гуляют, а нам пощады не дают. Ответь ты нам, родная наша "Правда"..."

     Вот так-то...
     В   переходах  с  квартиры  на  квартиру  Серго  довелось  сопровождать
Владимира  Ильича.  Вместе  с  другими  товарищами настаивал: Владимир Ильич
должен  надежно  укрыться.  Серго видел, как устал Владимир Ильич. Буквально
еле  держится  на  ногах.  Думал:  наверное,  по  пальцам можно пересчитать,
сколько  за  целые  десятилетия  было  у  него  не  то  что  месяцев  - дней
настоящего  отдыха.  А  теперь  навалилась  не  только физическая усталость,
нервные   перегрузки,  сказались  его  бесконечные,  непрерывные  бдения  за
столом,  недосыпание,  недоедание,  а  иногда и просто голод... Но последние
недели  были  для  него,  наверное, самыми тяжелыми за всю жизнь, потому что
никогда  еще  враги  -  явные  или  до  поры  рядившиеся  в тогу друзей - не
обрушивали  на  Ленина  и  его кровное дело, его единственное детище столько
клеветы.  Тот  же  Алексин-ский  как с цепи сорвался: опустился до того, что
начал  издавать  подлейший  листок  "Без  лишних  слов",  из  номера в номер
изрыгавший на большевиков заборную брань.
     Серго  знал,  что в полемике споров Владимир Ильич не деликатничал, был
резок,  разил  противников сарказмом, издевкой, иронией. А главное - логикой
мыслей  и  реальных  фактов.  Спор  рождает  истину. Он и сподвижников своих
учил:  во имя истины можно и должно быть непримиримым! Но пыпе враги избрали
своим  оружием ложь, гпусные клеветы, постыдные, явные, однако ж примененные
расчетливо   и,   надо   признать,  в  точно  выбранный  момент.  Большевики
предвидели   такую  возможность  -  куда  как  хорошо  знали  их  нравы.  Но
свистопляска,   гогот   тысяч  яростных  глоток  пытались  теперь  заглушить
убедительные   доводы   их   большевистской   правоты.  Время  идет.  Тайное
непременно  станет  явным. У лжи, какой бы омерзительный облик она ни имела,
подобно болотному аллигатору, короткие ноги... Правда восторжествует.
     Но  в  самый разгул, когда на всех перекрестках, из всех подворотен, со
страниц  всех  желтых  и черных газет поливали грязью имя Владимира Ильича и
имя  партии,  он,  поддавшись побуждению выступить гласно, в открытую, желая
отстоять   незапятнанную   правоту   их   огромного  дела,  чуть  было  сам,
добровольно не -шагнул в расставленный врагами капкап.
     Прокурор  Петроградской  судебной палаты выписал ордер на арест Ленина.
Начальник  отделения  контрразведки  штаба округа произвел обыск на Широкой,
где  жили  Надежда  Константиновна  и  сестры  Владимира  Ильича  и  где еще
несколько  дней  назад находился он сам. Юнкера искали так усердно, что даже
прокалывали  штыками  сундуки, корзины и матрацы. Выпытывали у Крупской, где
ее  муж.  Надежда Константиновна ответила: "И по старым царским законам жена
не обязана была выдавать своего мужа!"
     Вот  тогда-то  Владимир  Ильич  и решил, что предстанет перед судом. Но
этот   суд   он   превратит   в   суд   над   Временным   правительством   и
контрреволюцией!..  Дпем  седьмого  июля  он  написал  заявление  в бюро ЦИК
Советов:  протест  против  обыска  на  Широкой  и  свое  согласие  явиться в
назначенное Советом место для ареста.
     Мнения  товарищей  раскололись.  Одни  поддержали  намерение  Владимира
Ильича,   другие  категорически  возражали.  Особенно  горячо  запротестовал
Серго:  "Разве  не ясно, что погромщики замышляют не суд, а расправу? Вас же
убьют, Владимир Ильич! Растерзают!.."
     Ленин  настаивал,  хотя  Серго  видел,  что его слова кажутся Владимиру
Ильичу   убедительными.   Приняли   компромиссное  решение.  Серго  и  Ногин
отправились  в  Таврический  дворец  для переговоров с представителями ЦИК и
Петроградского  Совдепа  об  условиях  содержания  Ленина  в тюрьме. Вызвали
члена  президиума,  меньшевика  Анисн-мова.  Поставили  условия: надо, чтобы
Ленин  был  до  суда  помещен  в  Петропавловскую крепость, где гарнизон был
настроен  большевистски  и  не  допустил  бы  самосуда. Или, если отправят в
"Кресты",  ЦИК  должен  гарантировать, что Ленин не будет растерзан юнкерами
по  дороге.  И  еще одно условие: Ленин предстанет перед гласным судом. Если
ЦИК  готов  взять  на  себя  всю  ответственность за сохранность жизни вождя
большевиков,  то  Анисимов  вечером на автомобиле подъедет к условному месту
и,   встретив  Ленина,  сам  сопроводит  его  в  тюрьму.  "Даете  абсолютные
гарантии?  Но  если  что-нибудь  случится  с  нашим  Ильичей  - перебьем вас
всех!.."  Анисимов  колебался.  Серго видел, что меньшевика охватил страх. И
убедился:  никаких  гарантий  тот  дать  не может. Не дождавшись его ответа,
заявил:  "Нет,  мы вам Ильича не дадим!" Ногин был согласен с Серго. Оба они
поспешили  назад  к  Ленину,  на  квартиру  рабочего Аллилуева, где Владимир
Ильич  ждал  их.  Рассказали  об  итогах  своего визита в Таврический. Серго
решительно   заявил:  "Вы  должны  немедленно  покинуть  Питер!"  Готов  был
сопровождать  его.  Чтобы  охранники  не  выследили Ленина, если заприметили
самого  его,  пошел  в  ближнюю парикмахерскую и сказал: "Остригите наголо".
Глянул  в зеркало: без буйной своей шевелюры он сразу сделался неузнаваемым.
Но  когда  вернулся  к Аллилуевым, Владимира Ильича уже не было - он покинул
квартиру в сопровождении другого товарища.
     Через  день  в  редакции газет "Новая жизнь" и "Пролетарское дело" были
переданы  письма  Ленина,  в  которых  Владимир  Ильич  объяснял  мотивы, по
которым  решил  не  отдавать  себя  в  руки  Милюковых и алексинских, в руки
разъяренных контрреволюционеров.
     Спустя  несколько  дней  Яков Михайлович Свердлов передал Серго задание
ЦК:
     - Будете  поддерживать связь Центрального Комитета с Ильичей. Доставите
наши  последние  документы,  расскажете  подробно  о  нынешнем  положении  и
получите у Ильича инструкции для нас и его статьи.
     И  рассказал  о  маршруте,  назвал  пароль.  Первым  пунктом  на пути к
конспиративной   квартире   Владимира  Ильича  был  дом  рабочего-большевика
Николая  Александровича  Емельянова  на  станции Разлив в двух остановках от
Се-строрецка.  Серго  выехал  вечерним  поездом,  чтобы добраться до Разлива
ночью  -  так было безопасней. Пакеты с документами ЦК спрятал на груди, под
рубахой.
     В  дороге,  под  ритмичные  перестуки  колес,  снова  вспомнилось,  как
добирались  они  из  Якутска до Питера. С каким настроением ехали! Казалось,
уже все, полная победа!.. Такая же легкая, как там, в бывшем краю ссылки.
     Тогда,  в  начале марта, примчавшись на своих сивых-буланых с бубенцами
из  Покровского  в  Якутск,  он  сразу  же  окунулся  в круговорот, вместе с
Емельяном  Ярославским,  Клашей  и  Григорием  Ивановичем  Петровским  начал
наводить   революционные   порядки.   Тотчас  объявили  о  свержении  власти
губернатора.   Барон  фон  Тизенгаузен  попытался  затребовать  из  Иркутска
военные   подкрепления.  Через  товарища-большевика,  служившего  на  почте,
телеграммы   губернатора  сразу  стали  известны.  Большевики  заявили,  что
самоуправства  свергнутых  чиновников  рухнувшего  режима  они  не потерпят.
Собрали  в  клубе  приказчиков  митинг. Пришли, приехали ссыльнопоселенцы со
всей  округи,  рабочие, жители Якутска - еле-еле вместил клуб. Заявились при
полном  параде,  орденах  и  оружии  губернатор и полицмейстер. Торжественно
заявили,  что  они тоже приветствуют революцию и свержение самодержавия "и в
знак  этого  добровольно  сдают  власть  и  оружие".  Серго принял от барона
шпагу,  а  от  жандарма-полицмейстера  -  шашку.  Грянули  аплодисменты.  Их
сменила "Марсельеза".
     Двадцать  третьего  мая  вместе со всеми своими товарищами Серго первым
пароходом  выехал  из  Якутска. Перед отъездом написал в альбоме, неизвестно
кем  задуманном, названном "Память о Якутской политической ссылке": "Прощай,
страна   изгнания,   страна-родина.   Да   здравствует   Великая  Российская
Революция!  Да  здравствует  Всемирная  Революция! Да здравствует Социальная
Революция!"
     Пароход  сделал  остановку  в  Покровском.  Серго  вместе  с Емельяном,
Клашей  и  Григорием Ивановичем зашел за Знной в школу, прямо посреди урока:
"Собирайся,   женушка!  У  нас  час  времени!"  Прибежали  в  их  дом.  Мать
заплакала:  "Дочь уезжает - камень в воду падает..." - "Не надо, мама, скоро
приедете к нам в Пптер!.."
     Пароход  тащился  по  Лене  две  недели.  Ярославские ждали прибавления
семейства  -  Клаша  была  на последнем месяце беременности. "Не бойся, если
случится  в пути - я приму!" - шутил Серго. Высадились, не доезжая Иркутска,
на  пристани  Качуги  и  оттуда - подводами, целым караваном, по душистой, в
разноцветье  степи.  Ночевки  у  полыхающих  костров,  песни. Счастливейшие,
беспечнейшие  дни  его  жизни...  Только  в  конце  июня  добрались  они  до
Петрограда.
     С  вокзала  Петровский повез Серго и Зину к себе домой: у него они пока
и  будут  жить.  Познакомил  со  своей  женой  Домной Федотовной. Как она их
обласкала!..  В  тот  же  вечер  Григорий  Иванович  и  Серго отправились на
Широкую, на квартиру к Елизаровым - к Ленину.
     Больше   пяти   лет   не   видел   он   Владимира  Ильича.  С  Пражской
конференции...
     И  закружилось,  завертелось:  что  пи  день  и час - встречи с давними
товарищами,   заводы,  казармы,  митинги,  заседания,  совещания...  Да,  на
поверку  оказалось  все в тысячу раз сложней, чем представлялось в Якутске и
в сверкающей разнотравьем иркутской степи...
     Дачный  поезд  прибыл  в Разлив за полночь. Серго нашел дом Емельянова.
Но  самого  хозяина не было, открыла его жена. Серго назвал пароль. Она лишь
недоуменно  пожала плечами. Тогда он прямо сказал: "Мне нужно увидеть вашего
гостя".  Женщина  замялась: "Не знаю... Никого у нас нет", - "Есть, есть!" -
"Нет,  никто  не  гостюет". Что же делать? У него срочное задание ЦК. "А где
сам  хозяин,  Николай  Александрович?"  -  "Не знаю". Этак и несколько суток
прождешь...  Женщина уступила. Ушла в дальнюю комнату, вернулась с заспанным
мальчуганом лет десяти: "Сынок проводит вас к отцу".
     Мальчуган  росной  высокой  травой  повел  его  из поселка через поле к
озеру.  Показал  на  лодку, укрытую в осоке. Сел за весла. Они переправились
на  другой  берег.  Серго  решил,  что  Владимир Ильич живет на какой-нибудь
даче.   Мальчуган  бодро  вышагивал  по  едва  приметной  тропинке.  Наконец
остановился  около  скирды сена. Окликнул: "Папань!" Вышел неизвестно откуда
рослый  мужчина.  Серго  назвал пароль. Услышал отзыв. После этого объяснил:
срочно  нужно  к  Ленину.  В  этот момент опять же неизвестно откуда, словно
из-под  земли,  появился  еще  один  человек.  Подошел.  Поздоровался. Серго
мельком  взглянул на безбородое, безусое его лицо, подумал: "Еще проводник".
Тогда  незнакомец  хлопнул его по плечу: "Что, товарищ Серго, не узнаете?" -
и  весело  рассмеялся.  Так  - от души, весело, заразительно - умел смеяться
один Ильич...
     Потом  Серго  не  раз  добирался сюда, за озеро, в шалаш, оборудованный
под  скирдой сена на площадке, расчищенной от кустов, - в "зеленый кабинет",
как  назвал  свое обиталище сам Ленин. В этом "кабинете" мебелью служили ему
два  чурбана.  Один  чурбан  -  это  стол, другой - стул. Еду Владимир Ильич
готовил  тут  же,  на костре. Потчевал и связного. Каша попахивала дымком. И
снова  вспоминались  Серго  ночные  костры  в иркутской степи. И так же было
хорошо  на  душе.  Если  шел  дождь,  они  забирались  в  шалаш, где шуршали
полевки.
     Серго,  как  и  другие связные, привозил Владимиру Ильичу все питерские
газеты,  даже  самые  "черные".  Ленин обсуждал последние новости, передавал
поручения  в  ЦК  и  ПК, письма, статьи. В этих статьях он определял будущую
судьбу  революции  и  судьбу  России.  Он спокойно и обстоятельно исследовал
историческую  взаимосвязь  событий  и политическое значение каждого из них в
ходе  революционного  процесса.  И  в  беседах  с  Серго  доказывал:  нелепо
полагать,  что  массовые,  периодически  возникающие  революционные  кризисы
может  вызвать искусственно какая-либо партия или организация; эти кризисы -
совокупность  целого  ряда  экономических и политических факторов. Точно так
же  и  контрреволюционные  выступления,  движения справа не были, в конечном
счете,  и  не  могут  быть вызваны искусственно кадетами или монархистами. И
пусть  не  покажется  парадоксальным, но от событий третьего-четвертого июля
партия  большевиков  гигантски выиграла, потому что в эти дни массы поняли и
увидели  ее  преданность  и  увидели  измену  эсеров  и меньшевиков. Да, да!
Переусердствовав   в   клевете  на  партию  пролетариата,  надругавшись  над
большевиками,  "пересолив",  кадеты  и  Керенский  невольно  помогли втянуть
массы  в  оценку  большевизма.  И  пусть себе подленькая милюков-ская "Речь"
торжествующе  возглашает, что "большевизм умер". Он жив! Не только жив, но и
набирает  силы!  Объективный показатель этого - и прилив в партию рабочих; и
то,  что выборжцы бесстрашно укрыли у себя Центральный и городской комитеты;
и  солидарный  отклик во множестве городов и рабочих поселков по всей стране
-   митинги  протеста,  демонстрации,  забастовки;  и  подъем  крестьянского
движения;  и отклик в армии - отнюдь не такой, на какой рассчитывали кадеты,
меньшевики  и  эсеры.  II  наконец,  не  прерванная июльскими днями успешная
подготовка к очередному съезду партии.
     Серго  испытывал восхищение и изумление. Такой обычный, внешне ничем не
примечательный  человек;  а  здесь на полянке у стога сена и вообще похож на
крестьянина-косаря...  Но  этот человек видит ток самой истории - ее главное
русло,  водовороты,  омуты,  завихрения  на  отмелях  и буруны на перекатах.
Видит  неотвратимо  упругий  напор  на самой стремнине. И безошибочно знает,
как вести по этому руслу огромный корабль - их партию!..
     Серго  приезжал  сюда  и в дни работы съезда. Ночами, когда завершались
очередные  заседания.  Но  там, в залах заседаний, хоть Владимир Ильич и был
избран  почетным  председателем  съезда и его участие чувствовалось в каждый
час работы, стол президиума без Ленина как бы осиротел.
     На  третий  день  работы съезда, двадцать седьмого июля, хоть и не было
это  предусмотрено повесткой, снова возник вопрос - являться или не являться
Владимиру Ильичу на суд Временного правительства.
     Председательствующий, Яков Михайлович Свердлов, объявил:
     - Слово делегату от Петроградской организации товарищу Орджоникидзе.
     Серго горячо изложил свою прежнюю точку зрения: ни в коем случае!
     - Им  нужно  выхватить  как  можно больше вождей из рядов революционной
партии.  Мы  ни  в  коем  случае не должны выдавать товарища Ленина. Из дела
Ленина хотят создать второе дело Бейлиса!..
     Его поддержал Дзержинский.
     - Я  буду  краток.  Товарищ,  который говорил передо мной, выявил и мою
точку  зрения,  -  сказал  Феликс  Эдмун-дович. - Травля против Ленина - это
травля  против  всех нас, против партии, против революционной демократии. Мы
должны   разъяснить   нашим   товарищам,   что  мы  не  доверяем  Временному
правительству и буржуазии!
     И   съезд,   хотя   перед  тем  среди  делегатов  были  разные  мнения,
единогласно  поддержал  позицию  Серго  и Дзержинского против явки Владимира
Ильича на суд контрреволюции.
     И  вот  Шестой  съезд  закончил работу. Он, связной ЦК, везет Владимиру
Ильичу  пакет  от Свердлова. И передаст устно решение Центрального Комитета.
Этим  решением  прервется  связь  Серго  с  Владимиром Ильичей... На сколько
дней,  недель  или месяцев?.. Во время одной из встреч, сообщая о новостях в
Питере,  Серго  ради  шутки  сказал:  "На  днях  в  районной думе Выборгской
стороны  мы,  несколько  товарищей,  поспорили  о  будущем  революции.  Один
сказал:  "Вот  увидите:  Ленин  в сентябре будет премьером!"..." К изумлению
Серго,   Владимир   Ильич  кивнул:  "Да,  это  так  будет".  Голос  его  был
серьезен...  Этот  разговор  произошел еще до съезда. Теперь съезд взял курс
на    вооруженное    восстание.    Нынче    пятое    августа.    Неужели   в
сентябре-октябре?.. В таком случае, связь прервется не так уж и надолго.
     Но  все  равно  это  последняя  его  поездка в Разлив: Владимиру Ильичу
небезопасно  оставаться  далее  в шалаше пастуха. Контрразведчики Керенского
начали   обшаривать  окрестности  Петрограда.  На  "зеленый  кабинет"  могут
набрести  и  местные дачники. Центральный Комитет принял решение переправить
Ленина в Финляндию.
     Об этом и должен сообщить Серго Владимиру Ильичу.


                              Глава четвертая
                                 6 августа

1

     Вчера   вечером,   точно  за  минуту  до  назначенного  времени,  Путко
остановился  у солидного дома на Владимирском проспекте. По ковровой дорожке
взбежал  в  бельэтаж.  Глянул  на  латунную  табличку  -  и  глазам своим не
поверил.  Посмотрел  на  адрес, каллиграфически выведенный горским князем на
конверте.  Все  точно.  На  табличке,  вправленной  в лоснящуюся кожу двери,
значилось:  "Павел  Николаевич  Милюков, профессор". Может быть, однофамилец
того Милюкова?..
     Антон  повернул  узорное кольцо звонка. Представился горничной. Девушка
сделала  книксен.  Он  протянул письмо. Служанка оставила его в прихожей, но
скоро  вернулась  и повела по мерцающему паркету мимо затворенных и открытых
дверей.
     Двустворчатые  двери  в  ярко  освещенную  залу  были распахнуты. Антон
увидел  щедрый,  в  вазах  и бутылках, стол, группки стоящих и сидящих дам и
мужчин,  а  в  центре  -  бледного,  в  рубахе  с высоким жестким воротником
мужчину.   Черты   его   лица   были  крупными,  подбородок  тяжел.  Мужчина
декламировал:

     Догорало восстанье,
     Мы врагов одолеть не могли, -
     И меня на страданье,
     На мучительный стыд повели...

     Путко  решил,  что  и  он  приглашен  сюда.  Но горничная, оглянувшись,
качнула головкой в наколке и повела дальше по коридору.

     Осудили, убили
     Победители пленных бойцов,
     А меня обнажили
     Беспощадные руки врагов...

     Стихи  и  звучащий,  угасающий  позади заунывный голос поэта показались
Антону  знакомыми. Горничная подвела его к застекленной, светившейся неярким
зеленоватым  пятном  двери.  И он вступил в обширный кабинет, по трем стенам
заставленный шкафами с книгами. Навстречу поднялся хозяин.
     - Очень приятно, - протянул мягкую руку. - Павел Николаевич Милюков.
     Он  был  невысок.  Стекла  пенсне  увеличивали зрачки шафранного цвета.
Возвышенный  лоб,  умеренно  выгнутые  брови,  спокойная  пропорциональность
лица,  суженного  седой  бородкой,  знакомого  по  портретам  в  журналах  и
газетах:  вождя  кадетов  и  недавнего  министра  иностранных дел Временного
правительства, собственной персоной!..
     - Желаете коньяку, кофе, чаю? - осведомился Милюков.
     - Лучше чаю.
     - Подайте,  Машенька,  -  бросил он и, легко, по-приятельски взяв гостя
под локоть, увлек в угол кабинета, в кресла под торшер.
     - Судя  по  вашим наградам и повязке на голове, вы только что с фронта?
Превосходно. Мне бы очень хотелось получить сведения из первых рук.
     Он  был  в  стеганом  шелковом  шлафроке и располагался в кресле мягко,
уютно, как большой ухоженный кот.
     - Простите,  как вас величают по имени-отчеству?.. Владимирович?.. - он
на  мгновение  наморщил  лоб.  -  Владимир  Евгеньевич  -  ваш отец? Я так и
подумал.  Достойная  фамилия...  Мы  были  в приятельских отношениях с вашим
покойным отцом. Выдающийся ученый! И такая трагическая смерть...
     Антон нахмурился. Профессор уловил. Сделал паузу. Переменил тему:
     - Хотелось  бы узнать, как там, на фронте? Главное: как там относятся к
происходящему ныне в Питере?
     - По-разному,  -  собираясь  с мыслями, скупо ответил Путко, все еще не
понимая,  чего  ради  подполковник  из  "Союза офицеров" направил его в этот
дом.