на солнце. Солнце уже совсем вылезло из воды,
по Волге идут пароходы, тянутся плоты... "Что же это нет людей?" -
беспокоится Динка и тихонько взглядывает на баржу. И там пусто... В
воскресенье мама спит долго, а сегодня они с Катей провожали дядю Леку -
может быть, еще дольше поспят? Не поискать ли самой этот утес? Динка идет
по обрыву, держась за кусты, становится на самый край и, высунувшись,
вглядывается в даль... Нет, нигде не видно большого камня, поросшего
мхом...
  А на берегу появляются уже дачники. Динка видит двух человек - женщину и
мужчину. Мужчина в белом халате, как доктор. Он что-то рисует, глядя на
обрыв. Рисует он на большом полотне, натянутом на рамку. И рамка эта с
полотном стоит перед ним на трех деревянных ножках. "Художник! -
догадывается Динка. - Интересно посмотреть, что он рисует". Женщина
укалывает ему на Волгу и что-то говорит. На ней белое платье и кружевная
накидка. Когда она оборачивается к обрыву, видно ее нежно-розовое лицо,
окаймленное черными локонами.
  "Волосы черные, а красивая..." - удивляется Динка. Ей кажется, что
красивее всех на свете ее мама, потому что у нее светлые волосы, но,
оказывается, и с черными бывают красивые. Динка свешивается с обрыва. По
склону, у самых корней среди зеленых пучков неудобно растущей травы,
белеют нежные цветы кувшинок. Их трудно добыть, но Динке это нипочем. Она
часто рвет кувшинки для мамы, но домой не приносит. Дома все знают, где
растут эти цветы, и у Динки могут быть неприятности.
  - Плывите к маме, - говорит она кувшинкам и пускает их на воду. Может, на
середине реки они встретят мамин пароход...
  С берега вдруг доносится звонкий смех. "Катись, серебряное яблочко, по
серебряному блюдечку" - вот какой это смех! Злые люди так не смеются. И уж
наверное, этот художник знает, где утес Стеньки Разина. "Сейчас я дам им
кувшинки и спрошу про утес", - решает Динка и, схватившись за куст,
повисает над обрывом. Берег далеко, но выступающих по склону корней много,
есть один даже такой толстый обломыш, что на нем можно и посидеть. Динка
спускается медленно, держа во рту букетик кувшинок, руки у нее должны быть
свободны. Внизу слышатся тихие голоса... Женщина а белом платье и
художник, подняв головы, смотрят на девочку. Динка чувствует себя
польщенной их вниманием, ей хочется похвастаться своей ловкостью. Она
ускоряет движения, виснет на одной руке и, достигнув толстого корня,
усаживается на нем, обрывая вокруг цветы.
  - Она упадет, она упадет... - тревожно повторяет женщина, следя глазами за
Динкой.
  - Не упадет! - весело отвечает художник. - Она лазает как обезьянка.
  Динке не нравится слово "обезьянка", и настроение ее портится. Обезьянка -
это опять та же Макака. Стоит перед ними "показываться" после этого!
Зажимая в руке цветы, она быстро спускается и прыгает на песок. Половина
рваного рукава свисает с ее плеча, сбоку на платье - дырка, прожженная
утюгом, нечесаные волосы закрывают лоб и лезут на щеки. Она стоит в
нерешительности, не зная, как назвать человека в белом халате, чтобы
спросить у него про утес.
  "Скажите, пожалуйста, художник..." Или: "Скажите, пожалуйста, господин..."
Динка хочет быть вежливой.
  - Скажите, пожалуйста... - тихонько спрашивает она. Но художник дергает за
руку свою подругу.
  - Смотри! Смотри, какая прелесть! - неожиданно говорит он, указывая на
девочку. - Вот он, сюжет!
  Динка вспыхивает ярким румянцем, глаза ее густо синеют от удовольствия.
Никто еще никогда не говорил, что она прелесть. От восторга и
благодарности она не знает, что делать. Отдать им цветы? Сказать спасибо?
  - Что тебе нужно, девочка? - ласково спрашивает женщина.
  Динка протягивает ей зажатые в руке цветы:
  - Вот кувшинки... возьмите... - Она скашивает глаза на белый халат и,
боясь обидеть этого человека, робко добавляет: - Поделитесь с ним.
  - Спасибо! Я поделюсь? - смеется женщина и, порывшись в кармане, достает
серебряную монетку. - Вот возьми... купи себе конфетку.
  - Нет, - говорит Динка, отступая и пряча назад руки. - Нет! - Румянец
сбегает с ее щек, глаза смотрят испуганно. - Я только хотела спросить вас:
где утес Стеньки Разина?
  - Что? Что? - растерянно переспрашивает женщина. держа в руке монетку и
вопросительно глядя на своего спутника. - Какой утес?
  - Утес Стеньки Разина, о котором поется в песне, - твердо отвечает Динка.
  - Постой, постой... Есть такой утес! Но где он, я тоже не знаю. Ты
говоришь, что о нем поется в песне? - с любопытством разглядывая девочку,
вмешивается художник.
  - "Есть на Волге утес, диким мохом оброс..." - мечтательно говорит Динка
и, вздохнув от неудачи, поворачивается, чтобы уйти.
  - Подожди... Мы придем сюда завтра. Я узнаю, где этот утес, хорошо? А
потом я буду рисовать тебя - вот там, на обрыве. Я художник... Ты знаешь,
что такое художник? - быстро и ласково говорит человек в белом халате.
  - Я знаю... - Динка бросает беглый взгляд на полотно. "Но ведь он сказал,
что я лазаю как обезьянка. Может, он и нарисует какую-нибудь обезьянку". -
Вы нарисуете меня красивой? - с беспокойством спрашивает она.
  - Красивой? - Художник оглядывается на свою подругу, но та прячет лицо в
кувшинки. - Послушай, тебе не нужно быть красивой. Я нарисую тебя такой,
какая ты есть, - серьезно говорит художник и берет Динку за руку. - Ты
будешь вон там на обрыве срывать цветы, а я буду тебя рисовать. Придешь?
  Динка вспоминает, что завтра с утра мама уже уедет.
  - Приду! - весело говорит она и, взмахнув рукой, указывает на обрыв. - Я
буду там виснуть хоть целый день!
  - Ой, боже мой! - смеется женщина.
  - Нет, виснуть не надо. Приходи прямо сюда, и мы будем уже здесь, -
улыбаясь, говорит художник.
  Динка кивает головой и снова поворачивается, чтобы уйти.
  - Но ведь мы можем уехать завтра! - беспокоится женщина. - Предупреди ее,
что мы можем уехать.
  - Я никуда не уеду, я с детства не видел Волгу! - сердится художник.
  Динка торопится уйти. Когда взрослые заводят между собой ссору, то
попадает и детям.
  - Подожди, девочка! Ты скажешь нам завтра, зачем тебе нужен утес Стеньки
Разина? - снова окликает художник.
  - Нет, не скажу! - отвечает Динка и бежит по берегу. Солнце уже обливает
горячим теплом ее голову и плечи.
  Вон как далеко еще пристань! Надо посмотреть еще раз на баржу и бежать
домой.

  Глава четырнадцатая
ШАПКА ШАРМАНЩИКА

  Динка подходит близко к барже, но с берега не видно, что делается на
палубе. Покричать Леньке она не решается и, постояв немного, идет на
пристань.
  "Посмотрю, что там делается, и бегом домой", - решает она.
  У пристани стоит дачный пароход. По мосткам сходят дамы с зонтиками и
корзиночками, мужчины с перекинутыми через руку пальто, нарядные девочки,
мальчики, пожилые тетеньки... Слышны веселые дачные голоса, шутки,
удивленные возгласы, смех. Около пристани - большой воскресный базар.
Торговки продают свежую и соленую рыбу, ситные хлебцы и баранки. Разносчик
носит большой лоток со сладостями. Лоток этот держится на ремне,
перекинутом, как петля, на шее разносчика; он, наверное, очень тяжелый,
потому что сзади разносчик подкладывает под ремень заскорузлую от пота,
сплюснутую, как лепешка, подушечку.
  - Вот рожки, тянучки, сладкие конфеты! Вот пряники с картинками - забава
для детей, радость для родителей! - выкликает он зычным голосом,
прохаживаясь взад и вперед по берегу.
  Дети то и дело подбегают к нему, протягивая зажатые в руке медяки. Динка
заглядывается на тугие черные рожки, на маковки и перевитые бумажными
ленточками длинные конфеты. Но у нее нет денег, и, сглотнув слюну, она
отходит ни, с чем.
  А вот и два знакомых мороженщика; они стараются держаться подальше друг от
друга, но всегда встречаются и, переругавшись, снова расходятся. Динка уже
не раз покупала у них мороженое. Они дают его в костяных стаканчиках с
костяными ложечками. Когда у человека нет ни одной копейки, то лучше не
смотреть, как другие едят из таких стаканчиков.
  А пароход все стоит. "Чистая" публика уже давно сошла; теперь сходят
мужики, бабы с грудными детьми, торговки с корзинами, цыгане в теплых
меховых шапках и цыганки с серьгами в ушах, в цветных шалях и широченных
юбках. Сходят татары в тюбетейках и длинных халатах. Татары держат в степи
кобылиц и продают дачникам жидкий острый кумыс - в жару он такой холодный
и приятный. А татары почти все похожи на Малайку, и лица у них черные,
потому что пни живут в степи.
  Динка протискивается к самым сходням, ей хочется пробраться на пароход,
публика уже сошла. Но теперь по сходням бегут грузчики.
  - Посторонись! Посторонись! - кричат они. На спинах у ниx прикреплены
дощечки, чтобы тяжелые ящики, которые они тащат, не сползали вниз. -
Посторонись! Посторонись!.
  Лица у грузчиков черные, потные, ноги худые, с синими жилами, рубахи
рваные, истлевшие от грязи и пота. Динка очень жалеет грузчиков.
  На пристани есть чайная, она называется почему-то "Букет"; там стоят
столики, и половые в фартуках разносят чай и круглых пузатых чайниках.
Грузчики нарезают большими ломтями хлеб и, толпясь около стойки, пьют
водку, закусывая сухой воблой и хлебом. Один раз Динка пролезла в этот
"Букет" за грузчиками: ей очень хотелось знать, что они едят и почему они
такие худые. В чайной стоял настоящий дым коромыслом, пахло водкой и
табаком, грузчики колотили о столики сухую воблу и ругались нехорошими
словами. Динка тоже купила себе воблу и хотела поколотить ее об один
столик, но там сидели два грузчика, и старший из них сердито закричал на
нее:
  - Куда лезешь? Что, тебя дома не кормят, что ли? Динка бросила воблу и
убежала; ей только хотелось посидеть в "Букете" так же, как эти люди.
  Динка отходит от пристани и замешивается в толпу. Черноглазая цыганка
держит руку молодой женщины и водит, пальцем по ее ладони. У женщины за
спиной плачет ребенок, на локте висит тяжелая корзина, платок съехал с ее
головы, но она внимательно слушает, что говорит ей цыганка.
  - Через счастливую судьбу свою разбогатеешь, через черную женщину получишь
хлопоты и слезы...
  Лицо у женщины становится изумленным, словно ее вдруг осеняет какая-то
мысль.
  - Верно, верно, - кивает она головой, - через соседку и слезы... и
хлопоты...
  Динка отходит. Ее привлекают тягостные скрипучие звуки шарманки. Это
бедный старичок шарманщик. У него очень плохая, старая шарманка. С нее
свисает какая-то рыжая бахрома и темная рваная тряпка. А наверху стоит
ящичек с двумя отделениями. В этих отделениях - свернутые в трубочку
бумажки. Люди покупают их на счастье. Счастье стоит копейку, но если бы
его вытягивал клювом попугай, то люди брали бы охотнее, а так они не
очень-то верят в это счастье.
  У богатых шарманщиков бывает обезьянка в красной юбочке и попугай или даже
крыса. Один раз, еще в городе, Динка заплатила копейку, и крыса вытащила
ей свернутую в трубочку бумажку. Там было написано: "Вы найдете свое
счастье в скором браке". Девочка свернула бумажку и положила обратно в
ящик.
  Динка пробирается сквозь толпу на звуки шарманки. Старик шарманщик сюит
среди собравшихся вокруг людей и крутит железную ручку. У него всего
несколько песен и одна плясовая музыка. Он играет "Разлуку", потом "По
Мурманской дороге стояли три сосны" и "Ах, зачем эта ночь так была
хороша!". Динка знает все эти песни, но больше всего ей нравится плясовая,
потому что за нее в шапку старика чаще всего бросают денежки.
  Девочка пробирается поближе к старику. Сегодня воскресенье, на пристани
много народу - наверное, денежки так и посыплются в шапку старика. Один
раз Динка положила туда целый пятак, и с тех пор шарманщик всегда кивает
ей головой. Шарманка проигрывает все свои песни и единственную плясовую;
люди слушают и уходят, подходят новые, толпятся девчонки и мальчишки. Но у
девчонок и мальчишек нет денег, они слушают на даровщинку. Старик кончает
играть и, сняв с головы шапку, идет по кругу. Но никто не роется в
карманах, никто не вынимает на ладонь медные гроши. Шарманщик кивает Динке
головой и на минутку задерживается перед ней, встряхивая своей шапкой. У
Динки сжимается сердце: у нее ничего нет, а в шапке так жалобно звенят две
копейки...
  Если бы посадить на шарманку обезьяну в красной юбочке, то люди смеялись
бы и платили деньги, а если бы хоть один раз под эту шарманку спел дядя
Лека, то денежки так посылались бы в шапку... А что, если ей, Динке,
спеть? Она может почти так же, как дядя Лека, только своим голосом. Может
быть, люди дадут старику больше...
  Динка с волнением вглядывается в лица... А что, если все начнут кричать и
гнать ее отсюда? Да еще кто-нибудь расскажет маме и Кате... Динка стоит в
нерешительности, лицо ее то густо краснеет, то покрывается зябким холодом.
А шарманщик вынимает из шапки две копейки и снова берется за железную
ручку.
  - Дедушка! - подбегая к нему, взволнованно шепчет Динка. - Играй "Ах,
зачем эта ночь", играй скорее!
  Шарманщик кивает ей головой и, хрипло заканчивая "Разлуку", переходит на
другой мотив.
  Динка прижимает руку к сильно бьющемуся сердцу.

  Ах, зачем эта ночь
Так была хороша -

  медленно запевает она.

  Не болела бы грудь,
Не страдала б душа...

  "Не страдала б душа!" - звонко и горестно повторяет Динка, стараясь во
всем походить на дядю Леку. Люди смотрят на ее рваное платье, на босые
ноги и придвигаются ближе. Динка чувствует, что они жалеют ее, бедную,
несчастную сиротку. Ей тоже делается жаль себя, и старого шарманщика, и
того, о котором поется в песне:

  Полюбил я ее, полюбил горячо,
А она на любовь.
  Смотрит так холодно...

  Слова эти Динка выводит со слезами и, теряя образ дяди Леки, представляет
себя брошенной, нищей девочкой...
  Круг ширится, люди проталкиваются вперед. Сердобольные женщины лезут в
глубокие карманы своих юбок, торговки звенят медяками, разносчик с лотком,
заглянув через головы, бросает Динке длинную, перевитую бумажными лентами
конфету. Конфета падает на землю, какая-то девчонка поднимает ее и кладет
на шарманку.
  Динка заканчивает песню трогательно и печально:

  И никто не видал,
Как я в церкви стоял,
Прислонившись к стене,
Безутешно рыдал...

  Шарманка замолкает, кто-то сует в руки девочке монетку, она кладет ее в
шапку старика и обходит круг.
  - Дайте что-нибудь на пропитание! - бормочет она слышанные когда-то слова
и добавляет от себя громким шепотом: - Пожалейте нас, люди добрые!
  - Ох ты, бедняжечка... - вздыхает какая-то женщина и, отломив кусок
ситного, сует ей в руки.
  - Развелось сирот на белом свете, девать некуда, - глубокомысленно
замечает пожилой человек и лезет в карман.
  - Ох-хо-хо! - протяжно вздыхают в толпе.
  Динка встряхивает шапкой - в ней слышится веселый звон. Мокрые щеки
девочки разгораются румянцем.
  - Спасибо! Спасибо! - кланяется она и, не в силах удержать своей радости,
бежит к шарманщику. - Вот шапка! Играй, играй "Разлуку", дедушка!
  Динка снова поет и снова ходит с шапкой, В шапку с веселым звоном падают
копейки... Какой-то мальчик долго роется в карманах. Динка поднимает
голову и прямо перед собой видит тонкое лицо, прядь волос на лбу и серые
глаза, Язык ее прилипает к гортани, во рту становится сухо.
  "Прости меня, Ленька", - хочет сказать она, но голоса у нее нет и сердце
зашлось от испуга.
  Ленька вынимает копейку и кладет ее в шапку.
  - Я не трону... - говорит он без улыбки и отступает в толпу.
  Динка отдает деду шапку и прячется за его спину. Старик взваливает на
плечи шарманку.
  - Пойдем, на дачах споешь, - говорит он довольным, ласковым голосом и,
видя, что девочка не двигается с места. добавляет: - Мороженого куплю,
чайку попьем, а?
  Но Динка мотает головой:
  - Иди один. Я потом как-нибудь... Сейчас мне нельзя...

  Глава пятнадцатая
ДЕДУШКА НИКИЧ

  Динка тихонько крадется вдоль забора и заглядывает в сад. На террасе
слышны голоса мамы, Мышки, Алины, над кухней подымается дымок. Значит, все
встали. Динка ищет лазейку в конце сада. Надо пойти к дедушке Никичу, и
потом, когда ее спросят, где она была, можно будет сказать, что была у
Никича.
  Старичок возится около брезентовой палатки. Он всегда живет в палатке и ни
за что не хочет ночевать дома.
  "Зачем? - отвечает он на просьбы Марины перейти в комнату. - Я встаю рано,
тут у меня и верстак и инструменты под рукой, а в комнате только мешать
всем".
  В палатке у Никича жесткие нары с сенником, грубо сколоченный стол и
папино кожаное кресло с мягким сиденьем и высокой спинкой. На спинке и по
бокам кресла - выточенные из дерева львиные головы. Мама сама перенесла
это кресло в палатку и подарила его Никичу. Старик был очень доволен;
вечерами, надев на нос очки, он сидит в этом кресле и, наслаждаясь покоем,
читает книгу. На мягкий матрас и удобную кровать Никич ни за что не
соглашается.
  - Я не дачник, а рабочий человек. Нежиться не люблю. Сашино кресло - это
другое дело, это память и удобство для чтения.
  Раньше Никич работал в столярной мастерской. Руки у старика были ловкие,
умелые в работе, и резные шкатулки его из дерева быстро раскупали. Но в
последнее время Никич вдруг затосковал, запил, руки у него стали дрожать,
тонкая работа не получалась. Старик ушел из мастерской и, чтобы хоть
чем-нибудь помочь Марине, начал делать табуретки, скамеечки, детские
стульчики. Все это продавалось за гроши, и Никич заболевал от огорчения.
  "Когда-то наступает для каждого человека такое время, что он не может
работать в полную силу, а вы, Никич, работали всю жизнь, - уговаривала его
Марина. - Надо же и отдохнуть немножко..."
"Э-э, нет, что уж тут отдыхать! Отлежусь и на том свете!" - со вздохом
отвечал старик.
  Когда Марина приходила, Никич требовал, чтобы она садилась в кресло, а сам
присаживался у стола на нары. Свет лампы падал на лица обоих, освещая
спокойное, участливое лицо Марины и смущенное, виноватое лицо Никича.
  "Уйду я от вас, Марина... У тебя дети, трудно тебе заработать, помочь я не
могу, а запью - тебе расход и хлопоты..." - говорил старик.
  Лицо Марины омрачалось:
  "Никогда не говорите мне этого, Никич! Если любите Сашу, и меня, и детей,
так не говорите мне таких слов... Помощь деньгами - это самая легкая
помощь, Никич. Вы нужны нам, как родной, близкий человек, все остальное -
мелочь, только бы вы не болели".
  Старик безнадежно машет рукой;
"А кому я нужен? Вот только тебе да детям! А Саша уж на что вас любил и
то, бывало, скажет; "Нельзя человеку в своей семье замыкаться, жить надо
широко, с народом". А я что? Зарылся, как крот, в свою нору. При Саше и
Никичу дела находились. А теперь зайдет Костя, посидит, похмурится да с
тем и пойдет".
  "Костя говорил, что вы будете нужны ему, Никич..." - осторожно говорит
Марина.
  Но Никич снова машет рукой:
  "Старики никому не нужны... Молодые все сами делают, а нет чтобы
посоветоваться..."
Никич долго ворчит и жалуется, а Марина ласково, терпеливо успокаивает
его, потом беседа их становится веселее, из брезентовой палатки доносится
смех...
  Марина обязательно приходит к Никичу после того, как он сильно выпьет. Она
уже знает, что старик сидит и мучается угрызениями совести, что он ждет
ее, чтобы излить ей душу и получить необходимое успокоение.
  "Была уже мама или не была?" - заглядывая через забор, соображает Динка.
И, судя по тому, что Никич насвистывает песенку и бодро перебрасывает к
верстаку какие-то дощечки, Динка убеждается, что мама была. Отодвинув
помеченную красным крестиком доску в заборе, она быстро шмыгает в сад и
бежит к палатке.
  Динка любит поговорить с дедушкой Никичем. Никич для нее не просто
взрослый человек, а старший товарищ. Во всяком случае, он скорее старый,
чем взрослый, а Динка давно уже знает, что взрослые не умеют хранить
детские тайны и всякое откровенничание с ними почти всегда кончается
неприятностями. Во-первых, взрослые люди всего боятся. Боятся драки,
боятся лазить в чужие сады, боятся всяких болезней и многого такого, что
детям даже не приходит в голову. Все это было бы еще ничего, если бы они
не шушукались