Ничего, мама, ничего! Я ее за это и люблю! - все еще смеясь, сказал Леня.
  - Ну, если именно за это... - язвительно улыбнулась Марина и, взглянув на
часы, заторопилась: - Собирайся, собирайся, а то еще опоздаешь! А ты,
Дина, пожалуйста, не ходи провожать! Нечего там на дороге устраивать свои
сцены! Невеста! - уже строго прикрикнула Марина, и все замолчали.
  Когда Леня ушел, Динка побродила по саду, побренчала в кармане монетками
и, вспомнив про мороженое, облизнулась.
  "Сейчас поеду, наемся с горя. Ой сколько еще у меня недостатков, -
подумала она. - Ни один взрослый человек не будет с горя есть мороженое.
Но я все-таки поем, потому что сегодня очень жаркий день!" Динка
представила себе шоколадные и сливочные шарики на запотевшем стеклянном
блюдце и побежала за Примой.
  - Куда это? - недовольно спросила Марина, когда Динка подвела лошадь к
крыльцу.
  - Так... развеюсь немножко... - со вздохом сказала Динка, принимая на себя
печальный образ невесты, которая только что рассталась с любимым человеком.
  Обманутая Марина посмотрела ей вслед.
  - Похоже, что Динка действительно очень переживает Ленин отъезд! - сказала
она подошедшей Мышке.
  - Да что ты, мама! Вот увидишь, вернется как ни в чем не бывало! Просто
она любит из всего создавать трагедии!
  - Никогда я не могу понять, как это в ней уживается: какая-то большая
душевная глубина с полным легкомыслием, ум с глупостью, - медленно сказала
Марина. - На свете не найдется двух людей, которые были бы о ней
одинакового мнения. Один обязательно будет считать ее вчень глупой, другой
- очень умной. Во всяком случае, в пятнадцать лет можно быть уже серьезной!
  - Мы сами поощряем ее, мама. Вася всегда говорил... - начала Мышка.
  - Анжеленок! - мягко прервала ее мать; в минуты огорчения она называла
Мышку этим ласкательный уменьшенным именем. - Я не воспитывала Васю. И не
хочу, чтобы ты думала и говорила его словами. Старайся всегда оставаться
самой собой. Для Васи Динка закрытая книга. Может быть, он видит только
одну страничку, и ему кажется, что этого вполне достаточно. Вася смешивает
Динку со всеми детьми вообще, а в Динке много есть такого, что не всегда
свойственно детям. Но, конечно, она легкомысленна. Я в пятнадцать лет была
уже серьезной девушкой! - неожиданно закончила Марина.

  Глава пятидесятая
ПРИЕЗЖИЙ

  С тех пор как Динка получила седло, красивую уздечку и тоненький хлыстик с
ремешком, надевавшийся на руку, поездки ее верхом приобрели особый смысл.
Динке правилось воображать себя лихим наездником, приподниматься на
стременах и, пригнувшись к гриве лошади, зорко глядеть вдаль. Перед каждым
таким выездом она тщательно чистила Приму, расчесывала ей гриву и
любовалась поблескивающими на ее лбу бляшками из черненого серебра.
  - Ах, Прима, какая ты красавица! - в восторге говорила Динка.
  Вспомнив, что когда-то Прима участвовала в скачках с препятствиями, Динка
часто заставляла ее теперь брать мелкие барьеры, перескакивать через рвы.
  - Не бойся, Прима, не бойся, голубонька, - ласково шептала она, наклоняясь
к уху лошади и чувствуя, как у ней самой замирает от страха сердце.
  Прима не боялась. Настоящее седло, туго укрепленное на ее спине, стремена,
упирающиеся в ее гладкие бока, напомнили Приме чудесное время ее молодости
и как бы вернули ей достоинства скакового коня, бравшего призы на скачках.
Она выступала теперь так важно, грациозно поднимая тонкие ноги с
начищенной до блеска шерстью, так красиво сгибала свою крутую лебединую
шею, что каждый встречный невольно останавливался и глядел ей вслед.
  А Динка, переходя с рыси на галоп, бешено мчалась по лесной дороге. Иногда
в сумерках леса причудливые тени от деревьев казались ей длинными
крючковатыми руками, преграждающими путь в лесное царство, тенистые уголки
под разлапистыми елями - глубокими норами неведомых зверей, молодые осины
и белые березы, выступающие из темноты, наполняли ее сердце таинственной
жутью и дерзкой отвагой...
  - Бурный поток, чаща лесов, голые скалы - вот мой приют... Вперед, Прима!
- кричала она в такт галопа, прижимаясь разгоряченным лицом к шее лошади.
  Послушная Прима, словно чувствуя, как бьется сердце ее, седока, вихрем
пролетала через лес и, завидев впереди тусклые огоньки станции, переходила
на плавную рысь.
  Единственное упрямство, которое проявляла эта умная лошадь, заключалось в
том, что, когда Динка, накатавшись вволю, поворачивала назад. Прима шла
уже только домой, и заставить ее свернуть с знакомой дороги было почти
невозможно.

  * * *

  На этот раз Динка выехала рано. Красное зарево заходящего солнца низко
стелилось за деревьями. День был очень жаркий, в душном стоячем воздухе не
шевелился ни один лист, отяжелевшие от зноя ветки клонились к земле.
  Динка ехала ленивым шагом, не зная еще, куда ей направиться. Сразу ли
ехать на станцию и полакомиться там в буфете мороженым или раньше
промчаться через общественный парк и поразить гуляющих лихой скачкой. А
может, наоборот, опустив поводья, проехаться мимо них с надменным
выражением лица, как вождь краснокожих, но для этого надо было воткнуть в
свои волосы хотя бы птичьи перья, а у Динки были косы и малоподходящий
костюм - синяя юбка и белая матроска.
  Домой Динка не торопилась, Лени там не было, а слоняться без дела и
скучать без него ей было тяжко. Кроме того, Динка сердилась на мать за ее
несерьезное отношение к "жениховству" Лени и к ней самой.
  "Подумаешь! У всех свадьбы как свадьбы, а я в кои-то веки сделалась
невестой, и никто даже не ахнул!" - обидчиво думала она.
  Лес кончался. Дорога шла мимо железнодорожной насыпи, по другой стороне
тянулись затейливые ограды, за ними богатые дачи.
  По дорожкам гуляли дачники. Их спокойные, довольные лица, чинная походка и
выступающие впереди благовоспитанные дети вызывали у Динки неудержимое
желание взбудоражить, переполошить всю эту праздногуляющую публику... Что,
если вдруг, пустив во весь опор лошадь и перегнувшись на всем скаку в их
сторону, дико закричать:
  "Пожар! Горим!.."
Или еще лучше:
  "Спасайтесь! Быки! Племенные быки!!"
Но Динка подавила в себе это желание и, вспомнив про мороженое, крупной
рысью проехала мимо. Впереди уже виднелась станция и рядом с ней
заколоченная досками сторожевая будка. Выбрав за будкой тенистое местечко,
Динка соскочила с лошади и, замотав вокруг пня поводья, поднялась по
тропинке на перрон.
  К дачному вокзалу только что подошел поезд. Динка любила смотреть, как,
встречаясь, люди радуются друг другу, как, торопясь и волнуясь, они что-то
рассказывают, прерывая себя шумными восклицаниями.
  Перрон заполнили дачники... Среди них Динка вдруг увидела тяжелую, словно
выдолбленную из дерева, фигуру местного блюстителя порядка - полицейского.
Она часто видела его и раньше, когда встречала маму. Низко кланяясь
известным дачевладельцам и собственноручно усаживая их в экипажи, он
нередко пинком ноги выбрасывал с вокзала нищего и грубо орал на
деревенских баб: "Куда лезешь, немытая рожа?"
Фамилия его была Петров.
  Сейчас, стоя в отдалении и внимательно оглядывая каждого своими заплывшими
от жира глазками, он как будто выискивал кого-то в толпе приезжих.
  "Вот-вот набросится на какого-нибудь нищего", - с беспокойством подумала
Динка, но Петров вдруг выразил на своем одутловатом лице легкую улыбку и
чуть приметно кивнул какому-то господину в чесучовом костюме с
переброшенным через плечо клетчатым пледом. С виду это был просто дачник.
Подойдя ближе к Петрову, он шепнул ему несколько слов, после которых
Петров с особым усердием уставился глазами на один из передних вагонов.
Проследив его взгляд, Динка чуть не вскрикнула от неожиданности и
удивления... С площадки вагона не спеша сходил пожилой человек в темных
очках и железнодорожной форме, в руках он держал туго набитую кожаную
сумку, из которой выглядывал ломоть хлеба... Динка сразу вспомнила, как
однажды Леня сказал: "Если этот человек приедет без меня, ты его сразу
узнаешь, он будет в темных очках и железнодорожной форме".
  Динка невольно подалась вперед: сомнения быть не могло, это был именно тот
приезжий, о котором говорил Леня...
  Глаза Динки быстро определили положение. Конечно, это за ним, за приезжим
железнодорожником, охотится сейчас Петров. А кто такой этот подозрительный
дачник? Почему он перемигнулся с Петровым? Не шпик ли это? Что делать?..
  В голове заметались самые чудовищные планы: броситься на Петрова, сбить с
ног "дачника", загородить собой приезжего, дать ему уйти... И вдруг она
вспомнила: Прима! Только бы успеть... Улыбаясь дрожащими губами и помахав
рукой отошедшему поезду, Динка нырнула в кучку приезжих и, потянув за
рукав железнодорожника, быстро прошептала:
  - За вами следят... Идите к будке, там моя лошадь... она знает дорогу...
Скачите налево... - И, видя, что темные очки с сомнением меряют ее тонкую
фигурку, она тихо добавила: - Я Арсеньева... и, отвернувшись, еще раз
весело помахала исчезающим вдали последним вагонам.
  Когда она оглянулась, железнодорожника уже не было на перроне: скрываясь
за приезжими, он быстро шел к будке.
  "Скорей... Скорей..." - мысленно подгоняла его Динка. По сердце ее вдруг
екнуло и упало... В нескольких шагах от железнодорожника, небрежно
помахивая пледом, шел тот самый "дачник". Сзади мягкой, кошачьей походкой,
придерживая рукой большую, бьющую его по ногам шашку, следовал Петров.
Динка бросилась вперед...
  - Дядечка! - отчаянно и весело вскрикнула она, обхватывая обеими руками
чесучовый костюм "дачника". - Здравствуйте, дядечка!
  "Дачник" испуганно подпрыгнул и оглянулся.
  - В чем дело? - растерянно пробормотал он, силясь оторвать от себя девочку.
  Но она смотрела на него сияющими глазами и, крепко вцепившись в полы
чесучового сюртука, весело повторяла:
  - Вы не узнали меня, дядя Мотя? А я вас узнала! Я сразу узнала! А вон моя
мама! - Она со смехом тащила его назад и, путаясь в словах, радостно
восклицала: - Здравствуйте, здравствуйте, тетя Мотя! Пойдемте к моей
маме!..
  Удивленная публика, обходя их стороной, добродушно посмеивалась.
  - Тетя Мотя! Дядя Мотя! - путаясь, выкрикивала Динка, не давая "дачнику"
оглянуться и бросая быстрые взгляды на будку, за которой исчезла фигура
железнодорожника.
  - Тетя Мотя! Дядечка!..
  - Петров! - отчаянно заорал шпик, сжимая, как клещами, тонкие руки
девочки. - Уберите от меня эту сумасшедшую!
  - Позвольте, позвольте, барышня... - затоптался возле них подбежавший
Петров.
  Но до слуха Динки уже донесся знакомый ритм галопа.
  - Я обозналась... - жалобно сказала она, освобождая свои онемевшие руки и
поднося их ко рту. На распухших запястьях в глубоко вдавленных ямках
темнели синяки. - Я обозналась...
  Но ее никто не слушал.
  Сбежав вниз по тропинке, Петров и шпик уже стояли на проезжей дороге,
беспокойно рыская глазами по сторонам.
  Динка подула на руки и, сморгнув выступившие на глаза слезы, не торопясь
пошла к буфету, но Петров, запыхавшись, догнал ее.
  - Одну минуточку, барышня... Получилось маленькое недоразуменье-с... -
вкрадчиво сказал он. - Вот вы сейчас около поезда беседовали с одним
человеком... Приезжим, так сказать...
  - Я ни с кем не беседовала, - прервала его Динка.
  Шпик, поднимаясь по тропинке, подозрительно прислушивался к ее словам,
видимо не решаясь подойти ближе.
  - Беседовали-с... вот здесь, около поезда, - настойчиво повторил Петров. -
Может, конечно, это был ваш знакомый или родственник, а иначе неудобно
такой приличной барышне беседовать с посторонними людьми...
  Он склонил голову набок и выжидающе смотрел на девочку.
  Динка наморщила лоб.
  - Какой-то человек спрашивал, где Рубижовка... Ну, я и сказала ему... -
припомнила она.
  - Вот-вот... Значит, Рубижовка... - оглядываясь на своего партнера,
заторопился Петров. - А что он еще спрашивал?
  - Больше ничего.
  Динка решительно направилась к буфету.
  - Петров! Не теряйте времени! Бричку! - раздраженно крикнул шпик.
  - Сию секунду!
  Оба побежали к выходу.

  * * *

  Через минуту бричка, громыхая колесами, отъезжала от станции. Подпрыгивая
на ухабах, она мчалась в противоположную сторону от хутора...
  Когда спины седоков исчезли за поворотом, Динка пошла домой. Она шла не
спеша и часто оглядываясь по сторонам. Над дачным поселком уже сгущались
сумерки. Где-то далеко, словно на самом краю неба, прокатился рокочущий
гром. В душном воздухе стояла гнетущая тишина. Дачники торопливо закрывали
окна. Внезапно наступила полная тьма... Динка сняла сандалии и, ощупывая
босыми ногами проезжие колеи, осторожно вошла в лес... Гроза застала ее на
полдороге. Яркая, колючая молния прорезала верхушки деревьев, налетевший
порыв ветра с воем пронесся по кустам, близкий удар грома с силой расколол
землю. За первыми каплями дождя хлынул освежающий ливень. Динка заткнула
за пояс мокрые косы и, шлепая по лужам, побежала...
  Лес рушился, все вокруг трещало и падало, молния колючей проволокой
заплетала небо. Белая матроска девочки то исчезала в густой темноте, то
светлым пятнышком мелькала между деревьями, бесшумно двигаясь к теплому
огоньку хутора.
  На аллее стояла встревоженная Мышка.
  Динка схватила ее за руку.
  - Где он?
  - Здесь, здесь... И Прима... Бежим скорей!
  Сестры бросились в дом.

  Глава пятьдесят первая
ГЛАЗ ДРУГА ЗОРОК, УХО ЧУТКО...

  Может быть, все это случилось бы иначе, если бы Динка видела, что из толпы
людей, стоящих у перрона, за ней внимательно и тревожно наблюдают четыре
глаза.
  - Гляди, гляди... Это она... Горчица...
  - Встречает когой-то, - шептал Ухо, дергая за полу товарища. - Вишь,
трется около железнодорожника. Знакомый, что ли, какой?
  - Не... Тут что-то другое. Вон отошла, а тот побег... Быстро пошел. А
Петров за ним... - шныряя в толпе черными, как угольки, глазами, быстро
определил положение Цыган.
  - Ага! За дичью кинулись. А это кто, с одеялкой через руку? Гляди,
перемигнулся с Петровым. Ишь гад, легавый! - топчась рядом, волновался
Ухо. - Эй, слышь! Тут что-то неспроста! Гляди на Горчицу, гляди! Куда это
она полетела? Летит, как птица, и руки растопырила!
  Мальчики осторожно продвинулись ближе. Со сходней до их слуха донесся
веселый крик Динки: "Дядечка! Дядечка!.."
Черные глаза Цыгана сузились.
  - Эй, стой! Какой же он ей дядечка? Послушаем, что дальше будет! Ишь ты!
Тетя, дядя! Да она им дорогу загораживает! Ишь вцепилась в шпика!
  - Стой, Цыган! Ведь они ее толкают, сволочи! Пошли, Цыган, пошли на
выручку, что ли! - чуть не плача, тащил товарища Ухо.
  - А я говорю, стой! Она знает, что делает! Она того, железнодорожника,
спасает - понятно тебе? Мы ей все дело спортить можем!
  - Вон отцепилась, руку трет. Да я этой сволочи всю морду разобью! Пошли,
Цыган!
  Цыган сверкнул на товарища глазами и больно сжал его локоть.
  - А я говорю, ни с места! Вишь, потеряли они след, Петров за ней бежит,
спрашивает чего-то! Вон она рукой на Рубижовку машет! Понятно тебе? У ней,
брат, смекалка что хошь сработает! Ну куда бы мы тут вдрапались? Может,
догнать ее, спросить иль не надо?
  Советуясь меж собой, мальчики потеряли в толпе Динку, они видели только,
как Петров и шпик "с одеялкой" сели в бричку и что есть силы погнали
направо, к деревне Рубижовке.
  - А того она влево, на хутор послала, понял теперь? Видать, секретный
человек... - объяснял товарищу Жук.
  Сильный порыв ветра и гром загнали их под крышу станции.
  - Ну, теперь где же она? Ведь гроза, молния... Неужели через лес побежала?
- жалобным голосом спрашивал Ухо.
  - Чего побежала? Она верхом ездит, на лошади быстро... - обходя вместе с
товарищем помещение вокзала и заглядывая во все уголки, говорил Жук.
  Гроза разбушевалась вовсю. Перрон опустел, на станции тоже было пустынно.
  - Переждем дождь да и пойдем домой, - сказал Цыган.
  - А она как? - спросил опять Ухо.
  - Да что она! Сделала свое представление да и домой! Ишь ты! Придумала
ведь! "Дядечка, тетечка"! Мотя, что ли? Как она его окрестила? -
расхохотался Жук.
  Ухо, бледно-зеленый от пережитого волнения, вяло улыбнулся.
  - Думаешь, легко ей было? Небось все поджилки дрожали. Девчонка все же...
  Цыган вдруг посмотрел в окно и дернул товарища. Сквозь стекло, между
сбегающими ручьями воды, мелькнули две бегущие через пути фигуры. В одной,
накрытой с головой мокрым пледом, мальчики узнали шпика; в другой, со
звякающей шашкой на боку, - Петрова.
  - Сюда бегут. А ну, Ухо, приткнись к уголку, послушай, об чем они будут
говорить, а я приметный, я сокроюсь, - быстро сказал Цыган.
  Ухо мгновенно уселся в угол скамьи, опустил на руку голову и, выпятив
нижнюю губу, притворился крепко спящим.
  Шпик, чертыхаясь, встряхивал мокрый плед, не обращая. внимания на спящего
мальчишку.
  - Черт знает что! Да если б не эта девчонка, то мы уже сейчас держали бы в
руках драгоценный материал. Слушай, Петров! Видно, эта гроза на всю ночь.
Сейчас уже двенадцатый час... Чтобы завтра чуть свет ты был у меня с
бричкой! Дорогу на хутор знаешь?
  - Не бывал, ваше благородие! Ну, найдем, это за паном Песковским. Так,
незначительный хуторишко, почти что в лесу. Найдем, не извольте
беспокоиться! Там, ваше благородие, у них сосед есть, у господ Арсеньевых,
значит. Так сегодня у меня был Матюшкин, подал жалобу, что этот сосед,
Ефим Бессмертный, скрывает у себя солдата, а тот солдат на селе народ
против войны получал. Так что, может, и солдата там прихватим! - вкрадчиво
говорил Петров. - Матюшкин, он, ваше благородие, отблагодарит...
  - Ну-ну! Там посмотрим! Во всяком случае, этому субъекту некуда было
деться, кроме хутора. И вообще, по моим сведениям, госпожа Арсеньева
только что приехала из Самары, где ее муж отбывает наказание в крепости.
Обыск может дать блестящие результаты. Только смотри, Петров, чтобы чуть
свет бричка была готова!
  Сыщик надел на голову свой плед, Петров, угодливо подправляя бахрому
пледа, уступил ему дорогу. Когда они оба вышли. Ухо протер глаза и кинулся
искать Цыгана.
  Выслушав его сбивчивый рассказ, Цыган разулся, взял в руки ботинки и,
поглядев на темное небо с разрезающей его надвое молнией, просто сказал:
  - Ну, я на хутор, а ты домой. Если что, будьте наготове с Пузырем. Погоди!
- Он огляделся вокруг, расстегнул куртку и потрогал оттопыривающийся
карман.
  - Не промокнет? - озабоченно спросил Ухо.
  - Нет, он в кобуре, - ответил Цыган.
  - Ты думаешь, пригодится? - испуганным шепотом спросил Ухо. До сих пор он
знал, что Цыган носит револьвер для форса, но сейчас дело предстояло
необычное, в него была замешана Горчица, а ради этой девчонки Цыган на
многое пойдет.
  - Как думаешь? - снова тревожно зашептал Ухо. - Пригодится?
  - Кто знает... - важно ответил Цыган.
  - Цыган, слышь? Бери меня с собой, ведь вдвоем все сподручнее. Может,
обождать их в лесу да и цокнуть обоих, а?
  - Да следовало б гадов... - задумчиво сказал Цыган, но тут же строго
добавил: - Ну, это не нам решать, кого куда... Иди домой, Ухо, а я побегу!
  Дождь хлестал по голове и по плечам. Огни в поселке были погашены, по
колеям дороги мчались глубокие, бурные ручьи, наверху гудели и путались
провода, из леса доносился гул и треск, как будто там ломали деревья.
Мальчики бросились в разные стороны: Ухо напрямик через поле. Цыган в лес.

  На хуторе никто не спал. Двери в доме были плотно закрыты, окна завешены.
На столе горела лампа, а вокруг стола сидели взрослые с озабоченными,
серьезными лицами. Выслушав рассказ Динки, вдоволь посмеялись, и, похвалив
ее за находчивость, Марина вдруг сказала:
  - А все-таки, Ефим, надо подкормить Приму овсом и на всякий случай запрячь
ее в бричку. Я, конечно, не думаю, что Петров и этот шпик решатся прийти
сюда, но безопаснее для нашего приезжего сегодня же уехать в город.
  Ефим, который сидел одетый в плащ из брезента, так как только что
собирался бежать на розыски Динки, покачал головой.
  - А я так думаю, что лучше ему переждать, потому как Петрова я знаю: уж
он, мабуть, по всем станциям дал знать...
  Железнодорожник, пове