скими тезисами Владимира
Ильича:  большевики  и  в  новых  условиях  должны  добиваться  установления
демократического  мира  без  аннексий  и  контрибуций. Революция в России не
изменила  империалистический,  захватнический  характер войны, которая и при
новом  правительстве,  безусловно, остается со стороны России грабительской.
Недопустимы  ни малейшие уступки "революционному оборончеству": "Своеобразие
текущего  момента  в  России  состоит в переходе от первого этапа революции,
давшего   власть   буржуазии   в   силу   недостаточной   сознательности   и
организованности  пролетариата,  -  ко второму ее этапу, который должен дать
власть  в  руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства..." И как вывод:
"Никакой  поддержки  Временному  правительству!",  "Вся власть Советам!" Вот
нужные лозунги. Вот точно намеченный курс.
     Вскоре  стала  выходить  "Солдатская правда". А следом за нею, уже в их
Двенадцатой армии, - "Окопная правда".
     Они  двинули  ленинские  лозунги  в  солдатскую  гущу.  Начались выборы
комитетов.   Батарейцы   послали   в   дивизионный  комитет  и  фейерверкера
Кастрюлина,  и  его,  Антона.  Потом  выбирали  корпусной  комитет.  И снова
солдаты  назвали:  Путко.  Он  даже  удивился: откуда знают в других частях?
Петр  сказал:  "Земля, она слухом полнится. Ты - нам, мы - другим. Теперь за
нами ого сколько "сереньких" идет!.."
     Однажды,  уже  в  мае,  Антона  вызвали  с батареи в Ригу, на заседание
Коморсева  [Коморсев - Комитет объединенных организаций Северного фронта]. У
дома,  где  размещался  комитет,  Путко  увидел  вроде бы знакомого офицера:
светлые брови над переносьем завязаны в узелок, погоны подпоручика.
     - Не узнаешь, Антон-Дантон? Зазнался?
     Конечно  же  это был Василий. Но бритобородого, в мундире, его и впрямь
трудно  было  узнать.  Только глаза и брови прежние. Да когда снял фуражку -
запорожский оселедец на залысине.
     - К нам, в строй? - с радостью пожал руку Путко.
     - Временно  прикомандирован к Коморсеву. После заседания задержись. Как
говорят у нас в Одессе: будем иметь разговор.
     От  Василия  Антон узнал, что Временное правительство приняло решение о
летнем  наступлении. Хотя большевики - депутаты Питерского Совдепа выступили
против,  Исполком  поддержал  министров.  Одобрил  решение  о  наступлении и
первый съезд Советов.
     - Если   наступление   окажется   успешным,   оно  послужит  укреплению
Временного  правительства. Если же оно провалится, правительство свалит вину
на нас и даже на эсеро-меньшевистские Советы.
     - Если  судить  по  тому,  как подготовлена к наступлению армия, скорей
всего,  возможен  второй  вариант,  -  отозвался  Путко. - Сужу по состоянию
артиллерии:  парк не обновлялся и не ремонтировался с начала войны. Снарядов
- на полдня работы. Минометов - пять штук на весь корпус.
     - То-то  и  оно.  Правительство  умышленно  делает расчет на поражение,
чтобы задушить революцию.
     - Когда  солдат  на  своей  шкуре испытает - поймет... Русский человек,
сам  знаешь,  задним  умом  крепок.  Но  сколько это будет стоить крови! - с
горечью проговорил Антон.
     - Только  собственный  опыт  сможет  убедить  солдат в нашей правоте, -
сказал  Василий.  -  Сейчас "революционное оборончество" захлестнуло всех. И
здесь,   в  Коморсе-ве,  в  Искоборсеве  [Искоборсев  -  Исполком  областной
организации  Северного  фронта],  в  армейских  комитетах  по  всем  фронтам
засилие  меньшевиков и эсеров. Нам особенно важно иметь надежных товарищей в
армейских комитетах.
     Василий  рассказал,  что при ЦК партии ныне создана Военная организация
-  "военка".  Он  сам  -  один  из членов ее, одновременно продолжает быть и
членом Питерского Совдепа.
     - Здесь,  на  Севфронте,  я  официально как представитель Совдепа. А по
существу...  -  Он  хитро  подмигнул.  -  Ну,  Антон-Дантон,  будем  держать
связь!..
     Через  товарищей-партийцев  связь  они установили. Но повидаться больше
не довелось.
     Восемнадцатого  июня  началось  наступление. Первыми на штурм вражеских
заграждений  были  брошены войска Юго-Западного фронта. Затем дивизии других
фронтов.  Северный  пришел  в  движение последним, по лишь Пятая армия, а их
Двенадцатая должна была действовать как вспомогательная.
     Тем   временем   в  Питере  произошли  события,  которые  изменили  всю
обстановку   как  в  тылу,  так  и  на  фронте.  К  началу  июля  уже  стало
окончательно    ясно,   что   разрекламированное   наступление   с   треском
провалилось:  добившись  незначительных  успехов  в  первый  момент,  войска
Юго-Западного  фронта  остановились,  а  затем  обратились  в  беспорядочное
бегство.   Как  и  ожидали  большевики,  Ставка  и  Временное  правительство
обвинили  в поражении Советы и ленинцев. 3 июля на улицы Питера выплеснулась
стихийная  демонстрация  солдат и рабочих. Против демонстрантов были брошены
юнкера  и  казаки,  вызваны  с Северного фронта карательные части. Петроград
объявлен  на  военном  положении.  Разгромлена  редакция  "Правды". Начались
повальные  аресты  большевиков,  разоружение рабочих, расформирование частей
гарнизона,  участвовавших  в  демонстрации.  Временное  правительство отдало
приказ    об   аресте   Ленина.   ВЦИК   объявил   Временное   правительство
"правительством  спасения  революции"  и  передал  ему  всю  полноту власти.
Министры   утвердили   законы   о   введении  на  фронте  смертной  казни  и
военно-полевых судов.
     Понеслось,    покатилось...    После   июльских   событий   и   военное
командование,  и  комитетчики,  и  комиссары  правительства,  направленные в
части,  -  все набросились на большевиков. Вдесятеро яростней, чем в апреле:
"Пораженцы!  Германские шпионы! Продали Россию за немецкие марки!.." Аресты.
Слухи   о   расстрелах   без  суда.  Пахнуло  шестым  годом,  "столыпинскими
галстуками".
     Антон,   его   товарищи-солдаты   в   батарейной   ячейке   мучились  в
безвестности: как там, в Питере? что с Лениным?..
     Но  вот пробрался на батарею листок "Рабочий и солдат". Под заголовком:
"Э  1.  23  июля  1917  г.".  А  над  заголовком  -  их  родное: "Российская
Социал-Демократическая    рабочая    партия.    Пролетарии    всех    стран,
соединяйтесь!"
     Сбились в землянке. Отсвет коптилки скользит по листку.
     - "Рабочий  и  солдат"  выходит  в тяжелые для нашей партии дни, в дни,
когда  наши организации подвергаются разгрому, газеты наши закрываются, наши
вожди  шельмуются  предателями,  изменниками  и  провокаторами,  члены нашей
партии преследуются, избиваются и даже убиваются..."
     Кто-то тяжко вздохнул в темноте.
     - "...Каждое  наше  "поражение"  превращается  в  нашу победу, - громче
стал  читать  Антон, - каждая победа наших противников - в их поражение. Так
было всегда, так будет и теперь!"
     - Так  это  же  "Правда"! - взял листок, повертел его в ладонях-лопатах
Петр. - Тот же голос.
     - Конечно,  -  кивнул Путко. - И в двенадцатом, когда она только начала
выходить,  ей все время приходилось менять название: то "Рабочая правда", то
"Путь правды". Нечему тут удивляться.
     Но,  получив третий номер "Рабочего и солдата", сам поразился, прочитав
набранное сразу же под заголовком объявление:

     "Товарищей  делегатов,  приезжающих на Всероссийский съезд Р.С.-Д.Р.П.,
назначенный  на  25  июля  в  Петрограде,  просим  явиться  за  мандатами по
следующим адресам:
     1.  Таврический  дворец.  Центральный  Исполнительный  Комитет, фракция
большевиков, секретарь Благонравов.
     2.  Выборгская  сторона,  Болын.  Сампсониевский  проспект,  д.  Э  62,
Районный Комитет Р.С.-Д.Р.П.
     Организационное бюро".

     В  такое  время  -  и  съезд!..  Ни единого из следующих номеров газеты
раздобыть  не  удалось.  Тем  больше  его  мучило  нетерпение: что же там, в
Питере? Состоялся ли съезд?..
     И тут - приказ о делегировании на московское совещание.
     Теперь  он  отсчитывал  каждую  минуту,  каждую  версту, приближавшую к
Питеру.  Если  бы  помогло  ускорить  движение,  он  сам  бы толкал паровоз,
медленно тащивший их состав мимо перелесков и полей.
     Заснул там машинист, что ли? Скорей! Скорей!..


2

     Министр-председатель   Александр   Федорович   Керенский   пребывал   в
сомнении.
     Сегодня,   третьего  августа,  он  впервые  увидел  в  лицо  верховного
главнокомандующего  Лавра  Георгиевича  Корнилова.  Все,  что  он  слышал  о
генерале  до  того,  как  собственной  рукой подписал указ о его назначении;
все,  к  чему  притерпелся  за последующие бурные недели, свидетельствовало,
казалось,  в  пользу  главковерха  -  это  был единственный человек, который
нужен Александру Федоровичу.
     Но  теперь...  Пристальный,  угрюмый,  неморгающий взгляд впавших бурых
глаз  -  маленьких,  блестящих,  с кровяными прожилками; прямой, наклоненный
вперед  лоб;  сомкнутые  тонкие  губы,  которые генерал почти не раздвигает,
когда  говорит;  перекатывающиеся  на  впалых щеках камни желваков... Натура
решительная  и  чрезвычайно  упрямая,  бесчувственная, лишенная воображения,
однако  же полная злой воли и противоречия. Такой разгрызет и не выплюнет...
Керенский почувствовал страх.
     Откуда  вообще  взялся  этот  Корнилов?..  Кажется,  первым  вспомнил о
"генерале-беглеце"  Родзянко.  Он  и  попросил  тогдашнего  начальника штаба
Ставки   Алексеева   назначить   Корнилова  главнокомандующим  Петроградским
военным    округом   взамен   посаженного   в   Петропавловку   Хабалова   и
опростоволосившегося  Иванова. Новый главнокомандующий был назначен одним из
последних  царских  указов,  в  тот  самый день, когда Николай II отрекся от
престола.   Но  в  апреле  Корнилов  приказал  открыть  огонь  по  питерским
демонстрантам.   Солдаты   потребовали  подтверждения  приказа  от  Совдепа.
Разразился  скандал.  Генерала  пришлось  срочно  отстранить  от  должности,
направить в действующую армию.
     Все  это  было  вне забот Александра Федоровича: сам он тогда ведал еще
министерством  юстиции. Хотя и подбирался к армии. Он прекрасно понимал, что
не  судейские  и  прокурорские чины играют первую скрипку. Да и вообще inter
arma  leges  silent  [Когда  гремит оружие, законы молчат (лат.)]. Поэтому с
первых  же  дней  своего  приобщения  к  синклиту он старался как можно чаще
наезжать  в  полки,  чтобы  его  видели и слышали в войсках. Добился своего:
через  два месяца после провозглашения состава Временного правительства ушел
в  отставку  Гучков  -  "по  собственному желанию", якобы не пожелав брать и
дальше  на  себя  "ответственность за распад армии", а на самом деле потому,
что  фигура  его  была  ненавистна  революционной вооруженной массе: буржуй,
председатель   казнокрадного  военно-промышленного  комитета  при  монархии,
председатель   третьей   Государственной   думы,  на  совести  которой  были
"столыпинские  галстуки".  И  когда при перетасовке правительственной колоды
сделали  новый  расклад,  сразу  выпало  -  военным и морским министром быть
Керенскому.  Более  некому.  Пятого  мая  он  возложил  на  себя обязанности
военмина.
     С  этого  времени  все помыслы Александра Федоровича сосредоточились на
одном  -  на  подготовке  летнего  наступления.  Решение  о наступлении было
принято  еще  при царе, в ноябре минувшего, шестнадцатого года, на совещании
высших   военачальников  армий  Антанты  во  французском  городке  Шантильи.
Российскую  делегацию  возглавлял тогда генерал-адъютант Алексеев. Затем, за
месяц  до  переворота,  уже  в  нынешнем  январе,  решение  это  подтвердила
союзническая  конференция,  собравшаяся  в  Петрограде.  Срок был установлен
условный:  через  три недели после "дня икс". Под "днем икс" подразумевалось
начало наступления английских и французских армий на Западном фронте.
     В  апреле  наступление союзников началось, но тут же и застопорилось. О
начале  активных  действий  со  стороны  русской  армии  пока  нечего было и
думать.   Однако   правительства   Антанты   требовали   выполнения  Россией
"союзнических  обязательств",  связали  с  этим  вопросом  обещания денежных
займов  и военных поставок. Да и самому Временному правительству наступление
нужно  было  во  что  бы  то  ни стало. С любым последующим результатом, ибо
устраивал  и  тот  и  другой:  и  победа  и  поражение.  Но если победа - то
триумфальная, а коль поражение - то оглушительное.
     Великий  князь  Николай Николаевич, назначенный Николаем II в последний
час  династии  верховным  главнокомандующим  и  уже  прибывший  с  Кавказа в
Ставку,  вынужден  был  буквально  на  следующий  же день передать должность
Алексееву:   массы   решительно  высказались  против  занятия  членами  дома
Романовых  каких-либо  государственных  должностей. Временному правительству
пришлось  скрепя  сердце  уволить  Николая Николаевича в отставку, правда "с
сохранением  мундира"  - иными словами, с почетом и пенсией. В сопровождении
двух думцев он был "выслан" в свой дворец в Крыму.
     Алексеев  не  пришелся  по  душе  Керенскому  -  ничего  в  нем не было
бравого.  Старый тихий бумажный червь. В притушенном же взгляде из-под седых
бровей  -  ненависть к нововременцу, презрение к "шпаку". Кем заменить? Один
был  чересчур  близок к царю, другой произведет плохое впечатление на армию,
а  нужно соблюсти и политес. У старых генералов свои представления о табели:
кто  за  кем  стоит  "в  хвосте"  за  чином и должностью. Наконец, Керенский
остановил   выбор   на  главнокомандующем  Юго-Западным  фронтом  Брусилове:
генерал   от   кавалерии,  герой  знаменитого  прошлогоднего  наступления  -
Бруси-ловского  прорыва,  - трижды кавалер Георгиевского ордена. К тому же и
к   Временному   правительству   относится,   как   и  положено  солдату,  с
послушанием. Брусилов принял предложенный пост.
     Тогда   же,   в   мае,  Керенский  произвел  и  другие  перемещения.  В
представленных  на  подпись  бумагах  встретилось  ему  и  имя  Корнилова. С
начальника  корпуса  он  выдвигался,  еще по раскладке Гучкова, на должность
командующего  Восьмой  армией  Юго-Западного  фронта.  Подписывая  приказ  о
назначении,  министр  мельком  вспомнил  лицо генерала - обычное, выражавшее
лишь  жестокую  волю.  Такие  люди  неприхотливы и в меру честолюбивы - надо
лишь признавать их заслуги и не обходить в наградах.
     Керенский,  возможно,  больше  бы и не вернулся к мыслям о нем, если бы
не  события,  последовавшие  спустя  месяц:  начало  июньского наступления и
катастрофа  его  провала,  со  всей очевидностью обозначившаяся уже в первых
числах  июля.  Под контрударами германских и австрийских войск русские полки
и  дивизии  покатились  назад,  оставляя  противнику  даже  и те территории,
которые  были захвачены за годы предшествующих баталий. Все - от министра до
командиров   батальонов  -  были  в  полной  растерянности.  Здесь  Корнилов
показал,  на  что  он  способен.  В  своей  армии он приказал заградительным
отрядам  расстреливать отступающих солдат и их трупы вывешивать вдоль дорог,
ведущих   в   тыл.  Мало  того.  Через  головы  вышестоящих  начальников  он
потребовал   от  Временного  правительства  немедленного  восстановления  на
фронте  смертной  казни,  отмененной  в  России  в  начале марта, и введения
военно-полевых   судов,   чье   название,   чересчур   памятное  по  периоду
столыпинщины,  было  бы  замаскировано  под  "военно-революционные". Все эти
требования  вполне  соответствовали проектам самого Керенского. Теперь же их
можно было прикрыть именем ретивого генерала.
     Отступление  на фронте совпало с событиями в Питере, напомнившими своим
яростным  накалом  февральские  дни.  И  подобно  тому,  как краснобанточный
февраль   послужил  Керенскому  трамплином  для  прыжка  на  первую  ступень
триумфальной  лестницы,  поражение  на  фронте  и  расстрел  демонстрации  в
столице,  обрушившиеся на одну сторону колеблющейся доски, другим ее концом,
одним  махом,  вознесли  Александра  Федоровича  на  самую верхнюю площадку.
Такое  он  в  детстве  видел  в  цирке: удар - и фигурка воздушного акробата
взлетает  в  черноту  купола  в  луче  прожектора, чтобы ухватить сверкающую
трапецию   под   потолком.   Он   зажмуривал   глаза:  "Вдруг  не  ухватит?"
Натренированный  гимнаст  не  упал.  А  даже  если  бы  и просчитался, внизу
натянута  сетка и к поясу пристегнут почти невидимый страховочный трос. Но в
политике сеток и тросов нет...
     За  неполные  пять месяцев своего существования Временное правительство
видоизменилось  в  четвертый  раз. Из правительства "спасения революции" оно
преобразовалось  в  правительство  "спасения  страны".  Князь  Львов  ушел в
отставку,  и его место - кресло министра-председателя с оставлением за собой
портфелей  военного  и морского министров - занял он, Александр Федорович. В
какой  уже  раз,  обмирая, подумал: перст судьбы! Всего за пять месяцев - из
пыли,  из  голоштанных  думских скандалистов - в правители всея Руси! И ведь
сам!  Своим  умом,  дарованиями,  энергией!  Exegi  monumentum!..[Я памятник
воздвиг... (лат.)]
     Буквально  в  самый  час  своего  восшествия  Керенский подписал указ о
назначении  Корнилова  главнокомандующим  войсками  Юго-Западного  фронта, а
спустя  четыре дня утвердил все предложения генерала - и о введении смертной
казни,  и  о  полевых  судах.  Ни  один из министров, даже самых "левых", не
проголосовал против.
     Днем  позже Керенский получил единовластные полномочия закрывать газеты
и  журналы,  "призывающие  к  неисполнению  воинского  долга и побуждающие к
гражданской   войне".   Эту   формулировку   он   нацелил  прежде  всего  на
большевистские  издания  -  на  "Правду"  и  "Солдатскую  правду",  дабы  не
допустить  их  возрождения  и  впредь.  Еще  через день министр-председатель
восстановил  военную цензуру и утвердил для себя право самолично запрещать и
распускать любые собрания и съезды.
     На  16  июля  он  назначил  совещание  с высшим генералитетом в Ставке.
Пригласил  с  собой  министра Терещенко. Рисовал себе прибытие в Могилев как
некое  восшествие  триумфатора:  войска  громовыми раскатами "ура!" чествуют
своего  верховного  вождя;  церемониальным  маршем  проходит гвардия; гремит
оркестр,  и  сияют  парадные  мундиры,  как  бывало на том же перроне, когда
приезжал бывший государь император.
     Литерный  поезд  -  тоже  бывший  императорский,  лишь  с  отвинченными
гербами,  - подошел к вокзалу. Перрон был пуст. Ни оцепления, ни публики, ни
Брусилова  со  свитой,  не  говоря  уже об оркестре и гвардейцах. Керенскому
неловко было смотреть на Терещенко.
     Какой-то замухрышка-полковник:
     - Ваше...   гм...   дрым...  господин  Керенский...  Автомобиль  подан,
главковерх ждет во дворце губернатора.
     Александр Федорович задохнулся от ярости. Забился в угол вагона:
     - Так  встречать  министра-председателя! Главу правительства!.. Вызвать
сюда Брусилова!..
     Брусилов соизволил явиться лишь через час:
     - Прошу  извинить:  у  меня  шло  оперативное  совещание. К тому же ваш
поезд прибыл раньше назначенного времени.
     - "Раньше"!  -  с  сарказмом передразнил Керенский. - Раньше, при царе,
вы бы сутки ждали на вокзале!
     "И  так  бы  не  глядел,  так  бы  не стоял перед императором!" - хотел
добавить он. Откинулся на обтянутую зеленым шелком стенку:
     - Доложите обстановку.
     - Мм...  -  Брусилов  повел  взглядом, ища, видимо, карту, покосился на
франтовато  одетого  -  высокий  воротник,  галстук-бабочка  с бриллиантовой
булавкой  -  Терещенко,  на остальных, неизвестных ему лиц в вагоне, и начал
что-то  объяснять,  поучительно и непонятно. Министр-председатель не вникал.
Генерал  говорил,  поглядывая  на  часы, как бы напоминая, что их уже ждут в
Ставке.  Керенский делал вид, что не понимает его намека. Пусть подождут! Не
барышни на свидании!..
     Наконец, немного охладив свой гнев, поднялся, ска