когда я умру. Мертвецы  лежали
в этих чанах, как свинина в рассоле. В это время сверху потребовали жен-
щину, непременно старуху. И служитель, приставленный к чанам,  стал  вы-
лавливать старуху. Сначала он выудил мужчину... опять пошарил - еще муж-
чина... Он торопился и принялся ворчать. Наконец, он вытащил из этой ка-
ши женщину, и так как, судя по лицу, это была старуха, он остался  дово-
лен.
   - Неправда! Этого не может быть! - закричала Саксон.
   - Я видела все это своими собственными глазами, милочка, и знаю,  что
говорю. И я вам повторяю: не бойтесь кары божьей, - бойтесь только  этих
чанов с рассолом! И когда я стояла и смотрела, а тот,  кто  привел  меня
туда, смотрел на меня и улыбался, и просил, и  завораживал  меня  своими
черными сумасшедшими глазами усталого ученого, - я решила, что  подобная
судьба не может и не должна постичь мою земную  оболочку...  Потому  что
она ведь мила мне - моя оболочка, моя плоть; и была мила многим в  тече-
ние моей жизни. Нет, нет, чаны с рассолом не место для моих губ, знавших
столько поцелуев, не место для моего тела, расточавшего столько любви!
   Мерседес опять приподняла крышку сундука и полюбовалась на свои похо-
ронные наряды.
   - Вот я и приготовила себе все для вечного сна. В этом я буду  лежать
на смертном ложе. Некоторые философы говорят: "Люди знают, что непремен-
но умрут, а все равно не верят этому". Но старики верят. И я верю.
   Вспомните, дорогая, о чанах с рассолом и  не  сердитесь  на  меня  за
большие комиссионные. Чтобы избежать такой участи, я бы ни перед чем  не
остановилась! Украла бы лепту вдовицы, сухую корку сироты, медяки, поло-
женные на глаза умершего!
   - А вы в бога верите? - отрывисто спросила  Саксон,  силясь  сдержать
себя, несмотря на овладевший ею холодный ужас.
   Мерседес опустила глаза и пожала плечами.
   - Кто знает - есть он или нет? Во всяком случае, я буду отдыхать спо-
койно.
   - А наказание? - И Саксон вспомнила жизнь Мерседес,  представлявшуюся
ей какой-то чудовищной сказкой.
   - Никакого наказания быть не может, моя дорогая. Бог,  как  выразился
один старый поэт, "в общем добрый малый". Когда-нибудь мы с вами  потол-
куем о боге. Но вы его не бойтесь. Бойтесь только чанов с рассолом и то-
го, что люди могут сделать п