сте с ней на улицу. И тут все трое увидели - жалкую,
растерянную фигуру Алины. Она стояла около угла дачи, словно не решаясь
идти дальше.
  Марина выпрямилась и, крепко держа за руки младших детей, шепнула:
  - Не спрашивайте сейчас ничего... Но дети были так испуганы, что никому и
в голову не приходило о чем-либо спрашивать.
  - Алина, пойдем домой! - ласково сказала мама. Но Алина вопросительно
смотрела на нее и не двигалась с места.
  - Алиночка, Марьяшка очень больна. Там сейчас доктор, - тихо пояснила мать.
  - И ты видела ее? - заикаясь, спросила Алина. - Это правда, что говорят...
  Мать быстро указала ей глазами на младших детей и строго повторила:
  - Идите домой! Я еще ничего не знаю.
  Алина молча взяла за руки сестер и пошла вперед. В тягостном молчании они
дошли до своей калитки. Около дачи Марина опередила детей.
  - Катя, - звенящим шепотом сказала она вышедшей ей навстречу сестре, - не
спрашивай ничего. Уведи детей...
  Катя, не понимая, что случилось, молча увела к себе в комнату детей.
  - Сидите здесь! - строго сказала она.
  Дети не спорили. Лицо Мышки покрылось рябью; оно то краснело, то бледнело,
словно охваченное одновременно жаром и холодом; тоненькая и беззащитная
перед надвинувшимся на нее горем, она, еще не зная, что произошло,
дрожала, как в лихорадке.
  Динка, охваченная тревогой за Марьяшку, медленно приходила в себя, и в
глазах ее вставала аллея, ведущая к сторожке, испуганные лица чужих
людей...
  Катя, не спрашивая ничего, грела Мышкины руки, кутала ее в теплый платок,
уговаривала лечь в постель. Но, когда она вышла из комнаты, Динка схватила
за руку сестру и быстро сказала:
  - Бежим! Бежим к Марьяшке!
  В глазах у Мышки засветилась надежда, и, поняв, что хочет cecтра, она
рванулась за ней в окно; не разбирая дороги, мчалась к забору и,
выскользнув через лазейку, бежала за сестрой до решетчатой ограды...
Калитка дачи все так же была раскрыта настежь, все так же входили и
выходили оттуда чужие люди. Девочки почувствовали гнетущий испуг и,
взявшись за руки, медленно пошли к сторожке.
  Ноги у Мышки немели; крепко держась за руку сестры. она шла как
приговоренная к казни. Динка, ощущая страстную жажду действовать, спасать,
защищать и защищаться от неведомого врага, с жадной надеждой оглядывалась
вокруг, ожидая, что вот-вот в конце аллеи появится маленькое существо с
веселыми голубыми глазками и с ямочками на щеках...
  Дверь сторожки была раскрыта... Около крыльца лежали сваленные в кучу
обгоревшие кисейные занавески, ватное одеяло из цветных клинышков, с
торчащей из него рыжей обгорелой ватой и еще какие-то вынесенные на воздух
тряпки... Тут же стояло деревянное корыто с водой, а рядом на земле
валялось прогоревшее в нескольких местах детское платье и матерчатые
туфельки...
  Марьяшка лежала на голом матрасе и тяжко, словно в забытьи, стонала.
Круглая головка девочки, лицо и шея были покрыты темными ожогами,
запекшиеся губки почернели... Мать Марьяшки, стоя на коленях около
кровати, обводила всех присутствующих безумным взглядом и словно про себя
повторяла одно и то же:
  - Цветочки, цветочки загорелись!.. Старичок доктор что-то раскладывал на
столе, вполголоса разговаривая с женщинами.
  - Стала на кровать да и потянулась, видать, к цветочкам... Обвертела их
вокруг шейки да и наклонила один какой-нибудь к лампадке... Ну, а долго ли
бумажным цветам загореться?.. - рассказывала ему словоохотливая соседка.
  Динка, онемев от ужаса, смотрела на Марьяшку; взгляд Мышки растерянно
блуждал по комнате и, остановившись на закопченном лице божьей матери,
замер... Черная проволока от обгоревших гирлянд с бумажными цветами
свешивалась Над кроватью...
  - Прошу всех выйти! - строго сказал доктор. Мышка тихо повернулась и,
шатаясь как слепая, пошла по аллее. Динка догнала ее уже на улице.
  - Это не Марьяшка, - сказала Динка. Мышка молча кивнула головой.
  Мимо, но видя их, нагруженная ворохом каких-то вещей, пробежала Марина.
  Дети подошли к калитке. Яркий луч заходящего солнца упал. на медную
дощечку, прибитую Костей, и Динка совершенно ясно увидела перед ней
прежнюю Марьяшку, с ее неизменной ложкой. Ей даже послышался гулкий звук
удара об эту медную дощечку... Но на улице, совсем рядом, кто-то громко и
отчетливо сказал: "Умрет девочка "
Динка отшатнулась, вскинула руки и, пятясь от калитки, от этой медной,
освещенной солнцем дощечки, с криком отчаяния бросилась бежать. Она
бежала, зажав руками уши, и собственный крик настигал ее, как гулкий стук
Марьяшкиной ложки. И всюду - в траве, в кустах, за деревьями и на
утоптанной пешеходами земле - этот жалобный крик рассыпался, как осколки
разбитого вдребезги стекла. А в сознании стояли страшные слова ничем не
поправимого горя; "Умрет девочка..."

  Глава тридцатая
ВЕРНЫЙ ДРУГ

  В этот день проводив Динку, Ленька пошел на пристань.
  Толкаясь между пассажирами, он видел, как сошла с парохода "Гоголь" Марина
и торопливо направилась домой. Следующим пароходом приехал Костя,
нагруженный какими-то удочками и рыболовными снастями. Его встретил Гога
Крачковский, и они пошли вместе, оживленно беседуя о рыбной ловле.
Заработать Леньке ничего не удалось, и, подсчитав оставшиеся копейки, он
купил хлеба, с тем чтобы завтра с утра отправиться на заработки в город.
Несмотря на данное Динке обещание, Ленька решил все же, не выдавая
Костиной тайны, хотя бы узнать от Степана, какой из себя тот предатель, о
котором шла речь в прошлый раз.
  "Этот белоглазый, длинный, приметный... Только б Степан не рассердился и
описал как следует! А то, пожалуй, рассердится да скажет: "Знаешь ли ты,
понимаешь ли ты, что ты все время лезешь с расспросами..."
Вспомнив Степана, Ленька тепло улыбнулся и направился домой.
  "Завтра встану пораньше и поеду. Может, еще дома застану"
Между тем страшная весть о портнихиной девочке уже облетела весь поселок,
и народ, собираясь кучками, толковал о случившемся. Ленька подошел к одной
такой кучке, где собравшиеся женщины, причитая и охая, рассказывали друг
другу подробности о Нюре и ее девочке.
  - Заперла да пошла... А куда она ее денет? Сродственников здесь нет,
заработать на хлеб надо... Она ведь портиха по домам ходит...
  - Господи, господи! Нужда наша проклятая! Запрем детей да бежим сломя
голову! Девчонка-то махонькая... Марьяшкой звать...
  Марьяшку, общую любимицу Арсеньевых, Ленька хорошо знал. Динка, смеясь,
рассказывала, как девочка стучит к ним В калитку своей ложкой, как смешно
выговаривает слова. Длинные, перевитые бумажными ленточками конфеты по
заказy Динки раза два привозил Ленька с базара для Марьяшки.
  А однажды Динка вывела девочку погулять и уселась с ней в траве плести
венок. Ленька нехотя рвал цветы и бросал их Динке на колени, а потом даже
рассердился, когда она заставила его подставить Марьяшке лицо для поцелуя
и Марьяшка, громко чмокнув, положила на его щеку мокрое пятнышко. Все это
мгновенно пронеслось в голове Леньки, и, не слушая больше женщин, он
бросился бежать к Марьяшкиной даче.
  Дверь сторожки по-прежнему была открыта настежь. Ленька осторожно заглянул
в дверь и в страхе попятился назад. Около кровати стояла Марина и подавала
доктору бинты... Нюра, припав головой к подушке, тихо стонала ..
  Ленька с бьющимся сердцем побрел к калитке. Жалость заслонила его
тревожные мысли о Макаке, но, проходя мимо дачи Арсеньевых, он остановился
и вспомнил о своей подружке.
  Только б не ходила она туда...
  "Помрет ведь Марьяшка-то..." - с тревогой подумал он, как вдруг громкий,
отчаянный плач повис в воздухе.
  Ленька вздрогнул и огляделся; он не узнал голоса своей подружки, но плач
несся прямо на него, громкий, жалобный, протестующий.
  В кустах мелькнуло знакомое платье... Зажав обеими руками уши, Динка
неслась вниз по тропинке, ничего не видя перед собой.
  - Макака! - бросаясь ей наперерез, крикнул Ленька. Динка споткнулась,
упала в траву и, рыдая забилась головой о землю.
  - Макака! Макака! Ленька хватал ее за руки, силясь оторвать от земли,
поднять, успокоить... Но она вырывалась и снова падала на землю с
исступленным плачем.
  Ленька, выросший без материнской ласки и никогда не произносивший ласковых
слов, теперь в изобилии осыпая ими Динку, сам растерявшийся и несчастный:
  - Макака... голубочка... миленькая! Молчи! Молчи! Слушай меня...
  Но девочка не видела его, не слушала, и, обессиленный, исчерпавший все
средства утешения, Ленька сел с ней рядом и громко заплакал.
  - Не могу я унять тебя. Пропали мы обое... Пропали мы... - жалобно
повторял он, вытирая рукавом пиджака бегущие по лицу слезы и глядя на
рыдающую подружку... Потом, словно осененный отчаянием, он вдруг вскочил
и, дернув за руку Динку, гневно крикнул над самым ее ухом: - Бежим!
Скорее! Скорее!
  Динка вскинула на него распухшие глаза и, уцепившись за его руку, послушно
встала.
  - Бежим! Бежим! - кричал Ленька, увлекая ее за собой на лесную дорогу, на
просеку, на широкую аллею, мимо дач и не давая ей ни минуты передохнуть,
остановиться. - Бежим! Бежим! - крепко держа ее за руку, рвался вперед
Ленька.
  Это был отчаянный, бешеный бег; ветер свистел в ушах мальчика; Динка из
последних сил старалась не отстать от него; какая-то безумная надежда, что
не все еще потеряно, что можно еще догнать или опередить смерть, вырвать
из ее рук Марьяшку, гнала ее вперед. И плач ее постепенно смолкал,
вырываясь теперь из груди короткими, редкими всхлипами.
  - Бежим, бежим! - задыхаясь, кричал Ленька, но, споткнувшись о корни
старого дуба, они оба упали и долго не могли подняться.
  Потом сели рядом. Динка больше не плакала. Она сидела, согнувшись,
придавленная горем, безучастная ко всему на свете... Ленька расстегнул
ворот рубашки; Худенькая грудь его нервно вздымалась, из посиневших губ
вырывалось прерывистое дыхание... В лесу уже сумеречно темнели кусты,
деревья почернели, и где-то, за дальней зеленью, в одной из дач вспыхнул
огонек.
  - Матерю твою жалко... - неожиданно сказал Ленька, и девочка, беспокойно
шевельнувшись, подняла на него выплаканные глаза. - Мать одна за всех...
Бьется она с вами как рыба об лед. Вот придешь ты, закричишь, а за тобой и
Алина, а за Алиной - Мышка... Гроб матери с вами! - тихо закончил Ленька,
вытирая рукавом слезы.
  За лесом вспыхнул еще один огонек, за ним другой, третий...
  - Я домой пойду... - тихо сказала Динка. Ленька встал и огляделся. В лесу,
словно красные светлячки, просвечивали сквозь деревья освещенные окна дач,
- Далеко зашли, - сказал Ленька и, взяв девочку за руку, вышел с ней на
дорогу.
  Они шли долго, и Ленька тихо, не повышая голоса, все говорил и говорил
Динке о матери, о больной Алине, слабенькой Мышке... И, по его словам,
выходило так, что, сраженные горем, они все могут умереть, цепляясь один
за другого... Стоит только ей, Динке, закричать и заплакать еще раз,
поднимется за ней Алина, потом Мышка, и всех их свалят эти слезы в одну
общую могилу. А Марьяшка еще, может, выздоровеет, потому что у нее сидят
доктор и Марина.
  Динка молча слушала, молча кивала головой. У лазейки Ленька бросил на
траву свой пиджак:
  - Я здесь всю ночь буду. Коль испугаешься чего, беги сюда. Только слышь,
Макака, чтоб слезы твои ни сестры, ни мать не видели.
  Динка пролезла в лазейку и пошла к дому, потом остановилась, оглянулась.
  - Иди, иди! Я здесь буду, - ласково повторил Ленька. Динка ложилась одна.
Катя сидела у постели Мышки и даже не повернула головы в ее сторону. И,
только когда дыхание Мышки стало ровнее, она принесла Динке чашку молока и
печенье. Динка взяла чашку, бросила туда печенье... Но густой, терпкий
комок слез сжал ей горло: вот так же клали печенье в молоко для Марьяшки,
девочка болтала в чашке своей ложкой.
  "Где ложка?.. Марьяшкина ложка... Она так плакала всегда без нее..." - с
тревогой вспоминала Динка и, поставив на пол чашку с молоком, отвернулась
к стене.

  Глава тридцать первая
МАРЬЯШКИНА ЛОЖКА

  Утром Лина встала, сварила манную кашу на воде и вызвала Катю:
  - Вот, накорми детей. Не ходила я за молоком нынче, - тихо сказала она и,
помолчав, добавила: - Уехать отсюда надо. Нет тут больше покоя...
  Катя бросила взгляд на распухшие от бессонной ночи глаза Лины и, жалея ее,
кивнула головой.
  - Уедем... Уедем, - повторила Катя. - Только не показывайся сейчас детям.
  Лина махнула рукой:
  - Я не пойду...
  Вытирая набегавшие на глаза слезы, она помогла Кате собрать стопку
тарелок, нарезала хлеб.
  - Кто ж ее в больницу-то повезет? Ты, что ли?
  - Мы с Мариной... Костя и Никич посидят с детьми...
  - Господи, укрепи веру мою... - простонала Лина, грузно валясь на измятую
постель и утыкаясь лицом в подушку.
  Катя разложила на тарелки кашу, но никто не притронулся к еде. Дети уже
знали, что ночью Марьяшке было очень плохо и что доктор велел везти ее в
больницу.
  "Сейчас мама и Катя повезут ее", - думала Динка и, вспомнив опять про
Марьяшкину ложку, пошла к Леньке.
  Продрогший за ночь Ленька, кутаясь в отсыревший пиджак, ходил вдоль
забора. Он молча помог Динке вылезти через лазейку и, взяв ее за руку,
повел к утесу. Но Динка остановилась на тропинке и потянула его назад.
  - Марьяшку в больницу повезут... Ложку ей надо... - тихо прошептала она,
глядя на него умоляющими глазами.
  - Не надо! - испугался Ленька. - Не нужна она ей там...
  - Нет, нужна... Марьяшка всегда плакала без нее. Пойдем, Лень... Я только
отдам ей и уйду... - настойчиво тянула его Динка.
  Глаза ее стали влажными, и Ленька, боясь, что она расплачется, повернул
назад.
  - Ведь плакать опять будешь... - в отчаянии сказал он. - И где она теперь,
эта ложка?
  - Я найду! - прошептала Динка.
  Они дошли до решетчатой ограды.
  Калитка была открыта.
  Около сторожки все еще лежали сваленные в кучу обгоревшие тряпки,
перевернутый чугун, грязные миски... Динка несмело подошла к ним, присела
на корточки... Слезы застилали ей глаза.
  - На память что-нибудь взять хотите? - стоя на пороге и с сочувствием
глядя на девочку, опросила какая-то женщина.
  - Ложку ищет. Марьяшка к ним всегда с ложкой ходила... - взволнованно
пояснил Ленька.
  - А! Знаю, знаю... Мы и то смеялись, бывало... Это, значит, от Арсеньевых
девчушка-то?.. Ну, не плачь, не плачь, милушка. Есть ложечка, есть. Вот
тут она. Я как пол мыла, так под кроватью нашла. Сейчас я тебе вынесу, -
заторопилась женщина и, шлепая босыми ногами по полу, подошла к стенному
шкафчику.
  - Нашла она, сейчас вынесет, - помогая Динке ВСТАТЬ, сказал Ленька.
  Женщина вынесла ложку, обтерла ее фартуком и протянула Динке.
  - А где Марьяшка? - несмело спросила Динка, заглядывая в сторожку.
  - На пристань ее понесли. В больницу повезут. Бегите туда - может, еще не
уехали! Только-только пошли они...
  - Пойдем! - встрепенулась Динка. - Пойдем скорей, Лень!
  И, прижав к груди ложку, девочка бросилась бежать.
  - Несчастный я с тобой... - пробормотал измученный Ленька, догоняя ее у
калитки.
  Парохода еще не было. На пристани толпился народ, бросая любопытные и
соболезнующие взгляды на забинтованного больного ребенка. Нюра, сидя на
скамейке, держала Марьяшку на руках и, не обращая внимания на собравшихся
вокруг людей, тихонько шептала ей ласковые слова.
  Марина и Катя, стоя у билетной кассы, о чем-то разговаривали с кассиром.
  - Иди, не бойся! Отдай ей ложечку-то... - вдруг донесся до них тихий голос.
  Ленька, держа за руку свою подружку, осторожно подвел ее к Нюре.
  - Марьяшечка, родненькая... вот ложка... - звенящим от волнения голосом
сказала Динка и положила на грудь девочки ложку.
  - Доченька, ложечку твою принесли! Вот она, ложечка-то... - вкладывая в
руку девочки ложку, зашептала мать. Марьяшка пошевелила головкой и тяжко
застонала. Губы у Динки задрожали.
  - Не плачь! - строго остановил ее Ленька. - Скажи: "выздоравливай,
Марьяшка!.."
  - Выздоравливай, Марьяшка! - прошептала за ним Динка.
  - Ворочайся, мол, скорее из больницы, - снова сказал Ленька.
  Серые глаза его неотступно и настороженно следили за каждым движением
девочки. Тонкие темные брови узеньким Мостиком сошлись у переносья и
придавали его бледному лицу строгое и трагическое выражение.
  - Поцелуй ее в ручку, и пойдем! - крепко держа за руку девочку и не
замечая никого вокруг, тихо шептал Ленька.. Нюра плакала. Стоявшие вокруг
женщины вытирали глаза. Марина и Катя, онемев от удивления, Смотрели иа
обоих детей.
  - Теперь пойдем, - ласково сказал Ленька.
  Девочка не противилась, по, отойдя на несколько шагов, остановилась,
неуверенно оглядываясь назад... Ленька, наклонившись над ней, что-то
сказал. Динка послушалась и, держась за его руку, тихо пошла рядом. Потом
снова остановилась, и снова он что-то сказал ей... Потом их детские
фигурки замешались в толпе и скрылись из глаз...
  Сестры долго молчали. Потом Марина подняла на сестру удивленные глаза:
  - Это был тот же мальчик... Жаль, если они видели нас...
  - Они не видели... Она ничего не видела из-за слез, а он ничего не видел,
кроме ее слез, - тихо ответила Катя.

  Глава тридцать вторая
ГОРЕЧЬ РАЗЛУКИ

  Потянулись длинные, печальные дни. Несчастье, случившееся с Марьяшкой,
оставило глубокий след в сердцах детей. Никому не хотелось шутить,
смеяться, разговаривать громким голосом. Мышка, боясь растравить свое
горе, избегала всяких разговоров с сестрой; Динка, скучая, бродила одна по
саду и ждала Леньку... Алина теперь держалась особняком, не допуская ни
слез, ни воспоминаний. Но, когда приезжала мать, все трое бросались к ней
с расспросами:
  "Ну, как Марьяшка? Плачет она? Больно ей? Узнала она тебя?"
Марина не скрывала правды.
  "Марьяшке уже лучше... Только глазки у нее еще забинтованы", - отвечала
она в первые дни.
  Дети огорченно замолкали. Всем было страшно, что Марьяшка останется слепой.
  Катя, привыкшая с детства к суровой скрытности чувств, казалась прежней и
только по вечерам, оставаясь наедине с сестрой, плакала:
  "Я не могу представить себе этого ребенка слепым..." "Почему слепым? Ведь
доктор еще не сказал этого. Надо всегда надеяться на лучшее... Перестань
плакать. Катя! Посмотри, как борются со своим горем дети", - мягко
упрекала ее сестра.
  Но боролись только Алина и Мышка. Динка не боролась, за нее боролся
Ленька. Уцепившись за его руку, она тащилась за ним всюдуич, тоскуя по
Марьяшке, без умолку говорила о ней. В эти дни Ленька стал ее добровольной
нянькой, кротким утешителем, самоотверженным другом. Терпеливо перенося ее
жалобы, он тысячу раз повторял одни и те же слова
- Доктора в больнице есть, они не допустят, чтоб Марьяшка слепая осталась.
А вернется она, и все опять по-хорошему будет... Ложечку ты ей отнесла...
И раньше всегда играла с ней, конфеты давала... Веночек в тот раз на
голову сплела... И поцеловала она тебя... И меня поцеловала. Чего еще ей
нужно? Не плачь больше, выздоровеет Марьяшка...
  Девочка действительно выздоравливала. Однажды Mарина приехала веселая и
сказала, что глазки у Марьяшки не пострадали, повязку доктор снял и
девочка уже бегает по всей палате.
  - Бегает! Бегает! - в восторге кричала Динка, тормоша сестер.
  Мышка и Алина смеялись.
  - Ну, камень с души свалился! - радовалась Катя. А Лина, глубоко вздыхая,
говорила:
  - Ведь эдакую муку мученическую перенес ребенок... Безгрешная ангельская
душа... - и, думая о чем-то своем, скорбно глядела на богородицу...
  В один из солнечных дней приехала портниха Нюра. Завидев ее на дорожке,
Динка взмахнула руками и бросилась к сестрам.
  - Марьяшку привезли! Марьяшку привезли! - кричала она.
  Алина и Мышка выбежали на крыльцо, из кухни заспешила Катя.
  Но Нюра приехала одна.
  - Уезжаем мы с дочкой, - смущаясь, объяснила она. - К матери моей в
деревню. Там Марьяшке будет хорошо. У матери и корова есть, и курочки... -
Нюра долго перечисляла все, что есть в хозяйстве у ее матери, а девочки
сидели молчаливые, огорченные неожиданным сообщением.
  - А сюда, к нам, вы не привезете Марьяшку? Хоть попрощаться? - робко
спросила Мышка.
  - Да нет уж, мил