рей? Крещение пошло на пользу?
 - Да, - отвечал Зюсс, - если ваше высочество развлеклись им.
 - А если я теперь потребую тридцать тысяч гульденов, дашь ты мне их?
 - Только прикажите!
 - А потом возьмешь меня за горло, выжмешь из  меня  все  соки?  Эге!  Я
нашел теперь такого, что даст мне денег без единого гроша процентов!
 - Вы взяли себе другого финансиста? - испуганно спросил еврей.
 - Нет, - благодушно засмеялся принц. - Пока  что  ты  мне  нужнее,  чем
прежде. Я пробуду здесь еще не меньше двух недель; но только  мне  хочется
выбраться из  этой  дыры,  именуемой  гостиницей.  Найми  для  меня  виллу
Монбижу. Оборудуй все, мебель и штат, так, чтобы и в Версале ни к чему  не
могли бы придраться. Я назначаю тебя моим гоффактором и казначеем.
 Зюсс поцеловал принцу руку и рассыпался в благодарностях.
 Карл-Александр послал чернокожего в замок Эрмитаж  спросить,  когда  он
может явиться с визитом. Отправился он туда, несмотря на краткий  путь,  в
своей громоздкой карете, которая хоть и была заново  полакирована,  однако
имела довольно устарелый вид; но Нейфера и кучера Зюсс  успел  нарядить  в
новые ливреи.
 В Эрмитаже фельдмаршалу был оказан весьма любезный прием. Кроме князя и
Марии-Августы,   при    этом    присутствовали    еще    главноуправляющий
турн-и-таксисовскими владениями и тайный советник  Фихтель.  Франц-Ансельм
фон Турн и Таксис был человек поживший и  многоопытный,  заядлый  скептик.
Благожелательный, живой и любопытный, с чинными безукоризненными манерами,
он любил общество, был не прочь позлословить и не верил ни в  бога,  ни  в
черта. У них с принцем нашлось много общих знакомых при венском  дворе,  в
Вюрцбурге,  в  армии,  среди  международной  аристократии.  Князь   бросал
короткие язвительные замечания, Карл-Александр говорил много и  оживленно,
подтверждал, оспаривал. Князь учтиво склонял изящную,  удлиненную,  как  у
борзой,  голову,  слушал  внимательно.  Карл-Александр   понравился   ему.
Конечно, он грубоват, часто несдержан, что не полагается; и  суждения  его
не всегда  правильны.  Но  он  обладает  темпераментом  и,  mon  Dieu,  он
фельдмаршал, герой, от него требуют побед, а не ума.
 Мария-Августа сперва говорила мало. Она восседала весьма  величественно
в сизо-сером бархатном платье, жеманно и  скромно,  как  требовал  этикет,
придерживая пухлыми, холеными ручками верхние складки широко раскинувшейся
робы. Белоснежные округлости рук, обнаженных до  локтя,  выступали  из-под
венецианских  кружев.  Матовым  сиянием   старого   благородного   мрамора
светились прикрытые кружевами плечи,  грудь  и  обнаженная  стройная  шея.
Грациозно,  по-ящеричьи,  выглядывало  из-под   блестящих   черных   волос
пастельно  тонкое  личико.  Своим  уклончивым,  но  живым  и  внимательным
взглядом она с нескрываемым  благосклонным  любопытством  озирала  принца,
который рядом с  ее  субтильным  отцом  казался  особенно  широкоплечим  и
мужественным.
 Тайный  советник  Фихтель  напомнил  об  одном  из  геройских  подвигов
Карла-Александра. Мария-Августа рассказала, глядя при этом на принца,  как
она была в Вене на итальянской опере "Герой Ахилл" и как Ахилл,  повергнув
врага, долго пел что-то весьма благородное и задушевное.
 - Да, - заметил князь, -  античные  герои  вообще  отличались  величием
души.
 Карл-Александр заявил, что он действует всегда под влиянием момента  и,
пожалуй, не слишком склонен к великодушию. На что принцесса, вперив взгляд
в смутившегося гостя, с усмешкой возразила, что речь шла вовсе не  о  нем.
Все засмеялись.
 Тут подали прохладительные напитки,  а  для  невзрачного  вюрцбургского
тайного советника кофе.
 Белокурому вюртембуржцу чрезвычайно понравилась чернокудрая  принцесса.
Mille tonnerre!  Если  этакая  женщина  будет  хозяйкой  бала  в  обширном
Белградском дворце, то-то вытаращат глаза все  турки  и  венгры  и  разные
тамошние дикари. Такой губернаторшей можно  щегольнуть  и  в  Вене  и  где
угодно.  А  кстати,  она  принесет  в  приданое  дукаты,   потребные   для
реставрации  разоренного  Белградского  дворца.  Верно,  что  хитрец  этот
вюрцбуржец, этот Шенборн, но и друг, черт подери, истинный друг  и  добрый
приятель, раз откопал для него такую  диковинку.  И  ведь  она  не  только
импозантна. Бесенок - тут его не проведешь. Что  за  глаза,  что  за  рот!
Лакомый  кусочек  для  постели.  Он  сиял  и  еле  удерживался,  чтобы  не
прищелкнуть языком. Вся целиком  -  истая  принцесса,  начиная  с  изящной
пряжечки в черных глянцевитых волосах - видно, денег у этих  регенсбуржцев
до  черта  -  и  кончая  атласным  башмачком,  который  время  от  времени
выглядывает из-под пышной бархатной робы. Да, принцесса  и  вместе  с  тем
женщина хоть куда! Совсем  не  то,  что  дурлахская  кислятина,  жена  его
кузена-герцога. Здесь  не  потребуется  вмешательства  императора  и  всей
страны, чтобы приживать с ней детей. И как рассудительно  щебечет!  А  как
язвит, бесенок, и дразнит его и поводит глазами! До чего  же  красиво  они
получатся вместе на картинах. То-то вытаращит глаза Эбергард-Людвиг.  Ему,
Карлу-Александру,  не  придется  разоряться  на  какую-нибудь  шлюху.  Его
законная супруга будет красивей и аппетитней в постели, чем самая  дорогая
заграничная метресса, и к тому же наполнит, а не опустошит его кошелек.
 А парламент! А окаянные бюргерские канальи! У него перехватило  дыхание
от восторга. Да ведь они скиснут, позеленеют и скиснут от  досады.  Прямой
смысл стать католиком.
 Он поглядел на Марию-Августу, - князь  был  поглощен  беседой  с  двумя
другими гостями, - поглядел на нее оценивающим, беззастенчивым, неприкрыто
плотоядным взглядом  солдата,  привыкшего  без  долгих  церемоний  швырять
женщину на кровать, и принцесса растворилась  в  этом  взгляде  вместе  со
своей неизменной, еле уловимой загадочной улыбкой.
 Уходя, Карл-Александр твердо решил стать католиком.


 Иозеф Зюсс обставил замок Монбижу весьма пышно,  особенно  гордился  он
маленькой галереей и смежной с ней желтой гостиной.  Впрочем,  мебель  для
этой гостиной раздобыл Никлас Пфефле, толстяк флегматично перевернул вверх
дном лавки и мастерские по всей округе. И вот  новое  жилище  фельдмаршала
заблистало во всей красе; принц похлопал Зюсса по плечу:
 - Ты прямо колдун, Зюсс. А на сколько ты меня при этом надул?
 Чернокожий  очень  удачно  выделялся  на  таком  фоне.  Принц  сиял  от
удовольствия, и даже Нейфер, который имел зуб  против  еврея  и  постоянно
старался поддеть невозмутимого Никласа Пфефле, даже  Нейфер  вынужден  был
признать, что и он не сделал бы лучше.
 Не  поскупился  на  похвалы  и  тайный   советник   Фихтель,   которому
Карл-Александр показал свои  новые  апартаменты,  прежде  чем  задать  там
первый бал. Но про себя нашел во всем душок безвкусицы, претенциозности  и
посоветовал  принцу   кое-что   убрать   и   снять.   Своему   повелителю,
князю-епископу, он сообщил, что принц доверился вкусу  некоего  иудея;  не
удивительно, что меблировка у него в  несколько  восточном  вкусе,  и  его
Вильдбадский замок скорее смахивает на Иерусалим, чем на Версаль.
 То же самое отметил про себя и  старый  князь  Ансельм-Франц  во  время
празднества,  устроенного  Карлом-Александром.   Правда,   старый   князь,
придававший большое значение наружности, был сильно раздосадован тем,  что
его светло-желтый кафтан не имеет  никакого  вида  на  фоне  бледно-желтой
гостиной  Монбижу.  Карл-Александр  предложил  вниманию  гостей  маленькую
комическую оперу  "Месть  Цербинетты",  зная,  что  Мария-Августа  большая
охотница до комедии, музыки и балета.  Зюссу  пришлось,  через  посредство
матери, проживавшей во Франкфурте и сохранившей связи с театральным миром,
наспех сколотить и доставить из Гейдельберга маленькую труппу.
 Общество собралось небольшое, но изысканное. Принц хотел было исключить
из него Зюсса, но в силу природного добродушия не устоял  перед  голодным,
по-собачьи покорным взглядом своего фактора, и к величайшей досаде Нейфера
еврей явился тоже. Гибкий и сияющий в затканном серебром светло-коричневом
кафтане, скользил он среди гостей. Как будто весь праздник только для него
и устроен, шипел про себя Нейфер.
 Но ярче всех блистала в темно-малиновом атласе и  парче  Мария-Августа.
Лента фамильного ордена герцогов Турн и  Таксис  горделиво  вилась  по  ее
груди, буфы на рукавах были украшены алмазным знаком звезды,  пожалованным
ей императором за какой-то  патронат.  Говорила  она  мало.  Но  принцессе
Курляндской,  а  также  дочери  посла  Генеральных  штатов,  которых   она
приветствовала с церемоннейшей учтивостью, как старших, - чудилось,  будто
изо всех углов доносится только ее томный детский голосок. Они  дали  себе
слово не показываться нигде в обществе  вместе  с  регенсбуржанкой,  да  и
вообще они намерены уже на днях покинуть Вильдбад. Решение это они приняли
независимо друг от друга, и Зюсс каждой из них одинаковыми словами выразил
свое отчаяние.
 Беседа шла о последней новости, дошедшей из  Штутгарта:  герцогиня  как
будто  ощутила  признаки   беременности.   Повивальные   бабки   и   врачи
поддерживали ее в  этой  надежде,  консистория  распорядилась  уже  читать
молитвы о ее  здравии,  а  любопытные  ездили  осматривать  эйнзидельнский
боярышник, который посадил Эбергард  Бородатый  (*23)  по  возвращении  из
Палестины и который сейчас неожиданно дал новые побеги.  Счастливый  знак!
Тайный советник Фихтель отпускал грубоватые скабрезные остроты, намекая на
беднягу Эбергарда-Людвига  и  его  скучные  супружеские  утехи  по  указке
императора: от дружбы с Бранденбургом Вюртембергу всегда бывало не сладко,
и тут тоже прусский король выступил в роли посаженого отца. Затем начались
рискованные  сравнения  между  физическими   достоинствами   герцогини   и
отставной любовницы Гревениц. Кавалеры,  столпившиеся  в  сторонке  вокруг
тайного советника,  фыркали,  лицо  старого  князя  покрылось  похотливыми
морщинками. Дамы заинтересовались причиной такого веселья. Зюсс  осведомил
их. В ответ - хихиканье. Кто-то подтрунил над  евреем  по  поводу  побегов
палестинского боярышника. В ответ - оглушительный хохот.  Даже  загадочная
улыбка на пастельном личике Марии-Августы вылилась в  откровенный  звонкий
смех.
 - Недурной маг твой дядюшка! - язвил Карл-Александр, - наследный  принц
благополучно женился, старый герцог производит на свет второго наследника.
Недурно вы с дядюшкой-чародеем провели меня.
 Мария-Августа никогда  так  близко  не  видала  настоящего  еврея.  Она
допрашивала с пугливым любопытством:
 - Он убивает детей?
 - Случается, только изредка, - успокаивал тайный  советник  Фихтель,  -
обычно он предпочитает знатных господ.
 Нахмурив лоб, принцесса старалась  себе  представить,  такими  ли  были
евреи, распявшие Христа. Тайный советник поспешил ее уверить, что этот  уж
во всяком случае при сем не присутствовал.
 Зюсс  придерживался  мудрой  тактики:  не   навязывался   принцессе   и
довольствовался тем, что на почтительном  расстоянии  пожирал  ее  пылкими
взглядами выпуклых глаз. После оперы она пожелала, чтобы  его  представили
ей. И была польщена его раболепной покорностью.
 - Он совсем как все люди, - удивленно сказала она отцу.
 Карл-Александр  выиграл  в  ее  глазах  благодаря  своему  приятному  и
галантному придворному  еврею.  И  даже  под  волнующим  впечатлением  его
первого  поцелуя,  когда  он  еще  весь  был  напоен  теплом   ее   полных
сладострастных губок, она, расправляя платье, с улыбкой заметила:
 - Что за потешный придворный еврей у вашей милости!
 Вслед за тем они возвратились из будуара в залу.
 Кстати, у принца возникло смутное,  безотчетное  ощущение,  будто  этот
искусный и жгучий поцелуй - отнюдь не первый в ее жизни.


 В  парламентском  совете   одиннадцати   царило   мрачное   настроение.
Беременность герцогини оказалась обманом, а тут вдобавок пришло известие о
предстоящей  женитьбе  принца   Карла-Александра   и   его   обращении   -
возвращении, как дерзко заявляли иезуиты  -  в  католичество.  А  главное,
говоря по совести, приходилось  признать  за  собой  долю  вины  за  столь
досадное обстоятельство,  как  перемена  религии  популярнейшим  в  стране
лицом.
 Прелат  Вейсензе,  с  первых  же  донесений  о  знакомстве   принца   с
регенсбургским семейством, понял,  что  вся  эта  затея  -  дело  рук  его
приятеля Фихтеля и вюрцбургского двора. Усмехаясь,  отдал  он  должное  их
ловкой тактике; но так как политика была для него всего лишь игрой,  да  и
то не очень  увлекательной,  он  и  к  вероотступничеству  принца  отнесся
довольно безучастно. Конечно, он предвидел, что в  малом  совете  на  него
будут смотреть косо,  потому  что  в  отклонении  ходатайства  принца  был
действительно  повинен  он.  Но  он  рассчитывал,  что   в   силу   своего
превосходства, хоть  и  возбуждавшего  неприязнь  коллег,  теперь,  как  и
всегда, возьмет над  ними  верх,  и  старательно  приготовился  к  защите.
Впрочем, он и сам искренне полагал, что переход принца в католичество вряд
ли может иметь реальное значение. Хотя надежды на  беременность  герцогини
лопнули как мыльный пузырь, на дороге принца  к  престолу  оставалось  еще
много преград. Вейсензе серьезно усомнился в том, стоило ли иезуитам  ради
таких туманных перспектив тратить столько трудов на обращение принца.  Что
поделаешь, герцогству и его парламенту надо считаться с обстоятельствами и
в политике своей не заглядывать далеко  вперед,  не  то  что  католической
церкви -  он  подавил  завистливый  вздох,  -  этой  древней  несокрушимой
твердыне; хорошо иезуитам - свою политику они могут строить на века,  имея
в виду позднейшие поколения. Прежде всего  совет  одиннадцати  обрушил  на
принца поток грубой, злой и бессмысленной  брани.  Наконец,  Иоганн-Генрих
Штурм  -   председатель   и   первый   секретарь,   разумный,   степенный,
положительный  человек  пресек  нелепое  и  бесцельное   сквернословие   и
предложил перейти к деловому обсуждению. Грубоватый бургомистр Бракенгейма
напрямик брякнул, что настоящий виновник  -  Вейсензе,  значит,  он,  черт
возьми, и обязан исправить то, в чем сам же навредил.
 Вейсензе, невозмутимо улыбаясь, заметил, что особого вреда  он  тут  не
усматривает. Раз принц так, здорово живешь, принял  католичество,  значит,
истинная вера не много с ним потеряла. Католикам его обращение важно  лишь
в целях пропаганды, за  фельдмаршала  надо  только  порадоваться,  что  он
избавился от вечных недохваток и не должен больше клянчить у  ландтага.  О
каких-либо иных реальных последствиях, надо полагать, никто из досточтимых
коллег даже не помышляет.
 Но грубиян бракенгеймец стоял на своем:  хотя  герцогская  чета,  слава
богу, еще полна сил и не лишена надежд на потомство, хотя наследный  принц
жив и здоров, но раз Рим ведет  политику  такого  дальнего  прицела,  надо
вовремя принять встречные меры.
 Что  ж,  пожалуй,  небрежно  бросил  Вейсензе.  Можно,  например,   без
каких-либо обязательств и под строгим секретом  вступить  в  переговоры  с
братом Карла-Александра, Фридрихом-Генрихом. Просто так, на всякий случай,
чисто академически. От этого благочестивого и кроткого принца никак нельзя
ожидать  угрозы  ни   свободе   сословий,   ни   свободе   евангелического
вероисповедания.
 В среде одиннадцати смущение, молчание, нерешительность. Не  отдает  ли
это государственной изменой? Конечно, только чисто академически, только на
всякий случай, только без каких-либо обязательств. И тем не менее?..
 Штурм, председатель и первый секретарь, человек прямой и  честный,  был
всей душой предан своему отечеству и не терпел  таких  иезуитских  уловок,
однако с глубоким прискорбием сознавал, что без них не обойтись. Но только
когда уж никакого, решительно никакого иного выхода нет.
 Советник  ландтага  по  правовым  вопросам,   асессор   вюртембергского
верховного суда Вейт-Людвиг Нейфер - тот и слышать ни о  чем  подобном  не
желал. Нейфер, сравнительно еще молодой человек, с хмурым, испитым лицом и
копной косматых черных волос над низким лбом, прежде был ярым  противником
монархов и пламенным  поборником  народных  свобод.  Со  своим  двоюродным
братом, камердинером принца Карла-Александра, он самым  демонстративным  и
оскорбительным образом порвал  отношения,  хотя  они  дружили  с  детства,
вместе резвились и обучались наукам. Теперь же, увидев изнанку  жизни,  он
впал в брюзгливую покорность: зло неотвратимо, и он  с  какой-то  циничной
жестокостью жаждал все больше и больше зла в подтверждение своего горького
опыта. А тут, в связи с пребыванием принца в Вильдбаде,  он  столкнулся  с
двоюродным братом - камердинером; честно говоря, он сам искал этой встречи
и  помирился  с  ним,  но  по-своему  -  сварливо,  язвительно  и  злобно.
Оказалось, что тот прав.
 По-видимому,  так  и  должно  быть,  таков  закон   природы:   немногие
счастливцы  возвышаются  над  всеми,  а  удел  остальных  -  подличать   и
пресмыкаться. На вюртембергский престол может взойти католик?  Тем  лучше,
на то и самодержавие и воля божья, а народ - черт с ним, с народом,  пусть
покоряется.
 Увертливый Вейсензе все так же осторожно и  невозмутимо  развивал  свою
мысль. Белград далеко, и речь идет о чисто отвлеченных  предположениях,  о
гарантиях  на  случай  самого  неправдоподобного  стечения  обстоятельств.
Разумеется, письменных улик никаких быть не должно. А Corpus Evangelicorum
[Евангелическая  уния  (лат.)]  (*24),  безусловно,  можно  считать  своим
союзником.
 Тупые мозги ворочались туго и опасливо.  Самая  отдаленная  возможность
иметь герцогом католика представлялась несуразной, немыслимой, выводила из
равновесия!  Католический  государь  рисовался  не  иначе  как   деспотом,
тираном. А тем паче Карл-Александр при его связях с венским  двором,  этим
исконным противником  всякой  свободы  исповеданий,  всякой  парламентской
независимости. Благодатные свободы! И носителями этих свобод  были  именно
они, одиннадцать избранных, которые тут сидели, судили и рядили.  Для  них
самих, для них лично, католический принц являлся угрозой.
 Решено было, что Вейсензе вступит в переговоры с братом фельдмаршала, с
кротким, безобидным протестантом, принцем  Фридрихом-Генрихом.  Но  только
совсем приватно, без каких-либо обязательств и под строжайшим секретом.


 В  Регенсбурге,  в  соборе,  во  время  венчания   Карла-Александра   -
колокольный звон, клубы ладана, блистательное общество. Император  прислал
своего представителя, папский нунций Пассионей явился  с  собственноручным
рескриптом святого отца, присутствовали князь-епископ Вюрцбургский и  весь
цвет императорской армии, в том  числе  ближайший  друг  Карла-Александра,
генерал   Франц-Иозеф   Ремхинген,   питомец   иезуитов,   его   багровое,
одутловатое,  огрубелое  лицо  лоснилось  от  винных  паров  под  пудреным
париком.
 Прекрасней пары не сыщешь во всей империи. Принц высок и строен,  точно
кедр, в руке сверкает маршальский жезл, на груди -  орден  Золотого  руна.
Грациозное личико Марии-Августы цвета старого благородного  мрамора  сияет
над белой парчой и атласом, грудь обвита лентой фамильного ордена  Турн  и
Таксиса, на  буфах  рукавов  -  матово-золотая  императорская  звезда,  на
обнаженной шее  -  крест  папского  ордена.  Мягкой,  эластичной  поступью
вступила она в собор, неся свою юную,  загадочную  улыбку  под  венчальным
убором, чудом ювелирного мастерства,  -  Зюсс  исколесил  всю  Европу,  по
частям собирая его.
 Держалась она весьма непринужденно, стараясь даже  в  этом  благолепном
торжестве отыскать крупицы комизма. Своим уклончивым взором она  с  томным
любопытством оглядывала присутствующих, и пока епископ  прославлял  ее  за
то, что она вернула  истинно  христианской  католической  церкви  великого
победителя турок, бесстрашного льва в бою, она думала, что в течение всего
пиршества тайный советник Фихтель будет, наверно, мечтать только  о  своем
кофе