данием суду за мятеж генерала от инфантерии Лавра Корнилова.
     - Теперь,  после  ликвидации  опасности  справа,  необходимо  еще более
решительно  приступить  к устранению неимоверно возросшей опасности слева, -
настойчиво  побудил  Керенского  военный  генерал-губернатор,  приехавший  в
Зимний.  - Вот поименный список всей большевистской верхушки, за исключением
Ленина,  коего  контрразведка  усердно разыскивает и обещает в ближайшие дни
найти.
     - Знаю, - скупо ответил Керенский, как-то особенно взглянув.
     "Входит  в  роль  генералиссимуса",  -  усмехнувшись  про себя, подумал
Савинков.
     Дело  было не только в этом - Керенский уже предопределил судьбу самого
генерал-губернатора и управляющего военмина.
     Однако   пренебрегать  его  настойчивыми  советами  не  следовало.  Да,
последние  дни  с полной очевидностью обнаружили: именно большевики-ленинцы,
а  не  Чхеидзе,-Церетели  и  их присные подняли солдатские и рабочие массы в
Питере,  в  действующей  армии  и по всей России против Корнилова. Именно их
Военная  организация,  "воен-ка", в считанные часы воссоздала отряды Красной
гвардии,  вооружила  их  и  рабочие  дружины,  направила инструкторов. Как в
панике   писала   милюковская  "Речь",  в  втолице  ныне  сорок  пять  тысяч
вооруженных  красногвардейцев. Большевики, а не эсеры и меньшевики направили
отряды  навстречу  войскам  мятежного  генерала,  организовали строительство
заграждений  на  подступах к столице; они же через путейцев устроили хаос на
железных  дорогах; вызвали моряков Кронштадта, Гельсингфорса и всей Балтики;
настояли на посылке мусульманской делегации в Кавказский туземный корпус.
     Что  ж,  спасибо. И довольно! Слова в "Приказе по Армии и Флоту" "пусть
помнит  каждый"  адресованы отныне именно большевикам. Через недельку-другую
с  помощью  тех  же  Церетели и Чхеидзе он, единоличный диктатор, проведет в
послушных Советах и в "Совете Пяти" законы о борьбе против левой опасности.
     А сейчас нужно укреплять завоеванные позиции.
     - Пригласите ко мне генерала Алексеева.
     Старый  генерал  ждал  этого  вызова.  Накануне  его  посетил  на  дому
Терещенко.  "Если  Керенский  предложит  вам  должность  начальника  штаба -
непременно  соглашайтесь,  Михаил  Васильевич.  Если  откажетесь,  Керенский
назначит  другого,  и  тогда  Лавра  Георгиевича,  Антона  Ивановича  и иных
сопричастных  смогут  и  впрямь  расстрелять!"  -  "Противно до глубины души
прислуживать  этому  выскочке!"  -  "Ничего  не  поделаешь, я сам не лучшего
мнения  о  нем.  Но  это  ваш нравственный долг во имя спасения товарищей по
оружию".  Теперь,  явившись  во  дворец  и  услышав  предложение Керенского,
генерал  принял  его,  но  с  условием:  сначала  он  должен  переговорить с
Корниловым.
     - Никаких возражений, Михаил Васильевич!
     В  час дня такой разговор по аппарату Юза состоялся. Алексеев обрисовал
Корнилову обстановку:
     - Юзфронт  лишился всех старших чинов своего штаба и снабжений. Все они
арестованы,  и  управление  фронтом  находится  в  слабых,  неорганизованных
руках.  Управление Северного фронта, по-видимому, не в лучшем положении... В
тяжкие  минуты  развала  управления армиями нужны определенные и героические
решения...  Подчиняясь  сложившейся  обстановке,  повинуясь велениям любви к
родине,   после  тяжкой  внутренней  борьбы  я  готов  взять  на  себя  труд
начальника  штаба.  Но  такое  решение  мое  требует, чтобы переход к новому
управлению  совершился  преемственно  и безболезненно... Высказанные сегодня
мною  условия  по  оздоровлению  армии исходят из начал, вами заявленных, и,
кроме  того,  к ним присоединяются условия, вызываемые расстройством состава
наших  старших  командующих лиц... Прошу очень откровенно высказать все, что
можете. Ожидаю вашего ответа.
     Корнилов  высказал  свое  мнение:  если  будет объявлено по России, что
создается  сильное  правительство, которое поведет страну по пути спасения и
порядка  и  на  его  решения  "не  будут  влиять  различные безответственные
организации",   то  он  немедленно  примет  со  своей  стороны  меры,  чтобы
успокоить  круги,  идущие  за  ним.  Он  требует приостановить предание суду
Деникина  и  подчиненных  ему  лиц  и выражает протест вообще против арестов
генералов  и  офицеров,  "необходимых  прежде  всего  армии  в  эту  ужасную
минуту".  Он  требует,  чтобы правительство немедленно прекратило дальнейшую
рассылку  приказов и телеграмм, порочащих его и "вносящих смуту в стране и в
войсках",   пообещав   со  своей  стороны  также  не  выпускать  приказов  и
воззваний,  кроме  уже  выпущенных. Немедленный же приезд Алексеева в Ставку
необходим.
     Смещенный  главковерх  все  еще  в  ультимативном  тоне  диктовал  свои
условия,  которые  в  целом совпадали с мнением Алексеева. Правда, он уже не
заявлял  категорически,  что  "предпочитает  смерть  устранению от должности
верховного".  Впрочем,  то  писал Завойко. А сам генерал никогда не придавал
словам   никакого  значения  -  значение  имеет  только  оружие.  Сейчас,  в
разговоре по аппарату Юза, он подтвердил:
     - Ваш  приезд,  Михаил  Васильевич,  необходим.  Ответ  по  содержанию,
приведенному  выше,  прошу  дать  мне  в возможно скорейший срок, так как от
ответа будет зависеть дальнейший ход событий.
     В  этой фразе тоже улавливалось нечто угрожающее. Алексеев заверил, что
требования  Корнилова  он сейчас же доведет до сведения Керенского и ускорит
свой приезд в Могилев.
     - Мольба  о  сильной,  крепкой  власти,  думаю,  есть общая мольба всех
любящих  родину  и  ясно  отдающих  себе  отчет  в  истинном ее положении, -
иносказательно   подтвердил  он  свою  приверженность  программе  смещенного
главковерха.  -  Поэтому  вы  можете быть убеждены в самой горячей поддержке
вашего призыва.
     И   он  попросил  Корнилова  продолжать  управлять  войсками  и  делать
"распоряжения,  которые  подсказываются  угрожающим  положением  неприятеля.
Здесь  важны  не  только  дни, но и часы и минуты". Кого он подразумевал под
неприятелем, Алексеев не уточнил.
     Прочитав ленту, Корнилов согласился, однако же потребовал:
     - Но  для того чтобы я мог продолжать свою оперативную работу и создать
положение,  отвечающее  обстановке, необходимо, чтобы правительство изменило
свои   распоряжения,   в   силу   которых   прекратились   намеченные   мною
стратегические перевозки войск.
     Иными  словами,  он  пожелал добиться возобновления движения эшелонов с
дивизиями Крымова на Петроград.
     - Постараюсь настоять на этом, - пообещал Алексеев.
     Он  доложил  о  разговоре Керенскому. Министр-председатель, оставив без
ответа  большинство  требований  Корнилова,  тотчас  согласился  на одно: по
радиотелеграфу  передал в Могилев и на все фронты, что оперативные указания,
исходящие  от  генерала Корнилова, "обязательны для всех". Абсурдность этого
распоряжения  нисколько  не  смутила  Керенского:  сам  он  не имел никакого
представления  об  оперативном  руководстве армией и не знал, как направлять
жизнедеятельность  этого  огромного  механизма.  Ну  и  что  из того? Неужто
Николай II понимал больше? За царя тоже все делал начальник его штаба.
     Однако   тем   же   часом   он  подписал  постановление  об  учреждении
чрезвычайной   комиссии   для   расследования   дела   "о  бывшем  верховном
главнокомандующем  генерале  Корнилове  и  соучастниках его, учинивших явное
восстание",   назначил   председателем   комиссии  главного  военно-морского
прокурора  Шабловского  и дал ему указание вести следствие "самым энергичным
образом,  чтобы  кончить  в  кратчайший  срок,  а  посему  ограничиться,  по
возможности, только обследованием виновности главных участников".
     "Ограничиться"   -   потому,   что   не   хотел  разом  лишиться  всего
генералитета  и  высшего  офицерства.  И  побаивался,  что  расширение рамок
следствия  может  протянуть  "хвосты"  не  только до Тобольска, но и до него
самого.
     - Разрешите,  ваше  высокопревосходительство?  - побеспокоил Керенского
дежурный   адъютант.  -  На  ваше  имя  поступило  письмо  от  арестованного
Владимира Николаевича Львова.
     "Что  еще  сморозил  мой  друг-приятель?"  -  подумал он, беря записку,
начертанную  незадачливым эмиссаром, содержавшимся под охраной на гауптвахте
при комендантском управлении.
     "Дорогой   Александр  Федорович!  -  писал  оптимистически  настроенный
арестант.  -  От  души  поздравляю  и  счастлив, что друга избавил от когтей
Корнилова. Весь Ваш всегда и всюду!.."
     - Освободить из-под стражи этого дурака! - распорядился он.


5

     Поздним  вечером  Корнилова  снова  вызвали  к прямому проводу. Генерал
Алексеев  осведомился,  получен  ли в Ставке ответ Временного правительства.
Корнилов  подтвердил  получение  и то, что оперативное руководство армией он
продолжает. Попросил:
     - Окажите   содействие,   чтобы   мне  была  предоставлена  возможность
переговорить по прямому проводу с генералом Крымовым.
     - Сделаю все возможное, - пообещал Алексеев.
     Не  дожидаясь,  пока  такая  связь будет установлена, Корнилов составил
послание:   "Глубокоуважаемый   Александр   Михайлович.  Посылаю  вам  копии
приказов  и  воззваний,  с которыми я обратился к войскам и народу по поводу
своего конфликта с Временным правительством.
     Послал  двух  человек к Каледину с просьбой надавить. Ответ от Каледина
можно  ожидать  примерно  4  сентября.  Приказом Временного правительства я,
Луком-ский,  Деникин  и  несколько  других генералов отрешены от должности и
преданы  военно-революционному  суду  за  мятеж,  но  вместе с тем я получил
приказание    руководить   операциями   до   приезда   генерала   Алексеева,
назначенного  начштаверхом.  Алексеев  приезжает  завтра  к  ночи. Получился
эпизод  -  единственный  в  мировой истории: главнокомандующий, обвиненный в
измене  и  предательстве  родины  и  преданный за это суду, получил указание
продолжать  командование  армиями,  так  как  назначить  другого  нельзя.  С
подателем  сего  доставьте  мне  возможно  подробные сведения о расположении
ваших  полков,  настроении  ваших  офицеров,  казаков  и всадников, о связи,
имеющейся   у  вас  с  организациями,  на  которые  мы  рассчитывали,  и  на
дальнейшие  шансы  на  возможность  крепкого нажима средствами, имеющимися в
вашем  распоряжении. Ориентируйте меня в обстановке и тогда получите от меня
дальнейшие    указания.    Если    же   обстановка   позволяет,   действуйте
самостоятельно в духе данной мною вам инструкции".
     Приказал  вызвать  одного из самых преданных офицеров Текинского полка,
подъесаула  Кочи-Таган  Дурдыева,  и,  когда  тот  явился, протянул конверт,
сказал по-текински, что свидетельствовало о высшей милости:
     - Умереть,  но  найти  генерала  Крымова. Умереть, но вручить пакет ему
лично. Умереть, но не допустить, чтобы он попал в чужие руки!
     Он все еще уповал на свою победу.


                               Глава восьмая
                                 31 августа

     Из резолюции центрального комитета РСДРП (б)
     Нетерпимы  далее ни исключительные полномочия Временного правительства,
ни   его   безответственность.   Единственный   выход   -   в   создании  из
представителей  революционного  пролетариата и крестьянства власти, в основу
деятельности которой должно быть положено следующее...

     Призыв к рабочим и солдатам Москвы
     Московский  комитет  РСДРП требует: 1) Немедленное вооружение рабочих и
солдат.  2)  Энергичные  массовые  аресты контрреволюционеров, в особенности
центров  кадетов  и  их  военных организаций. 3) Закрытие буржуазных газет и
конфискации  типографий.  4)  Освобождение всех арестованных большевиков. 5)
Урегулирование продовольственной и жилищной нужды.


1

     Отряд  Красной  гвардии завода "Айваз" уже более суток занимал позиции,
оседлав  железную дорогу Петроград - Псков, в десятке верст не доезжая Луги.
Бойцы  окопались  по  всем  правилам.  Кончив  рыть траншеи, выложили дерном
брустверы.  Потом  оборудовали наблюдательный пункт. Взялись и за блиндаж. А
противник все не появлялся.
     Путко выслал разведчиков. Рабочие возвращались:
     - Нема  никого,  одни  крестьяне в деревне за лесом. Казаков не видать,
не слыхать.
     Все  были  огорчены: боевой порыв требовал разрядки, как сгустившийся в
тучах электрический разряд молнии и грома.
     - На других участках, видать, горячий бой!.. - долетало до Путко.
     В  этих  словах вроде и укор: не повезло нам, не туда послали; а может,
невезучий у нас командир.
     - Носы не вешать! Займемся строевой и огневой подготовкой!
     Нашли  позади  взгорка,  у  рощицы  с  лазаретом,  лужайку-площадку. На
ближних  березках развесили самодельные мишени. А лужайку, как плац, поручик
решил использовать для строевой.
     - Это  что  еще  за старорежимные штуки? - возмутился один из бойцов. -
Ать-два! Шагом марш, кругом! Как при царе!..
     - Строевая  учит  собранности,  четкости движений, - терпеливо объяснял
Антон.  -  Армия  - это не толпа. В каждом подразделении должен быть строгий
порядок.
     Правда, козырять не заставлял - это уже отошло и в войсках.
     Поползли  у  него  и  по-пластунски,  неумело  елозя  по земле и высоко
выгибая спины. Удовольствия красногвардейцам ползанье доставило малое.
     - Напомню,  что  говорил Суворов, - оглядывая красно-грязные, взмокшие,
сердитые лица, наставлял Путко. - Тяжело в ученье - легко в бою!
     Видел:  если  б  не  папутствепные  слова  Вани  Горюнова, айвазовцы не
стерпели бы таких мук от офицера-георги-евца.
     Зато  стрелять  по  мишеням  желали  все,  и как можно больше. Лупили в
божий свет как в копеечку.
     Сашка  Долгинов,  ординарец,  старался  на  славу. Оказался он ловким и
сноровистым, и глаз меткий, рука твердая!
     - Быть тебе красногвардейским командиром!
     - Не  откажусь!  -  горделиво  улыбался  Александр.  Днем  приехали  из
Питера, с завода, привезли собранные по домам гостинцы.
     - Как ероям!
     Красногвардейцы  даже  совестились их принимать: награда за несделанную
работу.
     - Что нового в Питере, на Выборгской?
     - Поднялись  как  один! Все при деле! Новые отряды сорганизовали! Скоро
еще один к вам подойдет на подкрепление!
     - К шапочному разбору.
     - А вы много генеральских шапок насбивали?..
     - Дак   ведь   такая  загвоздка:  может,  они  в  обход  нашей  позиции
проперли?.. - виновато отзывались бойцы.
     И  вдруг  взбежал  на  бугор,  к  наблюдательному  пункту, запыхавшийся
парень из последней посланной Антоном разведки:
     - Казаки! Впереди казаки!..


2

     Тимофей  Шалый  добрался  до  своих  доицов только на третье утро после
схватки с моряками в "Астории".
     Черно-рыжий,  изодранный, изрезанный стеклом и подцепленный в ухо, едва
не в затылок, пулей преследователей, он был страшен.
     Есаул  выбрался  из  города  еще  в  предрассветье. На окраине стянул с
седла  какого-то сопляка-корнета. Загнал лошадь. Бросил. Как цыган-конокрад,
увел  под  носом,  с коновязи, еще одного жеребца. И этот едва не пал, когда
настегивал  его  по  проселкам на юго-запад, ориентируясь по солнцу и кронам
деревьев,   пока  не  увидел  на  окраине  деревни  всадников  с  пиками,  в
серо-синих  шароварах  с  лампасами  и  не  донеслась  стройно и многоголосо
исполняемая песня - их гимн:
     Всколыхнулся, взволновался
     Православный тихий Дон,
     И послушно отозвался
     На призыв монарха он!..

     Мало  того,  что  донцы, - его дивизия, его полк!.. Вот это удача!.. Не
понадобилось  и  разъяснять:  кто  да  что  и  почему в ненавистной мазутной
рванине.
     - Где Гаркуша, мой вестовой? Где конь? Где мое оружие и амуниция?
     Все  оказались в сохранности, и вестовой, казачонок первого года службы
из Семикоракор, тянулся в струнку, испуганно моргая глазами.
     Шалый набросился на штабистов полка:
     - Ну,  усуропили,  ешь-мышь  двадцать!..  Чуть  голову ни за понюшку не
сложил!  Мое  дело  -  р-рубить  красную сволоту, а не шашкаться-машкаться с
ними!..  -  Он  клокотал  от  ярости и жаждал действия. - Когда выступаем на
Питер?
     - Отбой  вроде  бы, - с досадой объяснил ему штаб-ротмистр. - И с той и
с  другой  стороны  насыпали  приказов:  и  Керенский  изменник,  и Корнилов
изменник  -  не  поймешь,  не разберешься. Пока приказано оставаться здесь и
ждать последующих распоряжений.
     - Э, нет! - взревел он. Ждать - это было выше его сил. - Слышите?
     Откуда-то издалека доносилась стрельба.
     - Там  рубятся,  головы  кладут,  а  мы  у  баб  под подолом в деревнях
отсиживаемся? Я своих поведу!
     - Один эскадрон на весь Питер?
     - А хоть бы и так!..
     Его  эскадрон  стоял отдельно в деревеньке у окраины леса. Шалый собрал
казаков:
     - Станичники!  С москалями да питерцами, хочь красными, хочь черными, у
нас общих делов нет! Слышите, кровавый бой идет?..
     Сюда тоже долетал глухой горох выстрелов.
     - Фабричная  сволота  в кольцо нас забирает! Я зову вас: прорубимся - и
айда на Дон, там атаман Каледин казаков собирает!
     Казаки слушали. Но кое-кто глядел сумрачно, а кто и отводил глаза.
     - Неужто,   станичники,   хвосты   поджали?  -  Он  уловил  перемену  в
настроении.  -  Не  приказываю,  а  зову  с  собой  добровольцев! Смелым бог
владеет, а отрепков мне и задарма не надоть! Кто со мной - два шага вперед.
     Почти все казаки эскадрона, возбужденные словами есаула, шагнули.
     - Нет часу на тары-бары! Пять минут на сбор - и выступаем!
     Увидел  на  деревенской  улице толпу пеших. Солдаты не солдаты, да и не
казаки.
     - Кто такие?
     - Кажись,  московские  юнкера  и  ихние  офицеры. Прибыли на подмогу, а
дела нет, вот и маются, - объяснил вестовой.
     Шалый  пригляделся  к одному из чужаков, молодому рослому подпоручику с
орденом на френче:
     - Да никак Катя-Константин? Пшь-мышь!..
     - Это вы, Тимофей Терентьич? Вот встреча!
     - Уже  и  с  орденом, ну, молодец-соколик! Больше не соответствует тебе
бабское  имя!  Хочешь  со  мной на дело? - И, не дав опомниться подпоручику,
приказал  Гар-куше:  -  Коня  моему другу и казацкую шашку! Отобрать у того,
кто струсил, а боевому офицеру - дать!
     По  совести говоря, Катя не жаждал никакого "дела". Но есаул действовал
стремительно.  А  рядом  стояли  и  во  все  глаза  глядели  на  офицера его
питомцы-юнкера.  И  ему  было  лестно, что бравый есаул, дважды георгиевский
кавалер, приглашает "на дело" именно его, а не кого-то другого.
     - Пошли!  -  обнял Катю Шалый. - Сей минут и выступаем! Рубить сволоту,
спасать Расею! Хо-хо, вот будет кровищи!..
     Костырев-Карачинский  не  очень-то  был  силен  в  верховой  езде. Да и
откуда?  Училище его было пехотным. В Александровском, уже будучи командиром
взвода,  он  несколько  уроков  взял в манеже, но и только. Однако отступать
некуда: попал в стаю - лай не лай, а хвостом виляй...
     Через  полчаса,  пройдя на рысях через лес, они уже рассыпались лавой и
неслись  через  ухабистое,  все в рытвинах, поле к вздымавшемуся по дальнему
его краю взгорку.
     Катя,  что есть силы вцепившись в поводья, бился о седло и думал только
об  одном  -  как  бы  не  упасть.  Освободить  от  поводьев  правую  руку и
выхватить,  подобно  казакам,  шашку  -  и  мысли такой у него не было; Да и
рубить ею он не умел.
     Взгорок  молчал.  Подпоручику  казалось:  сейчас они проскочат поле - и
все.  Впереди  вдруг  разверзся овраг. В это мгновение с гребня грянул залп,
застучали пулеметы.
     Катя опустил поводья и рухнул с лошади наземь.


3

     Еще  минувшим  вечером  Керенский подписал указ об увольнении Савинкова
от  должности военного генерал-губернатора Петрограда, а Филоненко - с поста
помощника  генерал-губернатора  и  командующего  войсками.  И  тот  и другой
поступали   "в   резерв"   Временного   правите