нные, выплаканные глаза:
  - Не знаю... Но мне кажется, что этот мальчик - новое осложнением нашей
жизни... Ведь если Костю вышлют, я поеду за ним... я не могу оставить его
одного... А что будет здесь? Наши дети да еще этот мальчик... Марина не
справится с четырьмя детьми...
  - Ну в крайнем случае она отдаст его в пансион... Товарищи ведь ни на чем
не настаивают, они, конечно, хотели бы поместить мальчика в семью, -
сказал Олег.
  - Ну, это все впереди, а сейчас надо мне повидать его... Ведь уже осень и
холодно... Где он живет?
  - Динка знает, конечно, пусть позовет его, когда ты будешь дома, - сказала
Катя.
  - А когда я буду дома? Завтра, наверное, опять задержусь... Динке пока
ничего говорить не надо, а то она сейчас же передаст, и выйдет
какая-нибудь ерунда...
  - Да, это надо пока скрыть от нее, да и от других девочек тоже... Тут
нужна Маринина подготовка, - улыбнулся Олег.
  Разговор снова вернулся к Косте.
  - Конечно, он знает, что товарищи думают о нем, заботятся, хлопочут. Но
каково ему в одиночной камере! - покачала головой Марина.
  - Его посадили в одиночную? - страдальчески морща брови, спросила Катя.
  Марина с огорчением посмотрела на нее:
  - Катя, нам нужно еще много сил! А тебе особенно... Скрепи свое сердце,
нельзя так поддаваться горю... Ты всегда была такая стойкая!
  - Все разбилось, Марина... Впереди неизвестность... Если Костю сошлют...
Ехать за ним? Оставить тебя, детей? - тихо сказала Катя.
  - Да, оставить нас и ехать! Поскучаем, поплачем, будем писать друг
другу... Но что же делать? Надо быть решительной, Катя! И главное, нельзя
опускать голову!
  Катя беспомощно, по-детски прижалась к плечу брата и закрыла глаза.
  - Не ругай ее, - сказал Олег. - Мы с тобой уже многое пережили, а у нашей
Катюшки это первое большое горе. Справится и она с ним... Но не сразу,
постепенно... Да, Катюшка?
  Катя кивнула головой и еще крепче уткнулась лицом в плечо брата.
  В комнате наступила тишина. Из детской было слышно сонное дыхание Мышки и
Динки.

  Глава семидесятая
ПЕРЕД ОТПЛЫТИЕМ...

  В последний день перед отплытием Ленька снова сбегал на пароход. Капитан
встретил его приветливо вызвал в каюту толстого пароходного кока и
приказал временно взять мальчика к себе в помощники.
  - Откорми его там хорошенько, Никифорович! Чтоб через две недели я не
видел этих украшений! - сказал капитан, указывая на торчащие лопатки
Леньки.
  Круглолицый, румяный, как на картинке, кок подмигнул мальчику:
  - Подправим! Это дело в наших руках!
  Леньке показали койку, где он будет спать, выдали постельное белье,
научили заправлять одеяло...
  Обо всем этом, захлебываясь от восторга, мальчик рассказал Динке.
  - И про тебя капитан спрашивал: "Чего, говорит, не пришла? Славная,
говорит, у тебя подружка!" - с гордостью добавил он.
  Пароход "Надежда" уже принял груз и готовился к отплытию в шесть часов
вечера.
  - Еще не скоро... Все матросы на берегу... Я Васю видел, он с артелью в
чайной обедал... "Садись, говорит, с нами!" Но я только воблу купил и
ушел... Давай сходим еще на баштан, я ребятам напоследок арбузов натаскаю!
- предложил Ленька.
  Они пошли на баштан. День был солнечный, над головой кружились белые
пушинки, желтые и красные листья делали вес вокруг нарядным, праздничным.
В пожелтевшей траве доцветали поблекшие васильки и ромашки... Динка шла,
крепко держась за руку своего товарища. Ленька был лихорадочно весел, все
время вспоминал капитана, и оба они, не чувствуя приближающейся разлуки,
болтали о пустяках...
  - "Запад гаснет в дали бледно-розовой..." - бойко запевала Динка.
  - "Небо звезды усеяли чистые..." - звонким мальчишеским голосом подтягивал
Ленька и, прерывая себя, говорил: - Эх и сапожки привезу тебе! Красные, с
серебряными подковками... Сафьяновые!.. Вот поставь ногу на мою ладонь - я
длину смеряю!
  Он опустился на корточки, положил на траву руку с растопыренными пальцами.
Динка поставила на его ладонь свою пыльную босую ногу и весело наказала:
  - Самые красненькие привези!
  - Что ни на есть красные! - подтвердил Ленька.
  - И с подковками... - сказала Динка.
  - Это уж обязательно! - кивнул головой Ленька. На баштане мальчишки
встретили их весело, угостили лучшим арбузом. Трошка и Минька были тут же.
Ребята уже знали от них, что Ленька теперь станет матросом, и обращались с
ним почтительно.
  - В кругосветное не пойдешь? - спрашивал рыжий, веснушчатый Васька,
подмигивая одним глазом.
  - Может, и пойду... А сейчас в Казань плывем! - важно ответил Ленька,
подтягивая свои залатанные штаны и подбрасывая вверх подаренный Динкой
перламутровый ножичек.
  - Это известно... Сначала в Казань, по Волге, а там, глядишь, и по океану,
- соглашались ребята.
  - А что, капитан твой по морде бьет аль нет? - спрашивал черненький
мальчик, похожий на испуганную птицу.
  - Ну да! Такого капитана по всей России поискать, так не сыщешь! Он своих
матросов и пальцем не тронет! - хвастался Ленька.
  - Ну, а как внутри парохода? Машины и прочее.. Глядел ты? - завистливо
спрашивали мальчишки, которым никогда не удавалось пробраться внутрь
парохода.
  Ленька начал рассказывать; мальчишки слушали, раскрыв рты и вставляя свои
замечания; а Динка, восседая среди них, молча, с уважением глядела на
Леньку... Трошка и Минька, чувствуя себя более близкими приятелями
будущего матроса, старались держаться поближе к нему и Динке.
  - Он пошел тот раз к капитану, а мы с пристани глядели... - вставлял
Минька.
  А Трошка, улыбаясь во всю ширь своего круглого, румяного лица, указывал
пальцем на Динку:
  - Она тоже с им на пароход ходила...
  Насладившись беседой о дальних и ближних плаваниях, припомнив вычитанные
из книг и прослышанные где-то страшные истории про морских пиратов,
мальчишки вспомнили про баштан.
  - Хошь, чичас накрадем тебе арбузов на дорогу? - предложил Леньке
веснушчатый паренек.
  - Куда я на пароход с арбузами пойду! - усмехнулся Ленька
- В плавание - да с арбузами! Сообразил тоже! - смеясь, подхватили
мальчишки.
  - Там он и так сыт будет. Матросский харч завсегда хороший, - сказал
Минька.
  - Ну, это не скажи... Как где. Это от капитана зависимо Ежели он себе не
скрадет, - задумчиво поковырял в носу рыжий Васька.
  - Мой не скрадет! - строго сказал Ленька. - Харч у него знатный. Хлеба
сколько хошь и шти с мясом! Мальчишки с завистью посмотрели на него.
Увидев их голодные глаза, Ленька заторопился:
  - Сейчас я вам натаскаю этих арбузов целую кучу! Может, продадите да хлеба
купите! - сказал он, выдалбливая себе арбузный шлем.
  Мальчишки оживились, подтянули штаны и живо распределили роли, кому где
стоять... Динка с нетерпением ждала конца их приготовлений. Между тем
Ленька уже надел на голову свой арбузный шлем и по-командирски
распорядился рыть волчьи ямы
- Сейчас выкачу вам штук сорок, а то и поболе. А вы прячьте в ямы... А то
скоро баштанщики все арбузы снимут, тогда и останетесь ни с чем! -
предупредил он, отправляясь на "охоту".
  Мальчишки во главе с Васькой, отыскав в овражке укромное местечко,
принялись рыть яму... Кто-то сбегал за лопатой и топором... А с баштана
Минька и Трошка уже скатывали в овраг добытые Ленькой арбузы.
  Динка, не в силах долго сидеть в бездействии, начала собирать хворост,
чтоб завалить им волчью яму... Время шло незаметно, Минька и Трошка уже
натаскали целую гору арбузов, когда потный и усталый Ленька наконец
вернулся.
  Мальчишки бросились рассовывать "урожай" по кустам; часть прятали в
неглубокую свежую яму и заваливали хворостом.
  Прощался Ленька со всеми за руку и, кивнув на Динку, сказал:
  - Вот ей без меня пару арбузов снесите! Трошка знает. где она живет.
  - Я знаю, я найду... - заторопился Трошка, а все мальчишки дружно
подтвердили, что самый что ни на есть лучший арбуз будет выделяться Динке.
  С баштана пошли на утес.
  На утесе пробыли долго, пили чай, говорили о последних событиях,
вспоминали сыщика.
  - А что, Лень, может, и он где-нибудь плывет до Казани? - испуганно
спросила Динка.
  - Ну, какая ему Казань... - хмуро сказал Ленька. - Он, скорей всего, тут
где-нибудь, в камнях, застрял... Ведь не нашли тело-то...
  - Фу!.. - брезгливо поежилась Динка. - Не стоит говорить о нем.
  - Ну, а когда б был жив, то несдобровать бы Косте, - серьезно сказал
Ленька и, придвигая к девочке разложенные на плоском камне кусочки сахара,
переменил разговор: - На, доедай! Когда еще вместе чай пить будем! Может,
я из Казани конфет привезу! - снова размечтался он.
  Динка с удовольствием слушала его мечты. Они были все те же: красные
сапожки с серебряными подковками. Теперь к ним прибавлялись конфеты и
пряники, расписные казанские. С этими конфетами и пряниками они будут пить
чай, когда Ленька вернется. А к тому времени, может, выпустят Костю и
Степана... Тогда они пойдут ходить по гостям. Сначала к Динке домой, потом
к Степану... На брюках чтоб ни пылинки... бескозырка на одном ухе... ленты
на плече... Матрос - человек при своем деле...
  Динка слушала, Ленька мечтал, а время шло.

  Глава семьдесят первая
"ЗАПАД ГАСНЕТ В ДАЛИ БЛЕДНО-РОЗОВОЙ..."

  Заходящее солнце освещает темные волны большой реки. Пароход "Надежда"
готов к отплытию... Чуть-чуть поднимаются и опускаются около пристани его
белоснежные борта, нетерпеливо роет воду серебряный нос. Редкие пассажиры,
едущие в Казань, расположились на палубе; между ними мелькают веселые,
загорелые лица матросов. Динка стоит на пристани, прижавшись головой к
гладким деревянным перилам. Весь день отъезд Леньки казался ей еще далеким
и ненастоящим, но сейчас, когда из" трубы парохода уже с пыхтением
вырывается пар, сердце ее сжимается от горя. Испуганная и притихшая, она
растерянно смотрит то на пробегающих мимо матросов, то на стоящего рядом
Леньку.
  - Макака... погляди! Вон где капитанский мостик-то... И труба тама... -
стараясь отвлечь ее от грустных мыслей, говорит мальчик. Но голос его
постепенно затихает, и в глазах появляется тревога,
- Лень... ты сейчас уже... совсем уедешь? - беспомощно оглядываясь вокруг,
спрашивает Динка.
  - Я скоренько... Только туда и обратно, ты не бойся, - теряясь от ее
вопроса, торопливо уверяет Ленька.
  - А я... как же... пойду одна домой? - все так же растерянно спрашивает
девочка.
  - А ты бережком, бережком... по песочку - и домой... Ладно? А я тебе
сапожки красные... с подковками, - наклоняясь к ней, расстроенно говорит
Ленька.
  Но Динка, не спуская с него испуганных глаз, медленно качает головой:
  - Не надо... Мне ничего не надо. Лень... Капитан в белоснежном кителе
быстро взбегает по сходням и, остановившись наверху, машет рукой грузчикам:
  - До свиданья, ребята! Ждите через недельку-другую.
  - Счастливо возвратиться! - дружно желают ему грузчики, толпясь около
сходней.
  Капитан бросает взгляд на стоящего у перил Леньку.
  - Прощайся, прощайся! - кивает он ему головой. - Сейчас отправляемся!
  - Макака... - взволнованно шепчет Ленька. - Я пойду... Я оттуда глядеть на
тебя буду... Ладно?
  И, не дожидаясь ответа, он бросается вслед за капитаном.
  - Макака!.. Я вот где!.. - кричит он через секунду уже с палубы, налегая
грудью на перила.
  Динка поворачивает голову, ищет его взглядом. - Вот я! Вот я! - кричит
Ленька. Матрос, проходя мимо, легонько толкает его в спину:
  - Не ори... Это тебе не дома. Раньше прощаться надо... Из трубы парохода
вдруг вырываются черные клубы дыма, резкий гудок оглушает пассажиров...
Сходни поспешно убираются...
  - Отдать концы! - командует с мостика капитан. Матросы втягивают тяжелые
канаты, за кормой, вздымая пенистые брызги, бурлит винт, сбоку медленно
поворачивается огромное колесо, и пароход отрывается от пристани. Динка
громко всхлипывает и закрывает руками лицо.
  - Макака... не плачь!.. - налегая на перила, кричит Ленька.
  Но девочка горько плачет, и, по мере того как растет темная щель между
пристанью и пароходом, плач ее становится все громче и жалобней...
  - Макака!.. - в отчаянии мечется по палубе Ленька. - Макака! Не плачь!
Слушай!

  Запад гаснет в дали бледно-розовой,
Небо звезды усеяли чистые... -

  перегнувшись через перила, выкрикивает он высоким срывающимся голосом.
  Девочка поднимает залитое слезами лицо и прислушивается. За спиной Леньки
переглядываются пассажиры, добродушно посмеиваются матросы... Капитан
поворачивает голову и смотрит на пристань. Горькая, залитая слезами улыбка
бродит по лицу девочки.
  - Полный вперед! - командует капитан.
  Все быстрее и быстрее вертятся колеса, все дальше и дальше отступает
пристань... Уже далеко над Волгой рвется с удаляющегося парохода звонкий
мальчишеский голос... И плач на берегу затихает.

  Глава семьдесят вторая
ДАЛЕКО ЛИ СИБИРЬ?

  На другой день шел дождь. Он шел и шел вперемешку с Динкиными слезами,
желтые листья прилипали к мокрой земле, сухими завитушками плавали в
лужах; ветер гнул в саду деревья, и ветки их нещадно хлестали друг друга,
царапая стекла окон и теряя последнюю осеннюю листву. Алина и Мышка
прибегали из кухни с красными, посиневшими руками, кутались в старые
платки. Никич, держась за поясницу, подкладывал в плиту дрова... Ни мамы,
ни Кати не было... По хмурому виду Никича и по бледному встревоженному
лицу Алины Динка чувствовала, что с Костей что-то случилось нехорошее, но
спросить было некого. Мышка знала только, что мама и Катя повезли в город
какие-то теплые вещи, папино пальто, меховую безрукавку и валенки... Все
это они собирали спешно вчера вечером, рылись в папиных вещах, в старом,
обитом жестью сундуке...
  Динка пришла с пристани наплакавшаяся и усталая; еле волоча ноги, она
добралась до своей постели и сразу уснула. Никто не обращал на нее
внимания, одна Мышка, ложась спать, подошла к сестре и попробовала сунуть
ей под мышку градусник; но Динка так брыкнула во сне ногами, что Мышка .
отошла ни с чем... Подумав, она поставила градусник себе и, проспав с ним
до утра, отнесла в мамину комнату. Бедной Мышке казалось, что все больны;
она мало что знала о происходящих событиях, но видела вокруг себя бледные,
осунувшиеся лица, слышала тревожные тихие голоса в комнате матери... Мышка
знала, что все разговоры сейчас касаются Кости, который арестован и сидит
в тюрьме... Страдая за всех и за каждого и отдельности, Мышка плохо спала,
в тревожные ночи огромная жалость разрывала ее сердце, топила в слезах
подушку. Увидев, как младшая сестра бессильно свалилась вечером на
постель, Мышка решила, что она заболела. Но утром Динка встала, умылась,
помыла в луже ноги и, захолодав на ветру, вернулась в комнату.
  - Ты здорова? - с беспокойством спросила ее Мышка.
  - Да, - коротко ответила Динка, глядя на нее безразличным, отсутствующим
взглядом.
  - У тебя какое-то длинное лицо... - испуганно сказала Мышка, вглядываясь в
застывшие, словно замороженные, черты, втянутые щеки и посеревшие глаза
сестры. - Улыбнись скорей, не смотри так! - взмолилась она, пораженная
странной переменой, происшедшей в этом живом, смешливом лице, знакомом ей
до последней черточки. Динка махнула рукой и ничего не ответила. Чай пили
в комнате... На столе нарезанный большими кусками хлеб и чашки без блюдец
выглядели скучно и неуютно. Масла не было.
  - Посоли хлеб и ешь... Вот горбушечку бери, - сказал Динке Никич.
  - Я посолю сахаром, - отодвигая соль, сказала Динка. Мышка и Алина
отщипывали корочки хлеба и ели молча.
  Каша Никича, сваренная на воде, пропахла дымом, и никто не стал ее есть.
  - Проголодаетесь, так съедите, - спокойно сказал старик, унося
продымленную кастрюлю в кухню.
  "Мы, наверное, стали очень бедные", - равнодушно подумала Динка, вылезая
из-за стола. И, вспомнив слова Леньки о том, что на пароходе "Надежда"
знатный "харч", повеселела.
  Дождь все еще шел, мелкий, тягучий, досадный, но Динка не могла усидеть
дома... Ее тянуло к утесу... на обрыв. Казалось, где-то там еще ждет ее
Ленька... Она прошла по скользкой тропинке; измокшее платье липло к ее
коленям, с кустов и деревьев сыпались на голову крупные капли дождя, ветер
холодил спину... На обрыве Динка остановилась... Внизу сердито шумела
Волга... Динка несмело подошла к доске, которую Ленька второпях забыл
убрать.
  "Сяду в пещере, там сухо", - подумала Динка, но перед ней встало
испуганное лицо Леньки... Она вспомнила данное ему обещание не переходить
одной на утес и поспешно отступила. На обрыве в примятой пожелтевшей траве
валялись обгрызенные половинки арбуза. В одной из них, как в розовой
чашке, стояла вода... Динка села около этих двух половинок.
  "Одна моя, одна Ленькина..." - подумала она и снова взглянула на утес.
  Там еще лежали котелок и две миски, из которых они пили чай... Но доска
была мокрая, скользкая, и откуда-то, словно издалека, Динке слышался
предупреждающий голос Леньки;
"Не ходи!.."
  - Нет, Лень, нет! Я не пойду, не бойся! - громко ответила она и задумалась.
  "Недельку-другую..." - сказал капитан. Динка насчитала четырнадцать дней и
с упавшим сердцем пошла домой.
  - Четырнадцать дней, четырнадцать дней, - повторяла она, растопыривая
пальцы обеих рук. - Даже пальцев не хватает у меня...
  Домой Динка пришла промокшая насквозь, с красными, окоченевшими руками, но
ни от дождя, ни от ветра она не пряталась и от калитки шла не спеша,
покусывая сорванную по пути травинку.
  - Вот бесчувственная! Дождь идет, а ее вроде и не касается! - ворчал, стоя
на террасе, Никич и, не выдержав, прикрикнул: - Чего разгуливаешь? И так
вся мокрая как мышь! Схватишь насморк или кашель, тогда возись с тобой!
  - Это у тебя все насморки да кашли... - буркнула Динка и, войдя на
крыльцо, встряхнулась, обдавая Никича фонтаном брызг.
  - Стой, стой! Чтоб тебя мухи съели! Чего встряхиваешься, как кудлатка...
Снимай с себя все мокрое. Не ходи в комнату - наследишь везде! Несуразница
ты эдакая! - замахал на нее руками старик.
  Динка встряхнулась еще раз и громко засмеялась. Это был первый смех после
отъезда Леньки.
  Из комнаты вышла Алина и велела сестре немедленно раздеться. Мышка
принесла сухое платье, чулки... Динка переоделась и хотела уже идти в
комнату, как калитка стукнула и Алина громко ахнула:
  - Катя!
  Катя, согнувшись под тяжестью узла и надвинув на лоб мокрый шарфик, с
трудом шла по дорожке. Никич бросился к ней навстречу, за ним поспешила
Алина... Мышка, не смея высунуться под дождь, ждала на крыльце... Только
что переодетая и высушенная Динка стояла у перил и смотрела на подходившую
тетку... Лицо у Кати было усталое, измученное.
  - Назад? - спросил Никич, указывая на узел и взваливая его себе на спину.
  - Костю увезли... сегодня ночью... - чужим, упавшим голосом сказала Катя.
  Алина испуганно метнула глазами на Никича и, опустив голову, пошла рядом с
Катей.
  - Марина знает? - спросил Никич, подходя к террасе.
  - Знает... Мы были вместе.
  Они вошли на крыльцо; Никич положил на стол узел-Мышка бросилась к Кате,
обхватила обеими руками ее мокрый жакетик. Катя нагнулась, обняла девочку.
  Наступило тягостное молчание...
  Никич закашлялся.
  - Д-да... вот так... значит... Без суда и следствия... - пробормотал он.
  Катя выпрямилась, блеснула зелеными глазами.
  - По высочайшему повелению... В тобольскую тюрьму... Как государственного
преступника!.. - отрывисто, с ядовитой усмешкой и ненавистью сказала она.
  Алина, прижав к груди руки, большими остановившимися глазами смотрела на
тетку. Динка вспомнила, как ласково прощался с ней Костя... В горле у нее
защекотало, она отвернулась... У Никича затряслась голова, и, пробежав
мелкими, старческими шажками через террасу, он схватил со стола самовар и
потащил его в кухню...
  Холодный ветер вместе с дождем полоснул Динку по лицу, она отодвинулась от
перил и тревожно спросила:
  - А где это тобольская тюрьма? Это далеко? Там холодно?
  Но ей никто не ответил. Катя молча обнимала старших девочек, и все трое
молчали.
  Динка потрогала Катин узел и тревожно заходила по террасе, припоминая
вслух, в чем был одет Костя, когда его увела полиция.