- Да  никак  Василий?  -  обрадовался  Путко. - Все дороги ведут в Рим!
Вы-то и нужны мне больше всего!
     Они обнялись, как старые друзья.
     - Коль  так, прощевайте - у меня своих забот полон рот, - сказал Сашка,
делая шаг к двери.
     - Завтра  явишься  ровно  в  десять утра, - напутствовал его Василий, а
когда  дверь  за  парнем  захлопнулась, сказал: - Наш. Молодой кадр. Связной
городского  и  районного  комитетов.  -  Повел  Антона  в комнату. - Ну, кто
первым будет рассказывать?
     - Вы,  конечно..  У  меня  там что? "По пехоте противника, прицел сто -
огонь!" А вот вы тут наварили каши.
     - Это уж точно!
     И  Василий  начал  рассказ  обо  всем,  что  произошло  в  Петрограде с
июльских дней.
     - Наиглавнейшее - состоялся съезд партии. Только вчера закончился.
     - Что же решили?
     - Обсудили  положение  в стране и наметили курс. Вот, прочти "Манифест"
съезда,   -   он  протянул  листок,  отгек-тографированный,  как  те  давние
подпольные прокламации. Антон начал внимательно читать:
     "...Керенский   провозглашает   лозунг   "изничтожить   большевиков"  и
посылает  "от  имени  русского  народа"  телеграмму  ближайшему родственнику
Вильгельма  Гоген-цоллерна  и  Николая  Романова, английскому королю Георгу.
Лозунг  революции:  "Мир  хижинам,  война дворцам" заменяется лозунгом: "Мир
дворцам, войпа хижинам".
     Но  рано  торжествует  контрреволюция  свою  победу. Пулей не накормить
голодных.  Казацкой  плетью не отереть слезы матерей и жен. Арканом и петлей
не  высушить  море  страданий.  Штыком  не  успокоить  народов. Генеральским
окриком не остановить развала промышленности.
     Работают  подземные  силы  истории...  Крестьянам  нужна земля, рабочим
нужен  хлеб,  и  тем  и другим нужен мир. По всему земному шару залетали уже
буревестники...
     Готовьтесь   же   к   новым   битвам,  наши  боевые  товарищи!  Стойко,
мужественно  и спокойно, не поддаваясь на провокацию, копите силы, стройтесь
в  боевые  колонны!  Под знамя партии, пролетарии и солдаты! Под наше знамя,
угнетенные деревни!
     VI    съезд    Российской    Социал-Демократическон    Рабочей   партии
(большевиков)".

     - Здорово! - сказал Антон. - Борет за душу.
     - Поняли  из  текста:  "стройтесь  в  боевые  колонны"?  Период мирного
развития  революции кончился. Июльский расстрел показал это. Керенский и его
компания   взяли   курс  на  подавление  революции,  на  разгром  Советов  и
солдатских  комитетов,  на  установление  открытой  диктатуры.  Наш  курс на
социалистическую   революцию  остается  прежним.  Но  тактику  мы  меняем  -
начинаем подготовку к вооруженному противоборству.
     - Значит, восстание?
     - Да.  Но  тщательно  подготовленное.  Керенский  хотел бы навязать нам
войну  сейчас,  пока  мы еще не собрались с силами. Съезд предупредил: мы не
должны  поддаваться  на  провокации.  Организовываться,  привлекать  на свою
сторону массы - вот что нам нужно сейчас.
     - А как Совдепы?
     - Владимир  Ильич  потребовал:  лозунг "Вся власть Советам!" необходимо
временно  с  повестки дня снять - в июльские дни ВЦИК и Петроградский Совдеп
показали  себя как жалкие прихвостни Временного правительства. После Первого
Всероссийского  съезда  Советов  во  ВЦИКе  засилие  эсеров  и  меньшевиков.
Большевиков  там  почти  нет,  да и тем, кто избран депутатом, они стараются
заткнуть  голос.  Зато в пролетарской массе наше влияние растет. Возьми хотя
бы  по Питеру: в апреле было шестнадцать тысяч большевиков, а нынче тридцать
шесть  тысяч.  Подобная  картина  и  в  Москве,  и  по другим центрам. И что
особенно  для нас с тобой важно: такая же картина в действующей армии. Или я
не прав?
     - Прав,  конечно.  Июльские  дни не только не вызвали упадка настроения
среди  моих  орлов - наоборот, еще злей стали! Ты представить не можешь, как
мы  обрадовались,  когда получили первый номер "Рабочего и солдата", а потом
узнали, что собирается и съезд.
     - Скажи  спасибо  своим  выборжцам,  это  благодаря  им стало возможным
провести  его - так и отметили особо на съезде, - широко повел рукой, как бы
раздвигая  стены  комнаты  и  показывая Антону на весь район, Василий. - А с
газетой  помучились...  Деньги-то,  по  копейкам  и  пятакам, быстро собрали
среди  рабочих и солдат, да вот где найти типографию? К крупным владельцам и
не  совались - те грамотные, сразу бы раскусили, что большевистская. Сколько
искали,  наконец  с  превеликими хитростями нашли - на Гороховой. Типография
"Народ  и труд". На одном талере мы верстаем своего "Рабочего и солдата", на
другом  -  какой-то  поп  свою  "Свободную  церковь",  а  в  третьем  углу -
меньшевики свои подлые брошюрки.
     Он вдруг расхохотался:
     - Случай   такой  однажды  произошел:  проходит  мимо  нашего  верстака
меньшевик,  глянул  на  оттиск  полосы,  а  на ней статья "Ответ", и под ней
подпись:  "Н. Ленин"! Меньшевик тот глаза вытаращил: "Да Ленин же в Германию
удрал!.."  Ну,  мы  ему:  "Дурак  ты, дурак! Прочти-просветись, статья-то по
самым  последним  фактам  прямо  в  номер написана!" Он прочел и эдак, будто
между  прочим:  "А интересно бы узнать, где сейчас находится товарищ Ленин?"
Ишь  в  товарищи  себе, прохвост, захотел! И потом снова: "Интересно, где же
он?" Ну а мы руками разводим: мол, и самим неизвестно.
     - Представляю,  если бы они узнали... - проговорил Антон. Подумал: "Где
сейчас  Владимир Ильич?" Но даже и спрашивать не стал: чему-чему, а уж этому
годы подполья его научили...
     - Из  предосторожности  мы  не  писали,  что "Рабочий и солдат" - орган
"военки":   просто   "ежедневная   газета"   РСДРП.  Теперь  съездом  газета
утверждена как центральный орган ЦК, та же "Правда".
     - Мы на батарее так сразу и поняли, - кивнул Путко.
     - Вот  такие  пироги,  товарищ  георгиевский кавалер, - не без гордости
заключил Василий. - Ну а ты с какими гостинцами пожаловал?
     Как и тогда, в марте, они незаметно перешли с "вы" на дружеское "ты".
     - В  Питере  я  проездом:  сделал  остановку для рекогносцировки. Держу
путь   в   Москву   -  делегирован  армко-мом  на  какое-то  Государственное
совещание.
     - Во-от  оно что! - даже присвистнул Василий. Его светлые брови сошлись
на  переносье  в  узелок.  -  Это оч-чень важно и оч-чень нам нужно! Как раз
сейчас  Центральный  Комитет  вырабатывает  тактическую линию по отношению к
Московскому совещанию. И ты можешь оч-чень нам пригодиться! Пошли.
     В  передней  Василий у зеркала достал из кармана косматый рыжий парик и
натянул его на свой оселедец. Прилепил под нос пышные усы.
     - Ну  как,  хорош?  -  обернулся  к Антону. - Временные имеют желание и
меня засадить в кутузку, да я не хочу задарма харчиться.
     В  парике,  в  макинтоше  и  с  тростью в руке он стал неузнаваем. Даже
походка изменилась - этакий столичный фат.
     Путь был дальний, на Фурштадтскую. Наконец добрались.
     - К  сведению:  эту  квартиру  мы  снимаем у монахинь женской церковной
общины, - подмигнул Василий. Он был в превосходном настроении.
     Они  поднялись  по  лестнице. В большой комнате - несколько человек. На
столах  -  бумаги,  стопки  газет.  С  краю  -  самовар  и чашки на латунном
подносе,  горка  бутербродов,  дым  от папирос слоится под абажуром. Василий
подошел  к одному из мужчин, сидевших спиной к двери. Что-то сказал. Мужчина
поднялся, обернулся, отодвинул стул.
     Он  был  высок,  неимоверно  худ.  Огромный  лоб  с  поредевшей прядью,
миндалевидный  разрез  глаз, тонкий нос с нервно вырезанными ноздрями, узкая
бородка. Мужчина вгляделся.
     Но первым узнал Антон:
     - Товарищ Юзеф!
     - Товарищ  Владимиров,  да?  Ну, вечер добры. Точнее - добро утро, - он
кивнул в сторону окна.
     Действительно, за стеклами уже светало.
     - Так  ты,  оказывается,  знаком  с  товарищем  Дзержинским?  -  сказал
Василий. - Тогда сам и выкладывай, куда направлен и зачем...
     Теперь все сидевшие за столом обернулись и смотрели на Путко.
     - Я  - член комитета Двенадцатой армии Северного фронта, - сказал ой. -
Делегирован на Московское совещание...


                                Глава третья
                                 5 августа

1

     Антон  вернулся  на  Полго-стровский,  в  дом  под вишнями, где сбросил
вчера свой ранец, когда было уже полное утро нового дня.
     - Так  и не поспали, Антон... Владимирович? - глянула на него Наденька.
- Я вам постелю. В маминой комнате.
     Голос  ее дрожал. В нем были и слезы, и обида, и в то же время какое-то
благодарное облегчение.
     - Ну  что  ж, часок у меня есть... - только сейчас он почувствовал, что
устал. - Но в двенадцать хоть за ноги стащи, хорошо?
     - Вода  уже согрета, можете помыться с дороги. Девушка внесла в горницу
таз,  два ведра и вышла. Он с удовольствием стянул с себя пропахшую махрой и
потом одежду, смотал со лба черный от пыли и засохших пятен крови бинт.
     А  когда проснулся, увидел в дверь комнатенки, что Наденька доглаживает
его  брюки,  гимнастерка  же, как накрахмаленная, висит на плечиках, сверкая
крестами и белоснежным подворотничком.
     - Который час, Наденька?
     - А я и не глядела, - отозвалась она. Он посмотрел на ходики:
     - Ах ты!.. Была б моим вестовым, на гауптвахту бы посадил!
     Девушка принесла его одежду, сложила на стуле перед кроватью:
     - Нательное  потом  выстираю,  вот  Санькино,  в  пору  будет... Сейчас
завтракать будем.
     Антон  с  благодарной  улыбкой  кивнул. Она отозвалась открыто, смешное
личико ее с короткой стрижкой засияло.
     Через  полчаса,  отутюженный,  бодрый и сытый, с венцом бинта на голове
под  фуражкой,  он  уже вышагивал в сторону Александровского моста выполнять
первое   задание,   полученное   от   товарища  Юзефа  -  члена  ЦК  Феликса
Дзержинского.
     Двое  суток  назад,  в  Вендене, в штабе армии, вместе с предписанием о
делегировании   его   на   Московское   совещание,   Путко   получил  еще  и
рекомендательные  письма  в  питерские  отделения  "Союза  офицеров  армии и
флота"  и  "Союза  георгиевских кавалеров". Находясь все время на передовой,
Антон  не  имел  возможности  узнать,  чем  они  дышат,  хотя  при  штабе их
Двенадцатой армии тоже были недавно открыты такие отделения.
     - И  та  и  другая  организации  -  опорные  базы  контрреволюции,  - с
интересом  изучив  рекомендательные  письма,  сказал  Дзержинский.  - Нельзя
упустить  столь  великолепную  возможность  прощупать их изнутри. Фронтовик.
Офицер.  Кавалер.  Делегат.  И  ни  намека на вашу партийную принадлежность.
Понятно? Вечером доложите о результатах.
     Александровский   мост  на  противоположной  стороне  Невы  вливался  в
Литейный  проспект.  Адрес  Антон  знал.  Выборгская  сторона,  что осталась
позади,  была будто одета в рабочую блузу - серая, дымная. Здесь, за мостом,
стены  дворцовых  зданий  расцвечены  щитами реклам. Оказывается, все так же
пел  Шаляпин,  Сегодня вечером - в "Фаусте". Тут же рядом на листе буквами в
вершок:  "Заем  Свободы.  Облигации  сего  займа  выпускаются  на  54 года и
погашаются  по  нарицательной цене в течение 49 лет, тиражами, производимыми
один  раз  в  год,  в  декабре,  начиная  с  1922  года..."  Тут же давалось
изображение  облигации:  по  центру,  в  венке - портал Таврического дворца.
"Сильный  враг  глубоко вторгся в наши пределы, грозит сломить нас и вернуть
страну  к  старому,  ныне  мертвому  строю...  Одолжим  деньги  Государству,
поместив  их в новый заем, и спасем этим от гибели нашу свободу и достояние.
Миллионы  сотен  дают  сотни  миллионов.  Пусть  каждый  из  нас помнит, что
купивший  облигацию  "Займа  Свободы"  в  100 рублей, дает армии 4 ружья, 15
снарядов или 1000 патронов..."
     Какой-никакой,  а  отзвук  войны.  Да  только если от каждого ружейного
ложа  перепадет  в  карман  Родзянке  по  рублику, Ипполитову - по копейке с
патрона,  а уж Лессперу - не меньше чем по трояку со снаряда, сколько же это
останется  для  "защиты  свободы"?..  И какими купюрами выкладывать? Недавно
вошли  в оборот новые денежные знаки, выпущеные Временным правительством. На
плохой  бумаге,  жалкие  на  вид.  Их  сразу окрестили керенками. Ходили они
наравне  с  Романовнами, царскими красненькими и синенькими, но принимали их
в уплату с меньшей охотой.
     На  тротуарах  -  полным-полно  народа.  Какой  нынче  день?  Вроде  бы
суббота,  рабочий.  Правда,  в  толпе больше серо-зеленого цвета. На рукавах
гимнастерок  и  френчей  все  те же черепа и кости или черно-красные нашивки
"штурмовых  батальонов",  "батальонов тыла" и прочих формирований Временного
правительства.
     По  мостовой  под  медь  оркестра  маршировала воинская часть. Антон не
обратил  бы на нее внимания, если бы праздношатающиеся не поспешили к кромке
тротуара.  Впереди  колонны  плыло  необычное,  из  золотой  парчи, с черпым
крестом  посредине,  знамя. Путко протиснулся. Ба, женщины! В гимнастерках с
погонами,  в  шароварах. Икристые ноги оплетены обмотками, лямками и ремнями
стиснуты  груди.  За спинами вразнобой колыхаются трехлинейки с примкну-тыми
штыками.  На  парче  вышито:  "1-я  женская  военная  команда  смерти  Марии
Бочкаревой".
     Молодые  щеголи  в  полувоенных  френчах,  стоявшие на тротуаре рядом с
Антоном, оглядывали "смертниц", как ощупывали.
     Нелепо: женщины - и "команда смерти". Кощунственно...
     Табличка  справа  от  двери  подъезда:  "Союз  офицеров  армии и флота.
Петроградское  отделение".  Под  табличкой  приколота картонка: "Кв. 19, 3-й
этаж".
     Он   одернул   гимнастерку.  Подтянул  ремень.  Помедлил,  собираясь  с
мыслями. "Фронтовик и кавалер... прикинусь олухом господним..."
     Взбежал  по  лестнице.  Дверь  в  квартиру  не  затворена. Гул голосов.
Коридор   -   хоть  на  велосипеде  раскатывай.  В  комнатах  стоят,  сидят,
покуривают офицеры разных чинов и родов войск.
     - Разрешите обратиться!
     - С   фронта?   Свеженький?   Пожалуйста,  сюда,  господин  поручик,  к
подполковнику князю Гаджиеву!
     Подполковник   -   молодой,   тонколицый,   с  густыми,  сросшимися  на
переносице  бровями,  в белой черкеске с серебряными гравированными гозырями
- был в кабинете один.
     Он   вышел  из-за  стола,  заваленного  бумагами,  взял  пакет,  прочел
вложенный  в  него лист. "Знал бы ты, кто держал это письмо в руках нынешней
ночью..."
     - Очень харашо, баевой офицер! Ну, чего скажешь?
     - Прибыл. Сказать ничего не могу - прямо с передовой.
     Вытянулся:
     - Извините! Командующий Шестой отдельной штурмовой полевой!..
     - Зачэм?  -  оборвал  его  рапорт  подполковник.  - Я уже все прочел. С
какого  фронта?  -  он заглянул в листок. - А-о, от Владислава Наполеоновича
Клембовского?
     - Не имею чести знать главнокомандующего Северным фронтом лично!
     - А  я  знаю. Вмэсте вино пили. Хароший человек, но куда глядит? Вот! -
князь протянул поручику бланк. - Сегодня получили. Для сведения. Читай.
     Антон взял бланк:

     "Ставки - Петроград. Военмин, Министру юстиции,
     Петроградское отделение Союза, Петроградское агентство.
     Главкомитет  Союза  офицеров протестует против нару-шепия постановления
Временного  правительства и бездействия власти, двоеточие. Издаваемая районе
XII  армии  газета  "Окопная  правда"  переменила  свое название на "Окопный
набат"  и  продолжает  выходить  в  том  же большевистском духе и по прежней
программе. Точка. Ставка. Главкомитет".

     - Не могу знать! - отдал он бланк.
     - Аткуда   тебе   знать?   Контрразведка   должна  знать.  Подполковник
разглядывал его, а он - подполковника.
     Красив.  Оливковое,  со  смуглым румянцем, тщательно выбритое лицо. Под
полоской  щегольски  подстриженных  усов - крепкие зубы. Украшение парадов и
балов. Монархист - как пить дать.
     - Какое дэло хочзш?
     - Не  могу  знать!  -  он изобразил на физиономии недоумение. - Не знаю
целей офицерского союза - ведь я с передовой!
     - Введу в курс дэла, - ласково хлопнул его по плечу князь.
     И  начал  "вводить": союз - чисто военная организация, главный ее совет
находится  в  Могилеве,  при Ставке. В крупнейших городах открыты отделения.
Почетным  председателем  избран  генерал  Алексеев,  почетные  покровители -
Деникин,  Родзяпко,  Шульгин и Пуришкевич. Союз поддерживает тесные контакты
с  другими  военными  организациями  -  с  "Союзом  георгиевских кавалеров",
советом  "Союза казачьих войск", "Союзом увечных воинов", "Военной лигой", -
со всеми, кто добивается укрепления обороноспособности армии.
     - Прошу  прощения, ваше высокобла... извините, господин подполковник...
- вставил, совершенно освоившись с ролью, Антон.
     - Можешь  титуловать,  как  прежде,  -  покрутил  ус  Гад-жиев, - у нас
можно. И уху приятней.
     - Не возьму в толк, как союз добивается укрепления армии.
     - А-о!  Очень  ясно,  дарагой.  В  Ставке был наш первый съезд. Там все
определили.     Родзянко    выступал:    "Прекратить    сентиментальничанье,
чистоплюйство,  разговоры  о  доверии, кивки и экивоки с солдатами". Золотые
слова!  Отменить  паганый  приказ  номэр  адин. А самое главное - бороться с
большевиками  и  Совдепами,  этими  Советами  собачьих  и  рачьих депутатов,
ха-ха-ха!
     Горский князь был очень общительным и веселым.
     - Но  ведь  и  среди офицеров, ваше высокоблагородие, есть большевики и
сторонники большевиков, - не удержался Путко.
     - Вот  они-то,  а-о,  и есть самые апасные наши враги! - глаза Гаджиева
вспыхнули.  -  Троянские  кони!  Каждого иметь на примете и на прицеле! - Он
поворошил  в  папках  на  столе. - Вот еще адна бумага из Главкомитета. Тоже
для сведения и принятия к руководству.
     "В  Центральное правление союзов поляков-военнослужащих, - начал читать
Антон.  -  Главный комитет Союза офицеров Армии и Флота ставит себе одной из
задач  борьбу  с  большевизмом  в  армии и пораженческой агитацией. В данном
направлении  Главный  комитет призывает вас к совместной работе и предлагает
свои  услуги  в  том смысле, что вам будут сообщаться фамилии военнослужащих
поляков,   запятнавших   себя   демагогией,   провокацией  и  большевистской
деятельностью..."
     "Ух,  сволочи!.. Все в одну кучу!.. "Союзов поляков". Это надо особенно
выделить Юзефу. Наверняка он занимается и польскими частями..."
     Подполковник дождался, пока поручик оторвался от листка.
     - Главкомитет  через  Ставку  дал  предписание по всем фронтам, чтобы в
штабах составили списки офицеров-большевиков. Для "дня икс".
     - Какого-какого?..  Что  это  такое: "день икс"? - Пут-ко про себя даже
удивился  болтливости  князя.  Не  обучен конспирации или чувствует за собой
силу?.. Скорей всего, глуповатый свитский шаркун.
     - У  нас  на  Кавказе  гаварят: "Не спеши - язык обожжешь", - словно бы
разгадал его мысли подполковник.
     - Что изволите приказать мне, ваше высокоблагородие? - поспешил Антон.
     - Ба-оевой  афицер. Артиллерист. Два "Георгия"... - перечислял для себя
достоинства  поручика  Гаджиев,  продолжая  бесцеремонно,  как ахал-текинца,
разглядывать  посетителя.  Только  что  зубы  не проверил. - Хочешь в баэвую
группу апределю, в испалнительный паш орган - "Союз воппского долга"?
     - Что это за орган, ваше высокоблагородие?
     - Где прибрать, кого убрать, - он щедро улыбнулся.
     - Попятно.   Но  мне  ведь  предписано  возвращаться  на  позиции...  В
действующей армии тоже есть такие оргапы?
     - Есть-есть.  Как  раз сейчас создаем. На фронтах и в армиях. Как раз в
твоей,  в Двенадцатой, очень нужен. На-да там и прибрать, и кое-кого убрать.
А можем отозвать в Питер, если хочэшь.
     Путко  решил, что миссия его выполнена весьма успешно: для первого раза
выведывать что-то еще было бы опасно.
     - Не  знаю,  ваше  высокоблагородие...  Разрешите  подумать?  Я  ведь и
здесь-то проездом - делегирован в Москву на какое-то совещание.
     - В