Ма-аскву?  -  с интересом, будто увидел впервые, уставился на него
князь. - Чэго ранше малчал? Пачэму здесь не написано? Где направление?
     Поручик показал.
     - Замечательно!  На Государственное совещание! Сав-сем другой разговор!
Знаешь, что там произойдет?
     - Понятия не имею, - снова подобрался, насторожился Путко.
     - Да...  Да...  -  горец  стал  теребить  свой ус. Выдвинул ящик стола,
достал  фирменный  бланк  "Союза  офицеров",  что-то  начеркал на нем. Супул
листок в конверт, приложил печатку. Вывел адрес.
     - В дэвять вечера должен быть здесь.
     Он постучал шлифованным ногтем по конверту.
     - Будет исполнено, ваше высокоблагородие!
     - Надеюсь, скоро увидимся, дарагой!
     Они распрощались, очень довольные друг другом.
     "Какой   "день   икс"   и   что   должно   произойти   в   Москве?"   -
многозначительность в голосе князя вызвала у Антона тревогу.
     Он  понадеялся, что следующий визит - в "Союз георгиевских кавалеров" -
поможет  полней  обрисовать  картину.  Пока же он мог только удивляться, как
беспечно  дали  ему  в штабе фронта рекомендации. Не дошли до Вендена списки
офицеров-большевиков,  или  штабисты  судят  так же, как этот шаркун: коль с
орденами, значит, не большевик?..
     "Союз  георгиевских  кавалеров"  был  создан  еще  при  Николае  II под
председательством   генерал-адъютанта   Иванова.   Того  самого,  посланного
последним  самодержцем  в  последнюю  бесславную  карательную  экспедицию на
восставший  Питер.  Этот союз был более привилегированный, чем офицерский, -
георгиевская  дума  объединяла  лишь  тех,  кто  на  поле брани удостоен был
орденского  креста.  После  революции  в союз получили доступ и георгиевские
кавалеры - солдаты и унтер-офицеры.
     В   последнее  время  по  почину  союза  началось  формирование  особых
георгиевских  частей,  подобных  батальону  при Ставке, который еще при царе
был   осыпаем  мопаршь-ими  милостями  и  предназначался  для  охраны  штаба
верховного  главнокомандующего.  Теперь  подразделения  ветеранов-бородачей,
чьи  могучие  груди  были  украшены  черно-желтыми  лентами,  участвовали  в
конвоировании  маршевых  рот,  в  расправах с бунтовавшими против Временного
правительства  частями.  По  существу, они заменили полевую жандармерию. Обо
всем  этом  Путко  знал.  Может  быть,  у  георгиевцев ему как раз и удастся
выведать, что это такое - "день икс"?..
     Его  издало  разочарование.  Принявший  поручика  в  казеином кабинете,
заставленном  шкафами  с  ящиками  для  картотек,  угрюмый  штаб-ротмистр  -
четырехугольное,  как  кирпич, лицо с выпирающими надбровными дугами - молча
прочел  рекомендательное  письмо  из  Вендена,  скупо осведомился, чем может
быть  полезен,  и  предложил  наведаться через день. Письмо он запер в сейф.
Внешность  штаб-ротмистра, кабинет, картотека, сейф - все это живо напомнило
Антону  помещения в жандармских управлениях, куда его не раз конвоировали на
допросы.  И  этот  геор-гиевец,  без  сомнения,  полгода назад носил голубой
мундир  офицера  отдельного  корпуса  жандармов.  Путко не имел ни малейшего
желания привлекать пристальное внимание штаб-ротмистра к своей персоне:
     - Разрешите  идти?  Будучи  в  Питере проездом, я не мог не нанести вам
визита.
     Георгиевец молча угрюмо кивнул.
     Что  ж,  и на том спасибо. А еще и какая-то встреча в девять вечера. На
конверте  с княжеской печаткой фамилия указана не была, только адрес дома на
Владимирском проспекте.


2

     Корнилов  готовился  принять решение. Само понятие "подготовка" не было
свойственно  характеру  генерала.  Его  принцип:  коль  решил - действуй! Но
во-первых,  здесь, в Могилеве, был не фронт. А во-вторых, он понимал: приняв
решение,  поставит  на  карту  все.  Пан  или  пропал.  Одним  из  элементов
подготовки  была  только что отправленная Корниловым телеграмма Керенскому с
требованием подчинить Ставке Петроградский военный округ.
     Прежде,  при  царе,  власть  верховного  распространялась и на гарнизон
столицы.   Понятно.  Главнокомандующим  был  сам  Николай  II.  Теперь  дело
обстояло  иначе.  Керенский подчинил части столичного округа лично себе, как
военному  министру,  и никто другой не имел права ими распоряжаться. Болтун,
верхогляд,  полнейший профан в военных делах, а понял: в чьих руках армия, в
тех  руках  и  власть.  Удастся ли обмануть министра-председателя ссылкой на
стратегическую обстановку? От ответа Керенского зависело многое.
     Пока  же,  в  ожидании  ответа из столицы, Корнилов принимал в кабинете
своего  ординарца  Завойко.  Ординарец  читал  собственноручно написанную им
брошюру,  которая  называлась  "Первый  народный  главнокомандующий, генерал
Лавр Георгиевич Корнилов".
     - "...Прошлые  войны  дали  нашему  народу  имена  Суворова,  Кутузова,
Ермолова,   Скобелева.   Нынешняя  война  озарила  немеркнущим  блеском  имя
Корнилова... Сейчас, в паши дни, о нем уже складываются легенды..."
     - Убрать, - приказал генерал.
     - Никак  нет, - столь же решительно возразил ординарец. - Так надо. - И
продолжил:  -  "Мы посылаем вам житие вашего вождя, любимого сына измученной
России..."
     "Красиво  вяжет,  шельма,  - подумал Лавр Георгиевич. - В этих делах он
лучше  знает,  как  надо...  Пройдоха.  Как  сом  в  воде - голыми руками не
возьмешь".
     Сравнение  с  сомом было очень удачным. Завойко являл собой характерный
тип  жизнерадостного сангвиника. Молодой, лет тридцати, но уже раздобревший,
с  обозначившимся  под  гимнастеркой  брюшком,  выпирающим  куда  боле,  чем
мягкая,  трясущаяся  при  быстрых  движениях  грудь. Веселый, розоволицый, с
ясными,  на  выкате  глазами и сочными губами! С верхней губы сползали сомьи
веревки-усы.  Так  же,  как  сом  слизью,  он  всегда  был  покрыт  обильной
испариной,  а  розовые  большие  ладони  потны.  Однако,  несмотря  на  свою
полноту,  Завойко  был  подвижен  и  даже проворен. Главное же достоинство -
всесведущ.  Как  раз  в  тех сферах, в которых Лавр Георгиевич не понимал ни
бельмеса. А уж хитер! Сунешь палец - откусит по локоть.
     Откуда  он  взялся,  Корнилов и сам толком не знал. Еще весной, в конце
апреля,  когда  генерала  сияли  с  поста  главнокомандующего  Петроградским
военным  округом и поставили на корпус, этот Завойко приехал в Черновцы, где
располагался  штаб,  и  записался  добровольцем  в конный полк. Но почему-то
остался   при  штабе.  Ординарцем  по  штату,  ибо  был  рядовым,  и  личным
советником  по  существу.  Сама  история  с  записью в конный полк выглядела
странной:  Завойко  вряд  ли  знал,  с  какой стороны подойти к лошади, а уж
представить его в седле!..
     Но  генерал  не  интересовался личной жизнью своих подчиненных. Со слов
самого  Завойко  ему  было  известно,  что  тот когда-то работал на нефтяных
промыслах  в  Баку,  потом  по горному делу в Туркестане. Бог с ним! Солдат,
конечно, никудышный, зато как советчик незаменим и служит верой и правдой.
     За  минувшие  месяцы, особенно в последние недели, Завойко проявил свои
таланты.  Это  он  написал  от  имени главковерха все телеграммы-ультиматумы
Керенскому.   Он  Же,  как  только  узнал,  что  генерал  Каледин  избран  в
Новочеркасске  атаманом  Донского  казачьего  войска,  посоветовал Корнилову
предложить    Каледину    должность    походного   атамана   при   верховном
главнокомандующем.    Прежде,    при   царе,   такой   почетнейшей   милости
удостаивались   лишь   великие   князья.  Каледин  еще  не  дал  ответа.  Но
поступившая  сегодня  днем  в  Могилев  шифротелеграмма с "Резолюцией совета
Союза  казачьих  войск"  -  прямой  результат  лестного предложения донскому
атаману.
     Как  уж там обернулся шельмец, но текст самой резолюции, пересланной из
казачьей  столицы,  был  два  дня  назад  составлен в Ставке тем же Завойко.
Ординарец  объяснил,  что  поначалу  он  подготовил  эту бумагу для Главного
комитета   "Союза   офицеров".   Однако   председатель   комитета  полковник
Новоснльцов  резонно  заметил, что в Питере смогут понять ее превратно. Ведь
Главко-митет  находится здесь же, в Могилеве. Пусть лучше сначала выскажутся
донцы-казаки,  а  офицеры  их  поддержат.  Такой  же договоренностью Завойко
заручился и в "Союзе георгиевских кавалеров".
     Резолюция  казаков  гласила:  "...Совет Союза казачьих войск постановил
довести   до   сведения   Временного   правительства,  военного  министра  и
распубликовать в газетах во всеобщее сведение, что:
     ...генерал  Корнилов  не может быть смещен, как истинный народный вождь
и,  по мнению большинства населения, единственный генерал, могущий возродить
боевую  мощь  армии  и  вывести страну из крайне тяжелого положения... Совет
Союза   казачьих   войск  считает  нравственным  долгом  заявить  Временному
правительству   и  народу,  что  он  снимает  с  себя  возложенную  на  него
ответственность  за  поведение  казачьих  войск на фронте и в тылу при смене
генерала  Корнилова.  Совет  Союза казачьих войск заявляет громко и твердо о
полном  и всемерном подчинении своему вождю герою генералу Лавру Георгиевичу
Корнилову".
     Подписана  эта  резолюция была председателем совета войсковым старшиной
Дутовым.
     К   этой-то   резолюции   и   присоединились   офицеры  и  геор-гиевцы.
Почувствовав  такую  опору,  Корнилов  подписал  подготовленную  все  тем же
Завойко  телеграмму, на которую теперь, теряя терпение, ждал ответа: "Считаю
безусловно  необходимым,  чтобы Петроградский военный округ был подчинен мне
в  оперативном  отношении,  дабы я мог распоряжаться войсками этого округа и
направлять  их туда, куда потребует стратегическая обстановка, в зависимости
от развития операций в Финляндии и на южном берегу Финского залива".
     Сейчас  он  слушал  собственное  "житие"  краем уха - мысли были заняты
другим:  решиться  -  или?.. Отдельные фразы, особенно резавшие слух, все же
улавливал.
     - "Корнилов  происходит  из  Сибирского  казачьего  войска  и  является
истинным  сыном  народа,  -  пел  с листа ординарец. - С малых лет крохотный
Лавр  познавал  тяжелую  школу  жизни.  Он бегал на посылках, нянчил младших
детей..."
     - Брехня.   "Бегал  на  посылках"!  -  генералу  это  категорически  не
нравилось.  -  Как-никак отец до хорунжего дослужился, станичным писарем был
- соответствует коллежскому секретарю по табели. А ты - "на посылках"!
     - Так  надо,  -  мягко  урезонил  Завойко.  -  Для  пользы  дела.  -  И
продолжил:   -   "Горячее   сердце,   самостоятельный   характер   и  гордая
независимость  суждений  едва  не  послужили причиной преждевременного конца
военной  карьеры  Лавра  Георгиевича  -  среди  ближайшего начальства за ним
установился термин "красный"..."
     Корнилов  усмехнулся: "Красный!" Ну, щелкопер!.. Хотя в глазах кой-кого
он  и  впрямь  едва  не  революционер:  ведь  это  он  по приказу Временного
правительства,   вступив   в   должность   главнокомандующего  Петроградским
округом,  явился  в  Царское  Село,  чтобы  объявить  императрице Александре
Федоровне  об  аресте,  и  выдержал  ее полный ненависти и презрения взгляд.
"Красный!"  Истина  в  том,  что он ненавидел императрицу не меньше, чем она
его.   Генерал  Алексеев  доверительно  сказал  Корнилову:  разбирая  бумаги
императрицы,  он  был  весьма озадачен, увидев карту, ту самую, единственный
экземпляр,  особой  государственной  секретности,  которую он в канун Нового
года  составил  для  Николая  II  перед  отъездом  царя  в столицу в связи с
убийством  Распутина.  Немка!  Изменница!..  Теперь Корнилов мог признаться,
что  не  любил  и  Николая.  Не потому, что был против царского строя. Строй
хорош, да сам царь оказался плох.
     В  конце  июля, приняв пост главковерха и сразу же начав перестановки в
высшем   командном   составе,  он  назначил  главнокомандующим  Юго-Западным
фронтом  своего давнего сотоварища генерала Деникина. Пригласил в Ставку для
откровенного,  с  глазу на глаз, разговора. Деникин, преданнейший монархист,
спросил:
     - Что, если Учредительное собрание выскажется за монархию?
     - Пойду  и  подчинюсь, - ответил Корнилов. - Ко мне уже приезжали одни.
Носятся  с  идеей  переворота и возведения на престол великого князя Дмитрия
Павловича,  убийцы  Распутина.  Предложили  участвовать. Я заявил, что ни на
какую  авантюру  с  Романовыми  не  пойду.  Не  достойны они оказались шапки
Мономаха.  Но  если на трон найдется кто-то другой... - Даже в том разговоре
он  не  высказал  до  конца  свою  мысль.  Заметил  лишь:  - Нужно бороться.
Правительство  совершенно  бессильно. Эти господа слишком связаны с Советами
и  ни  на  что  не  могут  решиться.  Так  вот,  Антон  Иванович,  могу ли я
рассчитывать на вашу поддержку?
     - В  полной мере, - твердо ответил Деникин. "Красный"!.. Он им покажет,
какой он "красный"!..
     Хотя, кровь-то, она красного цвета...
     - "...Александр  Суворов  и  Михаил  Скобелев,  сражавшиеся  на рубежах
России  в  прошлом;  Лавр  Корнилов  -  отстаивающий  ее теперешние дни... В
длинных  лучах  великого  исторического  бега  мы видим их суровые фигуры...
Какое  счастье,  что  такие  люди есть еще среди нас!" - закончил на подъеме
ординарец.
     - Благодарю,  -  дрогнувшим  голосом сказал генерал. Ординарец зарделся
от похвалы. Однако тут же перешел к практическим делам.
     - На  обложке дадим ваш портрет. Где набрать и растиражировать?.. Нужны
миллионы   и   миллионы  экземпляров...  Ага,  есть  идея!  -  Звук  "г"  он
выговаривал  по-украински  мягко  "хга".  Глянул на часы: - А теперь позволю
отнять  у  вас  еще немного времени: вам надобно принять господина Аладьина.
Он уже ждет.
     - Кто  таков?  -  строго  спросил  Корнилов.  В списках генералитета он
подобной фамилии не припоминал.
     - Депутат первой Государственной думы. Был в эмиграции.
     Главковерх поморщился, как от кислого.
     - Сейчас  приехал  из  Англии,  -  не дав ему времени возразить, сказал
ординарец. - Приехал специально к вам.
     Корнилов  молча,  но  с неудовольствием, кивнул. Он не любил иметь дело
со  шпаками, да к тому же думцами и эмигрантами. Небось тоже из этих, эсеров
или  анархистов.  Хватит с него комиссаров Временного и парочки - Фило-ненко
да Савинкова.
     Аладьин  вошел.  Высокий, худощавый. Лысый лоб в обрамлении ниспадающих
почти  до  плеч  волос.  А  глаза  маленькие,  сидят  глубоко, как в норках.
Хитрый.
     - Здравствуйте,  ваше  высокопревосходительство!  -  голос  у  него был
гибкий. - Наконец-то имею счастие!..
     Корнилов  молча  указал  ему  на  кресло.  Аладьин  покосился в сторону
ординарца:
     - Хотелось бы, чтобы мы могли остаться одни.
     - У меня нет секретов от господина Завойко.
     - И все же...
     Настойчивость гостя была не по чину. Однако Завойко сам подхватил:
     - Столько дел, Лавр Георгиевич! Я побегу!
     Никакого  секрета  предстоящий разговор для ординарца не представлял: с
Аладышым   Завойко  познакомился  несколькими  днями  раньше,  и  отнюдь  не
случайно,  а  теперь посланец Лондона даже и остановился у него на квартире.
И  эта  маленькая  сценка  была заранее между ними оговорена: пусть Корнилов
пребывает в неведении об их взаимоотношениях.
     Теперь,  когда хозяин кабинета и гость остались одни, Аладьип, прибавив
голосу сердечности, произнес:
     - Меня,  многоуважаемый  Лавр  Георгиевич,  зовут Алексеем Федоровичем.
Это  так,  для  будущего...  Прежде  чем  приступить  к  последующему,  хочу
просить, чтобы никому не стала известной тема нашего разговора...
     Генерал  вперил взгляд в пришельца. Молча кивнул. Аладьин все больше пе
нравился  ему.  Глазки  в  норках.  А  нос большой, клювообразный, острый на
конце.
     - Большое  спасибо.  А  теперь  перейдем  к  делу.  Я  прибыл к вам как
представитель   английских  политических  кругов.  Чтобы  заявление  мое  не
показалось  голословным,  разрешите  передать  вам  личное  письмо  от лорда
Мильне-ра, военного министра Великобритании.
     Он  торжественно  протянул  конверт. Корнилов вскрыл. К счастью, письмо
оказалось  переведенным на русский. Лорд приветствовал генерала, ставшего во
главе   вооруженных   сил  союзной  армии,  и  выражал  надежду,  что  новый
главковерх  предпримет  необходимые  усилия  к  установлению в дружественной
России прочной власти.
     - Я  знаком  с  содержанием  письма,  -  сказал  Аладьин, когда генерал
кончил  читать.  -  Сэр  Мильнер  говорит не только от своего имени, но и от
имени премьер-министра Ллойд-Джорджа и всего правительства короля Георга.
     Более  того, он выражает надежды и пожелания других союзников России по
Антанте.
     - Что  это  должно  означать?  -  Корнилов  не  понимал дипломатических
витиеватостей.
     - Союзники  считают,  что  вы,  Лавр Георгиевич, - единственный сильный
человек.  Если  вы  укрепите  свое  положение  в  армии и государстве, то вы
станете   господином   положения.   Союзники   готовы   оказать   вам,  ваше
высокопревосходительство, всемерное содействие в этом.
     Вот  оно что!.. Атмосфера беседы менялась. Выходит, что его, Корнилова,
поддерживают и правительства стран Антанты.
     - Извините,  Александр...  Алексей  Федорович, так? - генерал посмотрел
на гостя с приязнью. - В чем конкретно может выражаться их содействие?
     - Возможности  разнообразны  и  обширны. Ну, скажем, дипломатические...
экономические...   Не   исключены   и   военные.   Само   собой  разумеется,
финансовые... Мне еще нужно осмотреться и все взвесить.
     Его  лицо  приняло глубокомысленное выражение, а глаза вовсе спрятались
в мешки-норы. "Сам бог мне тебя послал".
     - А  пока  я  бы осмелился посоветовать вам сделать жест по отношению к
английским  военнослужащим,  причисленным  к  российской  армии.  Если  я не
ошибаюсь, в вашем распоряжении находится британский бронеотряд?
     - Да. В моем личном распоряжении.
     - Не   пожелали   бы  вы  наградить  наиболее  достойных  Георгиевскими
крестами  и  медалями?..  Этот  отряд  нам  еще  пригодится.  Сам  же указ о
награждении  будет  воспринят  в  Великобритании  как  подтверждение,  что я
вступил с вами в полный дружеский контакт.
     - Согласен. Представлю к наградам. За особые заслуги.
     У  отряда  британских  бронеавтомобилистов  действительно  были  особые
заслуги:  в  дни  отступления  в  июле  они  расстреливали отходящие русские
подразделения.
     - Список  уже  готов,  -  Аладыш  выложил  на  стол  главковерха  лист,
испещренный фамилиями и званиями англичан.
     "Однако!.."  Корнилову  на  мгновение  показалось,  что его всасывает в
какую-то  воронку.  Но  в следующую секунду подумал: "Братья-союзники играют
мне  на  руку".  Правда,  было  нечто  странное  в однозначности предложений
эмиссара  англичан  и его собственного ординарца: лишь вчера Завойко, поведя
разговор,   какие   части  наиболее  преданны  Ставке,  предложил  наградить
всадников   Текинского  конного  полка  -  из  них  состояла  личная  охрана
главковерха.  Текинцы не видывали передовой, и награждать их было не за что.
Ординарец  нашел  формулу:  "За  разновременно проявленные подвиги в текущей
кампании".  И  тоже:  "Они  нам  скоро  пригодятся".  Значит, идея носится в
воздухе?..
     До  поры  генералу не дано было понять, что его ординарец отнюдь не так
простодушен,  как  представлялось  по  внешности,  и  что совсем не случайно
оказался  он в самом ближайшем окружении верховного главнокомандующего, стал
его первейшим советником.
     Стоило  бы  Корнилову  проявить  больше  интереса,  он не без удивления
узнал  бы,  что Завойко не какой-то "сатиновый нарукавник" с нефтепромыслов,
а  родовитый  дворянин,  сын  адмирала,  владелец обширных угодий и имений в
Подолии;  что  оп,  выпускник Царскосельского лицея, невзирая на младые лета
уже  успел  побывать  уездным  предводителем  дворянства;  что  помимо всего
прочего  этот  "нижний чин" - крупный коммерса