помню. Нет,  я  ужасно  бешеный,  стоит
только отпустить вожжи!
   Этим он как бы выразил желание продолжать их знакомство, и  у  Саксон
радостно екнуло сердце.
   - Скажите, - спросил он, когда они уже приближались к ее дому, -  что
вы делаете в следующее воскресенье? У вас есть какие-нибудь планы?
   - Нет, никаких нет.
   - Ну... Хотите, возьмем экипаж и поедем на целый день в горы?
   Она ответила не сразу - в эту минуту ею овладело ужасное воспоминание
о последней поездке с кузнецом; о том, как она его боялась, как под  ко-
нец выскочила из экипажа и потом бежала,  спотыкаясь  в  темноте,  много
миль в легких башмаках на тонкой подошве, испытывая при каждом шаге  му-
чительную боль от острых камней. Но затем она почувствовала прилив горя-
чей радости: ведь теперешний ее спутник -  совсем  другой  человек,  чем
Лонг.
   - Я очень люблю лошадей, - сказала она. - Люблю даже больше, чем тан-
цы, только я ничего почти про них не знаю. Мой отец ездил на большой ча-
лой кавалерийской лошади. Он ведь был капитаном кавалерийского полка.  Я
его никогда не видела, но всегда представляю себе верхом на рослом коне,
с длинной саблей и портупеей. Теперь эта сабля у моего брата Джорджа, но
второй брат. Том, у которого я живу, говорит, что она моя, потому что мы
от разных отцов. Они ведь мои сводные братья. От второго мужа у моей ма-
тери родилась только я. Это был ее настоящий брак... я  хочу  сказать  -
брак по любви.
   Саксон вдруг умолкла, смутившись своей болтливости, но ей  так  хоте-
лось рассказать этому молодому человеку про себя все, -  ведь  ей  каза-
лось, что эти заветные воспоминания составляют часть ее самой.
   - Продолжайте! Рассказывайте! - настаивал Билл. - Я очень люблю  слу-
шать про старину и тогдашних людей. Мои родители ведь тоже все это испы-
тали, но почему-то мне кажется, что тогда жилось лучше, чем теперь.  Все
было проще и естественнее. Я не знаю, как это выразить...  словом  -  не
понимаю я теперешней жизни: все  эти  профсоюзы  и  компанейские  союзы,
стачки, кризисы, безработица и прочее; в старину ничего этого не  знали.
Каждый жил на земле, занимался охотой, добывал себе достаточно пищи, за-
ботился о своих стариках, и каждому хватало. А теперь  все  пошло  вверх
дном, ничего не разберешь. Может, я  просто  дурак  -  не  знаю.  Но  вы
все-таки продолжайте, расскажите про свою мать.
   - Видите ли, моя мать была совсем молоденькая, когда они с  капитаном
Брауном влюбились друг в друга. Он был тогда на военной службе,  еще  до
войны. Когда вспыхнула война, капитана послали в Восточные штаты, а мама
уехала к своей больной сестре Лоре и ухаживала за ней. Потом пришло  из-
вестие, что он убит при Шайлоу, и она вышла замуж за  человека,  который
уже много-много лет любил ее. Он еще мальчиком был в той же партии,  что
и она, и вместе с нею прошел через прерии. Она уважала его, но по-насто-
ящему не любила. А потом вдруг оказалось, что мой отец жив. Мама загрус-
тила, но не дала горю отравить ей жизнь. Она была хорошей матерью и  хо-
рошей женой, кроткая, ласковая, но всегда печальная, а голос у нее  был,
по-моему, самый прекрасный на свете.
   - Держалась, значит, молодцом, - одобрил Билл.
   - А мой отец так и не женился. Он все время продолжал  ее  любить.  У
меня хранится очень красивое стихотворение, которое она ему посвятила, -
удивительное, прямо как музыка. И только через много лет,  когда,  нако-
нец, ее муж умер, они с отцом поженились. Это  произошло  в  тысяча  во-
семьсот восемьдесят втором году, и жилось ей тогда хорошо.
   Многое еще рассказала ему Саксон, уже стоя у калитки, и потом уверяла
себя, что на этот раз его прощальный поцелуй был более долгим, чем обыч-
но.
   - В девять часов не рано? - окликнул ее Билл через калитку.  -  Ни  о
завтраке, ни о чем не хлопочите. Я все это устрою. Будьте только  готовы
ровно в девять.
 
 
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
 
   В воскресенье утром Саксон оказалась готовой даже  раньше  девяти,  и
когда она вернулась из кухни, куда бегала уже второй раз, чтобы  посмот-
реть в окно, не подъехал ли экипаж, Сара, как обычно, на нее накинулась.
   - Стыд и срам! Некоторые особы не могут жить без шелковых чулок...  -
начала она. - Посмотрите на меня, я день и ночь гну спину, а разве у ме-
ня когда-нибудь были шелковые чулки да по три пары туфель? Но я одно го-
ворю: бог справедлив, и некоторые люди не обрадуются, когда придет расп-
лата и они получат по заслугам.
   Том, который в это время покуривал трубку и держал на коленях  своего
младшего сына, незаметно подмигнул Саксон, что, мол, на Сару опять "нае-
хало". А Саксон тщательно перевязывала лентой волосы одной из девочек  и
казалась всецело погруженной в свое занятие. Сара грузно шлепала по кух-
не, перемывая и убирая посуду после завтрака. Наконец, она, охнув,  вып-
рямила спину и, отойдя от раковины, с новым приливом злобы уставилась на
Саксон.
   - Что? Небось молчишь? А почему молчишь? Потому что еще, должно быть,
не совсем стыд потеряла. Хороша! С боксером спуталась! Слышала,  слышала
я кое-что насчет твоих похождений с этим Робертсом. Тоже гусь! Да подож-
ди, голубушка, дай только Чарли Лонгу до него добраться! Тогда увидишь!
   - Ну, не знаю, - вмешался Том. - По всему, что я слышал, Билл Роберте
очень хороший парень.
   Саксон снисходительно улыбнулась, но  Сара,  перехватив  эту  улыбку,
окончательно рассвирепела.
   - Почему бы тебе не выйти за Чарли Лонга? Он об тебе с ума сходит, не
пьяница...
   - Насколько мне известно, он пьет гораздо больше, чем следует, - воз-
разила Саксон.
   - Это-то верно, - подтвердил брат. - А кроме того, я знаю, что  он  и
дома держит бочонок пива.
   - Может, ты сам к нему прикладывался? - съязвила Сара.
   - Может, и прикладывался, - спокойно ответил Том, невольно отерев рот
рукой.
   - А почему бы ему и не держать у себя бочонка, коли  ему  хочется?  -
вновь перешла она в наступление, направленное теперь и на мужа. - Он чу-
жого не берет, зарабатывает хорошо, во всяком случае побольше, чем  иные
прочие.
   - Да, но у него нет на руках жены и ребят, - сказал Том.
   - И он не платит дурацких взносов во всякие там союзы.
   - Ошибаешься. Взносы и он платит, - невозмутимо возразил Том. - Черта
с два он работал бы на этом предприятии, да и на любом в  Окленде,  если
бы не был в ладах с союзом кузнецов. Ты ведь, Сара, ничего не  понимаешь
насчет профсоюзных дел. Коли человек не хочет умереть с голоду, он  дол-
жен держаться за союз.
   - Ну еще бы, - презрительно фыркнула Сара. - Я всегда ничего не пони-
маю! Где уж мне! Я дура набитая! И ты мне это говоришь при детях?! - Она
с бешенством обернулась к старшему мальчику, который вздрогнул и  отско-
чил. - Слышишь, Билли? Оказывается, твоя мать дура! Понимаешь? Твой отец
это ей заявляет в лицо, и при вас - детях! Она круглая  дура!  Скоро  он
скажет, что она спятила, и отправит ее в сумасшедший дом. А  что  ты  на
это скажешь. Билли? Тебе понравится, если твоя мать будет сидеть взапер-
ти, в халате, в отделении для буйных, без солнца, без света, и ее  будут
бить, как били негров, когда они были рабами. Билли, как настоящих  чер-
номазых негров? Вот какой у тебя папаша! Подумай об этом. Билли!  Предс-
тавь себе свою мать, которая тебя родила, в буйном отделении, среди  су-
масшедших! Они воют и вопят, а кругом валяются  залитые  известью  трупы
тех, кого эти звери сторожа били так, что забили до смерти!..
   Она продолжала неутомимо рисовать в самых мрачных красках то  ужасное
будущее, которое ей готовит ее супруг,  а  мальчик,  охваченный  смутным
предчувствием какой-то непонятной катастрофы, начал беззвучно плакать, и
его нижняя губа судорожно вздрагивала.
   Саксон, наконец, вышла из себя.
   - Ради бога! - вспылила она. - Пяти минут мы не можем пробыть вместе,
чтобы не ссориться!
   Сара тут же забыла о сумасшедшем доме и опять набросилась на Саксон:
   - Это кто же ссорится? Я рта не могу раскрыть, вы оба тут же на  меня
накидываетесь!
   Саксон в отчаянии полсала плечами, а Сара повела новую атаку на мужа:
   - Уж если сестра тебе дороже жены, так зачем же ты на мне женился?  Я
тебе детей народила, я работала на тебя, как каторжная, я все руки  себе
отмотала! Ты и спасибо не скажешь... при детях  оскорбляешь  меня,  кри-
чишь, что я сумасшедшая! А ты для меня хоть что-нибудь  сделал?  Ты  вот
что скажи! Я на тебя и стряпала, и твое вонючее белье стирала,  и  носки
чинила, и ночи не спала с твоими щенками, когда они болели! А вот  на  -
посмотри! - И она высунула из-под юбки бесформенную распухшую ногу, обу-
тую в стоптанный, нечищенный потрескавшийся башмак. - На  это  посмотри!
Вот я про что говорю! Полюбуйся! - Ее крик постепенно переходил в  хрип-
лый визг. - А ведь других башмаков у меня нет! У твоей жены! И  тебе  не
стыдно? Уж трех пар ты у меня не найдешь! А чулки? Видишь?..
   Вдруг голос ее оборвался, и она рухнула на стул у стола, задыхаясь от
нестерпимой обиды и злобы; но тут же опять поднялась, деревянным углова-
тым движением, как автомат, налила себе чашку остывшего кофе и таким  же
деревянным движением снова села. Она вылила на блюдце подернутую  жиром,
противную жидкость, - словно кофе был горяч и мог обжечь  ей  рот,  -  и
продолжала бессмысленно смотреть перед собой, а грудь ее  приподнималась
судорожными, короткими вздохами.
   - Ну, Сара, успокойся! Пожалуйста, успокойся! - тревожно упрашивал ее
Том.
   Вместо ответа она  медленно,  осторожно,  словно  от  этого  зависела
судьба целого государства, опрокинула блюдечко на стол, - затем  подняла
правую руку, медленно, тяжело, и так же неторопливо и тяжело ударила То-
ма ладонью по щеке и тут же истерически завыла -  пронзительно,  хрипло,
все на тех же нотах, как одержимая - села на пол  и  принялась  раскачи-
ваться взад и вперед, словно в порыве безысходного горя.
   Тихие всхлипывания Билли перешли в громкий плач; к  нему  присоедини-
лись обе девочки с новыми лентами в волосах.
   Лицо Тома вытянулось и побелело, хотя щека его все еще пылала. Саксон
очень хотелось ласково обнять его и утешить, но она не решилась.
   Он наклонился над женой:
   - Сара, ты нездорова. Дай я уложу тебя в постель, а тут уж: сам  при-
беру.
   - Не трогай! Не трогай меня! - судорожно завопила она, вырываясь.
   - Уведи детей во двор. Том, и погуляй с ними, во всяком случае  уведи
их отсюда, - сказала Саксон; сердце ее сжималось, она была бледна и дро-
жала.
   - Иди, иди. Том, пожалуйста! Вот твоя шляпа. Я успокою  ее.  Я  знаю,
что ей нужно.
   Оставшись одна, Саксон с судорожной поспешностью принялась  за  дело.
Всеми силами старалась она казаться спокойной, чтобы успокоить эту раск-
ричавшуюся, обезумевшую женщину, все еще бившуюся на полу. Тонкие  доща-
тые стены дома пропускали малейший звук, и Саксон догадывалась, что  шум
скандала слышен не только в соседних домах, но и на улице и даже на  той
стороне. Больше всего она боялась, чтобы именно в эту минуту не появился
Билл. Саксон чувствовала себя униженной, оскорбленной до  глубины  души.
Каждый ее нерв трепетал, вид Сары вызывал в ней почти физическую  тошно-
ту, и все же она не теряла самообладания и медленным, успокаивающим дви-
жением гладила волосы кричавшей женщины, затем обняла ее - и  постепенно
ужасный, пронзительный визг Сары стал затихать. Еще несколько минут -  и
та уже лежала в постели, судорожно всхлипывая, с  мокрым  полотенцем  на
голове и на глазах.
   - Это облегчит головную боль, - сказала Саксон.
   Когда на улице раздался топот копыт и затих перед домом,  Саксон  уже
могла оставить Сару и, выскочив на крыльцо, помахала рукою Биллу. В кух-
не она увидела брата, тревожно ожидавшего дальнейших событий.
   - Все в порядке, - сказала она. - За мной приехал Билл Роберте, и мне
надо уходить. А ты поди посиди с ней; может, она заснет.  Но  только  не
раздражай ее, пусть себе куражится. Если она позволит тебе подержать  ее
руку, подержи; во всяком случае - попробуй. Но прежде всего,  ничего  не
говоря, намочи опять полотенце, положи ей на голову и посмотри, как  она
к этому отнесется.
   Том был человек мягкий и покладистый. Но, как большинство жителей За-
пада, он не привык и не умел выражать свои чувства. Он кивнул, повернул-
ся к двери и нерешительно остановился. Во взгляде, который он бросил  на
Саксон, была и благодарность и братская любовь. Она это почувствовала  и
так и потянулась к нему.
   - Ничего, ничего, все хорошо! - поспешила она его успокоить.
   Том отрицательно покачал головой.
   - Нет, не хорошо! Стыдно, гадко, а не хорошо! - Он повел  плечами.  -
Мне не за себя, а за тебя горько... Ведь ты, сестренка, только начинаешь
жить. Молодые годы пройдут так быстро, что и опомниться не успеешь.  Вот
у тебя уже и день испорчен. Постарайся как можно скорее забыть все  это,
удирай отсюда со своим приятелем и хорошенько повеселись. - Уже взявшись
за дверную ручку, он опять остановился. Лицо его было  мрачно.  -  Черт!
Подумать только! Ведь и мы с Сарой когда-то уезжали  кататься  на  целый
день! И у нее, наверно, тоже было три пары туфель! Даже не верится!
   В своей комнате Саксон, кончая одеваться, влезла на стул, чтобы  пос-
мотреть в маленькое стенное зеркальце, как на ней сидит полотняная юбка;
эту юбку и жакетку она купила готовыми, сама переделала и даже  простро-
чила двойные швы, чтобы придать костюму такой вид, словно он от  портно-
го. Все еще стоя на стуле, она уверенным движением поправила  складки  и
подтянула юбку. Нет, теперь все хорошо. Понравились ей и ее стройные ло-
дыжки над открытыми кожаными туфлями и мягкие, но сильные линии икр, об-
тянутых новенькими бумажными коричневыми чулками.
   Соскочив со стула, она надела, приколов шляпной булавкой, плоскую бе-
лую соломенную шляпу с коричневой лентой, под цвет кушака, потом свирепо
растерла себе щеки, чтобы вернуть тот румянец, который исчез из-за исто-
рии с Сарой, и задержалась еще на минуту, натягивая свои нитяные перчат-
ки: в модном отделе воскресного приложения к газете она прочла,  что  ни
одна уважающая себя дама не надевает перчаток на улице.
   Решительно встряхнувшись, она прошла  через  гостиную,  мимо  Сариной
спальни, откуда сквозь тонкую перегородку доносились  тяжелые  вздохи  и
жалобные всхлипывания, и вынуждена была сделать огромное  усилие,  чтобы
щеки ее опять не побледнели и блеск в глазах не померк. И  это  ей  уда-
лось. Глядя на сияющее, жизнерадостное молодое создание, так легко  сбе-
жавшее к нему с крыльца, Билл никогда бы не поверил, что девушка  сейчас
только выдержала мучительную сцену с полубезумной истеричкой. Она же бы-
ла поражена его освещенной солнцем белокурой красотой. Щеки  с  гладкой,
как у девушки, кожей были чуть тронуты легким румянцем; синева глаз была
темнее обычного, а короткие кудрявые волосы больше чем когда-либо  напо-
минали бледное золото. Никогда он не казался ей  таким  царственно-юным.
Здороваясь, он ей улыбнулся, между алыми губами медленно  сверкнула  бе-
лизна зубов, - и она опять почувствовала в этой улыбке обещание покоя  и
отдыха. Саксон еще находилась под впечатлением полубезумных выкриков не-
вестки, и несокрушимое спокойствие Билла подействовало на  нее  особенно
благотворно; она невольно рассмеялась про себя, вспомнив  его  уверения,
будто бы у него бешеный нрав.
   Ей и прежде приходилось кататься, но всегда в одноконном тяжелом, не-
уклюжем экипаже, нанятом на извозчичьем дворе и рассчитанном главным об-
разом на прочность. А тут она увидела пару красивых лошадок, которые по-
матывали головами и от нетерпения едва стояли на месте, и  каждый  золо-
тистый блик на их гнедых шелковистых спинах как бы говорил  о  том,  что
они за всю свою молодую и славную жизнь никогда еще не отдавались  внай-
мы. Их разделяло до смешного тонкое дышло, и вся их сбруя казалась  лег-
кой и хрупкой. А Билл, точно по праву, как будто являясь главной  и  не-
отъемлемой частью всей этой упряжки, сидел в узкой, изящной,  до  блеска
начищенной коляске на резиновом ходу с высокими желтыми колесами, -  та-
кой сильный и ловкий, такой бесконечно не похожий на молодых людей,  ко-
торые возили ее кататься на старых, нескладных клячах. Он держал вожжи в
одной руке и уговаривал молодых нервных лошадок своим негромким  спокой-
ным голосом, в котором были и ласка и твердость; и они  подчинялись  его
воле и внутренней силе.
   Однако времени терять было нечего.  Зорким  женским  взглядом  Саксон
окинула улицу, и женское чутье не обмануло ее: она увидела, что со  всех
сторон сбежалась не только любопытная детвора - из окон и дверей высовы-
вались лица взрослых, открывались ставни, откидывались  занавески.  Сво-
бодной рукой Билл отстегнул фартук и помог ей сесть рядом с ним. Роскош-
ное, на пружинах, сиденье с высокой спинкой, обитое темной кожей, оказа-
лось чрезвычайно удобным; но еще приятнее была близость ее спутника, его
сильного тела, полного спокойной уверенности.
   - Ну как - нравятся они вам? - спросил он, забирая вожжи в обе руки и
пуская лошадей, которые сразу стремительно взяли с места, - Это ведь хо-
зяйские. Таких не наймешь. Он мне дает их иногда для проездки.  Если  их
время от времени не объезжать, так потом и не справишься. Посмотрите  на
Короля, вон того, - видите какой аллюр! Шикарный! Да? Но другой все-таки
лучше. Его зовут Принц. Пришлось его взять на мундштук, а  то  не  удер-
жишь. Ах ты! Озоруешь? Видели, Саксон? Вот это лошади! Это лошади!
   Им вслед понеслись восторженные возгласы соседских ребят, и Саксон  с
глубоким и радостным вздохом подумала, что ее счастливый день,  наконец,
начался.
 
 
   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
 
   - Я ничего не понимаю в лошадях, - сказала Саксон. - Ни разу в  жизни
не ездила верхом, а если и приходилось править, то всегда какими-то хро-
мыми клячами, которые едва ноги переставляют. Но я лошадей не  боюсь.  Я
их ужасно люблю, - по-моему, это у меня врожденное.
   Билл бросил на нее довольный и восхищенный взгляд.
   - Это хорошо. Вот это я в женщине люблю - смелость! Мне случалось ка-
тать таких девушек, что, поверьте, тошно становилось. Ах, как  они  меня
сердили! Нервничают, дрожат, пищат, трясутся!.. Верно, они  и  ездили-то
не ради катанья, а из-за меня. А мне нравится девушка, которая любит ло-
шадей и не боится... Вот вы такая, Саксон, даю слово. С вами я могу бол-
тать без конца. А с другими - тощища. Молчу, словно в рот  воды  набрал.
Они ничего не знают и не понимают, все время трусят... Ну, мне  кажется,
вы понимаете, что я имею в виду...
   - Я думаю, - сказала она, - что любовь к лошадям  -  это  врожденное.
Может, мне так кажется оттого, что я постоянно вспоминаю об отце, как он
сидел на своей чалой лошади. Ну в общем, я их люблю. Когда я была ребен-
ком, я постоянно рисовала их. И мать меня в этом поощряла. У меня сохра-
нилась целая тетрадка таких рисунков. И знаете. Билли, я очень часто ви-
жу во сне, что у меня есть лошадь, моя собственная. А сколько раз я  ви-
дела, что еду верхом или правлю!
   - Я вам дам править немного погодя, когда они успокоятся;  теперь  вы
их не удержите. Возьмитесь-ка за вожжи впереди меня  и  держите  крепче.
Чувствуете? Конечно, чувствуете! И это еще что! Я боюсь пустить вас пра-
вить - уж: очень в вас мало весу.
   Ее глаза засияли, когда она ощутила в тугих, напряженных вожаках  жи-
вую силу прекрасных животных, и Билл, глядя на нее, тоже сиял,  разделяя
ее восхищение.
   - Какой толк в женщине, если она не может быть для мужчины товарищем?
- воскликнул он.
   - Нам всегда лучше всего с теми, кто любит то же, что и мы, -  рассу-
дительно откликнулась она, втайне радуясь тому, что между ними  действи-
тельно так много общего.
   - Знаете, Саксон, сколько раз мне приходилось драться  добросовестно,
не щадя себя, чтобы победить, перед толпой зрителей - спившихся,  проку-
ренных насквозь, еле живых мозгляков! От одного их вида меня тошнило!  И
эта мразь, которая не вынесла бы и одного удара в подбородок или под