осле вашей смерти с вашим прекрасным телом.
 
 
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
 
   Билла начал смущать их образ жизни. Ему стало казаться,  что  на  его
заработок нельзя жить так, как живут они с Саксон. Ведь они и в сберега-
тельную кассу откладывают, и выплачивают ежемесячно за обстановку, и хо-
рошо питаются; у него всегда есть карманные деньги, а Саксон еще находит
возможным при всех этих расходах покупать материал для своего шитья.  Он
несколько раз пытался выяснить беспокоившие его обстоятельства, но  Сак-
сон только загадочно посмеивалась.
   - Я не понимаю, как ты устраиваешься с деньгами, - начал  он  однажды
вечером.
   Он хотел продолжать, но вдруг смолк и минут пять размышлял, нахмурив-
шись.
   - Скажи, пожалуйста, куда девался тот нарядный чепчик, над которым ты
так трудилась? Ты его ни разу не надела, а ведь для маленького  он,  на-
верное, велик.
   Саксон, видимо, колебалась; надув губки, она задорно смотрела на  не-
го.
   Ложь ей всегда давалась нелегко. Солгать же Биллу она была решительно
не в силах. По его потемневшим глазам и суровому выражению лица она  по-
няла, что он оскорблен ее молчанием.
   - Скажи, Саксон, ты... ты... не продаешь своих изделий?
   Тут Саксон не удержалась и все выложила. Она рассказала и о посредни-
честве Мерседес и о ее замечательном похоронном приданом. Но Билл не дал
себя отвлечь от того, что ему было важно. Решительным  тоном  он  заявил
жене, чтобы она и не думала работать ради денег.
   - Билли, дорогой мой, но ведь у меня остается  так  много  свободного
времени! - взмолилась она.
   Он покачал головой.
   - Мало ли что. И слушать не хочу! Раз я на тебе женился, я  должен  о
тебе и заботиться. Пусть никто не посмеет сказать, что  жена  Билла  Ро-
бертса вынуждена работать. Я этого не хочу. Да и надобности нет никакой.
   - Но, Билли... - начала она опять.
   - Нет. Тут я не уступлю, Саксон. И не потому, что я не люблю женского
рукоделия. Напротив, очень люблю. Каждый пустяк, который ты делаешь, мне
нравится до черта, но я хочу, чтобы все сшитое тобой было надето на  те-
бе; и ты не стесняйся, шей себе наряды, сколько хочешь,  а  за  материал
заплачу я. На работе я весь день в отличном настроении - посвистываю се-
бе и думаю о мальчике, представляю, как ты тут сидишь и  шьешь  все  эти
красивые штучки, - потому что знаю, тебе приятно их шить. Но, даю слово,
Саксон, все удовольствие будет мне испорчено, если окажется, что ты  ра-
ботаешь для продажи. Жене Билла Робертса незачем зарабатывать. Я горжусь
этим - конечно, перед собой. А кроме того, это вообще лишнее.
   - Дорогой мой, - прошептала она, чувствуя себя  счастливой,  несмотря
на огорчение, вызванное его отказом.
   - Я хочу, чтобы у тебя было все, чего бы ты ни пожелала, -  продолжал
он. - И ты будешь все иметь, пока у меня есть здоровые, крепкие руки.  Я
ведь вижу, как красиво ты всегда одета, и мне это тоже нравится.  Я  уже
не молокосос, и до знакомства с тобой я, может быть, узнал кое-что, чего
мне знать и не следовало бы. Но могу тебя уверить, что никогда я не  ви-
дел ни одной женщины,  которая  бы  так  следила  не  только  за  своими
платьями, но и за бельем.
   Он поднял руки, пытаясь  выразить  в  этом  жесте  то,  что  думал  и
чувствовал и на что у него не хватило слов, затем продолжал:
   - Дело не в одной только чистоплотности, хотя и это очень важно. Мно-
гие женщины чистоплотны. Дело не в том... Ну, словом, каждая вещь на те-
бе ласкает взгляд... все  такое  беленькое,  красивое,  со  вкусом.  Это
действует на воображение, это неотделимо от мысли  о  тебе.  Есть  сотни
мужчин, на которых и смотреть противно, когда они разденутся, да и  жен-
щин тоже. Но ты - ты чудо, вот и все! И никогда мне твои наряды не надо-
едят, и мне хочется, чтобы ты была одета  все  лучше  и  лучше.  Знаешь,
собственно говоря, тебе незачем стеснять себя в  деньгах.  Деньги  можно
заработать очень легко и сколько хочешь. Вот  Билл  Мэрфи  заработал  на
прошлой неделе не больше не меньше, как семьдесят  кругленьких  долларов
за то, что победил молодца по прозванию "Гордость Севера". Из этих денег
он и отдал нам долг.
   На этот раз запротестовала Саксон, но Билл прервал ее.
   - Подожди, - продолжал он. - Есть еще такой  Карл  Гансен  -  "Второй
Шарки", как об нем пишут в серьезных спортивных журналах; сам он называ-
ет себя чемпионом американского флота. Так вот, я прекрасно знаю ему це-
ну: просто огромная дубина! Я видел его на ринге, и, право  же,  я  могу
его побить. Секретарь спортивного клуба предлагал мне вызвать его. Побе-
дитель получит сто долларов. И все эти деньги я отдам  тебе:  можешь  их
истратить как тебе угодно. Ну, что ты на это скажешь?
   - Если ты не хочешь, чтобы я шила, то ты не должен участвовать в мат-
чах, - решительно сказала Саксон. - Но мы с тобой не  заключали  никаких
условий. Даже если бы ты разрешил мне зарабатывать, я бы  все  равно  не
позволила тебе выступать на ринге. Я никогда не забуду твоего рассказа о
боксе и о том, как боксеры губят свое здоровье. А я не  хочу,  чтобы  ты
губил свое. Твое здоровье теперь - все равно что мое. Если ты откажешься
от матчей, я не буду работать и, кроме того, никогда не  сделаю  ничего,
что бы тебе было неприятно.
   - Ну, ладно, - согласился Билл. - Хотя мне,  по  правде  сказать,  до
смерти хочется проучить этого балду Гансена. - Он даже  улыбнулся  такой
мысли. - Знаешь что, давай бросим все это. Спой-ка мне лучше "Когда кон-
чится жатва" и поаккомпанируй на этой бренчалке... ну как ты ее там  зо-
вешь...
   Исполнив его просьбу и спев под аккомпанемент укулеле, она предложила
ему самому спеть "Жалобу ковбоя". Из любви к нему она все же  ухитрилась
полюбить единственную песню, которую пел ее муж. И так как ее пел именно
Билл, ей нравилось и заунывное однообразие этой песни и даже то, что  он
безнадежно фальшивил на каждой ноте. Она научилась сама  подпевать  ему,
добросовестно фальшивя вместе с ним. Она никогда и не  пыталась  убедить
его, что пение не его дело.
   - Теперь я вижу, что Берт и другие ребята попросту дурачили  меня,  -
сказал он.
   - А мы с тобою очень хорошо спелись! - ловко обошла она этот щекотли-
вый вопрос, ибо в подобных случаях не считала отклонение от правды  гре-
хом.
   Весной в железнодорожных мастерских вспыхнула забастовка.  В  воскре-
сенье, накануне стачки, Билл и Саксон обедали у  Берта.  Пришел  и  брат
Саксон, но без Сары, которая категорически  отказалась,  -  у  нее,  как
всегда, было много дел по дому. Берт был настроен крайне мрачно и распе-
вал с язвительной усмешкой:
   Противен нам мил-ли-онер,
   Наживший много денег,
   Всем подает дурной пример
   Отъявленный мошенник.
   Ведь скупость воровству под стать,
   А деньги только бремя,
   Их, право, стоит промотать,
   Такое нынче время!
   Мери, выражая всем своим видом  крайнее  возмущение,  готовила  обед.
Саксон решила ей помочь: засучив рукава и надев фартук, она начала пере-
мывать посуду, оставшуюся от завтрака. Берт принес  из  соседней  пивной
кувшин пенящегося пива, и мужчины, усевшись втроем и закурив, стали  об-
суждать события.
   - Такую забастовку надо было объявить уже много лет назад, -  говорил
Берт, - и сейчас нечего тянуть, чем скорее, тем лучше; но  вообще-то  мы
опоздали. Можно сказать заранее, что мы проиграем. Вот  когда  последние
могикане действительно получат по шеям, но так им и надо!
   - Ну, не знаю, - степенно отвечал Том, медленно раскуривая свою труб-
ку. - Рабочие организации становятся с каждым днем сильнее. Я помню вре-
мя, когда в Калифорнии не было никаких союзов. А теперь, смотрите - нор-
мированная заработная плата, рабочий день и все прочее...
   - Ты рассуждаешь, как профсоюзный организатор, - насмешливо отозвался
Берт, - заладил одно! Но это для дураков: мы-то знаем,  как  обстоит  на
деле. Теперь на нормированную зарплату того не купишь, что прежде на не-
нормированную. Надули вас ваши профсоюзные деятели. Посмотри, что  дела-
ется во Фриско. Рабочие лидеры проводят более грязную политику, чем даже
представители старых партий; они спорят и ссорятся, но никак не  поделят
взятки и то и дело садятся в тюрьму. А  каково  положение  плотников  во
Фриско? Конечно, Том Браун, если ты развесишь уши и будешь слушать  вся-
кую брехню, то тебе, пожалуй, скажут, будто каждый  тамошний  плотник  -
член профсоюза и получает зарплату полностью, как требует  союз.  И  ты,
может быть, поверишь. Все это вранье! Нет ни одного плотника, который  в
субботу вечером не отдавал бы часть своего заработка подрядчику. Вот те-
бе и хваленые союзы строительных рабочих в Сан-Франциско! А их руководи-
тели либо катаются по Европе на доходы с увеселительных учреждений, либо
суют эти деньги юристам, чтобы избежать тюрьмы.
   - Верно, - согласился Том. - Никто этого и не отрицает. Беда  в  том,
что рабочие еще не вполне прозрели. Профсоюзы должны заниматься  полити-
кой, но только политика-то должна быть правильная.
   - Социализм? Да! - насмешливо подхватил Берт. -  А  не  продадут  они
нас, как всякие Руэфы и Шмидты?
   - Выбирайте честных людей, - сказал Билл. - Все дело в этом. Я не го-
ворю, что я за социализм. Вовсе нет. Наши предки слишком давно  живут  в
Америке, и я совсем не желаю, чтобы какие-то толстопузые немцы или обор-
ванцы из русских евреев объясняли мне, как нужно править моей родиной, а
сами двух слов по-английски связать не умеют!
   - Твоя родина! - воскликнул Берт. - Да у тебя, дуралей,  нет  никакой
родины. Этой басней тебе взяточники морочат голову каждый раз, когда хо-
тят тебя ограбить.
   - Так не голосуй за взяточников, - сказал Билл.  -  Если  мы  выберем
честных людей, к нам и относиться будут по-честному.
   - Очень жаль, что ты не бываешь на наших собраниях, Билл, - с огорче-
нием заметил Том. - У тебя открылись бы глаза, и ты при следующих  выбо-
рах голосовал бы за социалистов.
   - Не будет этого! - воскликнул Билл. - Тебе только тогда удастся  за-
лучить меня на социалистический митинг, когда они научатся разговаривать
по-человечески.
   И Берт замурлыкал себе под нос:
   А деньги только бремя,
   Их, право, стоит промотать!
   Мери была так зла на мужа за его сочувствие стачечникам и его зажига-
тельные речи, что не поддерживала разговор с Саксон, а озадаченная  всем
этим Саксон тоже молчала, прислушиваясь к спору мужчин.
   - Ну, как дела? - бодро спросила она, стараясь скрыть свою тревогу.
   - Никак! - отвечал Берт резко. - Нам крышка!
   - Мясо и масло опять поднялись в цене, - волнуясь, продолжала Саксон.
- Зарплату Билли урезали, а железнодорожникам - еще в прошлом году. Нуж-
но же что-нибудь предпринять!
   - Сделать можно только одно - бороться, как дьяволы, - ответил  Берт,
- и в борьбе погибнуть. Вот и все. Мы будем разбиты, это ясно,  но  надо
хоть напоследок доставить себе удовольствие.
   - Разве можно так говорить! - остановил его Том.
   - Теперь уже не до разговоров, старина, - возразил Берт, - теперь на-
до бороться.
   - Не много ты сделаешь против регулярных войск и пулеметов! - вмешал-
ся Билл.
   - О, я не об этом! - возразил Берт. - Но ведь есть такие короткие па-
лочки, которые очень громко взрываются и делают большие дыры; есть поро-
шок, который...
   - Ах, так! - накинулась на него Мери, подбоченившись. - Вот в чем де-
ло! Вот какую гадость я нашла у тебя в кармане!
   Берт сделал вид, что не слышит. Том курил с озабоченным  видом.  Лицо
Билла выражало тревогу.
   - Но ведь не станешь же ты заниматься такими делами, Берт? -  спросил
он, видимо, надеясь услышать отрицательный ответ.
   - Стану наверняка, если хочешь знать. Я бы их всех отправил к  чертям
в ад, прежде чем сам подохну!
   - Он настоящий кровожадный анархист, - заохала Мери. - Вот такие, как
он, убили Мак-Кинли и Гарфилда [4] и... и... всех других.  Его  повесят.
Увидите. Попомните мои слова! Хорошо, что у нас пока хоть детей не пред-
видится.
   - Да он только так, болтает, - попытался ее успокоить Билл.
   - Он просто дразнит тебя, - сказала Саксон. - Берт ведь  любит  пошу-
тить.
   Но Мери покачала головой.
   - Нет, уж позвольте мне знать. Я слышу, что он бормочет во сне. Руга-
ется, клянется, скрипит зубами. Вот опять!
   Берт с ухарским выражением на красивом лице откачнул свой стул к сте-
не и снова запел:
   Противен нам мил-ли-о-нер...
   Том снова заговорил было о благоразумии и  справедливости,  но  Берт,
оборвав пение, опять наскочил на него:
   - Справедливость? Очередная дурацкая выдумка! Я вам скажу, какая  для
рабочего класса существует  справедливость.  Помните  Форбса?  Аллистона
Форбса, еще он довел калифорнийский Альта-трест до банкротства и спокой-
но положил себе в карман два миллиончика чистоганом! Так  вот,  я  видел
его вчера в шикарном автомобиле. А ведь он был под судом и  получил  во-
семь лет. Сколько же он просидел? Меньше двух - и был прощен по слабости
здоровья. Это он-то - по слабости здоровья! Мы и умрем и сгнить  успеем,
пока он подохнет. А вот посмотрите-ка в окно. Видите задний  фасад  того
дома со сломанными перилами у крыльца? Там живет миссис Дэнэкер. Она за-
нимается стиркой. Ее мужа раздавило поездом, а вознаграждения от  дороги
- ни шиша! Все дело обернули так, что будто он сам  виноват,  -  небреж-
ность и прочий вздор. Суд так и постановил. Ее сыну Арчи  было  шестнад-
цать, он совсем от рук отбился - настоящий маленький бродяга,  удрал  во
Фресно и обокрал пьяного. И знаете, сколько он украл!  Два  доллара  во-
семьдесят центов. Понимаете? Два восемьдесят! А к  чему  его  приговорил
судья? К пятидесяти годам. Восемь он уже отсидел в Сен-Квентине. И будет
сидеть, пока не околеет. Миссис Дэнэкер говорит, что у него  развивается
скоротечная чахотка, - заразился в тюрьме, - но у нее нет  протекции,  и
она не может добиться его освобождения. Арчи, мальчик, стибрил у пьяного
два доллара восемьдесят центов и получил пятьдесят лет тюрьмы, а  Аллис-
тон Форбс нагревает Альта-трест на два миллиона - и  сидит  меньше  двух
лет! Так вот, скажите, для кого эта страна - мать? Для вас и  маленького
Арчи? Нет, простите! Для Аллистона Форбса - вот для кого, а  нам  она  -
мачеха! О!..
   Никто не любит мил-ли-о-неров...
   Подойдя к раковине, у которой Саксон домывала посуду,  Мери  сняла  с
нее фартук и поцеловала с той особой нежностью, какую каждая женщина пи-
тает к той, которая ожидает ребенка.
   - Ты теперь посиди, милочка, тебе нельзя утомляться; они еще не скоро
кончат. Я принесу тебе твою работу, и можешь шить и слушать их  разгово-
ры. Только не слушай Берта. Он сумасшедший.
   Саксон стала шить и слушать, а на лице Берта, когда он увидел детские
вещицы, разложенные у нее на коленях, появилось выражение горечи и злос-
ти.
   - Ну вот, - сказал он, - рожаете детей, а как вы их прокормите -  не-
известно!
   - Ты, должно быть, вчера вечером здорово хватил, - добродушно  оскла-
бился Том.
   Берт покачал головой.
   - Да будет тебе ворчать, - добродушно заметил Билл. - Все-таки Амери-
ка - хорошая страна.
   - Была, - возразил Берт, - и очень хорошая, когда все мы были могика-
нами. Но теперь? Нас скрутили в бараний рог, нас предали и загнали в ту-
пик. Мои предки боролись за этот край с оружием в руках и ваши тоже,  мы
освободили негров, перебили индейцев, голодали, мерзли, сражались. Здеш-
няя земля понравилась нам. Мы ее очистили от лесов, мы вспахали ее, про-
вели дороги, построили города. И всем хватало с избытком. И мы продолжа-
ли сражаться за нее. У меня убили двух дядей при Геттисберге; все мы так
или иначе участвовали в той войне. Послушайте, что  Саксон  рассказывает
про своих предков, через какие трудности они прошли, пока,  наконец,  не
обзавелись усадьбами, скотом, лошадьми и прочим. И они всего этого доби-
лись. Мои предки тоже и предки Мери...
   - И удержали бы и свои усадьбы и  остальное,  кабы  поумнее  были,  -
вставила она.
   - Несомненно, - продолжал Берт, - в этом вся соль. А мы все упустили,
позволили себя ограбить. Мы не умели играть краплеными картами и  подта-
совывать их, как делали другие. Мы те белые люди, которые дали себя  на-
дуть - и остались ни с чем. Да и времена уже стали не те. Люди  раздели-
лись на львов и кляч. Клячи только работали, львы - пожирали. Они захва-
тили фермы, копи, фабрики и заводы, а теперь захватили и правительствен-
ную власть. Мы - те белые, вернее мы потомки тех белых, которые остались
честными себе в убыток. И мы проиграли. С нас содрали шкуру. Понимаете?
   - Ты был бы хорошим оратором на митингах, - заметил Том,  -  если  бы
отказался от кое-каких заскоков.
   - Все это как будто и так, Берт, - заметил Билл, - да не совсем. Нын-
че каждый может стать богатым.
   - И президентом Соединенных Штатов! - насмешливо  подхватил  Берт.  -
Спору нет, если он ловкач. Только что-то не слышно, чтобы ты стал милли-
онером или президентом. А почему? Да потому, что ты не ловкач. Ты  дура-
лей. Ты кляча. Ну и пропади ты пропадом! Да и всем нам туда же дорога!
   За обедом, во время еды. Том рассказывал о радостях деревенской  жиз-
ни, памятной ему с юных дней, и признался, что у него одна мечта:  взять
себе где-нибудь участок казенной земли, как делали его деды. Но, к  нес-
частью, объяснил он, Сара против, поэтому его мечта останется мечтой.
   - Такова уж игра, которую мы зовем жизнью, - вздохнул Билл. -  У  нее
свои правила, кто-нибудь непременно должен потерпеть поражение.
   Немного спустя, когда Берт снова увлекся и начал произносить  обличи-
тельные речи, Билл поймал себя на ряде невольных сравнений. Этот дом был
не похож на его дом. Здесь не чувствовалось той  приятной  атмосферы,  к
какой он привык у себя. Все, казалось, идет как-то негладко.  Он  вспом-
нил, что, когда они пришли, посуда от завтрака была еще не  вымыта.  Как
мужчина, он, конечно, многих хозяйственных недочетов не заметил, но  все
утро размышлял и сравнивал и по тысячам примет убеждался,  что  Мери  не
такая хорошая хозяйка, как его Саксон. Он с гордостью поглядел на  жену,
и ему захотелось встать со стула, подойти и обнять ее. Да, вот это  нас-
тоящая жена! Он вспомнил ее нарядное белье. Но в  ту  минуту,  когда  он
мысленно любовался ею, голос Берта грубо нарушил его раздумье.
   - Ты, Билл, видно, думаешь, что я просто обозлился. И  это  верно.  Я
злюсь. Ты не пережил того, что я. Ты всегда только и делал,  что  правил
своими лошадьми да зарабатывал легкие денежки боксом. Ты не знаешь,  что
такое безработица, ты не участвовал в больших забастовках. У тебя не бы-
ло старухи матери, тебе не приходилось получать плевки и ради  нее  сми-
ряться и молчать. Только после ее смерти я поднял голову и  почувствовал
себя свободным.
   Возьми хотя бы то, как со мной  поступили  в  Найлской  электрической
компании, как там обращаются с нашим братом. Пришел я, управляющий огля-
дел меня с головы до ног, закидал нелепыми  вопросами  и  дал,  наконец,
бланк для подачи заявления. Я заполнил его и истратил доллар на доктора,
чтобы получить свидетельство о том, что я здоров. Затем пошел к фотогра-
фу и снял свою рожу для их портретной галереи. Отдал еще  доллар.  Потом
управляющий берет у меня заявление, медицинское свидетельство,  фотокар-
точку и опять задает вопросы. Прежде всего - принадлежал ли я  когда-ни-
будь к какому-нибудь рабочему союзу? Это я-то! Конечно, я не мог ему от-
ветить правду - работа была нужна до зарезу, в лавочке больше в долг  не
давали, а тут мать...
   "Ну, - подумал я, - наконец-то мне подвезло. Теперь я  вагоновожатый.
Стой себе на передней площадке да перемигивайся с хорошенькими  девочка-
ми". Однако ничего подобного! Плати еще два доллара  -  два  доллара  за
дрянной оловянный значок! Потом за форменную куртку, - здесь за нее надо
было отдать девятнадцать с половиной долларов, а в другом месте я бы ку-
пил точно такую же за пятнадцать. Правда; они соглашались  подождать  до
первой получки. Кроме того,  оказывается,  надо  иметь  в  карман