за руку и ввел
ее на веранду.
  - Кто-нибудь заболел? Не волнуйтесь, я сейчас велю заложить экипаж! Это
одна секунда.
  - Нет-нет! Я пришла к вам... - начала Динка, но голос не повиновался ей, и
приготовленные заранее слова, как вспугнутые мышки, мгновенно юркнули в
разные стороны, оставив в памяти только серые невразумительные хвостики.
Динка молча протянула пану бумагу.
  - Прочтите это, - сказала она, страдая от своей растерянности.
  Пан Песковский мельком взглянул на бумагу, повернул ее в руках и с
любезной улыбкой подвинул Динке стул.
  - Садитесь, пожалуйста!
  Динка с убитым лицом присела на кончик стула. "Все пропало", - с отчаянием
думала она, потеряв какую-то главную нить разговора, с которой должна была
начать. Так бывает, когда человек долго готовится к какому-то визиту и
вдруг, войдя в дом "не с той ноги", сразу чувствует, что все потеряно, все
идет кувырком, не так, как он хотел и думал...
  Положив бумагу на стол и все так же улыбаясь любезной, предупредительной
улыбкой, пан Песковский придвинул ближе к Динке свой стул и, опершись на
колени руками, свежевымытыми душистым розовым мылом, с любопытством
разглядывал темную, вдовью фигурку, примостившуюся на краю стула.
  - Я слушаю вас, панночка!
  - Прочтите бумагу, - беспомощно и упрямо повторила Динка.
  - А, бумагу? Сейчас, сейчас прочитаем бумагу! - усмехнулся пан и,
полуобернувшись, небрежным движением взял со стола список. Пробежав
глазами первые строчки, он недоумевающе поднял брови, заглянул в конец и,
пожав плечами, усмехнулся. - Кто это дал вам такую белиберду?
  - Белиберду? Вы называете это белибердой? - широко раскрывая глаза,
спросила Динка.
  - Но позвольте, позвольте... - заторопился пан. - Может быть, я не понял,
в чем дело? Тут перечислены фамилии вдов и сирот, которые просят
милостыню... А что, собственно, я должен делать, абсолютно не указано...
  - Ну да... Это я виновата. Мне нужно было сразу сказать. Это солдатки, они
просят дать им коров на выплату, они расплатятся с вами работой. У них
дети, они голодуют, - залпом выпалила Динка.
  - Они "голодуют" и просят дать им коров? Я понял! Я все понял, панночка,
но это не ко мне! - свертывая бумагу и протягивая ее Динке, решительно
сказал пан. - Все эти хозяйственные дела в ведении моего приказчика Павло.
  - Павло? Вашего Павло? - Динка вскочила, платок упал с ее плеч. - Вы
отсылаете меня к этому убийце? К этому гнусному негодяю? - задохнувшись от
гнева и обиды, закричала она.
  Пан, словно защищаясь, поднял руку и встал.
  - Успокойтесь, панночка.
  Но плотина была уже прорвана, и охваченная гневом Динка неслась вперед без
удержу, без препоны.
  - Я не успокоюсь, нет! - кричала она. - Это вы успокоились и держите около
себя этого убийцу!
  - Бог с вами, панночка. Кого вы называете убийцей? Павло - мой молочный
брат, сын моей кормилицы, мы росли вместе... Я доверяю ему, как самому
себе... - пробовал урезонить ее пан.
  Но слова его вдруг наполнили Динку ужасом, она широко раскрыла глаза и
невольно попятилась к двери.
  - Так значит... это вы... вместе сговорились убить Маринку?.. - сраженная
неожиданной догадкой, пробормотала она.
  Холеное лицо пана побелело, он рванул ворот рубашки, на полу звякнула
оторванная пуговица.
  - Послушайте... Есть всему предел, - задыхаясь, сказал он. - Я не желаю
больше слушать вас. И я удивляюсь, что вы, еще совсем девочка, можете
предполагать такую подлость... в человеке, которого вы почти не знаете.
Уйдите, прошу вас! - Он сел и, облокотившись на стол, закрыл рукой глаза.
  Динка опомнилась, стихла.
  - Я не хотела обидеть вас... - робко сказала она. - Я верю, что вы любили
Маринку. Но тогда почему же вы не хотите знать правду?
  - Какую правду? - не отрывая от лица руки, глухо спросил пан.
  - Эту правду знает Ефим, знает все село, знает ее мать...
  - Ее мать никого не винила в этой смерти. И вот здесь... - Пан указал на
середину комнаты. - Вот здесь... над ее гробом, Павло поклялся мне, что он
невиновен...
  - Он солгал, клянусь вам! Все село знает, что он солгал! Но люди боятся,
он угрожал матери Маринки, что сживет ее со света, если она скажет правду!
Он угрожал и Ефиму, но Ефим честный человек, он пришел к вам, но вы не
захотели его слушать.
  - Вы ребенок. Вам многое не понять. Павло предан мне, как пес. Он бывает
крут с людьми, у него много врагов...
  - Но мать, родная мать! - снова прервала его Динка. - Она знает вс„...
Ведь прежде чем утопиться, Маринка прибежала к матери... Спросите ее еще
раз, пан, выслушайте Ефима и прогоните от себя этого убийцу!
  - Довольно, панночка... Мне больно говорить об этом. Вы разбередили мне
сердце. Я часто думал: почему она это сделала? Ведь я собирался увезти ее
за границу, учить ее. У нее был чудесный голос. Мы должны были уехать
вместе. В тот день я привез билеты, но было уже поздно... Вот тут... - Пан
выдвинул ящик стола, и перед Динкой мелькнуло девичье лицо с перекинутой
через плечо косой и большими доверчиво-счастливыми глазами. К карточке,
словно в оправдание перед мертвой, были приколоты какие-то бумажки. - Вот
билеты... - сказал пан. Руки его дрожали. Он задвинул ящик стола. - С тех
пор прошло пять лет. Я поверил клятве Павло, но я не успокоился. А сейчас
вы опять перевернули мне душу. И все началось сначала. - Пан говорил
медленно, глядя куда-то в окно на кусты краснеющей рябины. Потом он
обернулся к Динке: - Простите меня, панночка! Но я очень устал. Прощайте!
  - Он открыл дверь и, склонив голову, ждал.
  Но Динка не уходила.
  - Я не могу уйти без коров... - тихо сказала она.
  - Ах да! Вам нужно выполнить поручение! - Пан бросил на нее быстрый взгляд
и заторопился к столу. - Ну что же, это легче всего! - Он взял список и
обмакнул в чернила ручку. - Я напишу вот здесь: выдать означенным лицам
коров... и чего? - Сморщив лоб, он заглянул в список. - А, бугая - значит,
быка...
  - Нет! Какого быка? Зачем? - остановила его Динка.
  - Как - зачем? Вот здесь написано... для какой-то Прыськи, - разглядывая
каракули Ефима, сказал пан. - Ну, неважно! Дадим и быка! - Он размашисто
написал: "Выдать", но Динка схватила его за руку.
  - Да нет же! Тут просто написано, что ваш бык покалечил Прыську. Ей нужно
корову!
  - Ну хорошо. Корову так корову! - нетерпеливо сказал пан.
  - Но этот Павло может дать им самых плохих! - встревожилась Динка.
  - У меня нет плохих. Наконец, пусть выберут сами, наметят или как там
хотят! Только передайте им, пожалуйста, чтоб меня совершенно оставили в
покое! И прошу вас больше не брать на себя таких поручений. - На лбу пана
обозначилась резкая складка, голос звучал раздраженно.
  И Динка заторопилась:
  - Нет-нет! Никто вас больше не будет трогать. Мы только возьмем коров и
сейчас же уйдем!
  Она схватила бумагу и бросилась к двери, но пан остановил ее:
  - Вы не совсем поняли меня. Коровы пока еще мои, и дарить их я никому не
собираюсь. Я могу по вашей просьбе сделать небольшую рассрочку - ну,
скажем, до осени... Засчитать работу на моих полях и так далее... Но коров
можно брать только выплаченных...
  - Как - выплаченных? Ведь это же очень долго... А они сейчас голодуют! У
них дети... - взволновалась Динка.
  Но пан остановил ее.
  - Довольно. Я сделал все, что мог, - холодно сказал он. - И не советую вам
больше связываться с этим народом...
  Динка вспыхнула, с губ ее готовы были сорваться дерзкие, непоправимые
слова. Но глаза пана остановили ее... Это были холодные, застывшие, как
ледяная вода, глаза бездушного человека.
  В голове у Динки метнулась испуганная мысль: отнимет бумагу... Она неловко
поклонилась и пошла к двери.
  - Подождите, - сказал он. - Передайте вашему Ефиму, чтобы он зашел ко мне!
Сегодня же! Сейчас!
  Долго сдерживаемое раздражение пана вдруг прорвалось, на висках его
надулись синие жилы, лицо потемнело.
  - И гоните всех, всех со двора! - с бешенством закричал он. - Я никому
больше не продам ни одной коровы! Я продам их оптом! Мне надоел этот
базар!..
  Динка испуганно метнулась к двери.
  - Прощайте! - крикнула она на пороге, но пан уже не видел ее. Задыхаясь от
душившего его гнева, он беспомощно рвал ворот рубашки.
  Динка захлопнула за собой дверь и выбежала на крыльцо.

  Глава тридцать шестая
НЕ ТАК ПАН, ЯК ЕГО ПИДПАНОК

  Во дворе экономии и около калитки, ведущей к панской веранде, толпился
народ. Тихо переговариваясь меж собой и цыкая на малых ребят, стояли
солдатки. В старых, вылинявших от солнца герсетах, с темными бабьими
очипками на волосах, они робко жались друг к другу; их изможденные лица с
выплаканными глазами были обращены к веранде, за которой скрылась Динка.
  Все, кто стоял в списке Ефима, собрались тут со своими детьми и стариками;
только вместо покалеченной Прыськи пришла ее старшая дочка, десятилетняя
Ульянка, в длинном, не по росту, безрукавном сарафане, в фартуке, по краю
вышитом крестом. Ульянка, сморщив обсыпанный веснушками нос, не спускала
глаз с панского крыльца. В этой же кучке солдаток стоял высокий, прямой и
строгий Ефим. Скручивая козью ножку из махорки, он тоже нетерпеливо ждал
Динку и, стараясь не показать своего волнения, шутил с пристававшей к нему
Федоркой.
  - Ой боже мой! Дядечка Ефим, хочь бы вы с Динкой пошли. Чего она так долго
у пана?
  - А я знаю, чего? Може, кофей пьет!
  - Э, ни! Не до кофею ей. Просыть вона, наша голубка, пана, а он уперся, да
и ни в какую... - покачана головой старуха и, вытерев двумя пальцами рот,
обернулась к солдаткам: - Мабуть, понапрасну ждем? Нема счастья солдатской
доле!
  На руках у солдатки заплакал ребенок.
  - Цыц ты! Уймить его, тетю, бо, може, зараз сам пан выйдет и с хуторской
панночкой! - испуганно сказала Ульянка.
  - Не выйдет он, доню, для пана наши слезы как тот дождь: чим больше
нападает, тем больше родит панская земля!
  По другой стороне палисадника, около флигеля с высоким крылечком, стояли
двое братьев Матюшкиных и юркий, сморщенный старичишка - первый богач на
деревне Иван Заходько; рядом с ними, похаживая около крыльца, беседовали
мужики победнее, рассчитывая и себе прихватить у пана за наличный расчет
породистую корову, а то и две, если дозволят местные богатеи.
  Матюшкины и окружавшие их мужики держались с достоинством; добротно
одетые, несмотря на жаркий летний полдень, а синие суконные жупаны, в
начищенных сапогах и в фуражках на смазанных маслом волосах, они, видимо,
ждали Павлуху и о чем-то деловито сговаривались между собой. Но Павлуха,
раздраженный неожиданным появлением Динки с прошением к пану, решительно
пошагал к коровнику, с силой сдвинул тяжелые створки дверей и, повесив на
них большой замок, показал солдаткам толстый кукиш.
  - Хочь до ночи стойте, хочь землю грызите, а не видать вам панских коров!
Я тут один надо всем распоряжаюсь, я панское добро стерегу, як пес!
  - А это нам давно известно, что ты пес! - с усмешкой сказал Ефим,
сплевывая изо рта цигарку. - Только ты и пану своему не верный пес!
  - А тебе что тут надо? Привел голытьбу, да еще и барышню хуторскую с
бумагой послал. Толчешься здесь с самого утра! Так зараз и выйдет до тебя
пан, ожидай!
  - Коровы симменталки "порода коров" ему снадобились!
  - Эй, бабы! Тут вам не церква, милостыню не подают!
  - Кажна букашка свое место знае... А вы до пана лезете, всю экономию
провоняли! Я б вас всех поганой метлой отсюдова вымел! - сплюнул Федор
Матюшкин.
  - И чего ты дывышься, Павлуха? Пошла барышня до пана, ну, это ихнее дело!
Тут не об коровах речь... - тоненько хихикнул Заходько, прикрывая ладонью
беззубый рот.
  - А тебе, Иван Заходько, в домовину пора, дак ты уж хоть напоследок не
страмись перед людьми! - презрительно сказал Ефим.
  - Ох ты проклятая галота! Ну гляди, Ефим, не заплакать бы тебе колысь!
  - Ты б, старый черт, не заплакал, а моих слез тебе не видать!
  - Гляди, Ефим... Много ты воли берешь, во все суешься. Гляди, не об слезах
речь, кровью б не захлебнулся, - угрожающе бросил Павлуха и, взмахнув
кулаком на плачущих солдаток, истошно заорал: - Очищай экономию! Нима чего
тут комедию перед паном представлять! Не дам я коров на выплат, и кончено
дело! А ну геть отсюда! Геть! Геть!..
  - Да что ты, Павло? Есть у тебя совесть? Обожди, хоть барышню дождемся!
  - Не гони, Павло! Что мы тебе делаем!.. - заплакали солдатки.
  - Ось, барышня наша выйшла! - закричала вдруг Ульянка. - Барышня!
Барышня!..
  С крыльца поспешно сбежала Динка, волоча за собой платок и размахивая над
головой бумагой, но лицо у нее было озабоченное. Солдатки двинулись
вперед, налегли грудью на палисадник.
  - С бумагой вышла!
  - Только смутная чего-сь...
  - Невже услышал господь наши слезы...
  Богатеи молча, с нескрываемым ехидством смотрели на Динку.
  - Барышня! - кинулась к ней Ульянка. - Чи дал, чи не дал пан?
  - Он дал, дал! - запыхавшись и хлопая за собой калиткой, сказала Динка. -
Только не так, как надо... Он дал на выплату до осени... и по выбору, но
только не сейчас, а когда выплатите... - залпом сообщила она окружившим ее
солдаткам.
  - Ну, а як же, як же, доню моя! Задаром же коров никто не даст!
  - За это и говорить нечего!
  - Дай тебе бог, Диночка!
  - Постаралась ты за нас, голубка! - радуясь и утирая слезы, благодарили
Динку солдатки.
  Федорка тоже пробивалась к подружке, но Павлуха, раскидав всех вокруг и
нагнув, как бык, голову, очутился вдруг перед Динкой.
  - А ну дайте бумагу, барышня! - хрипло крикнул он, протягивая руку, но
Динка поспешно спрятала бумагу за спину и почти упала на руки Ефима.
  - Не тебе эта бумага, Павло! - хмуро сказал Ефим, пряча бумагу на грудь. -
Ходим, Диночка, и вы, бабы, ходим, там почитаем!
  - Десять коров дал! Всем по корове, на выбор... Только заплатить надо... -
начала опять Динка, но Павло с глухой руганью промчался мимо нее к веранде
и, вскочив на крыльцо, скрылся за дверью.
  - Пойдем, пойдем... - заторопился Ефим.
  - Ох, уговорит он пана! Отнимет пан коров!.. Дядько Ефим, держи бумагу
крепче! Ох господи!.. Куда же он побег, проклятый! - с тревогой заголосили
солдатки.
  Перед Ефимом выросли вдруг братья Матюшкины. Рыжие усы их обвисли, в
глазах, как зеленые змейки, свертывалась кольцами ненависть.
  - Обожди-ка, Ефим... Не спеши с панской бумагою. Хоть ты по батькови и
Бессмертным прозываешься, да на все божья воля... - зашипел Семен
Матюшкин, загораживая дорогу. Рядом с братом, широко расставив ноги, стоял
Федор.
  - Ой боже, матенько моя... - охнула Федорка, но Динка, возбужденная общим
волнением, ощутила вдруг необычайную храбрость. Елаза ее загорелись злобой
и жаждой мести.
  - Все село закупили вы, братья Матюшкины! И поля ваши, и леса ваши, -
сказала она, со злобой отчеканивая каждое слово. - А в лесах по ночам и
музыка для вас играет! Так то скрипка мертвеца заливается...
  Лица братьев позеленели, в толпе тихо охнули бабы, но в наступившей тишине
вдруг со звоном посыпались стекла веранды, и Павло, споткнувшись на
ступеньках крыльца, выбежал на дорожку.
  - Вон! Вон отсюда! Всех вон!.. - гремел за его спиной голос пана.
  Ефим поспешно схватил Динку за руку, солдатки, перекрестившись, бросились
за ним.
  Павло, окруженный со всех сторон встревоженными богатеями, медленно пошел
к своему дому. Багрово-красные щеки его тряслись, губы прыгали.
  - Ну, Ефим... - прошипел он, злобно сжимая кулаки. - Погоди...
  - Сосчитаемся... сосчитаемся... - завертел головой Заходько.
  - Обоих треба... Хуторска барышня тоже не об двух головах... - выдавил со
злобой Федор Матюшкин. - Стаковались, гады, на хуторе...
  - Ефима ко мне! Ефима Бессмертного! - снова появляясь на крыльце, крикнул
пан. - Эй, кто там есть? Ефима ко мне послать!..
  У забора мелькнула стриженая голова младшего подпаска. Он, опасливо
оглянувшись, подтянул штаны и бросился вдогонку за Ефимом.

  * * *

  Но Ефиму было не до пана. Отойдя подальше от экономии и остановившись за
хатой Федорки, окруженный взволнованными солдатками, еще не разобравшими
хорошенько, что содержит в себе драгоценная бумага с подписью самого пана,
Ефим медленно и торжественно, словно разбирая по складам, перечел им же
написанные фамилии, с подробным описанием сирот, которые голодуют и просят
милостыню, и только уж потом, подняв вверх бумагу перед заплаканными
глазами вдовиц, показал пальцем на небрежную подпись пана и особо выделил
слова: "Коров дать только по выплате, рассрочку до осени..."
- Но вы раньше возьмете! Мы придумаем как! - волнуясь говорила Динка,
обращаясь то к бабам, то к Ефиму. - Может, сначала собрать все гроши, у
кого какие есть, и выплатить хоть одну корову, пока не накопятся деньги на
вторую. Да еще за работу вам, за жнива засчитается...
  - Як-то вона каже, Ефим? - обступили Ефима заинтересованные бабы.
  Но он вдруг, весело подмигнув, поднял вверх палец.
  - Стойте, бабы! Она дело говорит. Ну, мы там сами порешим. Ходимте в мою
хату да побалакаем!
  Соседки с детьми и старухи с клюками двинулись за Ефимом. Федорка,
прижимаясь к плечу Динки, шла с ней рядом.
  - Ну, коровы - то особь статья, за коров мы зараз як-нибудь договоримся. А
вот чого Павлуха от пана як пуля вылетел, га?
  Солдатки зашумели, засмеялись и, опасливо оглядываясь на экономию, шепотом
делились предположениями.
  - Такого ще сроду не було, чтоб пан своего Павлуху выгнал!
  - Видно, яка-то муха пана укусила!
  Ефим внимательно посмотрел на Динку. Взгляд его встретился с ее
торжествующим взглядом. Ефим поднял брови, усмехнулся.
  - Пан просил тебя прийти к нему, - вспомнила Динка.
  Ефим снова усмехнулся.
  - Я ходил к нему, когда совесть мне приказала, а теперь уж, видно, пан сам
придет ко мне!
  - Ты думаешь, он придет? - быстро спросила Динка.
  - А это уж как его панская совесть подскажет... Може, теперь и придет, бо
соромно ему перед людьми... Я так понимаю, что за Маринку разговор промеж
вас был? - тихо спросил Ефим.
  Динка молча кивнула головой.
  - Ну-ну... Разбередила ты панское сердце... Мала пчела, а жалит крепко!
  За экономней взволнованно прохаживался Леня. Увидев шумную процессию
женщин с детьми и шедшую впереди рядом с Ефимом Динку, он бросился к ним
навстречу.
  - Ну как?
  Динка посмотрела на Ефима.
  - Молодец твоя Динка! Со всех сторон молодец! И коров схлопотала, и за
правду постояла! - ответил Лене Ефим. - Теперь уж, мабуть, и Павлухе
несдобровать.
  - А противный он какой, этот пан! - идя с Леней домой, жаловалась Динка. -
Одну минуту он так обозлился, что даже скулы на щеках заходили... и куда
весь его панский лоск делся. Ой, Лень... Я еле выдержала... Кажется, если
б не коровы, то отвела бы душу... наговорила б ему такого, что он два дня
не очухался бы!
  - Так я и думал, - хмуро сказал Леня. - Пан есть пан! Все они одним лыком
шиты! И дело тут не в злости или доброте, а в этой помещичьей жилке
собственничества и равнодушия к людям. И рассрочка эта на какой-нибудь
один месяц, только для видимости... Ну сколько коров они выкупят даже всей
артелью? Две, от силы три... Ведь солдатки...
  И, заметив, что Динка очень огорчилась, Леня ласково улыбнулся:
  - Но ты сделала все, что могла. Не мучайся.
  - Двести коров у него... - с ненавистью произнесла Динка.

  Глава тридцать седьмая
ПРАВДА САМА СЕБЯ ЗАЩИЩАЕТ

  Ефим не пошел к пану. Но под вечер, когда приехавшая из города Мышка снова
и снова, во всех подробностях, выслушивала взволнованный рассказ Динки о
посещении пана, на террасу вбежала заплаканная Марьяна и, заломив руки,
сразу заголосила:
  - Ой, пропал мой Ефим! Не даст ему теперь жизни Павле!.. Загубят они его
вместе с Матюшкиными! Ой, на что ж тебе було трогать тую гадюку, Динка!..
Загубят они и тебя вместе с моим Ефимом!..
  - Что случилось? Марьяна, Марьяна! Где Ефим? - испуганно спрашивали ее
Леня, Динка и Мышка.
  С трудом удалось им добиться от плачущей Марьяны рассказа о том, как сам
пан, не дождавшись Ефима, заехал за ним на своей линейке и, посадив его
"позади себя", помчался с ним на село, к Маринкиной матери.
  - Так и сказал ему пан... "Я, сказа