ые мои... Пошто ее сюда возить... Вещи я нынче заберу...
Вот зашла спасибо вам сказать. Уж очень хорошие вы люди...
  Нюра посидела недолго. Рассказывая о Марьяшке, она не забыла упомянуть и о
Марьяшкиной ложке.
  - Как только сняли повязки с нее, так сейчас же она ручку выпростала и
просит: "Лозку". Давай, значит, ей ложку... А потом постучит, бывало, ею
по кроватке и засмеется...
  Девочкам мгновенно вспомнился стук в калитку и звонкий детский голосок:
"Кисей есть?"
Динка поймала растерянный взгляд Мышки и, присев на нижнюю ступеньку,
крепко обняла сестру.
  - Все вас поминает... Проснется и начнет кликать: "Мышка... Динка...
Ку-ку!.. Ку-ку!" Все думает - спрятались вы от нее. Просто беда с ней!.. -
умилялась Нюра, не замечая, что ее слова, как шипы, вонзаются в любящие
сердца девочек.
  Когда она собралась уходить, Динка вытащила из своего ящика лучшие
игрушки, Мышка - ленточки, Алина - цветные карандаши.
  - Батюшки мои! Задарили вы мою Марьяшку! Век я этого не забуду... -
растрогалась Нюря и, уходя, долго обнимала девочек, благодарила Катю и
вспоминала Марину. - Мамашеньке-то низкий поклон! Недостойны мы с
Марьяшкой хлопот ее. Берегите вы ее, деточки, за ради Христа... Особый она
человек...
  Нюра ушла. Стоя у калитки, дети смотрели ей вслед. Потом Динка повернулась
к сестрам и горько сказала:
  - Это не Нюра, это Марьяшка ушла от нас...
  - Что ж делать? - серьезно, совсем как мама, ответила Алина
- Марьяшка не наша. Мать всегда может увезти свою дочку, - словно
примиряясь, вздохнула Мышка.
  - Нет-нет! - гневно запротестовала вдруг Динка. - Мы ее тоже любили... Она
не только Нюрина..
  Вечером, положив голову на колени матери, девочка грустно сказала:
  - Неправильно делают люди.. - Но объяснить, что значат эти слова, она не
захотела.

  Глава тридцать третья
ПОСЛЕДНИЙ ШКВАЛ

  Стоя у горячей плиты, Лина равнодушно смотрела, как выбегает из кастрюли
кипящий суп, как пригорают котлеты Нечесаные волосы ее были кое-как
заткнуты под платок неубранная постель дыбилась скомканным ватным одеялом
измятыми подушками, в углах кухни лежал невыметенный сор.
  В один из таких дней приехал Малайка. Он приехал без обычных гостинцев,
печальный и озабоченный
Узнав о случившемся и о тяжелом состоянии Лины, он еще больше загрустил и,
безнадежно почмокав языком, сказал:
  - Ай, беда! Очень сильный беда!.. Кругом беда, Малайке тоже беда... Хозяин
сказал: "Берем птица, привози бабу, чтобы он ухаживал за птицей. Дадим
хороший квартиру, будем платить деньги. А не привезешь бабу, будем
уволнять и брать женатого..." - Малайка глубоко вздохнул и развел руками;
  - Ой, беда! Кругом беда! Лина не хочет, другую не берем!
  - Ну, пойди еще раз поговори с Линой! А потом я еще поговорю, - сказала
Марина.
  Малайка нерешительно встал, поправил на бритой голове тюбетейку.
  - Пойдем, Малаечка! - потянула его за руку Мышка.
  - Иди поговори... - повторила Марина.
  Малайка медленно пошел по дорожке, нерешительно приблизился к кухне Мышка
забежала вперед и, распахнув дверь, как вкопанная застыла на пороге.
  Лина, распростершись перед иконой, билась лбом об пол...
  Перед глазами Мышки мгновенно встало страдальческое личико Марьяшки,
обгорелые гирлянды бумажных цветов и покрытое черной копотью лицо
богородицы...
  - Лина! - в отчаянии крикнула Мышка. - Не молись ей, Лина! Ведь это она за
бумажные цветочки...
  Лина шарахнулась в сторону, вскочила с колен.
  - Да-да! Она не пожалела Марьяшку! - со слезами и гневом кричала Мышка. -
Она своего ребенка на руках держала, а Марьяшку бедную... Я никогда не
прощу ей, Лина!
  - Господи... Дочечка... дитятко мое... Малай Иваныч! Голубчик! -
простонала Лина, беспомощно оглядываясь вокруг.
  - Не заступилась! Не спасла! - гневно кричала Мышка.
  - Мышенька! Хороший мой! Что он может? Он ничего не может... - испуганно
забормотал Малайка и, подскочив к иконе, постучал по ней черным пальцем. -
Какой это бог? Это дерево? Зачем плакать?
  Лина, широко раскрыв глаза, машинально гладила по голове припавшую к ней
Мышку.
  - Малай Иваныч, обгорела у нас девчоночка! На глазах божьей матери
обгорела...
  - Ай, Лина, Лина, миленький мой... - закачал головой Малайка, глядя на
обеих круглыми жалостливыми глазами
- Малай Иваныч! Изболелось мое сердце... Ото всего я отказалась И себя и
вас обездолила... Обидела меня богородица... Не отвела беды от девчушки...
- тихо сказали ЛИНА И, подняв глаза на икону, добавила словами Мышки: -
Своего ребенка на руках держала, а чужого не пожалела...
  - Лина! Унеси ее, Лина... Я не хочу, чтоб она была тут! Я не буду
приходить к тебе, Лина! - цепляясь за ее шею, кричала Мышка.
  Лина молча смотрела на икону. Малайка тоже молчал, потом, присев на кончик
табуретки, расстроенно покачал головой:
  - Нету здесь никакого бога, Лина... Один обман... Почему не понимаешь...
  - Малай Иваныч! - строго прервала его Лина. - Не в нашем разумении, есть
бог или нет... и не достойны мы обсуждать это... Только не могу я молиться
с чистым сердцем... - Голос ее дрогнул, на щеке остановилась крупная
слеза. - Сыми икону, Малай Иваныч...
  Малайка растерянно заморгал, глазами и не двинулся с места.
  - Сыми, говорю, - повторила Лина. - Отдай верующему... - И голос ее
зазвучал строже. - Не для хулы и насмешки отдаю. Сама от себя сердце
отрываю! Гляди же и ты... не обидь меня глупым словом...
  Мышка из-под широкого рукава Лины жадно следила за обоими.
  Малайка осторожно снял икону; на пол посыпалась известка, на стене
остались тонкие ниточки паутины.
  - Сичас, пожаласта, берем... - держа икону прямо перед собой и выходя с
ней за дверь, неуверенно бормотал Малайка. И, словно боясь, что Лина
одумается, рассердится, раскричится, еще раз заглянул в кухню. - Совсем
несть, Лина?
  Лина, погруженная в свои мысли, не ответила. Малайка; прижимая к груди
икону, на цыпочках прошел мимо окна и скрылся за деревьями.
  - Ну вот, - сказала Лина. - Унес... Теперь пустой угол...
  - Лина... - умоляюще прошептала Мышка.
  - Ничего, доченька... не корю я тебя...
  Лина оправила кровать, взбила подушки. Не спеша двигаясь по кухне,
прибрала в углу сор и, открыв дверь, поглядела в сад. Малайки все не было.
  - Небось в саму Волгу затащил, нехристь эдакий... возрадовался! - грустно
усмехнулась Лина.
  Но Малайка вернулся, весь пропыленный, с портретом в руках.
  - Сичас, пожаласта... - промычал он, держа во рту гвозди, а под мышкой
молоток.
  - Что это ты, Малай Иваныч? Кого это приташил? - удтвленно спросила Лина.
  Круглое лицо Малайки расцвело смущенной улыбкой:
  - Один очень умный человек... будешь скучать - смотри портрет.
  На Лину глянуло лицо незнакомого человека. Глаза его смотрели умно и
проницательно.
  - Батюшки! Да где же ты его взял? - всплеснула руками Лина.
  - На чердаке. В папином ящике, - тихо сказала Мышка. Малайка, причмокнув
языком от удовольствия, повесил портрет. Лина поглядела еще раз и глубоко
вздохнула.
  - Ничего, симпатичный, - равнодушно сказала она, махнув рукой.
  - Это Чернышевский! - серьезно пояснила Мышка.

  Глава тридцать четвертая
ОТРЕЧЕНИЕ ЛИНЫ И СЧАСТЬЕ МАЛАЙКИ

  - Мама! - шепотом сказала Динка. - Малайка куда-то унес Линину икону.
  - Что такое? - громко удивилась Марина. Катя подняла голову от шитья,
Алина - от книги; но Динке не пришлось повторить свое сообщение, так как
из кухни прибежала Мышка и начала сбивчиво рассказывать о том, что
произошло:
  - Лина не будет больше молиться... Она сама сказала Малайке, чтобы он снял
ее икону... А на месте божьей матери у нее теперь висит Чернышевский! -
торжествующе закончила Мышка.
  - Чернышевский? - рассеянно переспросила Марина и посмотрела на сестру.
  Катя фыркнула и, пожав плечами, встала.
  - Пойду посмотрю, в чем дело, - сказала она.
  - Только не смейся, Лина очень плакала, - зашептала ей по дороге Мышка.
  - Ничего не понимаю... - глядя на мать, сказала Алина.
  - Я тоже... При чем тут Чернышевский? - ответила ей Марина.
  Но Катя с Мышкой, обнявшись, вошли на террасу. - Марина! - падая в
изнеможении на стул и с трудом сдерживая смех, сказала Катя. - Там
действительно вместо иконы - Чернышевский...
  Она хотела еще что-то сказать, но из кухни рысцой прибежал Малайка.
Круглые глаза его сияли, лицо лоснилось, белые зубы сверкали в
восторженной улыбке.
  - Лина согласился! Свадьба будем делать! Сичас едем город, даем деньги
попу, ныряем корыто, крестимся и берем Лина! - взволнованно сообщил он и,
испуганно оглянувшись, бросился обратно в кухню.
  Дети тихонько прыснули от смеха и вопросительно поглядели на взрослых.
  - Неужели до свадьбы дошло? - удивленно сказала Катя. Марина засмеялась:
  - Свадьба-то свадьбой, но в какое корыто он ныряет? Дети засмеялись еще
громче.
  - Мамочка, - сказала Мышка, - это не корыто, это в церкви Малайка будет
выкрещиваться!
  - А-а! - захохотала Марина и, вытирая платком выступившие от смеха слезы,
сказала: - Ну, это тоже исключительное событие! Не иначе, как Чернышевский
помог!
  - Нет, это не Чернышевский... - тихо сказала Мышка.
  Катя вскочила и, взглянув через перила, дернула за рукав сестру:
  - Идут! Малайка и Лина! Вместе идут! Дети, не смейтесь! - быстро
предупредила она.
  Девочки бросились к перилам.
  По дорожке чинно шли Малайка и Лина. На Лине был новый сарафан из
темно-синего сатинета, отороченный по подолу двумя рядами золотой
ленточки, гладко причесанную голову покрывал темный шелковый платочек;
свежее лицо ее казалось очень бледным, карие глаза, выплаканные за эти
дни, - монашески строгими. Малайка, в застегнутом на все пуговицы пиджаке,
важно шествовал с ней рядом, выпятив вперед грудь и глядя прямо перед
собой.
  - Ну, это уже не шутка, - пряча смешливую улыбку, тихонько шепнула Марина
и, обернувшись к детям, строго погрозила им пальцем.
  Алина отдернула от перил Динку и Мышку, поспешно усадила их за стол и села
сама. Все трое с настороженным любопытством ждали приближения какого-то
торжественного и незнакомого им момента.
  Перед террасой Лина молча взяла за руку Малайку, медленно поднялась по
ступенькам... Марина и Катя двинулись ей навстречу; дети тоже встали со
своих мест.
  - Милушки вы мои, родные мои! - зазвенел вдруг голос Лины. - Нет у меня ни
отца, ни матери, одни вы у меня на свете! - Она низко поклонилась.
  Малайка, потерявший сразу всю важность, скосил на Лину свой черный глаз и
также неловко поклонился.
  - Поблагословите меня, родные мои, на законный брак, на любовь и
согласие... - певучим голосом сказала Лина. Марина и Катя бросились к ней,
обняли ее.
  - Лина! - в один голос вскрикнули младшие дети. Алина беспокойно заморгала
ресницами.
  - Будь счастлива, Линочка... верная, родная моя подруженька! - вспомнив
сразу элеватор и прожитые вместе годы, сказала Марина.
  - Будь счастлива, Линочка! - повторила за ней растроганная Катя.
  Лина, плача навзрыд, обняла обеих сестер. Глаза Малайки тревожно забегали
по всем лицам.
  - Зачим плакать? - беспомощно засуетился он. - Зачим плакать?!
  - Лина! - расталкивая всех, закричала Динка. - Почему ты плачешь? Я не
хочу такой свадьбы! Я не хочу, чтобы ты плакала!
  - Дитятко мое выхоженное... - прижала ее к себе Лина.
  - Конечно! При чем тут слезы? - быстро и весело сказала Марина. - Ведь это
радость, что вы поженитесь!.. Дети, поцелуйте Лину и Малайку! У нас
большая радость!
  - Поздравляю тебя, Mалайка! Лучшей жены во всем све-те не сыскть тебе! -
поддерживала сестру Катя.
  - Kакой лучше... где есть лучше?.. заулыбался Малайка, отвечая на объятия
и поцелуи.
  Лина перестала плакать. Дети с мокрыми лицами лезли целоваться то к ней,
то к Малайке.

  Ой, и что ж то за шум учинився,
Что комар та на мухе ожинився! -

  запел вдруг никем не замеченный и подошедший к террасе Олег.
  Начались новые поздравления, пожелания счастья... Малайка снова засиял как
солнце. Лина, обняв детей, тоже улыбалась на громкие шутки Олега, но с
лица ее не сходило печальное и торжественное выражение покорности своей
будущей судьбе.
  - Ну, Малай, не девушку отдаем мы тебе, а жемчужину! Береги ее пуще глаза!
- поздравляя Малайку, сказал Олег.
  - Будем беречь, будем смотреть! Как чуть заплачет, сичас сажаем пароход,
везем к барина Мара, чтоб не скучал... поспешно начал уверять Малайка, но
от его слов повеяло вдруг близкой разлукой, и лица у всех опечалились.
  - Ты уедешь от нас, Лина?.. Мамочка, Лина уедет от нас? - испуганно
спрашивали дети.
  - Лина будит приезжать... А зимой мы будем жить в одном городе... -
храбрясь, отвечала Марина.
  - Не наездишься, не находишься... Разорвется сердце мое... - тихо шептала
Лина, припадая к детям.

  Глава тридцать пятая
СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ

  Дни шли, а Ленька никак не мог выбраться в город. Со времени несчастного
происшествия с Марьяшкой Динка так привыкла цепляться за него, что ни на
один день не хотела остаться одна, а он, испуганный слезами девочки,
боялся оставить ее. С самого раннего утра появлялся Ленька у знакомого
забора и ждал, пока кудрявая голова подружки покажется в лазейке. Просунув
в его руку свои маленькие жесткие пальчики, она шла за ним, весело болтая
и не спрашивая, куда они идут. Чаще всего Ленька торопился на пристань,
чтобы заработать две-три копейки на хлеб. Деньги у него давно кончились, и
только один заветный и неприкосновенный полтинник лежал на утесе под
круглым камушком; в полтиннике этом заключалась единственная надежда
мальчика приобрести когда-нибудь лодку.
  А между тем голод уже давно мучил Леньку. От богатого запаса сахара
оставался один кусок, который он берег для Динки. Девочка полюбила пить на
утесе чай и, усаживаясь на свое место у входа в пещеру, неизменно вынимала
из кармана стеклянный шарик, которым Ленька, из подражания Степану, научил
ее разбивать сахар. Научил он ее также пить вприкуску, и Динке казалось,
что ничего на свете нет вкуснее такого чая. Она называла его волжским,
потому что воду Ленька зачерпывал своим котелком прямо из Волги.
  Чая Ленька больше не покупал, так как они с Динкой решили, что вода из
Волги и так желтая, но на сахар мальчик потратил все свои последние гроши.
Отказать в сахаре Динке было невозможно... Усевшись с миской в руках, она
дула на горячую воду и с наслаждением тянула из миски чай, похрустывая
куском сахара. При этом весело болтала о доме и о разных вещах, о которых
слышала или думала в этот день. О Марьяшке она больше не говорила, словно,
затаив в себе горечь этой разлуки, не хотела ее касаться, и только
однажды, увидев у разносчика длинные, перевитые ленточками конфеты,
отвернулась и грустно сказала:
  - Не покупай их мне никогда, Лень.
  Мрачные мысли одолевали Динку только наедине с собой. При Леньке она была
прежней озорной и лукавой девчонкой и, подметив в окружающих ее людях
что-нибудь смешное, копировала их, меняя лицо, походку и голос. Глядя на
нее, Ленька хохотал от всей души. В эти минуты голод и беспокойство
мальчика забывались, но однажды, когда он выдал Динке последний кусок
сахару и мрачно глядел, как она пьет, похрустывая им на зубах, все тревоги
и горечь, скопившиеся в нем за эти дни, прорвались наружу:
  - Не грызи сахар зубами, клади на язык! Ведь доешь скоро, что я тогда дам
тебе?
  И он начал говорить, что ему давно надо съездить в город, что он день и
ночь беспокоится за Степана, что деньги здесь заработать нельзя, а
полтинник свой он не тронет, хоть и умирать будет голодной смертью...
  Динка испуганно смотрела на его похудевшее лицо, и вынутый изо рта сахар
таял в ее руке. Она вспомнила свою тревогу о том, что Ленька голодает,
вспомнила, как жадно собирала для него в шапку шарманщика заработанные
копейки и как потом все эти дни совершенно не думала, где и что ест
Ленька... И в ужасе oт того, что она забыла о нем, вскочив и потребовала
сама, чтобы завтра же отправится в город.
  - А сегодня, сейчас, пойдем на пристань! - заторопились она. - Я спою, и
мне дадут денежки! Айда! Айда!
  - Да погоди ты... куда ты? - пробовал остановить ее Ленька, но девочка уже
отставила в сторону свою миску, бросила кусок сахару и спешила к доске.
  - Пойдем! Пойдем! Я хорошо буду петь, мне дадут денег! Ленька,
обрадованный ее разрешением ехать завтра в город, весело поспешил за ней.
  - Ну, пойдем на пристань! Может, я чего заработаю! А петь ты больше и не
думай, слышь, Макака! Еще попадешься кому на глаза или прибьет кто на
дачах! Даже и не говори мне об этом! - строго сказал он.
  Динка промолчала.
  Они вышли на пристань. Дачных пароходов не было, только у причала стоял
пароход "Надежда", но и он скоро отошел.
  - Погрузился, видать... Я его еще с утра тут видел. Да это пароход
дальний, он пассажиров не берет... - задумчиво сказал Ленька, оглядываясь
на площадь. - Надо ждать дачного... Пойдем посидим на бревнах около
причала, - предложил он подружке.
  - Пойдем!
  Они спустились к воде, но на бревнах расположились грузчики. Они, видимо,
закусывали после работы. Ленька повернул назад.
  - Эй, эй, ребятки! - окликнули их вдруг с бревен, и высокий кудрявый
парень в тельняшке, улыбаясь, помахал рукой: - Идите сюда!
  - Э-го Вася! - обрадованно сказала Динка. - Помнишь, тот, что нас от
хозяина отнимал?
  - Ага! - сказал Ленька. - Я его с той поры только один раз видел. Пойдем,
что ли?
  - Пойдем!
  Грузчиков было человек семь. Одни из них сидели на бревнах, другие - прямо
на песке. Вася резал большими кусками хлеб и колбасу, раскладывая ее на
бумаге. Тут же лежала горка сушеной воблы и стояли две бутылки водки.
Ленька выдернул из своей руки Динкину руку и тихо сказал:
  - Не держись за меня при людях... Здравствуйте, - вежливо поздоровался он,
подходя к грузчикам.
  Динка тоже кивнула головой и несмело улыбнулась.
  - Здравствуйте! Здравствуйте! - с любопытством оглядывая их, откликнулись
грузчики.
  - Садитесь вот, - сказал Вася, - будете обедать с нами! Динка просияла и
быстренько уселась перед разложенными на бумаге яствами. Но Ленька бросил
на нее строгий, укоризненный взгляд и громко сказал:
  - Спасибо. Мы не голодные.
  - Чего там - не голодные! Ешьте, коль угощают, - сказал Вася, придвигая к
Леньке и Динке хлеб. - Вот колбасу берите, воблу!
  - Ешьте, чего тут! Это хлеб честный, рабочий, от него силушки прибавится!
- пошутил один грузчик, придвигаясь ближе и накладывая на ломоть хлеба
колбасу.
  - Вот водочки мы вам не дадим, это верно! - подмигнул другой. - А в
остальном милости просим!
  Вася вытряхнул из жестяной кружки песок и, налив водки, протянул пожилому,
степенному старосте артели.
  - Наше вам! - сказал тот, опрокидывая кружку в рот и передавая ее Васе.
  Вася снова налил в нее водки и передал следующему.
  Ленька взял ломоть хлеба, разломил его пополам и половину дал Динке. Потом
осторожно потянул за хвост воблу;
Динка тоже взяла воблу.
  Между тем жестяная кружка с водкой уже обошла всех грузчиков, и они
заметно повеселели. Последним выпил сам
Вася и убрал пустые бутылки. При этом он весело подмигнул товарищам на
Динку:
  - Девчушка-то та самая, что в бороду хозяину вцепилась! Грузчики
засмеялись.
  - Я ее сразу признал, - сказал один. - Приметная девчонка!
  - И как это она тогда, братцы, до бороды добралась! И главное дело: "Робя!
Робя!" - а бороды не выпускает! Ну, умора с ей! - захохотал другой, кивая
на Динку.
  - Да ведь он, каторжная душа, за волосы ее схватил! Я думал, голову
оторвет напрочь! - покачал головой Вася и, положив на Динкин хлеб колбасы,
с любопытством спросил: - А кого же это ты на помочь звала?
  - Да я вас звала... - улыбнулась Динка.
  - Ишь ты! Это, значит, мы - робя! - захохотали грузчики.
  А Вася спросил:
  - Ну, а где же теперь живете-то?
  - Она с матерью живет, а я на вольной воле, - сказал Ленька.
  - Вона как!.. - с удивлением протянул Вася. - Что ж, разве вы не брат с
сестрой?
  - Нет. Мы просто так, дружим, - солидно ответил Ленька.
  - А мы так полагали - сестренка она тебе. Уж больно в защиту рвалась! -
сказал один грузчик.
  - С о