оход уже пришел? Я сейчас сбегаю на пристань, мама! -
шепотом говорит она. - Сейчас уже совсем светло!
  - Нет-нет! Потерпи еще немножко! Мы пойдем вместе! - ласково говорит мать.
  Динка отходит от ее стула и усаживается на ступеньки:
  - Я подожду утра здесь.
  Марина с глубокой жалостью смотрит на ее сиротливую фигурку. Динка
подбирает босые ноги под длинную ночную рубашку и, опустив голову в
колени, молчит.
  Мать садится с ней рядом, кутает ее плечи в свой платою, осторожно
поднимает кудрявую голову и заглядывает девочке в глаза. Темные, пустые,
наплаканные глаза не отвечают на ее ласку, и матери делается страшно.
  - Диночка, мама понимает твое беспокойство. И, если Леня не приедет, мама
примет все меры...
  Марина не находит слов, ее смущает темный, безразличный взгляд дочки.
Измученная ее горем и бессонной ночью, Марина с трудом удерживается от
слез.
  - Разве ты не веришь своей маме, Диночка? - тихо спрашивает она,
дотрагиваясь до крепко сжатых маленьких рук,
Динка молчит и смотрит куда-то далеко-далеко, поверх деревьев... Серое,
холодное утро медленно вползает в сад, хмурый осенний туман поднимается с
земли...
  Марина встает и, подойдя к столу, перечитывает свое письмо к капитану,
потом бегло дописывает несколько строчек и, запечатав конверт, прячет его
в свою сумочку. Потом она уходит в комнату и снова что-то складывает там.
А Динка молчаливо и неподвижно сидит на крыльце, ждет, когда настанет
утро...
  Алина осторожно приоткрывает свою дверь и, застегивая на ходу платье,
шмыгает в мамину комнату. Динка слышит тихие голоса мамы и Алины, они о
чем-то советуются и шепчутся, как две подружки... Динка еще ниже утыкается
головой в колени и закрывает глаза. Непреодолимый сон сковывает ее.
  Алина выносит из комнаты целый ворох какой-то одежды и кладет ее на перила.
  - Я положу здесь, чтобы было наготове. А что ты наденешь, мамочка? -
шепотом спрашивает она.
  - Я надену папино любимое платье... - тихо говорит Марина.
  - Конечно! Ты нарядись, мамочка! И не заплетай косы, хорошо? - шумно
радуясь, бросается к матери Алина, но мать испуганно показывает ей глазами
на безмолвную Динку. Лицо Алины сразу меняется, краска досады проступает
на ее щеках. - Ты не должна этого позволять, м-а-ма! - возмущенно шепчет
она.
  Марина хмурит тонкие брови, горькая складка ложится около ее губ.
  - Я страдаю вместе с ней... - тихо отвечает она. На дорожке слышны тяжелые
мужские шаги.
  - Это Никич с Кулешей, - озабоченно говорит Марина. - Беги скорей,
предупреди их, чтобы не разбудили Динку.
  Алина осторожно обходит сидящую на крыльце сестру и бежит навстречу
приезжим.
  - Тише, тише!.. - машет она рукой. - Мама просила не будить Динку...
  - Будить Динку? А зачем нам ее будить? - удивляется Кулеша.
  - Капризы, капризы, .. - ворчит Никич. - Поменьше б потакать вам! Ишь чего
разделала девчонка!
  Они подходят к крыльцу и останавливаются перед спящей Динкой.
  - Ну, как теперь? Нам вещи носить, а она сидит на самой дороге... -
хмурится Никич.
  - Ничего, ничего... Дружбу надо уважать! За такой подружкой я бы пошел на
край света! - шепотом говорит Кулеша и, высоко поднимая ноги, шагает через
две ступеньки, на цыпочках обходя спящую Динку.
  Марина, стоя на террасе, благодарно улыбается, А Динка спит...
  Из комнат выволакиваются тяжелые корзины; Кулеша, упираясь коленями в
большой узел, обвязывает его ремнями. На террасе наскоро закусывают
бутербродами.
  - Ну, кажется, все! Завтра мы с Никичем сдадим вещи в багаж и приедем сюда
с подводой забирать мебель. А на сегодняшний день дачу надо будет
заколотить, - говорит Кулеша, поспешно доедая бутерброд и связывая вместе
два узла.
  - Кулеша! Это невозможно! Ну как вы потащите один? - беспокоится Марина.
  - Как потащу? Очень просто! Я такой верблюд! - говорит Кулеша, одним
взмахом перекидывая через плечо два узла и поднимая с пола корзину. -
Давайте еще что-нибудь! Одна рука свободна!
  - Нечего, нечего больше... У нас остались только ручные вещи... Так вы
завезете это на квартиру и будете ждать нас там? - спрашивает Марина.
  - В пять часов... Выбирайтесь отсюда пораньше. На квартире у вас Содом и
Гоморра... Надо же еще сложить все зимние вещи, - деловито шагая к
крыльцу, говорит нагруженный как верблюд Кулеша. Осторожно обойдя Динку,
он останавливается на дорожке и долго смотрит на свернувшуюся в комочек
жалкую фигурку. - Скажите ей, что я не виноват... Я рад бы сам приволочить
из Казани этот самый Ленькин пароход.
  Через два часа Марина будит Динку, и они спешат на пристань. Осеннее
солнце золотит на деревьях листья, свежий ветерок холодит плечи. Марина с
трудом поспевает за девочкой, и лицо ее расстроенно. Что-то ждет их на
пристани? Может быть, они узнают, что пароход "Надежда" прибывает только
завтра? Как подготовить к этому Динку и что сделает она, услышав эту
весть... Марина видит, как окрыленная надеждой девочка забегает далеко
вперед и, не смея торопить запыхавшуюся мать, останавливается с
нетерпеливой, жалкой улыбкой... Щеки ее порозовели, глаза ожили... Волга,
Волга!.. Идет ли, плывет ли, качается ли у берега на твоих темных волнах
белоснежный пароход?..
  Марина берет Динку за руку. Они выходят вместе на широкую базарную
площадь. Отсюда уже хорошо видна пристань... Но нет, нигде нет парохода
"Надежда". Ни одного парохода не видит Марина, и сердце ее сжимается.
Динка тоже замедляет шаги и, подняв голову, смотрит куда-то далеко, на
Волгу... Широка, просторна большая река, но ничего не видно на ней: не
белеет вдали густой дымок.
  - Мы сейчас спросим... может быть, он придет позднее, - неуверенно говорит
Марина.
  - Спросим... - как печальное эхо, откликается Динка. Марина оставляет
девочку около причала и уходит в будку к кассиру. Потом вместе с кассиром
идет еще куда-то, и другую будку, стоящую на берегу.
  - Подожди меня здесь! - говорит она, проходя мимо девочки.
  Динка ждет, и минуты кажутся ей длинными часами, а от пристального
смотрения на Волгу в глазах начинает все покрываться рябью.
  Но вот она слышит мамин голос, веселый, дорогой голос своей мамы.
  - Спасибо, спасибо! Так, пожалуйста, сразу передайте это письмо капитану!
Это очень важно! Если в четыре часа есть пароход, так он еще успеет.
  - Мама! - срываясь с места, кричит Динка и мчится на знакомый голос.
  Но мама уже спешит к ней, ловит ее в свои объятия.
  - Пароход прибывает в два часа. Леня еще застанет нас на городской
квартире, - задыхаясь от радостного волнения, доверит она.
  Но Динка выскальзывает из ее рук.
  - Как - на квартире? Мы будем ждать Леньку здесь! Мы не уедем без него,
мама! - дрожащим голосом говорит она.
  Но Марина, измученная ее слезами, ожидавшая гораздо худшего, неожиданно
закипает гневом:
  - Не мучай меня, Дина! Я тысячу раз уже объясняла тебе, что нам нужно
взять в городе зимние вещи, что я должна зайти к хозяину квартиры и
расплатиться... Я оставила письмо капитану, оставлю на всякий случай еще
одно письмо Анюте. Но мы должны ехать - и поедем! Леня хорошо знает, где
наша квартира, и приедет сам!
  Динка чувствует, что мама сердится, и больше не просит ни о чем.
  "Если Ленька не найдет меня, я вернусь на утес и найду его сама", - твердо
решает она про себя, и привычная хитрость, как единственное верное оружие,
диктует ей тихие, покорные слова:
  - Конечно, если нам нельзя ждать, то мы поедем... Я ничего не говорю...
Ведь Ленька не маленький, он и сам найдет дорогу...
  Марина мельком бросает на нее взгляд, но дома у нее еще столько хлопот, и
если самое главное уже как-то разрешилось, то надо подумать о другом.
  - Ах, Дина, Дина... Конечно же, он приедет... - рассеянно бросает она,
торопясь домой.

  Глава восемьдесят третья
НАСОВСЕМ...

  - Прощай, утес! - говорит Динка, обнимая холодный, пожелтевший от времени
камень. - Может быть, мы с Ленькой уедем и я никогда уже не вернусь сюда...
  Тягостно, тревожно на душе у девочки. Будет ли искать ее на городской
квартире Ленька? Захочет ли он жить в их семье, после того как поступил на
пароход и теперь уже, наверное, носит синий матросский воротник...
  - Будешь жить у моей мамы, Лень? - робко спрашивает она вслух и, вытирая
кулаком слезы, добавляет: - А то ведь меня увезут, и мы потеряемся...
  Молчит утес, только черные ветки засохшего дерева тихо шевелятся от ветра.
Динка садится у входа в пещеру, печально смотрит на сложенные горкой
миски, на черный, прокопченный котелок... Одеяло Ленька отнес ей в день
своего отъезда... В углу лежат два выпуска "Пещеры Лихтвейса"... Динке
попадается под руку большой толстый карандаш, один конец его синий, другой
- красный. Этим карандашом Динка помечала свои лазейки в заборе, а потом
подарила его Леньке.
  Девочка берет карандаш и со всех сторон обходит белый камень. Выбрав
чистое и гладкое место, она, крепко зажав в кулаке толстый карандаш,
старательно выводит на камне большие печатные буквы...
  Крупные частые слезы застилают ей глаза, карандаш больно давит на ладонь,
но печатные буквы понемногу складываются в слова. Красные, пылающие как
огонь горячие слова жалобы, просьбы и приказы, прощальные слова, облитые
горькими слезами и продиктованные отчаянием. Динка бросает карандаш,
медленно переходит по доске на обрыв... Еще раз оглядывается на утес... И,
понурив голову, идет домой...
  Там уже все готово к отъезду. Никич заколачивает досками ставни. Марина
укладывает в дорожную корзинку какие-то покупки. Она в черном шелковом
любимом папином платье. Алина и Мышка одеты в новые гимназические формы с
белыми передниками. Третья форма осталась недошитой. Для Динки на перилах
висит шерстяное платье с матросским воротником...
  Но никто не ищет и не зовет Динку.
  В уголке террасы стоит плачущая Анюта. Около нее целая гора книг,
тетрадей, игрушек... Мышка приносит еще и еще, но Анюта не смотрит на
подарки. Она смотрит на расстроенное лицо своей учительницы, молча кивает
головой на слова утешения.
  - Анюта! Я буду часто писать тебе, ты приедешь к нам летом, - крепко
обнимая ее, говорит Алина.
  Мышка тоже изо всех сил пытается утешить девочку:
  - Анюточка... Наша мама попросит твою маму отпустить тебя летом...
  Марина бросает укладку и подходит к девочкам.
  - Анюта! Мы расстаемся только на зиму, а летом ты приедешь к нам, -
говорит она, привлекая к себе девочку. Но Анюта, рыдая, прячет свое лицо у
нее на груди.
  - Не будет этого... ничего уже не будет... Куда я поеду?.. - говорит она
сквозь слезы.
  Девочки вопросительно смотрят на мать. В глазах их горячая просьба. Марина
поднимает голову Анюты, вытирает платком ее глаза:
  - Я обещаю тебе... Я даю тебе слово, что ты приедешь! А теперь перестань
плакать... Хорошо?
  Анюта верит и, улыбаясь сквозь слезы, судорожно обнимает Марину.
  - Мама, а где Динка? - вдруг вспоминает Алина. - Ведь она еще не
одевалась! Мы опоздаем!.. Дина! Дина!
  - Да вот она! - смеется Мышка. - Давно уже тут!
  - Я тут, - говорит Динка, сползая с перил.
  - Так одевайся! Мы же скоро поедем! Пойди вымой руки!
  Динка моет руки, покорно переодевается и задумчиво стоит перед старшей
сестрой. Алина пробует примочить водой ее буйные кудри, но Динка
равнодушно говорит, что "тогда они будут еще хуже".
  Марина подзывает к себе Анюту и дает ей письмо.
  - Я посижу тут на крылечке... Не бойтесь, я передам, если Леня придет... -
обещает Анюта. Никич вносит на террасу доски.
  - Все взяли из комнат? - спрашивает он. - А то я сейчас забивать буду!
  - Подождите, я еще раз посмотрю, .. - говорит Марина, заглядывая во все
комнаты.
  - Подождите - кричит вдруг Динка. - Где мой ящик с игрушками?
  - Ящик на террасе, но там ничего нет хорошего. Открытки Мышка спрятала, а
остальное можно выбросить, - говорит Алина.
  - Как - выбросить? Там у меня самое главное... Динка бросается к своему
ящику, долго роется в нем и, прижимая к груди железный гребень, прячет в
карман стеклянный шарик.
  - Мама, смотри, что она берет! Какой-то чужой гребень! - в ужасе
поплескивает руками Алина.
  - Фу, Динка! Откуда у тебя эта гадость? - морщится мать.
  - Это не гадость, это лошадиный гребень! - гордо заявляет Динка. - Мне
подарил его Ленька!
  Мышка весело фыркает, и Марина, махнув рукой, тихо говорит:
  - Пусть завернет его хоть в бумагу...
  Время идет... Вот уже все вещи вынесены на террасу, Никич забивает
двери... Глухой стук молотка больно отдается в сердце Динки... Алина
волнуется и поминутно спрашивает, сколько времени.
  Но вот сборы окончены...
  - Одевайтесь! - говорит мать.
  - Одевайтесь! Одевайтесь! - торопит сестер Алина и торжественно снимает с
перил три одинаковых темно-синих плаща с шелковыми клетчатыми капюшонами и
такими же шелковыми клетчатыми шапочками. Это весенний подарок отца. Он
прислал эти плащи всем троим дочкам из Финляндии... Эти дорогие вещи Катя
давала детям только в особо торжественных случаях.
  - Одевайтесь! Вот Мышкин! Это мой! А это Динкин! - суетилась Алина.
  В последний раз открылась и закрылась калитка... Дача опустела; она стояла
грустная, с заколоченными окнами и наглухо забитыми дверьми... Желтые
листья, тихо кружась, падали на осиротевшее крыльцо, на плечи рыдающей
Аню-, ты, на сложенные горкой, оставленные ей в утешение подарки...
  - Дети, возьмитесь за руки! - взволнованно распоряжалась Алина. Ей
хотелось, чтобы все видели, какие у нее приличные и нарядные сестры. Сама
она, чтобы казаться старше, держалась рядом с матерью.
  Марина шла быстрой, легкой походкой. Утомленная сборами и бессонной ночью,
измученная Динкиными слезами и огорченная отсутствием Лени, она сразу
осунулась и побледнела, но ярко-голубые глаза ее сияли... Строгое черное
платье с высоким воротником, такое не подходящее для дальней дороги,
напоминало ей далекие счастливые дни. Только для одного человека берегла
это платье Марина. И Никич, часто взглядывая на нее, тихо, по-стариковски
радовался...
  Они подошли к пристани. Парохода еще не было. Динка молча вырвала свою
руку из Мышкиной руки и отошла в сторону. Глаза ее безнадежно искали на
Волге знакомый пароход... и, не находя его, закипали тяжелыми слезами... А
вокруг собирались мальчишки и с любопытством смотрели на отъезжающих.
  Минька и Трошка осторожно приблизились к нарядному плащу Динки и, словно
не веря своим глазам, тихо окликнули:
  - Динка, слышь? Ты, что ли?
  Динка обернулась и молча кивнула головой.
  - Вы что ж? Уезжаете? Насовсем? - с любопытством спросил Минька.
  Трошка, напряженно вытянув шею, ждал ответа.
  - Насовсем, - сказала Динка.
  - А что ж Ленька? Ведь пароход-то его нынче здесь будет... - удивленно
глядя на нее, пробормотал Минька.
  Трошка, молча переминаясь с ноги на ногу, смотрел на Динку.
  - Насовсем уезжаешь? - тихо переспросил он, и круглое лицо его покрылось
испариной, а глаза испуганно замигали.
  - Насовсем... - убитым голосом повторила Динка и, порывшись в кармане
своего плаща, вынула две красивые запасные пуговицы: - Вот, Трошка, на
память. - Она протянула одну Трошке, другую - Миньке.
  Мальчики взяли. Минька поиграл пуговицей на ладони и спрятал ее в карман.
Трошка зажал в кулак и в третий раз безнадежно спросил:
  - Насовсем, значит?
  Динка не ответила. К пристани подходил дачный пароход, и слышался громкий
голос Алины:
  - Дина? Где Дина?
  - Прощайте! - сказала Динка и пошла к пристани. Трошка бросился за ней, но
Никич крепко взял Динку за руку и повел к матери.
  - Вот она. С арбузниками прощалась, - улыбаясь, сказал он.
  Через несколько минут пароход отошел. Динка стояла на палубе и смотрела на
берег... Глаза ее застилал туман.
  А два часа спустя там, где вода сливается с небом, в той дальней дали,
куда так часто и так безнадежно смотрела Динка, показался белый дымок...
Пароход "Надежда" шел к пристани...

  Глава восемьдесят четвертая
"НАЙДИ МЕНЯ, ЛЕНЬКА!"

  Медленно и красиво развернувшись, пароход подошел к пристани. Там уже
теснились грузчики, радостными криками приветствуя команду... Ленька, в
черных брюках и белой рубашке с матросским воротником, счастливый и
гордый, стоял у самого выхода. Глаза его нетерпеливо искали в толпе
встречающих знакомую взлохмаченную голову Макаки...
  Крепко прижимая к груди обернутые газетной бумагой красные сапожки, Ленька
широко улыбался и на всякий случай кивал головой...
  Расстояние между пристанью и пароходом быстро уменьшалось... Матросы,
размахнувшись, с силой бросили грузчикам свернутые змеей толстые канаты с
петлями на концах:
  - Лови!
  - Есть! - бойко откликнулись грузчики и, поймав на лету канаты, накинули
петли на чугунные стойки.
  Пароход легко закачался у пристани. Ленька первый вскочил на сходни и,
юркнув в толпу грузчиков, громко окликнул:
  - Макака!
  Грузчики засмеялись, но им было не до Леньки... На сходнях показался
капитан...
  Ленька обежал всю пристань и, не найдя подруги, заспешил на утес... Новые
ботинки его проваливались в песок, бумага на сапожках обтрепалась, и на
высунувшихся стальных подковках запрыгали веселые солнечные зайчики.
  - Эй, Лень, Лень! - донеслись откуда-то издалека хриплые мальчишеские
голоса.
  Ленька обернулся... Минька и Трошка, стоя около пристани, отчаянно махали
руками и, перебивая друг друга, что-то кричали ему вслед. Но Ленька не
остановился. Он спешил на утес.
  "Положу там сапожки и побегу на дачу за Макакой... "Пойдем, скажу, я тебе
одну чудовинку привез..." Сядем, скипячу чай... - Ленька ощупал в кармане
слипшийся комок засахаренных орехов. - А тогда выну сапожки... "Вот,
скажу, носи, Макака..."
Ленька представил себе, как обрадуется девочка, как всплеснет руками и
засмеется. Потом наденет сапожки и вскочит на камушек, а подковки будут
гореть как жар, и нарядные кисточки запрыгают на мягкой сафьяновой коже...
  Ленька вскарабкался на обрыв и, увидев перекинутую на утес доску,
затрепетал от страха... И то, что Макаки не было на пристани, вдруг
показалось ему недобрым знаком... С сильно бьющимся сердцем он подошел к
доске, потрогал, крепко ли держится она, с ужасом заглянул в глубокую
щель. Далеко внизу бились о камни волны...
  Не помня себя мальчик бросился на утес и, обойдя вокруг белый камень,
остановился как вкопанный. На камне большими печатными буквами, неровные и
красные, как маки, алели выведенные Динкой слова: "Найди меня, Ленька!"
Мальчик, не веря своим глазам, читал и перечитывал эту горькую надпись,
тихо шевеля побледневшими губами... Перед ним вставало заплаканное лицо
Макаки, маленькая дрожащая рука, выписывающая эти жалобные, умоляющие
слова... Ленька не мог понять, что случилось, но сердце его уже
чувствовало, что Макаки нет. Нет и, может быть, никогда не будет... Что
значат эти слова: "Найди меня, Ленька!"
Мальчик бросил на землю сапожки и не помня себя помчался на знакомую дачу.
  "Макака... Макака..." - повторял он в тяжелом предчувствии неожиданного
несчастья... Задыхаясь от быстрого бега, он миновал крутую тропинку,
бросился к забору и заглянул в сад. В саду было тихо и пусто. Сквозь
поредевшие кусты и деревья виднелись заколоченные окна дачи... Ленька
отодвинул в заборе доску и пошел к дому. Силы покинули его. Медленно
шевеля ногами сухие листья, прошел он мимо забитой нежилой кухни; не сводя
глаз с заколоченных досками окоп, приблизился к террасе...
  Уехали... Уехали в город! Надежда вдруг острой радостью кольнула его в
сердце. Макака уехала в город! Ну что ж, он поедет к ней туда, он хорошо
помнит ее дом и улицу... Ленька глубоко вздохнул и, бросив последний
взгляд на опустевшую дачу, пошел назад...
  Но с крыльца террасы вдруг сбежала девочка и, остановившись в нескольких
шагах от него, робко спросила:
  - Ты Леня?
  Мальчик оглянулся и узнал Анюту. Он часто видел ее вместе с Алиной и,
обрадовавшись ей, как старой знакомой, подошел к крыльцу.
  - Я - Леня... Они уехали? В город? На ту же квартиру? - быстро спросил он.
  - Нет-нет, не в город... Они уехали насовсем... На Украину... -
взволнованно забормотала Анюта и, всхлипнув, достала из-за