анным лицом стоит и машет... вверх и вниз, вверх и вниз... какой-то
палкой... Ха-ха-ха!.. - Леня падает животом на перила. - Ой, не могу...
  - Ха-ха-ха!.. - звонко поддерживает его Мышка.
  - Та слухайте... вона ж мне так приказала... - дергает обоих Федорка. -
Маши, каже, и маши! Больше ничего не делай, только маши дручком. А сама
зразу-то так хорошо с ним говорила, а потом як закричит, у меня аж руки и
ноги затряслись. Стою и машу! Стою и машу, а сама себе думаю: что с этого
будет?.. - взволнованно поясняет Федорка.
  - Да тише! Вы мне все испортите! - сердится Динка. - Ведь сейчас прибежит
Татьяна...
  - Ой божечка! - пугается Федорка. - Она ж за того жениха убьет меня на
месте!
  - Ну да! Так мы ей и позволим! - усмехается Леня.
  Мышка, икая от смеха, пьет маленькими глоточками воду.
  - Я не могу больше смеяться, - жалобно говорит она, но Мышкина икота тоже
вызывает взрывы смеха у развеселившейся компании.
  И вдруг Динка настораживается.
  - Татьяна... - громким шепотом предупреждает она, завидев в конце аллеи,
за кустами, широкие рукава с красными пятнышками вышитых розанов.
  - Маты... - в паническом страхе жмется к перилам Федорка.
  На террасе все замолкают.
  - Ну, вот что! - говорит Динка. - Живо, Федорка, снимай герсет и венок!
Скорей, скорей! Давай сюда!
  Федорка беспрекословно снимает герсет и венок. Динка поспешно кладет эти
вещи на перила; венок сверху герсета.
  - Теперь, - говорит она подруге, - иди в комнату и слушай каждое мое
слово. Поняла? И не выходи, пока я сама тебя не позову.
  Федорка кивает головой и послушно скрывается за открытой дверью на террасу.
  - А ты, Лень, если не можешь удержаться от смеха, так лучше уйди!
  - Нет-нет, не беспокойся, я удержусь! - уверяет Леня, вытирая платком
потный лоб.
  - И ты, Мышка, - еще строже говорит Динка, но Мышка отмахивается обеими
руками.
  - Нет, я тут ничего не могу, я не умею ни врать, ни притворяться... Я
уйду! - унося в комнату свой стакан, говорит Мышка.
  Не спуская глаз с мелькающей за кустами фигуры Татьяны, Динка быстро
оглядывает террасу, макает палец в соль и, поплевав на него, устраивает
себе на щеках длинные потеки. Потом, снова поплевав на палец, трет глаза.
  - Что ты делаешь? - шепотом одергивает ее Леня.
  - Плачу... - также шепотом отвечает ему Динка и, накрыв голову старым
платком Татьяны, усаживается на крыльце, подперев ладонью свой локоть и
тихонько раскачиваясь из стороны в сторону.
  - Кхе-кхе... - подозрительно закашливается Леня, но, вынырнув из-за
кустов, Татьяна уже приближается к дому.
  Она идет чуть прихрамывая, но босые ноги ее ступают твердо и решительно.
  - Здравствуйте, - сухо говорит она, быстро оглядывая пустую террасу,
стоящего у перил Леню и поникшую головой Динку. - А ну, Диночка, где моя
Федорка? - воинственно начинает она, вытирая двумя пальцами рот и тяжело
дыша от быстрой ходьбы.
  - Нема вашей Федорки, - тихо и скорбно отвечает ей Динка, вытирая кончиком
платка глаза.
  - Як то нема? Погавкала, погавкала, як собака, да и нема? Навела такого
сорому на свою хату, со всей экономии бабы сбежались, последними словами
доброго человека облаяла, да и нема? - уже не сдерживаясь, кричит Татьяна,
но Динка прерывает ее тихим воем.
  - Ой, боже мни, боже мий... - причитает она, раскачиваясь из стороны в
сторону. - Тож не вона его ругала, а я... Вона ж, моя голубка, валялася у
хаты, як та чурка бездыханна... Закрылися ее глазоньки ясны, побелело
лыченко, як та звестка... Ой, боже мий, боже мий...
  - Шо то ты кажешь, Диночка? С чого ж то вона така бездыханна валялась? -
растерянно спрашивает Татьяна.
  - А с того, что жизни хотела себя решить... Хорошо, набежала я на ту пору,
- горестно рассказывает Динка. - Заскочила я в хату, кричу: "Федорка!
Федорка!" А вона, подруга моя, закрутила на шее полотенце, накинула его на
гвоздочек да и висит, як мертвое тело...
  - Ой боже!.. - с ужасом прерывает ее Татьяна. - Да чи-то правда, Диночка,
что ж ты лякаешь меня, голубонька... Где моя Федора? Дэ вона, доню моя?..
  Динка быстрым взглядом окидывает ее из-под платка и замечает под мышкой
Татьяны свернутое в узелочек платье, которое она бросила в хате на печку.
  - Жива ваша Федорка... Сняла я ее с гвоздя. Чуть сама памяти не лишилась,
взопрела вся, пока снимала. Брызгала ее водой, аж платье на мне взмокло,
бросила я его у вас на печке... - удрученно рассказывает Динка.
  Глаза у Татьяны делаются круглыми и медленно наливаются слезами.
  - Вот же ж и платье твое... Ох, доню моя, неужели ж справди на такое дело
вона решилась? Не обманюй меня, Диночка, бо я ж маты... Кажи, моя дитына,
где Федора? Ленечка, где Федора?
  Но Леня мрачно смотрит в пол. Он находит, что Динка уже переигрывает, но,
боясь испортить ей игру, молчит. Но Динка и сама уже меняет тон.
  - Нема чого вам плакать, Татьяна! Жива моя подруга Федорка, только не
пойдет она к вам больше! - сердито говорит Динка. - Вы ж ей все косы
вырвали за того сивого дурня! А он же с дракой на меня полез, машет
руками, как граблями, и последними словами клянет! Чтоб, каже, була
проклята эта хата, да чтоб она сгорела до черного угля, да чтоб все дети в
ней погорели и очи бы у всех полопались! Ну? Вот какой злодий ваш жених!
  - Та с чего же он як собака с цепи сорвался? Человек як человек... Казалы
бабы, ще с подарунком приехал... - недоумевает Татьяна.
  - Эге! С подарунком! Мешок жвачки привез, да и тот обратно забрал! Я ему
кажу: "Занедужала ваша невеста, прогуляйтеся до коровника, там ее маты". А
вин мини зараз таки слова: "Хай вона, каже, сгорыть, та маты!"
  - Ах ты ж варнак! Каторжна твоя душа! - хватаясь за сердце, кричит Татьяна.
  Динка мгновенно оживляется.
  - Ну, вин на мене, а я на его! "Геть, кажу, видселя, як ты саму матку не
повожаешь!" А вин - в драку... Ну, ухватила я горшок с квашеным молоком да
в него! Да в него!..
  - Эге! Эге! Люды ж так и казалы: вылез он с нашего двора, як мыша в
сметане... От, значить, якэ дило... пострадала ты за нас, Диночка...
  - А что я? Мне подругу жалко. Росли мы с ней, как дне былинки в поле... -
снова жалостно затянула Динка. - Только несчастна ее доля, ридна маты
пожалела ей кусочек хлеба, повыдергала ее долги косы, выгнала с хаты на
все четыре стороны... Ни, тетю Татьяна, нема у вас больше дочки, не пойдет
до дому Федорка, преклонит вона свою бидну голову у чужих людей...
  - Ой боже мий!.. Яки слова у тебя... Та хиба ж я своей дитыне добра не
желала? Мы ж от роду, вот как есть, босы и голы. А я ж ей богатого
человека нашла. Но як такой шкандал получился, я и слова больше не
скажу... Федорка! Донечка моя! Выйди до матки, дитына моя! Бог с ним, с
тым женихом! Выйди, доню! Не трону я тебя, даже пальцем не трону! -
заливаясь слезами, умоляет Татьяна.
  - Кхе! Кхе! - нетерпеливо кашляет Леня, но Динка не спеша поднимается со
ступенек.
  "Ничего, ничего... пусть поплачет, пусть прочувствует", - думает она,
заглядывая в комнату.
  "Как бы Федорка не подвела. Может, хихикает тут..." Но Федорка не
хихикает. Жалостливые слова Динки проникли в ее сердце и возбудили в ней
такую обиду за свою несчастную судьбу, что, притулившись к двери, она
давно уже обревелась самыми искренними слезами и. выглядывая оттуда
распухшими щелочками глаз, даже сказала:
  - Не пиду я...
  Но Динка вывела ее на террасу и, словно передав в верные руки свою роль,
спокойно уселась на перила.
  - Не пиду я, мамо, до дому... Вы ж мени вси косы выдрали, кусочек хлеба
для меня пожалели, за старого да поганого замуж гнали... - жалуется
словами Динки Федорка.
  - А то что за комедия? - раздается неожиданно под террасой голос Дмитро. -
Никуда она не пойдет, тетка Татьяна, бо я вам заявляю: як вы таку панику
делаете, то я вашу Федорку зараз возьму за себя! Вот и бумаги я схлопотал;
потому как ей еще шестнадцати нету, так поп велел сотню яиц принести або
поросенка, и он нас обвенчает. А вы как хочете, тетка Татьяна. Хочете -
считайте меня зятем; не хочете - ваше дело! А нам от вас ничего не нужно.
Руки, ноги у нас есть, мы на свою жизню всегда заработаем! Вот вам и весь
мой сказ!
  Появление Дмитро является неожиданным даже для Динки, но она быстро
смекает, в чем дело.
  - Поздравляю тебя, Федорка, с законным женихом Дмитро...
  - Наливайко... - важно подсказывает Дмитро. Он стоит в новой свитке, в
чистой вышитой рубашке и в сапогах, которые дал ему безногий солдат.
  - Поздравляю тебя, подруга, - говорит Динка.
  Федорка крепко стискивает ее шею.
  - Не забуду... Скольки проживу, не забуду... - бормочет она, заливаясь
слезами и не смея поверить в свое счастье.
  Но Динка торопится закрепить эту минуту.
  - Поздравляю вас, тетя Татьяна, с законным женихом! - говорит она, целуя
сухие щеки Татьяны.
  - Поздравляю вас, тетя Татьяна! - подходит и Леня.
  Татьяна стоит, опустив руки, и не то радостная, не то горькая улыбка
трогает ее собранные в складочки губы.
  - Поздравляю тебя, Дмитро!
  - Поздравляю, Федорка! - изо всех сил торопится Леня.
  И, словно предвестник Федоркиного счастья, из комнаты слышится чистый,
светленький голосок Мышки:
  - Как я рада за тебя, Федорка! Как я рада! Будь счастлив, Дмитро!
Поздравляю вас с радостью, тетя Татьяна!
  И сломленная Татьяна сдается.
  - Ну, так тому и быть! - говорит она. - Засылай сватов, Дмитро! А ты,
доню, проси на заручены! А теперь, диты мои, пора и людям спокой дать.
Ходимте до дому. Иди ты, дочка, по леву мою руку, а ты, сынок, по праву!
Нехай не скажут про нас люди, что мы всех женихов упустили!
  Когда процессия удаляется, Леня хватает в охапку Динку и кружится с ней по
террасе.
  - Поздравляю тебя, Макака, поздравляю!
  - Он, я так боялась, что она переиграет! - говорит Мышка.
  - Ну да! Я знаю меру... - самодовольно улыбается Динка.

  Глава двадцать вторая
ДАЛЕКИЕ И БЛИЗКИЕ

  О серьезных делах и о дорогих отсутствующих в семье Арсеньевых никогда не
говорилось мимоходом, эти разговоры обычно переносились на вечер, когда
все были в сборе и никто чужой не мог уже помешать. На хуторе, после
отъезда Алины, такие беседы происходили в маленькой опустевшей комнатке,
где под окном шелестела ветвями Алинина березка, прямая и тоненькая, как
сама Алина, Такая березка росла под окошками и младших сестер - у каждой
своя, - а под окном Лени - молодой дубок... Эти деревца были посажены в
первую осень жизни на хуторе, когда в саду появился неожиданный дорогой
гость - "ничейный" дед-отец... С тех пор не раз сгущались над хутором
грозные тучи и горькие слезы, как осенние дожди, промывали белые стволы
берез. Смерть Никича, арест отца, умирающий в ссылке Костя, прощание с
Алиной... Обо всем этом подолгу говорилось и думалось в комнатке старшей
сестры.
  Здесь все было по-прежнему. Накрытая байковым одеялом узкая девичья
кровать, письменный стол, любимые Алинины открытки на стене, ее книжки и
учебники на этажерке и всегда свежий букет полевых цветов, смешанный с
сухой, шелестящей травкой "степное сердце". Осиротевшим сестрам не нужно
было напоминать, чтоб они меняли "Алинины букеты", Динка и Мышка делали
это сами, и каждая, войдя в комнату на минутку, останавливалась перед
большим увеличенным портретом худенькой большеглазой девушки со знакомой
строгой улыбкой.
  "Как тебе живется, Алиночка, родненькая?" - безмолвно спрашивала Динка. Но
Алина не отвечала на этот вопрос даже в своих письмах. Она ни на что не
жаловалась, прорываясь только иногда короткими и страстными словами: "О,
как бы я хотела однажды утром проснуться в своей комнатке..." И еще часто,
обращаясь к сестрам, она писала: "Цените, цените каждую минутку, каждый
шаг, когда вы можете прижаться к маме, целовать ее руки и обнимать друг
друга..."
На этих горьких словах чтение письма прекращалось.
  - Я поеду за ней! - хмуро говорил Леня.
  - Нет, - твердо отвечала Марина. - Она вернется сама или никогда не
вернется.
  Человек, которого выбрала для себя Алина, никому не нравился, в семье
Арсеньевых он всегда казался чужим, случайно зашедшим в их дом.
  - Это какой-то "чиновник особых поручений", - насмешливо отзывалась о нем
Динка. - И чего он всегда такой накрахмаленный?
  Всех студентов и гимназистов, которые собирались на Алинины "четверги",
называли просто по имени, но жених Алины, аккуратный молодой человек с
прилизанными височками, сразу отрекомендовался Виктором Васильевичем.
Может быть, оттого, что он был самым старшим и во время своего жениховства
заканчивал четвертый курс университета.
  Алина была очень общительной и серьезной девочкой. В последнем классе
гимназии она много читала и, организовав вокруг себя кружок девушек и
юношей, устраивала по совету матери каждую неделю громкое чтение и
обсуждение прочитанного. Такие дни назывались "четвергами". Жених Алины
тоже присутствовал здесь и охотно принимал участие в обсуждении.
  Динка удачно копировала его, делая какие-то жесты и медленно процеживая
каждое слово. Домашние хохотали, а Алина обижалась:
  "Что это такое, мама! Я не могу пригласить ни одного свежего человека..."
"А ты приглашай не свежего", - буркала Динка.
  Однажды, чтобы угодить Алине, она добровольно решилась прослушать целую
лекцию Виктора Васильевича "О хорошем и дурном тоне". Увлеченный своим
красноречием и благоговейным вниманием Алины, Виктор Васильевич, усевшись
против Динки, медленно и долго втолковывал ей, как нужно вести себя в
обществе и по каким признакам избирать для себя это общество. Говорил он
со вкусом, тщательно подбирая слова и примеры, а Динка сидела перед ним,
опустив глаза, и, положив ногу на ногу, тихонько шевелила носком ботинка.
Когда Леня заглянул в комнату, Динка уже нетерпеливо качала ногой... Леня
вызвал Алину.
  "Прекрати это, - сказал он. - Кошка уже вертит хвостом..."
Но Алина была уверена, что Динке необходимо выслушать серьезного взрослого
человека. И Динка выслушала, но когда Виктор Васильевич сказал, что он еще
повторит свою лекцию, она вскочила и, заткнув обеими руками уши, закричала:
  "Еще? Еще раз вынести такую скучищу? Да что я, мертвая или живая! Читайте
свои лекции над покойниками!.."
Все в доме были в отчаянии, когда Алина дала согласие на брак с этим чужим
и неприятным человеком.
  Марина со слезами уговаривала дочь подождать, приглядеться...
  "Ты же совсем не знаешь его, Алина..."
"Это вы не знаете, - отвечала Алина, - а я знаю... У него очень хорошая
семья: мать и брат. Кстати, брат его тоже политический, и сейчас он в
ссылке..."
"Так ты же выходишь замуж не за брата", - вмешался Леня.
  Но Алина никого не хотела слушать, и теперь ее письма были полны
сдержанной грусти. В одном из писем она писала, что хочет работать, но
мать мужа и сам Виктор очень "оскорбляются" этим желанием, так как считают
себя людьми обеспеченными; не понимают, чего ей не хватает...
  "Алина борется..." - кратко сказала об этом письме Марина. И все поняли,
что в жизни Алины наступил какой-то перелом. С тех пор писем больше не
было, и на близких это молчание лежало тяжелым камнем. К этой тревоге
прибавилось еще и беспокойство за мать. Поэтому, едва кончилась веселая
комедия с Федоркиным сватовством, как Мышка сказала:
  - Поговорим сегодня о наших... Надеюсь, Динка, у тебя больше нет никаких
историй?
  Время близилось к вечеру. Динка, усталая и погасшая после недавнего
вдохновения, валялась на траве рядом со своим другом Нероном и, положив
голову на его пушистую шерсть, дремала. Собака тоже спала, изредка
поднимая морду и косясь глазом на спящую хозяйку. Солнце светлыми пятнами
падало на траву, на заросшие дорожки, на террасу, где Мышка стирала в
тазике свой белый передник и косынку, на босые поджатые ноги Динки. От
сарая слышался стук молотка и доносился запах дегтя, которым Леня смазывал
бричку.
  - Дина! У меня единственный вечер, когда я свободна, мы должны подумать,
что делать, если от мамы не будет письма... - снова начала Мышка. -
Поэтому отложи пока все свои истории.
  - Да у меня только одна история, я потом сама расскажу ее Лене.
  - Ну нет! - возмутилась Мышка. - Не морочь нам головы, Дина. Достаточно
того, что весь день мы провозились сегодня с Федоркой.
  - Ну хорошо, хорошо... Я могу отложить, я же и сама устала. Ты думаешь,
все так просто? Раз, раз - и готово? Одна история, другая история...
Попробуй сама с ними справиться, тогда узнаешь, - сонно забормотала Динка,
но Мышка, опустив над тазом руки, покрытые до локтя мыльной пеной,
расхохоталась.
  - Ой, не могу! Когда ты вырастешь наконец? - сказала она, глядя на Динку с
ласковой снисходительностью старшей сестры.
  - Когда вырасту, тогда и вырасту... - ворчливо откликнулась Динка,
поднимаясь и заплетая растрепавшиеся косы. - Только ничего от этого не
изменится, можешь не надеяться. У человека бывает один характер, а не
двадцать, и сердце только одно. Значит, что у меня есть, то уже и
останется!
  - С чем тебя и поздравляю! - снова засмеялась Мышка. - Только на сегодня
ты уже отрешись от всяких своих дел хотя бы на один вечер!
  - Об чем разговор? - спросил Леня, появляясь перед террасой и вытирая
тряпкой запачканные дегтем руки. - Макака! Налей в умывальник водички или
возьми у Мышки в тазике мыльную, слей мне на руки!
  Динка сбегала за водой, выхватила из рук Мышки тазик и полила Лене на руки.
  - Ну вот и хорошо! Только дегтем от меня несет, как от праздничных сапог!
Зато уж смазал колеса на совесть, теперь скрипеть не будут! До вечера еще
наколю дров. А как насчет какой-нибудь еды? Может, попробовать подкопать
картошку?
  Сестры озабоченно переглянулись.
  - Молодой еще нет. Она вся такусенькая! - Динка показала на кончик пальца.
  - А старой тоже нет. Есть немного пшена и кусочек сала... - задумчиво
сказала Мышка.
  - Ну и хорошо! Я сейчас сварю кулеш! - с готовностью отозвалась Динка. -
Сейчас! Неро, пошли за луком! Айда! Живо!..
  Когда она убежала, Леня посмотрел ей вслед и, облокотившись на перила,
тихо спросил:
  - Не знаешь ли, отчего расстроился Андрей? Ничего не сказал и уехал. Динка
не рассказала тебе?
  - Нет! Но как будто ты не знаешь Динку? - пожимая плечами, ответила Мышка.
  - Мало ли что она ему наговорила...
  - Андрея не так легко расстроить... Я хотел бы знать, что это за история,
- серьезно сказал Леня.
  - Не беспокойся, она и тебе наговорит, только уж сегодняшний вечер оставим
для мамы... Я просто не нахожу себе места от беспокойства...
  - Да, маме очень трудно... Надо решить, не поехать ли мне к ней на
помощь... Но раньше я должен отчитаться в своей поездке. Ну, сегодня
поговорим обо всем! - решительно закончил Леня.

  * * *

  Через полчаса Динка уже сидела около костра, над которым в солдатском
котелке весело булькал ее кулеш.

  Три козявки - три хозяйки
Шли на рынок покупать,
Вот на рынке три корзинки,
А хозяек не видать... -

  напевала Динка, нарезая тоненькими кусочками сало.
  - Неистощимая у тебя энергия! - засмеялся Леня, подкладывая в костер
наколотые чурки. - Только что лежала свернувшись клубочком, как серенький
ежик, а тут, гляди, какую бурную деятельность развернула!
  - А ведь это всегда: если человек устал от какого-нибудь одного дела, ему
нужно просто перейти на другое, - серьезно ответила Динка.
  - Ну, а зачем тебе понадобился этот костер и котелок? Можно было поставить
кастрюлю на плиту!
  - Как это на плиту? Кулеш варят в котелке, и он должен пропахнуть дымом, -
убежденно сказала Динка, облизывая ложку,
Ей уже давно хотелось испробовать котелок, который она купила с рук на
одном из дачных базаров. Вместе с солдатским котелком купила она и старую
зажигалку - для курящих. В тот день на хутор приехал Андрей.
  - А кто же тут курящий? - усмехнулся он, глядя на Леню.
  - Пока никто. Но ведь это только потому, что вы оба еще ненастоящие
мужчины. А когда вы станете мужчинами... - щелкая зажигалкой, сказала
Динка.
  - Вот как? - расхохотался Андрей и тут же серьезно сказал: - Ну, если,
по-твоему, доблесть начинается с папиросы, то в следующий раз я привезу с
собой целую пачку "Казбека"!
  - А я по