азал Ленька и сел на траву, обхватив руками
колени. - Тогда и книжку свою бери, мне тоже не надо, - добавил он,
поднимая обернутую в бумагу книжку. - Дала, теперь бери назад.
  - Это не я дала, это Мышка, - не оборачиваясь, ответила Динка и медленно
пошла по обрыву. Но Ленька догнал ее.
  - Бери гребень, тогда возьму книгу, - примирительно сказал он. - Тебе ведь
купил, зленная какая!
  - Я не зленная, а если ты меня прогонял и язвой ругался, то мне и гребня
но надо.
  - Прогонял... А зачем врала про себя? Я к тебе с хорошим, а ты ко мне с
плохим. Я думал, ты хоть и маленькая девчонка, а дружбу понимаешь.
  - Я ничего тебе плохого не сделала, я и не врала вовсе, а просто не
сказала сразу, потому что ты только сирот жалеешь. А раз я не сирота, то и
водиться со мной нечего! - сердито сказала Динка.
  - Значит, и на утес не пойдешь?
  - Домой пойду.
  - Ну ладно, - грустно сказал Ленька. - Меня Митрич на субботу в город
посылает. Рыбу он даст продать. Я думал, вместе с тобой поедем. Там на
базаре карусели есть. Кто на лошади едет, а кто в санках. Один за другим
крутятся вокруг столба. Видала ты их?
  Динка покачала головой.
  - Ну вот! - обрадовался Ленька. - Я бы покатал тебя. Мне Митрич десять
копеек обещал за рыбу. А на каруселях, верно, недорого. Да ты бы хоть и
одна покаталась, я не маленький...
  У Динки захватило дух.
  - Я бы поехала, - нерешительно оказала она, - но ведь мы уже раздружились.
  - Да я больше не сержусь на тебя, - улыбнулся Ленька.,
- А я сержусь! Зачем ты меня язвой обругал? Поклянись, что больше так
никогда не скажешь! Тогда поеду!
  - Да ну тебя! Еще клясться ей буду! - рассердился Ленька.
  - Ну, тогда катайся сам на своих каруселях! - И Динка решительно двинулась
вперед.
  - Да погоди! Ну как я клясться буду? Чего хоть говорить-то? - расстроился
Ленька.
  - Как ругался, так и клянись.
  - Язвой, что ли?
  - Не язвой, а своим честным именем и гробом.
  - Каким гробом?
  - Своим, конечно.
  - А где у меня свой гроб? - засмеялся Ленька, - Я же не мертвец!
  - Так будешь мертвецом, если нарушишь клятву! - припугнула Динка.
  - Я и без клятвы буду мертвецом, если хозяин мой вернется, а на барже
пусто.
  - А разве он уже должен приехать?
  - Да не должен бы... Но я ведь на барже с утра не был. Ну как он вернулся?
- забеспокоился вдруг Ленька.
  - Тогда, значит, мы и в город не поедем?
  - Какой тогда город!
  - Как же я узнаю, Лень, приехал он или нет?
  - А где ты живешь? Далеко отсюда?
  - Да нет, совсем близко, только подняться наверх - и все! Пойдем, покажу!
И знаешь, Лень? Вешай мне флажок на забор, когда идешь на утес, вот я и
буду знать... Если нет флажка, значит, хозяин приехал, - быстро придумала
Динка.
  - А где я его возьму, этот флажок?
  - У нас есть много, елочные остались. Я дам тебе, ладно? И тогда я тоже не
буду зря бегать, а то все ругаются дома.
  - Ну пойдем, покажи свой забор и вынеси мне флажок. Пошли скорее!
  - Подожди... а клятва? - придирчиво спросила Динка. Ленька махнул рукой и
улыбнулся:
  - Да я и так тебя сроду больше не обругаю. Что я, враг себе, что ли?
  - Ну, тогда пойдем! - великодушно согласилась Динка. С тех пор она каждый
день с нетерпением ждала флажка и обещанной субботы.

  Глава тридцать третья
СБОРЫ В ТЕАТР

  Пока Динка бегала на утес и ждала субботы, подошел торжественный день
сборов в театр. Еще перед этим вечером Катя и Марина вытащили из шкафа все
свои наряды. На кроватях лежал целый ворох старых, поношенных платьев и
блузок. А вокруг с озабоченными лицами стояли ближайшие coветчицы. - Мышка
и Алина. Динки не было - она повела домой Марьяшку.
  - Я так давно себе ничего не шила, - перебирая свои вещи, говорила Марина,
- что просто не знаю, что надеть!
  - Мамочка, а вот это! Папино любимое надень! - сказала Алина, доставая из
шкафа черное шелковое платье. - Надень, мамочка!
  - Конечно! Оно же очень скромное и так идет тебе, - сказала Катя.
  - Да нет! Зачем трепать его зря... Повесь, повесь, Алина! - забеспокоилась
мать.
  - Надень, надень! Ничего ему за один раз не сделается. Все-таки модная
пьеса, может оказаться много знакомых, надо быть в приличном виде, -
решительно заявила Катя.
  - Надень, мамочка! Ты будешь такая красивая! - запросили денечки
- Heт, нет! Это папино любимое, и я его очень берегу. Когда папа приедет,
тогда я и дома его надену. А сейчас я себе что-нибудь другое найду.
  "Когда-то он еще приедет! - подумала Катя и с грустью посмотрела на
сестру. - Хорошо еще, что она так верит в его возвращение!.."
Марина поймала ее взгляд и улыбнулась:
  - Ты стала такой неверующей, Катя. Но ведь Саша не один. И борьба идет...
Нельзя же так опускать руки.
  - Совсем я не опускаю рук. Но пройдут, может быть, годы, пока опять
соберутся силы. А ты... бережешь платье, - мягко пошутила сестра.
  С террасы, запыхавшись, вбежала Динка, она очень боялась опоздать на сборы.
  - Вот это платье наденет мама? - спросила она, трогая двумя пальцами
мягкий шелк и замирая от восторга.
  - Нет, мама не хочет его надевать, это папино, - шепотом объяснила ей
Мышка.
  - Папино? А почему оно папино? Папа переодевался в него, да? - вытаращив
глаза, зашептала ей на ухо Динка.
  - Дети, дети, не трогайте руками!. Алина, повесь в шкаф, зачем ты его
вытащила? - снова забеспокоилась Марина, примеряя перед зеркалом блузку. -
Ну смотрите, хорошо так? - спросила она, поворачиваясь ко всем улыбающимся
лицом.
  - Очень! Очень! - закричала Мышка.
  - Хорошо, мама, но лучше бы целое платье, - заметила Алина.
  - Конечно, лучше. Ну, кто это ходит в театр в блузке и юбке? Что ты,
курсистка, что ли? - недовольно оказала Катя.
  - Да ну вас! - рассердилась Марина. - Я ведь не на бал собираюсь, а в
театр! И никаких там особых нарядов не требуется. Как есть, так и есть!
Вот поглажу, пришью свежий воротничок и пойду!
  - Какой воротничок? Тут же есть уже один. Вечно ты с какими-то выдумками,
вроде зонтика!
  - При чем тут зонтик? У меня есть хорошенький новенький воротничок, он
все-таки оживит и украсит, - роясь в картонке, возразила сестра.
  - Надень колечко, мама! У тебя есть колечко с красненьким камушком. И
брошку надень - вот будет красиво! - закричала Динка.
  - Очень красиво! Точь-в-точь Крачковокая... А Гогу тоже с собой взять? -
засмеялась мама. И все засмеялись.
  - Терпеть не могу, когда кто-нибудь навешивает на себя все эти побрякушки!
Такое мещанство, что смотреть противно! - добавила Катя и, вдруг что-то
сообразив, всплеснула руками: - Слушай, Марина! Вот что можно заложить в
ломбард! Спасибо Динке - напомнила!
  - Пожалуй, да! Мне как-то не пришло в голову. Так, знаешь, ты приезжай
завтра к концу службы, и мы успеем сбегать. Это действительно выход!
  Марине нужны были деньги. Каждые две неделя товарищи готовили передачи для
заключенных. Марина тоже вносила свою долю. В этот раз денег у нее было
мало.
  - Так ты приезжай пораньше, - повторила она сестре.
  - А дети?
  - Ну, что дети? Пообедают без тебя... Алина! - обратилась она к старшей
девочке. - Завтра Катя уедет немного пораньше, а потом, мы можем после
театра не успеть на последний пароход... я уже просила дедушку Никича
переночевать на террасе, а Лина ляжет с Динкой и Мышкой. Ты ведь не будешь
бояться?
  - Нет, что ты! Я никогда ничего не боюсь. Только скажи Динке, чтобы она
без вас никуда не бегала.
  - Динка!.. - строго сказала мать.
  - Я никуда не пойду, я буду сидеть как пришитая. Не беспокойся, мамочка, я
же знаю, - поспешно перебила ее Динка.
  Когда споры были окончены, Катя принялась за приведение в порядок
отобранных вещей. Для себя она погладила темное платьице с длинными
рукавами.
  - Ну, что это за монашенка такая! - удивлялась сестра. - У тебя же есть
что надеть! Столько тебе Олег надарил! Правда, многое ты своим шитьем
перепортила...
  - Лучше я испорчу, чем мне кто-то испортит.
  - Так это совершенно одинаково по результатам, - засмеялась Марина. -
Конечно, самой приятней портить - не надо никого ругать, по крайней мере,
- весело добавила она.

  Глава тридцать четвертая
ПЕРЕД ПОЕЗДКОЙ В ГОРОД

  Сборы эти происходили в пятницу вечером, а утром в тот же день, сидя на
утесе, Динка очень волновалась:
  - Завтра суббота. Но как же я поеду - ведь мама тоже едет с утра!
  - А я выйду на пристань да погляжу. Как она проедет, так и мы следующим
пароходом, - успокаивал ее Ленька.
  - Да как же ты поглядишь - ты ведь мою маму не знаешь совсем!
  - Как - не знаю! Я всех твоих уже знаю, - усмехнулся Ленька.
  - Да откуда же? - удивлялась Динка.
  - Ну, как откуда... Забегу, повешу флажок и загляну за забор, а то и
вечером иногда - заскучаю и подойду к твоей даче... Я один раз почти у
самой калитки стоял, как раз вы мать встречали. Вот эта Алина твоя была и
другая... как ее, Мышка, что ли?
  - Мышка! - радостно подтверждает Динка; ей приятно, Что Ленька видел всех,
кого она любит. - Мышка, Мышка!
  - Ну вот! И ты тут была, все к матери жалась, а потом и тетка твоя вышла...
  - Катя! - подсказывает Динка и тихо опрашивает: - А где же ты стоял, Лень?
  - Да там... за уголком... Постоял да пошел... Вы - в дом, а я - на баржу:
боялся, как бы хозяин не приехал... - задумчиво вспоминает Ленька.
  - А вдруг он как-нибудь днем приедет? - беспокоится Динка.
  - Нет, днем он не приезжает. Либо утром, либо уж вечером. Да теперь уж
скоро. Целая неделя прошла... Я все вымыл, вычистил на барже, только вот
крупы маленько подъел. Вроде немного брал, а заметно...
  - Побьет он тебя? - шепотом спрашивает Динка.
  - Может, и побьет... Ну, да ведь в последний раз. Динка испуганно
цепляется за его руку:
  - Я не хочу, Лень... я не хочу и последнего раза...
  - Ну, не будет он, не будет... Что ты какая жалостливая, - ласково утешает
ее Ленька и, чтоб переменить разговор, вспоминает, как он жил у птичницы,
как ходил далеко-далеко в лес, каких видел там птиц и зайчишку один раз
поймал, серого, пушистого. Поймал да выпустил. - Плачут ведь зайцы, как
дети маленькие. Я и побоялся обидеть его... А еще я один раз лису видел...
- рассказывает Ленька. Но девочка не слушает его и думает о другом.
  - А добрая была птичница? - спрашивает она.
  - Птичница-то? Нет. Конечно, она не била меня и есть давала... Но только
пустое сердце у нее!
  - А вот у того, что тебя читать учил, тоже пустое сердце? - с интересом
опрашивает Динка.
  - Ну нет... что ты... Тот настоящий человек, все он понимал. Шел бы я за
ним, куда он захочет! Только нет его... Настрадался я тогда об нем... И не
встречал таких больше...
  Ленька еще долго рассказывает о своей жизни, потом начинает рассказывать
Динка.
  - У нас все хорошие, одна я плохая... - говорит она.
  - Чем же это ты плохая? - Да многим... Не слушаюсь никого...
  - Что же ты не слушаешься? Мать любишь, а не слушаешься? - серьезно
спрашивает Ленька.
  - А как же мне быть? Если бы я слушалась, то мне бы надо дома сидеть и
никуда носа не высовывать... Мама очень добрая, но если бы она увидела
меня на этом утесе да еще на этой доске... - Динка махнула рукой и
засмеялась. - Для нее же это прямо неописуемая доска!
  Ленька помрачнел:
  - Я сделаю... Я уже надумал, как сделать. Я чегой-то и сам стал бояться...
прямо поджилки у меня трясутся - ну-к упадешь ты!
  - Да не упаду! Я уж привыкла. А если упаду, ты никому не говори, что мы
вместе были. Прямо беги тогда скорей на биржу, а то еще придерутся к
тебе...
  - "Беги"! Да что я, не человек, что ли? И какая мне жизнь после этого -
так и будешь ты у меня перед глазами стоять... Нет, уж тогда некуда мне
бежать, - вконец расстроился Ленька.
  - Да не упаду, не упаду, не бойся! - опять засмеялась Динка.
  - Я сделаю... вон гляди, как я сделаю. - Ленька вынул карандаш и начал
что-то рисовать на камне. - На каждом краю по два столбика вкопаю, и на
них тугие крючки сделаю, и перекладины пристегивать буду к ним. А между
тех столбов доску положу и тоже на крючки ее пристегну к столбам, поняла?
  - Ничего не поняла! - весело сказала Динка.
  - Ну, поняла не поняла, а переходить будешь, как барыня! - довольный
собой, ответил Ленька.
  - И без тебя буду переходить? - поинтересовалась Динка. - Ну, если,
например, ты в городе будешь, а я захочу сюда прийти, перейду я?
  - Сроду не перейдешь! Слышь, Макака! Чтоб этого у тебя и в мыслях не было!
- испугался Ленька. - Не велю я тебе одной, понятно? Чтоб ни в каком разе!
Клянись мне сейчас на этом же СВМАМОМ месте!
  - Да я и доску не перекину, что ты!
  - Доску ты, может, и перекинешь - высохла она, легонькая стала, да и
нешироко тут, но все это ни к чему... Не хочу я, чтоб ты одна шла...
Клянись - и все тут!
  - Клянусь своим честным именем и гробом... - быстро начала Динка.
  Но Ленька остановил ее:
  - Не так. Говори за мной: "Клянусь никогда и ни при каком разе не
переходить одна на утес! Пускай, ежели нарушу эту клятву, хозяин
исполосует Леньку до смерти..."
- О! - замахала руками Динка. - Сроду я не пойду, если так! Зачем ты меня
пугаешь?
  - Ну, помни! - сказал Ленька, успокаиваясь. - Клятва твоя дадена!
  Оба помолчали.
  - Лень, а Митрич уже дал тебе рыбу? - спросила Динка.
  - Утром даст. Ночью наловит еще. Я и сам с Федькой пойду. Если что поймаю,
тоже на базаре продам. А ты корзинкой будешь ловить?
  - Ну, а чем же мне еще? Известно, корзинкой. Удочку я вделал себе, но
что-то не клюет на нее. Бамбуковую бы надо... Вот заработаю - так куплю!
  - А у Федьки ведь тоже плохо ловится - он и не продает никогда!
  - Да, конечно, у берега какая рыба? Лодку бы надо, а где ее взять?..
Митрич любит один ездить, он и места знает, да Федьку не берет туда, -
рассказывал Ленька
  - Лень, а ты бы ездил один на лодке?
  - Что ж! Я гребу хорошо, я и один и с Федькой бы ездил, если бы от хозяина
ушел, но про это и думать нечего: лодка, она дорого стоит. Вот один рыбак
за старую пять рублей просит...
  Дети еще долго беседуют на утесе... Потом Ленька вдруг вскакивает на
камень и, прикрыв глаза рукой, смотрит на Волгу.
  - Слышь, Макака?.. Пароход какой-то показался, не "Гоголь" ли?
  - "Гоголь"? - пугается Динка. - Пойдем скорей, скорей, а то я пропущу маму!
  Ленька осторожно переводит ее по доске. - Завтра крючки куплю, - говорит
он.

  Глава тридцать пятая
ВЕСЕЛЫЙ БАЗАР

  С вечера Динка долго не могла заснуть и все придумывала себе всякие
неудачи: то ей казалось, что Митрич возьмет у Леньки свою рыбу и поедет на
базар сам, то она со страхом думала, что неожиданно появится хозяин баржи
и о поездке уже нечего будет и думать...
  Но все обошлось благополучно, и утром, после отъезда матери, на заборе
появился долгожданный флажок. Динка схватила приготовленные еще с вечера
сухари и мгновенно исчезла.
  Когда Никич, поглядев на свои часы, зазвонил в свой звонок, Динка уже
слезла с парохода и шла рядом с Ленькой по незнакомым улицам города.
Ленька нес на плечах тяжелую корзину, а Динка ничего не несла и, забегая
вперед, забрасывала мальчика вопросами:
  - Мы раньше будем торговать, Лень, а потом пойдем на карусель?
  - Раньше расторгуемся, - тяжело дыша, отвечал Ленька и останавливался,
чтобы переложить корзину на другое плечо.
  - А как мы будем продавать рыбу, Лень, - по десяткам или по пяти? А может,
кто-нибудь даст нам весы и мы будем вешать?
  - Кто же нам даст весы? По штукам будем продавать, Тут ведь разная рыба. Я
и свою сверху положил, да вряд ли кто купит - все больше плотва у меня.
  - А мы, Лень, давай подороже просить, чтобы побольше денег заработать,
ладно?
  - Какая цена у всех, ту и мы будем спрашивать. Да хоть бы так раскупили,
чего уж тут думать - подороже! Рыбы на базаре много.
  Динка замолкала, с любопытством оглядываясь по сторонам. Немощеные, кривые
улички с деревянными домиками, непросыхающая грязь на дороге, покосившиеся
ворота, лавчонки на углах... У одной такой лавчонки Ленька поставил на
землю корзину и остановился передохнуть. Динка прочитала вывеску
"Бакалейные товары" - и сунулась вслед за людьми в раскрытую дверь.
  - Куда ты? - окликнул ее Ленька.
  - Я сейчас... Только посмотрю.
  В лавке теснились женщины и подростки. В спертом воздухе носился запах
керосина и селедок. Под стеклом лежали конфеты в бумажках, высохшие
тянучки и слойки. Толстая женщина шлепала на весы селедку и, обтерев руки
о бумагу, вешала там же сахар, потом цедила из бочки керосин и считала
деньги..
  - Не дам, не дам! - сердито говорила она какой-то женщине в старом
коричневом платке. - За вами и так долг с прошлого месяца...
  Но женщина не уходила и, пропуская вперед других покупателей, стояла у
прилавка, время от времени тихо повторяя:
  - Да я отдам... Мне бы только крупички маленько... Динка, сморщив нос,
оглядела лавку, просунулась между покупателями к конфетам под стеклом и,
не ощутив желания съесть хоть одну из них, вышла.
  - Мне бы крупички... - донесся до нее уже в дверях голос женщины.
  - Лень, там нищая просит... В лавке тоже, значит, стоят нищие? - со
вздохом сказала она и пожала плечами. - Крупички ей надо...
  Ленька поднял на плечи корзину и, ничего не ответив, потел вперед. Динка
шла за ним и от нечего делать читала ВВСКИ. На одной лавке с большими
стеклами половина вывески была оторвана, и на уцелевшей половине
значилось: "закус..."
  - Леня, что это за такой "закус"? - спросила она.
  Но Ленька свернул за угол, и перед глазами Динки неожиданно открылась
грязная площадь с телегами и распряженны-м.и лошадьми; повсюду валялись
солома, огрызки недоеденных огурцов, гнилых фруктов и овощей. Между возами
ходили люди, торгуя картофель и яблоки. Тут же продавались лопаты, грабли,
табуретки, скалки и детские, выкрашенные в розовый цвет низкие колясочки с
деревянными колесиками. Немного поодаль от возов теснилась масса народу,
оттуда доносились звонкие голоса торговок и разносчиков.
  - Вот и базар, - сказал Ленька. - Сейчас пройдем толкучку и прямо в рыбный
ряд станем.
  - А что это за толкучка, Лень? - опросила Динка, стараясь держаться ближе
к товарищу; слово "толкучка" было чем-то связано с именем дедушки Никича.
  Ленька, толкая всех своей корзиной, врезался прямо в толпу людей, которые
сновали взад и вперед, держа на руках разное тряпье и выкликая покупателей:
  - Вот, кто без штанов, подходи! Вот, кому одеяло! Продам недорого!
  Некоторые, сложив в кучку свое тряпье, стояли тут же молча проходившие
женщины и мужчины рылись в этом тряпье, встряхивая и разглядывая на свет.
  - Что это они, Лень, с себя одежду продают, как наш дедушка Никич? -
поинтересовалась Динка.
  - Либо с себя, либо краденое... Тут и беднота, тут и жулики толкутся.
Держись за меня, а то затрешься в толпу да еще потеряешься.
  Динка со страхом вглядывалась в испитые, изможденные, а иногда и опухшие
от водки лица и, протискиваясь за Ленькой сквозь толпу, крепко цеплялась
за его штаны.
  - Да ты держись за ремень! Порвешь штаны, кто отвечать будет? - недовольно
говорил Ленька. Ой устал, на лбу его выступили крупные капли пота, руки
занемели.
  Они прошли птичьи ряды, где кричали и бились куры, которых хозяйки тащили
прямо за ноги, головой вниз; прошли мясной ряд со столами, на которых было
навалено горой мясо, а рядом стояли огромные пни, окровавленные и
изрубленные сверху. Мясники рубили на них целые туши, с размаху опуская
топор и брызгая на проходящих кровью и мелкими костями. Зеленые мухи
целыми роями кружились над мясом и садились на лица покупателей.
  - Фе... - затыкая нос и стараясь не смотреть, морщилась Динка.
  Ей начинал очень не нравиться этот базар, от которого она так много ждала
веселого. Она поднялась на цыпочки и окинула глазами площадь. По краям ее
стояли лавки с посудой, на стойках шла бойкая торговля молочными
продуктами, но везде была грязь и суета. Откуда-то доносились тянущие за
душу голоса нищих, поющие голоса бродячих артистов, которые толклись в
самом конце площади, около огромного шатра с бахромой...
  "Это, наверное, и есть карусель", - подумала Динка и нетерпеливо дернула
Леньку