алась, ей  все  чудилось,
что она видит смутные очертания лежащего рядом Билла, и она тщетно шари-
ла по кровати. Наконец, она зажгла лампу и продолжала  лежать  с  широко
открытыми глазами, глядя в потолок и все вновь и вновь перебирая  в  уме
подробности постигшего ее несчастья. Она и прощала Билла -  и  не  могла
простить вполне. Удар, нанесенный ее любви, был слишком внезапен,  слиш-
ком жесток. Ее гордость была оскорблена, и она не могла забыть  о  тепе-
решнем Билле и вспоминать только о том, которого когда-то  любила.  Нап-
расно она повторяла себе, что с пьяного какой спрос: это не могло оправ-
дать поведение того, кто спал рядом с ней, кому она отдала себя,  отдала
целиком. И она плакала от одиночества на своей чересчур широкой постели,
стараясь забыть его непонятную жестокость и прижимаясь щекой к зашиблен-
ному им локтю даже с какой-то неясностью. И все-таки в ней кипело возму-
щение против Билла и всего, что он натворил. Горло у  нее  пересохло,  в
груди была ноющая боль, сердце мучительно замирало,  в  мозгу  неотвязно
стучало: отчего? Отчего? Но она не находила ответа.
   Утром к ней пришла Сара, - второй раз после ее замужества, - и Саксон
без труда отгадала причину этого посещения. В ее душе мгновенно пробуди-
лась вся былая гордость. Она не стала  защищаться.  Она  держалась  так,
словно и не нужно было никаких объяснений или оправданий. Все в порядке,
да и ее дела никого не касаются. Но такой тон только оскорбил Сару.
   - Я ведь предупреждала тебя! - начала она свою атаку. - Этого ты  от-
рицать не можешь. Я всегда говорила, что он негодяй, хулиган, что  место
ему только в тюрьме. У меня душа ушла в пятки, когда я  узнала,  что  ты
хороводишься с боксером. И я тебе тогда же прямо сказала. Так нет! Ты  и
слушать не хотела! Как же! С твоими фанабериями да с дюжиной туфель, ка-
ких не бывает ни у одной порядочной женщины! Но ведь тебе  нельзя  слова
сказать! И я тогда же предупредила Тома: "Ну, говорю, теперь Саксон  по-
гибла!" Вот этими самыми словами! Коготок увяз,  всей  птичке  пропасть!
Почему ты не вышла за Чарли Лонга? Хоть семью-то не позорила бы! И  пом-
ни, это только начало! Только начало! Чем он кончит -  одному  богу  из-
вестно! Он еще убьет кого-нибудь, этот твой негодяй. Ты  дождешься,  что
его повесят! Погоди! Придет время, вспомнишь мои слова.  Как  постелешь,
так и поспишь!
   - Лучшей постели у меня никогда не было! - возразила Саксон.
   - Да уж конечно, конечно! - издевалась Сара.
   - Я не променяла бы ее на королевское ложе, - прибавила молодая  жен-
щина.
   - Все равно каторжник, как ни защищай! - продолжала кипятиться Сара.
   - Ничего, теперь это модно! - беспечно возразила Саксон. -  С  каждым
может приключиться. Ведь Том, кажется, тоже был  арестован  на  каком-то
уличном митинге социалистов? Теперь не шутка попасть в тюрьму!..
   Напоминание о Томе достигло цели.
   - Но Тома оправдали, - поспешно отозвалась Сара.
   - Все равно он провел ночь в тюрьме, даже на поруки не отпустили.
   На это Саре возразить было нечего, и она, по своему обыкновению,  по-
вела атаку с другой стороны:
   - Тоже, хороша эта история с кочегаром! Есть с чем поздравить  особу,
воспитанную так деликатно, как ты! Спутаться с жильцом!
   - Кто смеет это говорить? - вспылила Саксон, но  тотчас  же  овладела
собой.
   - Ну, есть вещи, которые даже слепой увидит! Жилец, молодая  женщина,
потерявшая всякое уважение к себе, и муж - боксер!.. Спрашивается, из-за
чего же они могли подраться?
   - Мало ли из-за чего ссорятся добрые  супруги,  -  лукаво  улыбнулась
Саксон.
   Сара онемела и в первую минуту даже не нашлась, что ответить.
   - Я хочу, чтобы ты поняла меня, - продолжала Саксон. - Женщина должна
гордиться, если из-за нее дерутся мужчины. И я  горжусь!  Слышишь?  Гор-
жусь! Так и скажи! Всем своим соседям скажи! Я  не  корова.  Я  нравлюсь
мужчинам. Мужчины из-за меня дерутся! Идут в тюрьму  из-за  меня!  Зачем
женщине и жить на свете, как не для того, чтобы  нравиться  мужчинам?  А
теперь ступай, Сара! Ступай и расскажи всем о том, что "увидит даже сле-
пой"... Поди и скажи, что Билл каторжник, а я дурная женщина, за которой
гоняются все мужчины. Кричи об этом на  всех  перекрестках,  желаю  тебе
удачи... Но из моего дома уходи. И чтобы твоей ноги здесь больше не  бы-
ло! Ты слишком порядочная женщина, и тебе у нас не место! Ты можешь  ис-
портить свою репутацию! Подумай о своих детях. Уходи!
   Только когда пораженная и возмущенная Сара ушла, Саксон бросилась  на
постель и судорожно разрыдалась. До сих пор ей было стыдно только  отто-
го, что Билл так грубо и несправедливо обошелся с их жильцом, но  теперь
она поняла, как смотрят на дело посторонние. Ей самой и в голову не при-
ходило такое объяснение. Она была уверена, что ничего подобного не  при-
ходило в голову и Биллу. Она знала его отношение к этому вопросу: он  не
хотел пускать жильца из гордости, чтобы не обременять жену лишней  рабо-
той; только нужда заставила его согласиться. И, оглядываясь назад,  Сак-
сон вспомнила, что с трудом уговорила его пустить кочегара.
   Но все это не меняло точки зрения соседей и  всех,  кто  ее  знал.  И
здесь опять-таки виноват Билл. Положение,  в  которое  он  ее  поставил,
ужаснее, чем все его проступки. Теперь она никому не сможет  смотреть  в
глаза. Правда, и Мэгги Донэхью и миссис Олсен были к ней очень добры. Но
о чем они все время думали, беседуя с ней, когда сюда приходили?  И  что
они друг другу говорили, уйдя от нее? Что говорили все, выходя  к  своим
калиткам, на свои крылечки? Что говорили мужчины, стоя на углу и выпивая
в барах?
   Позднее, когда она уже устала от своего горя  и  выплакала  все  свои
слезы, она постаралась взглянуть на дело со  стороны,  представив  себе,
что должны были пережить сотни женщин с тех пор, как начались  стачка  и
беспорядки, - особенно такие, как жена Отто  Фрэнка,  Гендерсона,  Мери,
хорошенькая Китти Брэйди и вообще жены тех, кто теперь сидел в сен-квен-
тинской тюрьме. Привычный мир рушился вокруг нее. Судьба никого не поща-
дила, не пощадила и ее, - наоборот, к ее бедствиям прибавился еще позор.
С отчаянием старалась она внушить себе, что просто  спит,  что  все  это
только дурной сон... вот-вот затрещит будильник, и она встанет, примется
готовить завтрак и Билл уйдет на работу. Весь этот день  она  провела  в
постели, но так и не уснула. Все у нее в голове  кружилось  и  путалось;
возбужденное воображение то рисовало ей снова ряд постигших ее несчастий
и ее позор, как она его называла, а также множество самых фантастических
подробностей, - то уносило к воспоминаниям детских лет, развертывая  пе-
ред ней все новые и новые будничные картины: она выполняла опять всю ра-
боту, какой когда-либо в жизни занималась, мысленно  повторяя  сделанные
ею некогда бесчисленные автоматические движения: резала и клеила  картон
в картонажной мастерской, гладила белье в  прачечной,  сучила  нитки  на
джутовой фабрике, перебирала фрукты на консервном заводе  и  заготовляла
тысячи банок с очищенными томатами. Она снова танцевала на балах и весе-
лилась на прогулках; она вспоминала вновь свои  школьные  годы,  лица  и
имена товарищей и где кто сидел, тяжелые мрачные времена приюта, расска-
зы матери о былом и, наконец, свою жизнь с Биллом. Но всякий раз - и это
было самое мучительное - от всех этих далеких воспоминаний ее словно от-
рывала чья-то злая рука, неумолимо возвращая к действительности. И тогда
она опять чувствовала, как у нее пересохло горло, как болит сердце,  ка-
кая во всем теле пустота и мучительная слабость.
 
 
   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
 
   Всю ночь Саксон не спала и даже не раздевалась, а когда утром встала,
умылась и причесала волосы, то ощутила в руках и в ногах странное онеме-
ние, голова была точно стиснута тяжелым железным обручем. Она  заболева-
ла, хотя и не догадывалась об этом, и только чувствовала, что с ней тво-
рится что-то странное. Не лихорадка и не простуда, - физически она  была
совсем здорова, и потому решила, что все дело в нервах, а, по ее поняти-
ям и понятиям людей ее класса, нервы - это не болезнь.
   У нее было странное ощущение, словно она потеряла  себя,  словно  она
чужда самой себе, а окружающий мир казался ей каким-то тусклым и  мглис-
тым, - он утратил определенность своих очертаний, стал неживым. В ее па-
мяти появились какие-то провалы, она все время ловила себя на  том,  что
делает то, что вовсе не собиралась делать. Так, к своему удивлению,  она
вдруг застала себя на заднем дворе,  развешивающей  белье  после  ежене-
дельной стирки. Но она не помнила, чтобы занималась  стиркой,  хотя  все
было выполнено ею в точности, как полагалось: она прокипятила  простыни,
наволочки и столовое белье; шерстяные вещи Билла выстирала в теплой воде
домашним мылом, изготовленным по рецепту Мерседес. Далее выяснилось, что
за завтраком она съела баранью котлету. Очевидно, она ходила в мясную за
мясом, но совершенно этого  не  помнила.  С  любопытством  вошла  она  в
спальню. Постель была прибрана, и все оказалось в полном порядке.
   В сумерки она нашла себя сидящей в кресле у окна и  плачущей  от  ка-
кой-то великой радости. Сначала она не знала, что это за радость, но по-
том поняла, что радуется смерти своего ребенка.
   - Счастье! Счастье! - повторяла она нараспев, ломая руки, но ломая их
от радости, - она была уверена, что от радости.
   Дни приходили и уходили. Она почти не замечала времени. Иногда ей ка-
залось, что прошли века с тех пор, как Билла посадили в тюрьму; а иногда
- что это произошло только прошлой ночью. Но две мысли не выходили у нее
из головы: что не нужно  навещать  Билла  и  что  смерть  ее  ребенка  -
счастье.
   Однажды ее навестил Бэд Стродзерс. Она сидела с ним в гостиной и раз-
говаривала, но почему-то не могла отвести глаз от его обтрепанных  брюк.
В другой раз приходил секретарь союза. Ему, так же как и Стродзерсу, она
сказала, что все в порядке, деньги ей не нужны, она отлично  доживет  до
того, как муж выйдет на волю.
   Временами ее охватывал ужас. "Выйдет на волю!" Нет!  Этого  не  может
быть, не должно быть! Не нужно другого ребенка! А вдруг он  будет  жить?
Нет, тысячу раз нет! Лучше убежать из дому. Лучше никогда не видеть Бил-
ла. Только не это. Только не это!
   Ее страх не проходил. В сновидениях, полных  кошмаров,  это  опасение
становилось фактом; она вскрикивала и просыпалась, дрожа, в холодном по-
ту. Саксон начала страдать бессонницей. Иногда ей казалось, что она сов-
сем разучилась спать, - и тут она вспомнила, что ее мать умерла от  бес-
сонницы.
   В один прекрасный день молодая женщина очнулась  в  кабинете  доктора
Гентли. Он озабоченно смотрел на нее.
   - Питаетесь вы хорошо? - спросил он.
   Она кивнула.
   - Серьезные неприятности? Она покачала головой.
   - Все в порядке, доктор... Кроме...
   - Ну? Ну? - поддержал он ее.
   Тогда она поняла, зачем пришла сюда. Она рассказала ему все - ясно  и
просто. Он медленно покачал головой.
   - Этого нельзя, маленькая женщина, - сказал он.
   - Нет! Я знаю, что можно! - воскликнула она.
   - Не в этом дело, - возразил он.  -  Я  не  могу  дать  вам  никакого
средства. Я не имею права... Это запрещено законом. Сейчас один врач как
раз за это сидит в ливенуортской тюрьме.
   Напрасно она умоляла его. Он отказывался: у него жена и дети,  он  не
может рисковать.
   - И потом - пока нет никаких данных, что это случится.
   - Случится, непременно случится.
   В ответ он только грустно покачал головой.
   - Зачем вам нужно такое средство? Тогда Саксон излила  ему  всю  свою
душу. Она рассказала о первых месяцах счастья с Биллом, о тяжелых време-
нах, вызванных стачкой и беспорядками, о мучительной перемене в Билле  и
о своем глубоком и непреодолимом ужасе  перед  новой  беременностью.  Не
смерти ребенка боится она теперь: она перенесла бы ее, - она боится, что
он будет жить. Скоро Билл вернется домой, и тогда ей опять  будет  угро-
жать опасность. Пусть доктор скажет только несколько слов. Никто не  уз-
нает. Никакими пытками из нее не вытянут этого секрета.
   Но доктор продолжал покачивать головой.
   - Не могу, маленькая женщина. Мне очень стыдно, но я не вправе риско-
вать. У меня связаны руки. Наши законы отстали от жизни. Но я должен бе-
речь судьбу тех, кто мне дорог.
   Он сдался лишь, когда она встала, чтобы уходить.
   - Подите сюда, - позвал он ее. - Сядьте поближе.
   Он наклонился к ее уху, но потом еще раз встал, быстро подошел к две-
ри, из предосторожности открыл ее и выглянул наружу.
   Когда он снова сел, то придвинул к ней свой стул так близко,  что  их
локти соприкасались и его борода щекотала ей ухо.
   - Нет, нет, - прервал он ее в ответ на слова благодарности. -  Я  вам
ничего не сказал. Вы пришли за советом насчет  общего  состояния  своего
здоровья. Вы потеряли много сил и чувствуете себя плохо...
   С этими словами он проводил Саксон до двери. Когда он  открыл  ее,  в
приемной стоял другой пациент, он ожидал зубного врача,  принимавшего  в
соседнем кабинете. Доктор Гентли проговорил очень громко:
   - Пейте лекарство, которое я вам прописал; а  главное,  налегайте  на
еду, когда аппетит вернется. Ешьте здоровую, питательную пищу, как можно
больше бифштексов, и притом не пережаривайте их. До свиданья!
   Иногда Саксон становилось невыносимо в ее молчаливом доме; она  наки-
дывала шарф и уходила на Оклендский  мол  или,  миновав  железнодорожные
мастерские и болота, отправлялась на Песчаную отмель, где, как ей  расс-
казывал Билл, он любил купаться. Ходила она и  к  докам,  спускалась  со
свай по вбитым в них железным костылям и по настилу пробиралась к Камен-
ной стене, которая далеко выдавалась в море и отделяла илистые отмели от
устья реки Окленд, наполнявшегося водой во время прилива. Здесь дул све-
жий морской ветер; позади нее Окленд тонул в мглистом облаке дыма, а  по
ту сторону бухты - перед ней - таким же мглистым пятном лежал  Сан-Фран-
циско. Мимо нее по устью реки проплывали буксирные пароходики,  таща  за
собой большие суда и яхты с высокими мачтами.
   Саксон смотрела на эти суда и на сновавших матросов и думала о том, в
какие дальние странствия, к каким неведомым свободным берегам  они  ухо-
дят. Или жизнь там так же несправедлива и жестока, как в Окленде! И люди
поступают со своими товарищами так же грубо, гадко и бесчестно? Ей каза-
лось почему-то, что это не так, и хотелось пуститься в дальнее плавание,
почувствовать себя совершенно свободной и плыть неизвестно  куда  -  все
равно, лишь бы уйти от этой жизни, которой она отдала лучшее, что у  нее
было, а жизнь в ответ растоптала ее душу.
   Она часто не замечала, что уходит из дома, и не знала,  куда  пойдет.
Однажды она очнулась в какой-то странной, незнакомой  ей  части  города.
Перед ней тянулась широкая улица, обсаженная ровными рядами тенистых де-
ревьев. Бархатистые лужайки, пересеченные асфальтовыми тротуарами, спус-
кались к водостокам. Большие дома не теснились друг к другу. Они ей  ка-
зались прямо замками. На углу стоял автомобиль, и ее привел в  себя  вид
молодого человека, сидевшего на шоферском месте. Молодой человек с любо-
пытством смотрел на нее, и она узнала в нем Роя Бланшара,  того  самого,
которого тогда, у "Форума", Билл обещал хорошенько проучить. Подле авто-
мобиля стоял без шляпы другой молодой человек. Его она тоже узнала:  это
он когда-то на пикнике, где она впервые  встретилась  с  Биллом,  бросил
свою трость в ноги бегущему Тиму и вызвал этим всеобщую свалку. Он  тоже
смотрел на нее с удивлением. И она вдруг поняла, что разговаривает вслух
сама с собой, - она еще слышала свои последние слова. Саксон  смутилась,
горячий румянец стыда окрасил ее щеки, и она ускорила шаг. Бланшар  выс-
кочил из автомобиля и подошел к ней, держа шляпу в руке.
   - С вами что-нибудь случилось? - спросил он.
   Она покачала головой и приостановилась, всем своим  видом  показывая,
что хочет идти дальше.
   - Я знаю вас, - сказал он, всматриваясь в ее лицо. - Вы были тогда  с
тем парнем, который обещал меня поколотить.
   - Это мой муж, - сказала она.
   - А-а. Ну и бог с ним!.. - Он  смотрел  на  нее  веселым  и  открытым
взглядом. - Но что с вами? Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?  Я  вижу,
что-то у вас неладно.
   - Нет, все в порядке, просто я была больна, -  солгала  она;  вернее,
она думала, что солгала, ибо ей не приходило  в  голову  объяснить  свое
странное поведение болезнью.
   - Но у вас очень усталый вид, - настаивал он. - Я могу посадить вас в
машину и отвезти, куда вы захотите. У меня есть время.
   Саксон покачала головой.
   - Нет... Пожалуйста, скажите мне только, где здесь  трамвай,  который
идет на Восьмую улицу? Я редко бываю в этой части города.
   Он сказал ей, где трамвайная остановка и какие нужны пересадки, и она
удивилась тому, как далеко зашла.
   - Благодарю вас, - проговорила она. - Прощайте.
   - Я действительно ничем вам не могу помочь?
   - Действительно ничем.
   - Ну, тогда до свиданья, - приветливо улыбнулся он. - И скажите ваше-
му мужу, чтобы он хорошенько тренировался. Ему это очень пригодится  при
нашей встрече.
   - Но вы не должны драться с ним, - поспешила она предостеречь его.  -
Не деритесь... Не деритесь... Ничего хорошего для вас из этого  не  вый-
дет.
   - Однако вы молодец, - удивился он. - Вот  как  надо  защищать  честь
своего мужа! Другая женщина испугалась бы, что его поколотят...
   - Но я боюсь... не за него. За вас. Он боксер и  чудовищно  силен.  У
вас нет никакой надежды на победу. Избить вас -  ему  все  равно  что...
что...
   - Отнять у ребенка конфету? - подсказал Бланшар.
   - Да, да, - кивнула она. - Он так бы и выразился.
   И если он скажет вам: "Что ты стоишь, я не  держу  тебя",  -  береги-
тесь... А теперь мне пора. До свиданья и еще раз спасибо.
   Она пошла дальше по улице, и его приветливое "до  свиданья"  все  еще
звучало у нее в ушах. Он, по-видимому, не злой, надо  это  честно  приз-
нать. А все-таки он не из "глупцов", он из класса  господ,  которые,  по
словам Билла, виноваты и в угнетении женщин и в тех жестоких карах,  ко-
торым подвергались рабочие, брошенные на долгие годы в тюрьму или томив-
шиеся в камерах смертников в ожидании казни. И подумать только,  что  он
показался ей добрым, мягким, чистым! Она читала это в каждой  черте  его
лица. Но как это могло быть, раз он нес ответственность за  такие  прес-
тупления? Саксон печально покачала головой. Ответа не было,  и  не  было
объяснения этому миру, где гибли дети и разбивались сердца матерей.
   Это дальнее путешествие, которое неожиданно завело ее в кварталы  бо-
гачей, нисколько не удивило ее. Она забрела сюда в особом состоянии. Она
делала теперь множество вещей, совершенно не зная, зачем она их делает.
   Однако надо быть поосторожнее. Лучше уж ограничить свои прогулки  бо-
лотами и Каменной стеной.
   Больше всего полюбилась ей Каменная стена. Здесь был  такой  простор,
такое приволье! Она инстинктивно старалась дышать  как  можно  глубже  и
протягивала руки, словно желая обнять всю природу и слиться с ней.  Этот
мир казался ей и более естественным и более разумным. Его она  понимала:
понимала зеленых крабов с беловатыми клешнями, которые удирали от нее, а
в часы отлива паслись на скалах, поросших зелеными  водорослями;  здесь,
несмотря на возведенную человеческими руками стену, не было  ничего  ис-
кусственного, здесь не было людей с их жестокими законами, с их борьбой.
Прилив сменялся отливом; солнце вставало и садилось. Каждый вечер в  Зо-
лотые ворота врывался смелый западный ветер,  рябил  воду,  вздымал  не-
большие волны и подгонял легкие парусные суда. Все совершалось по строго
заведенному порядку. И все здесь было свободно.  Кругом  валялись  сучья
для топлива, его никто не продавал - бери сколько хочешь. Мальчишки  ло-
вили со скал самодельными удочками рыбу, и никто их за это не  преследо-
вал; так ловил ког