ился  народ  - и односельчане, и приезжие из соседних наслегов.
Еще  издали  Зина увидела Серго. На крыльце, над толпой что-то кричит, машет
рукой, в которой скомкана лисья шапка, буйные кудри растрепались.
     Подбегая, услышала:
     - Революция!  Царя Николашку скинули!.. Теперь вы все - свободные люди!
От чиновников, от своих тойонов свободные!..
     Тут  только  она  поняла.  Остановилась. Перевела дух. Вот что означает
одно-единственное  слово  в телеграмме, которую она получила от мужа сегодня
утром: "Поздравляю".
     Серго  уже  больше  двух недель как оставил Покров-ское - объезжал свои
"владения",  свои  "пол-Европы",  как он говорил. Телеграмма была из поселка
Синек верстах в сорока отсюда.
     Зина  протиснулась  к  крыльцу.  Серго  -  прямо  на  людях - обнял ее,
подхватил на руки, начал целовать:
     - Революция! Понимаешь, революция!
     - Надень  шапку,  сумасшедший,  простудишься!  Застегнись! Закутай шею!
Откуда ты узнал?
     - Товарищи  сообщили. Они в Якутске уже два дня как узнали. Меня искали
по  всем  наслегам  - специально человека послали. Приказано срочно явиться!
Будем старую власть выметать, новую создавать. Собирайся - и едем!
     - Что ты! У меня же школа. Дети... Он нахмурился. Опустил голову:
     - Да... Не подумал... Нельзя их бросать...
     - Ты поезжай. А я приеду, как только смогу.
     - Да,  я  должен  ехать!  В  больнице  без  меня  управятся.  Мне нужно
немедленно в Якутск!
     Он снова обнял, подхватил жену на руки:
     - Го-го-го,  Зиночка! Такое теперь начинается! Земля во сто раз быстрей
закружится!..


6

     Спустя  час  после  того  как Николай Романов поставил свою подпись под
манифестом  об  отречении,  дворцовый  комендант  Воейков  распорядился дать
сигнал  об  отправлении императорского поезда. Конечным пунктом маршрута был
обозначен Могилев.
     Приближенные  еще не теряли надежды, что государь, очутившись в Ставке,
среди  преданных войск, отменит свое поспешное решение, и все возвратится на
круги своя.
     Сам  же Николай без промедления отошел ко сну. Но прежде достал тетрадь
в   черной   шагреневой   коже,  перелистал  чистые  линованные  страницы  и
старательно  записал  впечатления  этого бурного дня, завершив их фразой: "В
час  ночи  уехал  из  Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена, и
трусость, и обман!"
     На  следующий  день,  поспав  долго  и  крепко,  проснувшись  далеко за
Двинском,  он  отметил,  что  за  окном солнце и мороз, почитал книгу о Юлии
Цезаре,  а  затем,  за  обедом в салон-вагоне, старательно пережевывая мясо,
сказал дворцовому коменданту:
     - Передайте  Родзянке  следующие  мои  пожелания:  из  Могилева  я хочу
проехать  в  Царское  Село. Там я буду проживать в Александровском дворце, а
затем  намерен отбыть с семьей в порт Романов на мурманском берегу и далее к
кузену Георгу в Великобританию.
     Повеление   было   немедленно   выполнено.  Вскоре  поступила  ответная
шифротелеграмма:
     "Его  императорскому  величеству. Временное правительство разрешает все
три  вопроса  утвердительно;  примет все меры, имеющиеся в его распоряжении:
обеспечить  беспрепятственный  проезд  в  Царское Село, пребывание в Царском
Селе и проезд до Романова на Мурмане. Министр-председатель князь Львов".
     Обращение  "его  императорскому  величеству" все - и Николай Романов, и
свитские - восприняли как должное.
     По  другой  железной  дороге,  через  Дно  и Витебск, катил из Вырицы в
Ставку    эшелон    с    Георгиевским    батальоном,    предводительствуемым
генерал-адъютантом Ивановым.
     Прибыв  в  Могилев,  батальон  наконец-то выгрузился из вагонов. Но это
был  уже  другой  батальон  -  ветераны-солдаты  с  крестами  и  медалями на
черно-желтых  лентах  построились в колонну и, печатая шаг, промаршировали в
свои казармы под красными флагами.
     Между  тем  в  самой Ставке, в губернаторском доме над Днепром, генерал
Алексеев  составлял циркулярное предписание главнокомандующим всеми фронтами
российской  армии. Он нервно черкал и перечеркивал строчки, пока не составил
лаконичный текст, который гласил:
     "Из  Петрограда  начинают разъезжать и появляться в тылу армии какие-то
делегации,  именующие  себя  делегациями от рабочей партии и обезоруживающие
полицию  и  офицеров.  Прошу  принять  самые  решительные  меры,  чтобы этот
преступный  элемент не проникал в армии, имея на узловых станциях достаточно
сильные караулы.
     Если  же  таковые  шайки  будут  появляться,  то надлежит немедленно их
захватывать  и  предавать  их тут же на месте военно-полевому суду. Нам всем
надо  принять  самые  решительные  меры,  дабы  дезорганизация  и анархия не
проникли в армию".
     Эта  телеграмма  поступила  и  в  Петроград,  в  канцелярию  Временного
правительства,  и  была  тотчас  доложена  Гучкову. Новоиспеченный военный и
морской  министр  поспешил  к  прямому  проводу,  чтобы узнать от начальника
штаба подробности:
     - Господин  генерал,  только  что  получили вашу тревожную телеграмму о
беспорядках  в  некоторых  пунктах  Северного  фронта.  В  Петрограде  общее
успокоение  умов  идет  довольно  быстро  вперед. Очень рассчитываю, что это
влияние через некоторое время скажется и у вас на фронте.
     Алексеев был настроен менее оптимистично.
     - Разбежавшиеся  из  войсковых  частей  Петроградского гарнизона нижние
чины  теперь  появляются  в  ближайших  гарнизонах  тыла  Северного фронта и
оказывают   растлевающее   влияние   на  такие  же  запасные  полки,  как  и
составлявшие   гарнизон   Петрограда,   -  ответил  он.  -  Не  без  влияния
гастролеров  из  Петрограда  или  Москвы  в  Минске  арестованы  командующий
войсками  и  начальник  штаба.  Приказал  всех  таких  приезжающих предавать
военно-полевому  суду  по  возможности  на  месте  для быстрого приведения в
исполнение приговоров.
     Он  сделал  паузу, подождал, не поступит ли возражений от поставленного
революцией министра, и продолжил:
     - Главнокомандующие  принимают  все  меры  к  тому,  чтобы сохранить от
всякого  влияния боевую силу. Генерал Корнилов проехал через Могилев и будет
завтра в Петрограде.
     Появление  делегаций  от  Советов  депутатов  и  боевых  групп "рабочей
партии" для разоружения полицейских - это оказалось еще полубедой.
     Не  успел  закончиться разговор с Гучковым, как поступила телеграмма из
Пскова  от  генерала  Рузского.  Ознакомившись  с  нею,  Алексеев  взялся за
составление   еще   одного   послания  -  на  этот  раз  на  имя  верховного
главнокомандующего  великого  князя  Николая  Николаевича.  Депеша  Рузского
вызвала  у  начальника штаба особенную тревогу. Это отразилось в строках его
донесения:
     "Всеподданнейше  доношу:  Главкосев  телеграфирует,  что  Петроградским
Советом  Рабочих  и  Солдатских  депутатов издан "Приказ Э 1" Петроградскому
гарнизону   о  выборах  комитетов  из  представителей  от  нижних  чинов,  о
главенствующем  значении  самого Совета и взаимоотношениях между офицерами и
нижними  чинами.  Приказ  этот  распространяется  в воинских частях и вносит
смущение  в  умы...  Донося  об изложенном вашему императорскому высочеству,
докладываю,  что  одновременно  с  сим  я  спишусь  с  председателем  совета
министров,   председателем   Государственной   Думы   и  военным  министром,
указывая,  что  при  продолжении подобной неурядицы зараза разложения быстро
проникнет в армию и армия станет небоеспособной.
     Генерал-адъютант Алексеев".
     Пока  новый  главнокомандующий,  еще  пребывающий  на Кавказе, осознает
значение   надвинувшейся   опасности,   пока   раскачаются   князь  Львов  и
Родзянко...  Время  не  терпит.  "Приказ  Э  1", - Алексеев сам с карандашом
проштудировал  его,  -  зараза пострашней чумы, холеры или оспы. Те эпидемии
могут  вызвать  смерть  сотен  и  тысяч,  эта вызовет смерть всей российской
армии, а следом - и смерть России.
     Начальник   штаба   пригласил   генерал-квартирмейстера  Лукомского,  в
ведении  коего  помимо  прочих  находились  службы разведки, контрразведки и
полевой жандармерии:
     - Соблаговолите,  Александр  Сергеевич, принять все меры, чтобы ни один
экземпляр  этого  отвратительного  листка  не  проник  в  действующую армию.
Проверять  личные  вещи каждого солдата, прибывающего на фронт! Досматривать
грузы!  В  первую  очередь  те,  где пунктом отправления значится Петроград.
Обнаружение  "Приказа Э 1" должно расцениваться как основание для применения
высшей кары. Вы меня понимаете?
     - Так   точно,   ваше  высокопревосходительство!  -  Лу-комский  сделал
пометку в тетради. - Позвольте уточнить: проверять только нижних чинов?
     - Всех  -  вплоть  до  унтер-офицеров  и  фельдфебелей. На офицеров сие
распоряжение,  безусловно,  не  распространяется. Они верные слуги престола,
наша надежда и наша опора.
     Старый генерал иногда позволял себе говорить с пафосом.


7

     Глубокой  ночью  Путко  прибыл  в  Венден, где размещался второй эшелон
Одиннадцатой  армии,  в  составе которой действовала его отдельная штурмовая
полевая  батарея. Антон решил во что бы то ни стало вернуться именно в нее -
к  солдатам,  с которыми прошел весь путь, начиная с Юго-Западного фронта, с
предгорий   Карпат,   и  до  столь  памятной  газовой  атаки  немцев  совсем
неподалеку  отсюда,  в  районе  Икскюля. На батарее - Петр Кастрюлин, Авдей,
Цвирка - его крепкая большевистская ячейка. Надежная опора...
     Где  сейчас  его  батарея?  Утром нужно явиться в управление артиллерии
армии,  сдать проездные документы, получить предписание и назначение. Как бы
там  ни  было,  а  завтра  -  нет,  уже  сегодня!  -  он  увидит  всех своих
братушек-ребятушек.
     Поручик протиснул руки в лямки, поправил за спиной тяжелый ранец.
     Нет, не с пустыми руками возвратился он из Питера на фронт.


                               Книга вторая.
                                   ВИХРИ

                                Часть первая
                                ПРОТИВОБОРЦЫ

                                Глава первая
                            3 августа 1917 года

     Петрограда   -   Армия.   Срочно.  Военная.  Начштаверх  [Начштаверх  -
начальник  штаба верховного главнокомандующего] и комиссарверх [Комиссарверх
- комиссар Временного правительства при Ставке].


     На  Московском  совещании, имеющем открыться двенадцатого сего августа,
признано  необходимым  быть  верховному  главнокомандующему, комиссар верху,
одному  представителю  штаверха,  двум  представителям  союза  офицеров  при
ставке  и  по два выборных представителя от армейских и фронтовых комитетов.
Точка.  Прошу  не  отказать  оповестить  заинтересованных  лиц,  учреждения,
организации  и  сделать  указание  о  прибытии  в  Москву  ко  дню  открытия
совещания. Точка.
     Начкабинета военмин [Военмин - военный министр] полковник Барановский.

1

     Петроград. Начкабинвоенмин.
     От   Армкома   [Армком   -   армейский  комитет]  XII  армии  Севфронта
делегирован поручик Путко. Тчк.

     Антон выехал в Москву.
     После  недавней трепки его батарею вывели во второй эшелон - на отдых и
доукомплектование.   Поэтому   поручику   было   разрешено   передать   дела
заместителю   и   отбыть  неделей  раньше.  Повод,  как  говорится,  налицо:
поцарапало и на этот раз. Благо осколок оказался уже на излете и
     лишь  рассек  фуражку и лоб. Но вид внушительный: голова перебинтована,
пятно запекшейся крови, уши торчат.
     - Заклеите   мишень  в  Москве  -  будет  что  подставлять  германцу  в
следующий раз, - напутствовал Путко командир дивизиона Воронов.
     По  пути  в  Москву  Антон  решил  сделать  остановку  в  Питере, чтобы
встретиться   с   товарищами   и  сориентироваться  в  обстановке:  все  так
запуталось-перепуталось,  что  сам  черт  не разберет. Особенно когда сидишь
неделями  на  позиции  со  своими восьмью гаубицами посреди болот, впереди -
противник,  позади  -  бездорожье,  а вокруг чавкают, взметая тяжелые столбы
грязи, снаряды и мины.
     Еще  тогда,  в  марте,  Путко заявился в свою полевую штурмовую в самое
время  -  питерская  красная  волна  докатилась до передовых позиций: слухи,
встревоженные  и  восторженные  лица.  Его  тяжелый ранец пригодился. Номера
"Известий"  с  "Приказом  Э 1" затерли до дыр. И полетели из батареи по всей
дивизии  и  дальше,  по  соседним  частям,  большевистские листовки. А через
несколько дней сам Антон получил уже и первый номер возрожденной "Правды".
     Как  и  в  тылу,  здесь, на фронте, с первых же дней революции началось
противоборство.  Но  межа пролегла более четко, чем в Питере и Москве. Там с
одной  стороны  - Временное правительство, с другой - Совдепы, а уже в самих
Совдепах   -   оборонцы   против   пораженцев,  эсеры  и  меньшевики  против
большевиков.  В  окопах  и  на  позициях,  под  залпами  вражеских батарей и
пулеметами,  обе  идеи  обнажились,  как обструганный от сучьев и коры ствол
дерева:  за  немедленный  мир - или против него; за народную власть, которая
тотчас  даст  землю  крестьянам,  - или против нее; за восьмичасовой рабочий
день  -  или  за  прежнюю  подневолыцину на фабриках и заводах... Большевики
оказались  одни  против  всех  остальных,  будь то думцы, министры или члены
Совдепа, кадеты, меньшевики, эсеры, "внепартийные".
     Казалось  бы,  каждому  ясно,  как дважды два, на чьей стороне народная
правда.  Однако  путь  к  этой  правде преграждала глыба, тяжеленный вековой
камень,  который надо было еще раскачать и отворотить в сторону: отношение к
войне.  Не  то  что  темные, неграмотные мужики - об этот камень споткнулись
образованнейшие,  просвещеннейшие  лидеры  социализма, от вождей европейской
социал-демократии  до Плеханова. Наскочив на эту глыбу, обломала свои колеса
карета II Интернационала. Что же это за глыба?..
     Испокон  века  впитывал  русский  человек  благодарную  любовь к родной
земле,  к своему отечеству. Исподволь, веками это понятие сливалось в народе
и  отождествлялось  с  понятием  "Российская держава", а значит - империя. И
мужик,  забритый  в  армию,  шел  защищать  осененную  трехцветным  флагом и
двуглавым орлом родину-империю.
     Большевики  же  с  самого  первого  дня мировой войны были пораженцами;
лозунгам  царизма  и  буржуазии:  "Объединимся  в едином братском чувстве!",
"Забудем  домашние  и  партийные  распри!" - они противопоставили ленинский:
"Поражение   самодержавия,  превращение  войны  империалистической  в  войну
гражданскую!"  Антон  узнал  об  этом  лозунге  уже осенью четырнадцатого, в
Нерчинском   остроге,   куда   пригнали   с  очередным  этапом  кандальников
нескольких большевиков.
     Ах  как  легко  было  измываться  над  ними  - брошенными на каторга, в
тюрьмы,  загнанными  в  лодполье,  исторгнутыми  в эмиграцию, - измываться в
общедоступной   печати   всем  оборонцам,  от  черных  "национал-шовинистов"
пуришкевичей   до   розовых  "социал-патриотов"  меньшевиков  типа  думского
Чхеидзе!  И  как трудно было в тех условиях объяснять, что большевики ратуют
не  за  отдачу  в  германский  полон российского народа, а за свержение всех
империалистических  правительств - и русского, и германского, и английского,
и   французского,   -   выступают  за  то,  чтобы  общими  усилиями  солдат,
пролетариев и крестьян была прекращена всемирная бойня.
     Но   вот   рухнула   династия  Романовых,  есть  хоть  и  Временное,  а
правительство,  есть  Советы  рабочих  и солдатских депутатов. Как же теперь
относиться  к войне? Все, кто прежде были оборонцами, ими и остались. Только
к  вчерашнему призыву: "Война до победного конца!" - они добавили: "В защиту
свободы!"     Вчерашние     просто    "оборонцы"    сделались    "оборонцами
революционными".  И  все  они  в  борьбе против большевиков использовали эту
больно цепляющую за живое идею защиты родной земли.
     Солдаты,  те  же крестьяне и рабочие, хотя в глубине души понимали, что
гусь  свинье  не товарищ: во Временном правительстве министрами стали буржуи
и  помещики,  князья  да  фабриканты, - но в слепом своем легковерии думали,
что  нынче  все  в  России окрасилось в алый цвет революции. Неграмотные, не
искушенные  в  политике, они любое пышнословное обещание принимали за чистую
монету,  верили,  что  Временное  правительство  действительно осуществит их
сокровенные  чаяния.  Меньшевики же и эсеры в Совдепах лишь укрепляли эту их
наивную веру. И с новой силой расцвело оборончество.
     Как  раз  в  тот  день,  когда  Антон возвратился на батарею, Временное
правительство  выступило  с  обращением  к  населению  России - заявило, что
"приложит  все  силы  к  обеспечению  нашей армии всем необходимым, для того
чтобы  довести  войну  до  победного  конца",  -  и  призвало  "защитить  от
германского  императора  свободное  отечество". Мол, война отныне ведется не
за  Босфор  и  Дарданеллы,  а  во  имя  завоеваний  революции.  Рубеж  между
большевиками-интернационалистами  и всеми прочими ура-патриотами обозначился
еще  непримиримей.  Многие  миллионы людей доверчиво поддались оборончеству.
Они  ненавидели войну, но верили, что путь к окончанию ее лежит только через
победу.  В  этой  борьбе  у  большевиков  было  единственное  оружие  - сила
убеждения.   Терпеливо,   настойчиво   объяснять   заблуждающимся   истинное
положение   вещей,   действительный   характер  войны  и  те  цели,  которые
преследует  в  ней буржуазия. Но сколько нужно было терпения и выдержки! Как
нужны были точные ориентиры!..
     На  батарее, получив очередной номер "Правды", Антон припал к шершавому
листу: "Приезд Н. Ленина" [Н. Ленин - псевдоним В. И. Ленина в тот период].
     "3  апреля,  днем,  в  Петрограде разнеслась весть о том, что вечером с
поездом  Финляндской  железной  дороги  должен  приехать вождь революционной
части РСДРП т.. Ленин.
     Газет  в  этот  день  не  было,  заводы  не  работали,  но тем не менее
радостная  для  всего революционного российского пролетариата весть проникла
во  все  районы.  Рабочие  стали  готовиться к грандиозной встрече того, кто
более  десяти лет принужден был жить вдали от России, в тяжелой эмигрантской
атмосфере,  но  чей  голос  громко  звучал,  несмотря  ни  на  какие царские
рогатки,  и  вел за собой революционный пролетариат. Лозунги, брошенные им в
рабочую  массу,  нашли  свое  подтверждение в той революции, которая вернула
его на родину..."
     Путко  читал,  сидя  на осыпающемся бруствере. В этот момент заговорила
германская батарея. Разрывы шрапнелей ватно закладывали уши.
     "...На  улице,  стоя  на  броневом  автомобиле,  т. Ленин приветствовал
революционный  русский  пролетариат  и революционную русскую армию, сумевших
не  только  Россию  освободить  от царского деспотизма, но и положить начало
социальной  революции  в международном масштабе... Вся толпа массою пошла за
мотором  до  дворца  Кшесинской,  где  митинг  и  продолжался.  В речах всех
ораторов  отмечалась  надежда  и  уверенность в том, что вождь революционной
с.-д.,   который   ни   при  каких  мрачных  условиях  не  сходил  со  своей
революционной  позиции, поведет теперь русский пролетариат смело и твердо по
пути дальнейших завоеваний, вплоть до социальной революции..."
     Но  оборонцы  тут  же  не  приминули  поднять оглушительный шум: "Ленин
приехал  в  блиндированном  вагоне!  Через вражескую страну! Что это значит?
Пошевели-ка   мозгой!.."   Точно   оговоренные  условия  проезда,  заявления
социалистов-интернационалистов   европейских  стран,  приветствовавших  этот
отважный  шаг,  -  их  можно  на  газетных  страницах  опустить,  в  речах -
извратить.  "Пошевели-ка  мозгой,  с  какой  стати Вильгельму было разрешать
проезд через Германию большевистскому вождю?.. Кумекаешь, брат-солдат?.."
     Пришел  Петр  Кастрюлин: "Нутром чувствую - брехуны, правда наша! А как
объяснить?.."  Выручила  та  же  "Правда"  с  Апрель