льства,   что  являлось  едва
замаскированной  формой  полной  отставки:  в  июле так министр-председатель
поступил  с  Брусиловым,  с  тех  пор  полностью выключенным из игры. Однако
Керенский  при  последней,  уже полуночной встрече с Савинковым не решился в
лицо  сообщить  ему об этом - позвонил в военное министерство нынешним утром
и сказал по телефону.
     - В  таком  случае  прошу  освободить меня от обязанностей управляющего
военмином и мормином! - вспылил экс-губернатор.
     - Что  ж, Борис Викторович, если вам так угодно. Угодно это было прежде
всего  самому  премьеру. По нескольким причинам. Одна, внешняя - несмотря на
бурную  деятельность  Савинкова на посту генерал-губернатора и его последние
публичные  поношения Корнилова, все - и в Совдепах, и в партиях - неразрывно
связывали   его   имя  с  именем  мятежника-генерала,  в  такой  же  степени
распространяя   эту   связь  и  на  Филоненко,  все  дни  плетения  заговора
пребывавшего  в Ставке бок о бок с бывшим главковерхом. Главная же, сокрытая
причина  заключалась  в  том,  что  отныне  и  на  будущее  Керенский  решил
приближать  к  себе только безупречно послушных лиц, во всем обязанных ему и
без  него не имеющих никакого имени, дабы не возникало соперничества. Серые,
никчемные?..  Не  беда,  лишь  бы исполнительны. На все посты, до этого часа
занимаемые   Савинковым,   он   назначил   теперь  новоиспеченного  генерала
Верховского.
     - Что  до господина Савинкова, то меня для него нет пи в какое время, -
распорядился премьер, все еще опасаясь честолюбивого террориста.
     В  этот  день  угроза корпиловского наступления уже полностью миновала.
Керенский  почувствовал  успокоение.  Пережитое  уже  не  представлялось ему
таким  страшным.  Он  разослал по фронтам - с указанием расшифровать лично -
телеграмму,  в которой потребовал, чтобы комиссары правительства сообщили об
отношении   высших  командных  чинов  к  "корпиловскому  инциденту".  Именно
инциденту  - не более. Как триумфатор, принял он явившегося с повинной князя
Багратиона,  командира Кавказской туземной дивизии, торжественно заявившего,
что  был  введен  в заблуждение и считает за честь выразить свою преданность
Временному  правительству  и новому верховному главнокомандующему. Керенский
обласкал  князя и отпустил с богом, сказав, что зла не держит и хулы на него
не возводит.
     Иное  дело  -  Крымов!  У  двух направлявшихся к командующему Отдельной
армией   и   перехваченных  посланцев  Корнилова  -  полковника  Лебедева  и
подъесаула  Текинского  полка  -  были  обнаружены  документы,  изобличавшие
главковерха  и  Крымова в коварном замысле, в недавнем времени именовавшемся
попыткой "цареубийства". С генералом он поговорит!..
     И  вот министру-председателю доложили, что командующий Отдельной армией
прибыл в Зимний дворец.
     - Введите!
     Когда  же  генерал  -  огромного  роста,  с  обвислыми усами, с кривыми
ногами  урожденного  кавалериста - вошел, Керенский смерил его презрительным
взглядом:
     - Кто вы такой? Крымов опешил.
     - Вы  -  самозванец!  Я  слышал,  что  вы умны и удачливы. А на поверку
оказалось, что вы бездарны!
     Саженный генерал, как огромная рыба на мели, начал заглатывать воздух.
     - Да-да,  бездарны!  Посмотрите  на  карту:  части вашей армии - конной
армии!  -  разбросаны  сейчас по станциям и разъездам восьми железных дорог!
Солдаты  уже  какие  сутки сидят (Тез еды и даже не могут вывести из вагонов
лошадей!  Не  только  вы,  но  и  командиры ваших дивизий и полков толком не
знают, где находятся ваши эскадроны и сотни!
     - Да ты!.. Да как ты!.. - задохнулся генерал.
     - Я,  министр-председатель  и  верховный  главнокомандующий, вручаю вам
удостоверение,  подтверждающее,  что вы имеете право свободного проживания в
Петрограде...  - Керенский протянул Крымову один бланк, сделал выразительную
паузу,   -  а  также  сие  предписание,  с  получением  которого  вы  должны
отправиться    в    чрезвычайную    следственную    комиссию,   к   главному
военно-морскому  прокурору,  для  дачи  показаний  об  участии  в преступном
замысле.
     - С-сволочь!  Гнусная тварь! - взревел свекольный от ярости кавалерист.
- А твое честное слово?
     - Не  под  такое ли слово пытался заманить меня в Ставку ваш соучастник
Корнилов?..  Можете  быть  свободны.  До  трех  часов  пополудни. В три часа
извольте явиться для допроса к прокурору.
     Крымов  тараном  выбил дверь кабинета. Спустя час министру-председателю
позвонил адъютант из военного министерства, с Захарышской:
     - Сию  минуту  здесь  выстрелом  из браунинга генерал Крымов покончил с
собой!..


4

     Предписание   Керенского,   полученное   в   Ставке   после   вчерашних
переговоров  Корнилова с Алексеевым, гласило: "Все оперативные распоряжения,
вызываемые  настоящей  стратегической  обстановкой  и действиями противника,
должны  быть  отдаваемы  генералом Корниловым и его штабом. Распоряжения эти
подлежат  точному  исполнению  со  стороны главнокомандующих фронтами и всех
войск.  Все  оперативные перевозки, указанные генералом Корниловым, подлежат
немедленному исполнению, если они были прерваны".
     Таким  образом,  Корнилов  восстанавливался,  хотя  и временно, во всех
своих  правах.  Он  мог по собственной воле продолжать передислокацию войск.
Восстанавливалась  наконец и связь. Но в шквале обрушившихся на глав коверха
телеграмм,  радиотелефонограмм,  телефонных  звонков, лент с аппаратов Юза и
Морзе  была такая сумятица и неразбериха, что у Корнилова голова шла кругом.
"Крымов  бросил  армию  и  выехал  в  Петроград!.." Зачем, почему, один, без
войск?  Переметнулся  на  сторону "фигляра"? Быть того не может!.. "Родзянко
официально  заявил:  "Никогда ни в какой контрреволюции я не участвовал и во
главе  фронды  не  состоял.  И  вообще  могу  сказать  одно: заводить сейчас
междоусобия  и  ссору  - преступление перед родиной". А его собственноручная
телеграмма  из  Москвы?  А  обещания,  с  глазу на глаз, всемерной поддержки
тузов  промышленности  и  правых  политических  деятелей?..  Жирный индюк!..
Милюков  "отбыл  на отдых в Крым"... Чего же стоили его слова в салон-вагоне
Александровского вокзала в Москве?.. Позор!..
     Перед    глазами    Корнилова   вставала   картина   его   прибытия   в
первопрестольную:  как несли на руках к автомобилю, украшенному георгиевским
флагом,  как  ехал он в Кремль через Воскресенские ворота - по царскому пути
- на поклонение к Иверской. Стыд!..
     А  донесения  все  сыпались,  будто  прорвало  в  половодье,  в ледоход
плотину:  офицеры  разных  рангов,  разных  частей  запрашивали,  требовали,
молили  прислать  продовольствие,  фураж,  деньги на выплату жалованья, дать
приказы,  что делать дальше... Потом в брешь хлынуло - копиями, для сведения
Ставки,  а  по  первым  адресам:  в  Совдепы, в центральные комитеты партий,
Временному  правительству:  "Требуем!  Требуем!  Требуем!.."  Телеграммы  от
фронтовых,   армейских,   корпусных,   дивизионных,   полковых,  батальонных
комитетов:  "Требуем  предать  изменника военно-революционному суду! Требуем
для  него  того,  что  он  ввел  для  нас,  солдат:  смертной  казни! Казни!
Казни!.."
     И  вдруг  со  всей  очевидностью  Корнилов  понял:  вся многомиллионная
русская  армия  против  него!  Та  армия,  которой он жестоко повелевал и от
имени  которой  давал  клятвы. Из всех сотен полков он может положиться лишь
на  два  -  на  Корниловский,  насчитывающий  около  трех тысяч штыков, и на
Текинский,  имеющий  восемьсот  сабель.  Может  быть, все же Крымов раздавит
Питер?..
     Вбежал  дежурный  офицер  с  узла связи. Он был бледен. Листок дрожал в
его пальцах:
     - Ваше  высокопревосходительство!  Из  военмина получено сообщение, что
генерал Крымов только что застрелился!
     - Не может быть! - грохнул он кулаком об стол.
     "Не может быть! Малодушие, непростительное для генерала!.."
     Стиснул  челюсти.  Под  скулами  каменными  буграми выпятились желваки.
Н-не-ет!..  Он  такого  подарка  им  не  преподнесет!  Он  будет,  как волк,
отбиваться до конца!..


5

     Солнце уходило с левого фланга за дальние сиреневые леса.
     Красногвардейцы,  все  еще  распаленные недавним боем, были возбуждены.
Бой  оказался  скоротечным.  Когда казачья лава вынеслась в поле, командир с
леденящим  душу  спокойствием приказал подпустить ее ближе, ближе... А потом
громоподобным, будто ударившим с неба, голосом рявкнул:
     - Отря-ад, залпом - пли!
     Ударили   и   пулеметы.   Впереди  вздыбились  кони.  Группа  всадников
повернула.  Другая,  забирая в обход холма, перешла в галоп. На земле бились
раненые  лошади.  Доносились  крики.  Десятка  два  фигур поднялись. Казаки,
путаясь в полах шинелей, пошли врукопашную.
     - Бойцы, за мной! - крикнул командир и первым выскочил из окопа.
     Атакующие остановились, смешались, показали спины.
     Командир  приказал  не  преследовать  их.  Возможно, там главные силы и
красногвардейцев  хотят  заманить  в  ловушку.  А  боевая задача отряда - не
пропустить  врага  в  сторону  Питера.  Что до горстки всадников, обогнувших
холм  и  исчезнувших  позади,  в  березняке,  то  не  могут они представлять
никакой опасности. Пусть себе плутают по долам.
     Вот  и  весь  бой.  Ни одного убитого в отряде или даже раненого. Аи да
командир! Вот что значит фронтовик, дважды георгиевец!..
     Антон  тоже  был  доволен.  Красногвардейцы  показали  себя  настоящими
солдатами.  Никто  не  дрогнул,  хотя  для большинства из них это был первый
бой.  Если  такой  станет  вся  революционная  Красная  армия - кто будет ей
страшен!..  Но это - в будущем. А сейчас, может быть, последует новая атака,
и  против  их  отряда  пойдет  куда  больше  вражеских сил - иначе отчаянный
наскок  казаков  абсурден.  Да,  скорей  всего,  это  была головная застава,
проведшая  разведку  боем.  Ну  что  ж...  Красногвардейцы поверили в своего
командира.  А  это  очень много значит: дисциплина должна быть сознательной,
подкрепленной  доверием.  На этом доверии, на понимании целей борьбы всеми -
от  бойца  до  командующего  -  будет  строиться  будущая армия пролетарской
республики!..
     Этот  бой,  а верней - контратака папомнила ему давнее: его первый день
на  фронте.  Как  давно  это  было,  хотя  прошло  лишь немногим более года!
Мамочки  мои, да неужели ж только один год?.. А как все изменилось! II в его
жизни, и в судьбе всей России!..
     Позади,  со стороны железнодорожной насыпи, послышался нарастающий гул.
Бойцы начали оборачиваться, выскакивать из окопов.
     Показался  паровоз,  влекущий за собою вереницу товарных вагонов. Поезд
остановился.  Из  теплушек  посыпались  люди.  Над  ними взметнулось красное
полотнище.
     - Наши!  Наши!  -  закричал  Сашка  Долгинов. - Подмога с "Айваза"! - и
по-мальчишески опрометью понесся к ним навстречу.
     - Товарищ  командир  революционного  отряда  Красной гвардии! - неумело
взял  под  козырек  пожилой  мужчина  с  черными,  в густой проседи усами. -
Принимай под свое начало. Пополнение с Металлического.
     "Мои!.." - обрадовался Антон.
     - Антон Владимирович! Он обернулся:
     - Надежда? А ты зачем?
     Наденька,  в  стеганке,  перетянутой  широким  ремнем,  - он узнал свой
офицерский,  оставленный  в  хатке  на  Полю-стровском, - в красной косынке,
обвязанной  плотно,  отчего головка казалась маленькой, а глаза огромными, с
гордостью   выдвинула   из-за   спины  и  приподняла  на  ладо-пях  сумку  с
нарисованным на холсте красным крестом в белом круге:
     - Я  же  сказывала  вам,  миленький...  Я  уже и позавчера знала, да не
хотела  говорить, чтоб не осерчали! - Радостно засмеялась: - А как раз вчера
вернулись из деревни мама с Женькой. Гладкие!
     - Подожди, Наденька.
     Он  пачал  отдавать  распоряжения:  где  располагаться,  какие  позиции
занимать, приказал сейчас Яхе приступить к рытью окопов.
     Вернулся  к  девушке.  Она  завороженно  смотрела  на  лежащую впереди,
внизу,  долину.  Солнце  уже  садилось  и  заливало землю красным свечением.
Вдали неприкаянно бродили потерявшие своих всадников кони.
     - Гляньте,   Антон...   Как   в   той   песне:  "А  кони  красные,  уже
напрасные..."
     Он взял ее за руку:
     - Бедовая ты головушка!
     Она  подняла  на  него  сияющие  и  грустные  глаза.  Тут  же  ее  лицо
насторожилось:
     - Слышите?
     С  поля,  снизу  и  издалека, донесся крик. А может, и не крик вовсе, а
жалобно-тягучий вой на одной ноте.
     - Птица. Выпь, наверное.
     - Не... Я по лазарету знаю - человек! Зовет!..
     - Там  никого  наших нет, - сжал он ее руку. - Может, разве казак какой
недобитый.
     - Все равно - человек!
     - Не смей, я приказываю!
     - Я - сестра милосердная! Он знал: ее не переубедить.
     - Жди здесь. Пошлю с тобой бойцов! - И шагнул к окопам.
     Подозвал Долгинова:
     - Александр, возьми нескольких ребят. Там твоя сестрица...
     Оглянулся.  Наденька  бежала, одной рукой придерживая санитарную сумку,
а  другой  взмахивая,  будто  в  танце  или  как  диковинная птица с красной
головой. Она была уже далеко.
     - Скорей! - он бросился вслед за нею с холма.


6

     Константин  Костырев-Карачинский  от  удара  о  землю сразу же пришел в
себя.  Его  сбила  не  пуля.  Испугавшись  залпа,  он  на мгновение выпустил
поводья  и  вылетел из седла. Скатился в овраг. Отдышавшись, выполз к кромке
и  стал  сквозь  кустарник  наблюдать за происходящим. Он видел бой. Над ним
посвистывали  пули.  Видел,  как  падали  казаки,  как  заваливались лошади.
Счастье,  что  он  здесь,  в  овраге,  -  живой  и  невредимый.  Глупо  было
подставлять  себя в открытом поле под выстрелы засевших на холме. Этот идиот
Шалый!  Прорубаться напролом! Живыми мишенями!.. Катя видел, как безлошадные
казаки  попытались  атаковать  холм  в  пешем строю. Он даже не шевельнулся:
ищите  дураков!..  Понял,  что придется отсиживаться в овраге дотемна. Иначе
пристрелят.   Ужасно   хотелось   пить   и  начал  подсасывать  голод.  Даже
подташнивало.  Но  скорее  от  страха.  Вдруг  те спустятся с холма и начнут
прочесывать долину? Тогда конец!..
     Он  отбросил  в  заросли  бесполезную  дурацкую саблю, но наган достал,
проверил  барабан, взвел курок. Хотя решил: если подойдут, сопротивляться не
будет. Поднимет руки и взмолится, чтобы пощадили.
     Время   тянулось   изнурительно   медленно.   Наконец   солнце   начало
скатываться  за  лес.  И  тут  за  изгибом  оврага он уловал шорох. Поначалу
решил:  зверь.  Может,  мышь.  Потом  с  края  оврага послышался стон. Голос
звучал  все  сильней, перерастая в прерывистый вой. Волк!.. Мурашки побежали
по спине, закололо в пальцах.
     - Помогиииите!..
     Человек!..  Катя облегченно вздохнул. Но тут же окатило новым приступом
страха:  услышат там! Что делать? Подползти? А вдруг раненый заставит, чтобы
он  тащил  его  на  себе  с поля?.. Может, он вооружен?.. Прикончить? Голыми
руками  не сможет. А стрелять - услышат те... Какого дьявола раненый, вместо
того чтобы тихо подыхать, вопит?.. Скорей бы стемнело!..
     Он  посмотрел через кусты и, к ужасу своему, увидел, как с холма кто-то
бежит.  Вот  и  конец...  Пригляделся.  Невысокая  фигурка.  Юбка, стегапка,
красная косынка. И вдруг, как ударило, узнал: Надежда!..
     Отползти...  Зарыться  в  траву... Вот уж крупно ее лицо. Темные брови.
Разгоряченные  щеки. Бег ее замедлился. Девушка начала вглядываться в кусты.
Ему  почудилось: увидела! Сейчас крикнет, позовет своих!.. Ах так? Плебейка!
Рвань!..
     Он  поднял наган и трясущейся рукой начал сквозь ветки кустов ловить ее
на  мушку.  Ствол  револьвера плясал. Тогда он ухватил рукоять двумя руками.
Мушка  уперлась  в  красное  пятно  косынки, поддела его на свое острие, как
яблоко мишени в тире.
     Он  нажал  тугой  спусковой  крючок.  Почувствовал отдачу. Снова нажал.
Нажимал,  пока  не осталось ни одного патрона в барабане и уже не было видно
сквозь ветви кустов маленькой фигурки.
     С холма к оврагу бежали люди.

                                  Эпилог.

                             31 марта 1918 года


1

     Военный  совет  начался около полуночи и затянулся почти до рассвета. В
узкой  и  тесной  комнатке  фермы  Ека-теринодарского  сельскохозяйственного
общества   собрались   главнокомандующий  "Добровольческой  армией"  генерал
Корнилов,  генералы  Алексеев,  Деникин,  Романовский,  Марков,  Богаевский,
кубанский атаман Филимонов и единственный штатский - Родзянко.
     Настроение  у  всех  было  подавленное.  Еще  три  дня  назад  им  всем
казалось,  что  Екатеринодар - столицу кубанского казачества - они возьмут с
ходу.  Споры вызывало лишь, кого назначить генерал-губернатором и как скоро,
передохнув и пополнив полки, двинуть армию на Москву.
     Пластуны  Улагая,  конница генерала Эрдели, "ударники" Кутепова и отряд
"белого  дьявола"  сотника  Грекова  с  ходу  одолели  левобережные  плавни,
форсировали  Кубань, вскарабкались на крутой правый берег, захватили станицу
Елисаветинскую,  эту  ферму  и  потеснили  большевиков  до  самых пригородов
Екатеринодара.   До  предместий  его  оставалось  каких-нибудь  три  версты.
Корнилов  уже  распорядился  выслать вперед квартирьеров, чтобы те подобрали
помещения для штаба, и лишь на несколько часов решил задержаться на ферме.
     Но  тут  началось!  Контратака  за  контратакой, бешеный артобстрел. По
всей   вероятности,   на   подмогу   красной   пехоте  подошли  бронепоезда.
Наступление  корниловцев  захлебнулось,  остановилось.  Затем  полки  начали
пятиться, таять на глазах.
     А  сзади  -  Корнилову  и всем другим было известно - поджимают красные
дивизии, преследующие "Добровольческую армию" от самого Ростова.
     Сейчас генералы докладывали:
     - Потери чрезвычайно высоки, особенно в офицерском составе.
     - Снаряды и патроны на исходе.
     - Усилилось  дезертирство  добровольцев,  казаки  расходятся  по  своим
станицам.
     - Раненых  перевалило  за  полторы  тысячи...  Молчал один Родзянко. Он
сидел,  опустив  голову,  и  сопел  в  усы.  Главнокомандующий  обвел  своих
сподвижников налитыми кровью глазами:
     - Каково же ваше мнение, господа?
     - Мы на пределе сил.
     - Об Екатеринодар мы разобьемся.
     - Неудача штурма вызовет катастрофу.
     - Даже  взятие  города,  с  неминуемыми  новыми  потерями,  приведет  к
распылению армии...
     Только генерал Алексеев упрямо заявил:
     - Надо продолжать штурм. Корнилов хрипло прокашлялся:
     - Да.  Хотя  положение  тяжелое,  я  не вижу другого выхода, как взятие
Екатеринодара.  Поэтому  я  решил  завтра  на  рассвете  атаковать  по всему
фронту. Вы свободны, господа.
     Генерал Марков поднялся и громко, так, чтобы услышали другие, сказал:
     - Наденьте чистое белье, у кого есть.
     Деникин подождал, пока все выйдут. Подошел к главнокомандующему:
     - Лавр  Георгиевич,  почему вы так непреклонны? Корнилов пробуравил его
жгучим взглядом:
     - Другого  выхода нет. Если Екатеринодар не возьмем, я пущу себе пулю в
лоб.


2

     Много  воды  утекло  с минувшего августа семнадцатого года, с памятного
"корниловского  мятежа",  а  вот  и снова собрались вместе все участники тех
событий... Удивительные шутки выкидывает история!
     Тогда,  первого  сентября,  генерал  Алексеев  приехал  в  Ставку  и по
настойчивому  требованию  из  Питера  вынужден  был  арестовать  Корнилова и
Лукомского.  Впрочем,  арест  был  домашний. Но прибывшие несколькими часами
спустя  члены Чрезвычайной следственной комиссии "заточили" главковерха, его
начальника  штаба  и  других  генералов в могилевскую гостиницу "Метрополь",
выставив  двойной караул. Внутри - преданных Корнилову текинцев, а снаружи -
георгиевцев.  Допросов  с  арестованных  снимать  не  стали,  попросили лишь
написать свои объяснения.
     Между  тем