Терей бросился на сестер, обнажив меч. Но богиня Синтия, которая всегда
мстит  за   поруганную   девичью   честь,   превратила   его   в   черного
грифа-падальщика, Прокну - в соловья, а несчастную Филомелу - в  ласточку,
у которой хвост вырезан посредине, как  был  вырезан  язык  Филомелы.  Вот
почему соловей поет только вдали от чужих  глаз,  а  ласточка  летает  так
быстро,  что  ее  невозможно  поймать;  ведь  их  вечный  враг  продолжает
преследовать их.
   А бедный Итис, убитый собственной матерью в  отместку  за  преступление
отца, теперь помогает всем детям, которые страдают по неведомым  им  самим
причинам, по малолетству своему еще неспособные даже понять эти причины.
   Рассказав нам эту легенду, Эгесистрат велел мне встать между алтарем  и
костром и, бормоча заклинания, перерезал горло  голубям,  чтобы  кровь  их
капала в огонь, затем совершил возлияние вином и бросил в костер  какие-то
благовонные травы. Проделав все это, он запел гимн Итису,  а  Ио  и  Элата
вторили ему.
   От дыма костра у меня защипало в носу, потом вдруг захотелось спать;  и
я, по-моему, задремал, а во сне увидел того мальчика, которого встретил на
рынке. Это был отрок, еще не превратившийся в мужчину,  но  уже  с  первым
пушком на верхней губе и на щеках, одетый в дорогой плащ  явно  восточного
происхождения. Черные волосы  его  были  тщательно  причесаны,  в  ушах  -
золотые кольца. Но вел он  себя  как-то  странно,  словно  пробрался  сюда
украдкой, и очень удивился, когда я спросил, зачем он присоединился к нам,
если не принимает участия в жертвоприношении.
   И тут Эгесистрат вдруг спросил меня,  помню  ли  я,  кто  он  такой.  Я
ответил, что его зовут Эгесистрат и что он прорицатель. Он  спросил,  могу
ли я бегать так же быстро, как он; когда я  заявил,  что  могу,  он  снова
спросил, могу ли я бегать быстрее, чем он, и я сказал, что могу. Тогда  он
спросил, помню ли я кибернета и сможет ли он, Эгесистрат, обогнать его.  Я
ответил, что не сможет, и он спросил, почему я так думаю.
   - Ты и сам должен знать, - ответил я.
   - Конечно я знаю. Но хочу выяснить, знаешь ли ты.
   - Да ведь ты хромой! Тебя ранили спартанцы - так, во всяком случае,  ты
мне говорил.
   Почему-то Ио очень удивилась этим моим словам. Странно.
   - А куда меня ранили? - продолжал расспрашивать Эгесистрат.
   - В бедро.
   Он кивнул.
   - А как тебе нравятся мои новые зимние сапоги? Как ты  думаешь,  в  них
удобно бегать? Оба ли они для этого хороши?
   Я взглянул на его сапоги и заверил его, что они превосходные (так оно и
было на самом деле).
   - Впрочем, как и любая обувь, они больше годятся для  ходьбы,  чем  для
бега, - заметил я. - Быстрее всего человек бегает босиком.
   - Хорошо сказано, - заявил Эгесистрат. - А теперь скажи, Латро, ты  все
еще видишь мальчика, с которым только что разговаривал?
   Элата подмигнула мне и указала, куда нужно смотреть. Но в ее  подсказке
не было никакой необходимости. Я по-прежнему хорошо видел этого  мальчика,
о чем и сказал Эгесистрату.
   - Спроси у него, как поживает Эобаз.
   Не имею понятия, откуда мальчику могло быть известно о каком-то  Эобазе
и почему Эгесистрат считает, что ему это известно (разве что кто-то  утром
на рынке ему сказал?). Я окликнул мальчика:
   - Эй! Подойди-ка  поближе  к  костру!  Что  ты  можешь  сказать  нам  о
спартанце Эобазе, изготовившем  канаты  для  моста,  построенного  Великим
Царем? - Я помнил, кто такой Эобаз, потому что прорицатель говорил о нем с
нашим капитаном совсем недавно, в харчевне.
   - Эобаз - не спартанец, - отвечал мальчик. - Он мидиец.
   - Значит, ты его знаешь?
   Он пожал плечами и повторил:
   - Он мидиец. Мы мидийцам не доверяем, они не нашего племени.
   - Ты должен повторять все, что скажет мальчик, - велел мне  Эгесистрат.
Я повторил. Эгесистрат сказал: - А теперь спроси его, где Эобаз сейчас.
   Повторять его вопрос не было  необходимости  -  мальчик  прекрасно  все
слышал. Он на мгновение прикрыл глаза и промолвил:
   - Эобаз на коне.
   - Он едет верхом, - сообщил я Эгесистрату.
   Прорицатель потер щеку и спросил:
   - Один?
   - Нет, - отвечал мальчик, обращаясь  ко  мне.  -  С  ним  много  людей.
Высокие воины  с  копьями.  Безволосый  и  очень  сильный  человек  держит
веревку, завязанную петлей у Эобаза на  шее.  -  Понимая,  что  Эгесистрат
мальчика не слышит, я повторил все это.
   - Руки у него связаны?
   Мальчик кивнул:
   - Связаны, и конец веревки привязан к подпруге его коня.
   - Латро! - раздался вдруг чей-то голос.
   Удивленный, я оглянулся и увидел капитана Гиперида, который только  что
подошел к нам. Он помахал мне рукой, и я помахал ему в ответ.  Тут  мне  в
лицо вдруг пахнуло дымом, я закашлялся и вынужден был отойти от костра.
   Эгесистрат тоже поздоровался с Гиперидом. Не знаю  уж,  куда  при  этом
делся мальчик,  я  его  больше  не  видел.  Гиперид  спросил,  как  прошло
жертвоприношение и благоприятными ли были указания богов.
   - Весьма благоприятными, - отвечал Эгесистрат. - Но при условии, что мы
последуем совету Итиса.
   - Превосходно! - воскликнул Гиперид, садясь у костра и протягивая  руки
к огню. - А каково это условие?
   - Тебе с экипажем предстоит обогнуть  мыс  Геллы  и  встретить  нас  на
фракийском берегу. А мы  -  Итис  указал  на  нас  четверых  и  на  твоего
чернокожего раба - должны последовать за Эобазом во Фракию.
   Гиперид поморщился:
   - Мне не хотелось бы расставаться с вами.
   Элата, улыбаясь, сказала:
   - Ничего, надеюсь, наша разлука будет недолгой.
   Гиперид с мрачным видом кивнул и задумался, уставившись на огонь.
   - Что касается меня самого и "Европы" с ее командой,  совет  Итиса  был
вполне подходящим, это ясно. Конечно, мы не можем оставить корабль, а если
Эобаз и впрямь находится во Фракии...
   - Он действительно там, - сказал Эгесистрат. - Итис подтвердил это.
   - Тогда нам следует тотчас же сообщить это Ксантиппу и отправляться  во
Фракию как можно скорее. Однако вы пятеро здорово рискуете! - Он глянул на
Ио: - Девочке тоже надо ехать с вами?
   - Если Латро поедет, - сказала Ио, - я должна ехать с ним.
   Эгесистрат поддержал ее.
   - Хорошо, пусть отправляется, - кивнул Гиперид. - Они с Элатой  все  же
не так сильно рискуют, как вы с Латро и чернокожий. - Он вздохнул. -  Двое
из вас, конечно, хорошие  воины.  Во  всяком  случае,  я  сам  видел,  как
сражается чернокожий, а про Латро мне рассказывал один  поэт,  Пиндар  его
имя.  Он  даже  собирался  написать  о  Латро  поэму.  Ты-то,  Эгесистрат,
разумеется, воевать не можешь.  И  ноги  у  тебя  нет,  и  культя  еще  не
зажила...
   (Только сейчас я разглядел правую ногу Эгесистрата! Раньше-то я  думал,
она обута в сапог, но теперь понял, что  это  просто  деревяшка.  И  решил
убить его при первой же возможности.)
   - Культя моя быстро подживает, - возразил Эгесистрат. - И хотя от  меня
мало проку в боевой фаланге или при абордаже, если меня посадить в  седло,
я буду ничуть не хуже любого другого всадника.
   Гиперид поднялся, потирая руки.
   - Лошади дорого стоят, - заметил он. - Понадобится по крайней мере...
   Но Эгесистрат только  отмахнулся  от  него,  заявив,  что  сам  за  все
заплатит. А когда мы вернулись в Сест, чернокожий отвел его в  сторонку  и
показал ему пять лошадей. Я сам видел, потому что пошел за ними, хотя  они
меня не заметили. Я догадался,  зачем  Эгесистрат  отослал  чернокожего  -
чтобы тот купил  лошадей,  а  это  значит,  ему  было  известно,  что  они
понадобятся, задолго до того, как мы пошли  в  рощу  Итиса!  И,  по-моему,
мальчик, с которым я беседовал, был вовсе не Итис,  а  самый  обыкновенный
живой подросток, возможно, с какого-нибудь иноземного корабля. И вовсе  он
не говорил того, что Эгесистрат потом передал Гипериду!
   Похоже, этот Эгесистрат просто предатель. Что ж, за предательство я ему
отомщу: убью его, как только корабль уплывет.
   Ио пришла ко мне, когда я ложился спать, и сказала, что ей  холодно.  Я
уложил ее рядом с собой и накрыл своим плащом, а ее плащ набросил  сверху.
Когда я спросил, сколько ей лет,  она  некоторое  время  явно  колебалась,
решая, видимо, какой возраст мне покажется приемлемым.  Я  даже  упоминать
здесь не стану, какой возраст она  мне  назвала:  это  безусловно  вранье.
Скоро я догадался, чего она, собственно, хочет от меня, но не пошел у  нее
на поводу и сдержался, хотя многие на моем месте, наверное,  поступили  бы
иначе. Я спросил только, довольна  ли  она,  что  отправляется  во  Фракию
вместе с Эгесистратом и Элатой, и она сказала, что очень этому рада. Когда
же я спросил, почему, она отвечала, что Фракия находится на пути в Фивы, и
что Пиндар, вероятно, сейчас как раз в Фивах, и что для меня  лучше  всего
было бы найти Пиндара, который, наверное, сможет  отвести  нас  туда,  где
меня исцелят. Услышав  это,  я  очень  обрадовался,  потому  что  подробно
записал все, что говорили об этом Пиндаре, и уже прочел свои записи.
   Потом я немного поспал. А когда проснулся, услышал, что  Ио  плачет.  Я
спросил, отчего, и она ответила, что была в Фивах храмовой рабыней и, если
вернется туда, ее, несомненно, жестоко накажут. Я спросил, не из Фив ли  я
сам родом, хотя и предполагал, что это не так.  Она  ответила,  что  я  не
фиванец, а только она сама фиванка. Если это действительно так, у меня нет
ни малейшего желания ехать в Фивы. Я буду продолжать свои поиски, пока  не
найду такое место, где люди меня узнают и смогут сказать,  что  я  с  ними
одной крови.
   Однако постараюсь при  этом  по  возможности  не  подвергать  жизнь  Ио
опасности.




ЧАСТЬ ВТОРАЯ


9. ЧТО СКАЗАЛА ЭЛАТА

   Мне нужно перечитывать свои записи каждое утро, как только проснусь,  и
каждый вечер, пока не стемнело, записывать то, что произошло за день.  Это
уже вошло у меня  в  привычку,  хотя  я  все  же  иногда  забываю  сделать
очередную запись. Необходимо продолжать вести дневник  во  что  бы  то  ни
стало!
   Нынче утром я увидел трех женщин, но не знал, как их зовут и почему они
пляшут. Остальные еще спали, когда Элата вернулась в лагерь.  Я  тогда  не
помнил, что она из нашего отряда, но она заверила меня,  что  это  так,  и
когда я пересчитал лошадей, то понял, что она говорит  правду.  Да  и  все
остальные хорошо знали ее, как я потом смог убедиться. Элата сказала  мне,
что плясала она в полном одиночестве, поскольку любит танцы, а после  езды
верхом у нее все тело затекло и болело, так что хотелось размяться.
   Но я определенно видел и других плясуний! Я с восторгом отозвался об их
грации и спросил, куда же делись они. И тогда Элата объяснила, что то были
дочери реки и живут они на дне. Она предложила даже проводить  меня  туда,
если я того пожелаю, чтоб я сам мог их увидеть. Если мужчина, подобно мне,
носит пояс воина, он не должен поддаваться страху; и все  же  я  испугался
как ребенок, когда она мне предложила опуститься на дно реки,  и,  конечно
же, с нею не пошел.
   Она рассмеялась и поцеловала меня; она  такая  маленькая,  хрупкая,  но
когда я держал ее в своих объятиях, она показалась мне гораздо больше, чем
я сам. Она говорит, что река эта называется Мелас и что  по  ней  проходит
граница Апсинфии.
   Я спросил у нее, почему они так весело плясали, и она ответила:  потому
что пошли дожди.
   - Ты, наверное, не помнишь, сколько вина я выпила в ту ночь,  когда  мы
впервые встретились с тобой, Латро. Я все пила и пила, я просто умирала от
жажды! - Она улыбнулась, склонив голову набок.  -  А  теперь  снова  пошли
дожди - лучшая пора для всех растений. Хочешь снова лечь со мною?
   Страх все еще шевелился у меня в душе, но  я  кивнул.  И  тут  один  из
спящих проснулся, Элата рассмеялась и отодвинулась  от  меня.  Может,  она
просто смеялась надо мной и мы с  ней  никогда  не  делили  ложе?  Нет,  я
чувствую, что познал ее.
   Проснувшийся сел, протер глаза и сказал:
   - Доброе утро,  Латро.  Меня  зовут  Эгесистрат.  Ты  не  поможешь  мне
обуться?
   Я ответил, что помогу, если нужно. Он объяснил, что  ему  очень  трудно
натягивать сапоги и что я ему каждое утро помогаю  делать  это.  Наверное,
так оно и есть, хотя я ничего не помню. Надо сказать,  сапоги  он  натянул
без особых трудностей. И еще заметил, что будет  очень  рад,  когда  вновь
наступит теплая погода и можно будет носить сандалии. Я  тоже  буду  этому
рад: в сапогах очень неудобно не только ходить, но и даже ездить верхом.
   Тут проснулась девочка. Она говорит, что ее зовут Ио. Позже она мне еще
немного  рассказала  об  остальных  наших  спутниках  и  о  том,  куда  мы
направляемся. Оказывается, мы надеемся найти одного  плененного  варварами
мидийца, которого зовут Эобаз, а потом отвезти его  в  Афины.  Я  согласно
кивал, понимая, что в сердце моем  не  много  отыщется  теплых  чувств  по
отношению к Афинам, зато я исполнен сочувствия к этому Эобазу.
   Проснулся чернокожий. Он пошел умываться к реке. Поскольку я  почему-то
за него опасался, то решил проводить его и тоже умыться. Элата  явилась  к
реке следом за нами - похоже, боялась, что я расскажу  ему  о  плясках  на
берегу. Она все время прижимала палец к губам, когда он не  смотрел  в  ее
сторону. Сбросив одежду, она  нырнула  в  стремительный  поток;  мы  же  с
чернокожим зашли в воду только по пояс, а Ио (которая тоже пришла на берег
реки) просто вымыла руки и ноги.
   Самым последним явился Эгесистрат. По-моему, только потому, что  боялся
за Элату. Но, раз уж он сюда явился, ему пришлось снять  сапоги  и  вымыть
ноги. Потом он их вытер и снова запросто натянул сапоги - без моей помощи.
Интересно, что бы это значило? Может быть, так он хочет показать мне,  что
я должен ему подчиняться? Я ведь всего лишь помог товарищу, который к тому
же значительно старше меня. Нет, вряд ли я подчиняюсь ему: я  же  не  вол,
чтобы ходить под ярмом.
   Я тоже боялся ненароком упомянуть о тех плясуньях  и  решил  рассказать
чернокожему и остальным, что видел на берегу всадника, огромного  человека
с длинным копьем и на гигантском жеребце.
   - Он, наверное, из Эноса, - сказал Эгесистрат. -  Может,  разведчик,  а
может, просто какой-нибудь  аристократ  местный  на  охоту  выбрался.  Вот
переправимся через реку и окажемся на их территории. - Он кисло  улыбнулся
и добавил: - Не сомневаюсь, многие еще  до  заката  явятся  приветствовать
нас.
   Я спросил его, не охотятся ли жители Эноса со львами, как другие народы
с собаками, но он заверил меня, что  у  них  таких  традиций  нет.  Зверь,
который несся рядом с конем всадника, показался мне самым настоящим львом,
но я об этом рассказывать не стал.
   Солнце, которое с утра сияло  так  ярко,  теперь  спряталось  за  тучи,
посыпался мелкий дождь. Нам пришлось долго ехать вверх по течению, пока мы
не нашли брод; и хотя множество следов копытных  животных  указывало,  что
брод действительно здесь, вода при переправе была лошадям по брюхо.  Дождь
прекратился вскоре после того, как мы переправились, но солнце так  больше
и не показалось. Когда мы взобрались на холм,  с  вершины  которого  видны
были на том берегу шумной реки угли нашего костра, уже миновал полдень;  в
городах на рынках в это время полно народу.
   Чернокожий все время ехал впереди, но когда мы на минутку остановились,
чтобы оглянуться, он подъехал к нам и о чем-то заговорил с Эгесистратом на
неведомом мне языке. Эгесистрат потом объяснил, что чернокожий настаивает,
чтобы  теперь  после  каждого  брода  мы  ехали  прямо  на  запад,  а   не
возвращались по другому берегу, как до сих пор.
   - Это будет долгое и тяжелое путешествие, - признал Эгесистрат. - У нас
и так маловато продовольствия, а чем  глубже  мы  забираемся,  тем  больше
рискуем  заблудиться.  Мы  можем  даже  невольно  пересечь  эту  страну  и
оказаться   на   территории   ее   северных   соседей.   Можно,   конечно,
ориентироваться по солнцу и звездам, если боги пошлют нам ясную погоду, но
мне кажется, вряд ли мы скоро вновь увидим чистое небо.
   Чернокожий воздел палец, как бы показывая, что он и без того знает, где
сейчас солнце, хоть небо и закрыто облаками.
   - Пока что, - продолжал Эгесистрат, - мы старались держаться побережья,
чтобы выйти к месту встречи с "Европой" у большого храма в устье Гебра. Но
сперва надо все же выяснить, где находится Эобаз.  А  когда  мы  достигнем
Гебра, то сможем двигаться по его течению, пока не придем к храму. Давайте
решим,  кто  каким  путем  хочет  идти.  Те,  кто  за  предложение  нашего
чернокожего друга по имени Семь Львов, пусть поднимет руку.
   Чернокожий тут же поднял руку, я тоже - уверен,  что  он  действительно
мой  друг.  Ио  тоже  подняла  руку,  наверное  желая  показать  мне  свою
покорность. Итак, все было решено.
   Когда мы тронулись в путь, я поискал было на земле следы копыт  -  там,
где видел всадника, - рассчитывая обнаружить и следы того зверя, что несся
рядом с огромным конем, и определить, кто это был: собака, как  утверждает
Эгесистрат, или все-таки лев, как показалось  мне.  Это  не  очень  верный
способ - порой крупные псы, а  тем  более  овчарки,  выведенные  молоссами
(*20),  оставляют  следы  не  меньшего  размера,  чем  у  молодого   льва;
единственное, что их отличает: в собачьем  следе  всегда  видны  отпечатки
когтей, а лев когти, как и всякая кошка, убирает. Но, сколько я ни  искал,
следов копыт огромного  коня  так  и  не  обнаружил,  зато  заметил  следы
молодого льва.
   В здешних местах берег низкий, почти плоский, зачастую заболоченный,  и
мы не всегда ехали у самой воды; но когда  это  все  же  случалось,  нигде
вдали не было видно никаких островов, хотя, мне  кажется,  в  такой  ясный
летний день мы должны были бы их увидеть. В первый раз мы  перекусили,  не
слезая с коней; потом сделали привал у ручья  с  очень  чистой  и  вкусной
водой. Мы стреножили коней и развели костер, чтобы сварить  обед.  Мы  уже
покончили с хлебом и маслинами и как  раз  решали,  не  разбить  ли  здесь
лагерь, когда Ио заметила всадников.
   Она закричала, указывая на  них  рукой.  Спускались  сумерки,  так  что
всадников различить было трудно, особенно  если  перед  этим  смотреть  на
огонь. Впрочем, через минуту я уже  хорошо  видел  их  на  фоне  деревьев,
которые росли вдоль ручья: девять человек, вооруженных копьями. Эгесистрат
встал и поздоровался с ними на фракийском наречии, а я проверил, легко  ли
выходит мой меч из ножен, заметив, что и чернокожий шарит рукой в  поисках
своих дротиков. Надо отметить, что у Эгесистрата, у меня и  у  чернокожего
имеется по паре очень хороших дротиков; Ио говорит, что  Эгесистрат  купил
их в Пактии, городе, оставшемся позади, на юго-востоке. У Эгесистрата  еще
есть легкий боевой топор с длинной рукояткой - обычное оружие мидийцев,  -
украшенный золотыми инкрустациями  и  накладками.  У  чернокожего  имеется
обоюдоострый кинжал, тоже, по-моему,  мидийской  работы,  но  с  бронзовой
отделкой, как и мой меч.
   Когда Эгесистрат заговорил, он поднял чашу с вином, и я понял,  что  он
предлагает всадникам выпить с нами вина. Один из фракийцев что-то ответил.
Я не понял, что именно, но по его  тону  догадался,  что  он  от  угощения
отказывается. Я шепотом сказал Ио, что от нее в схватке все равно никакого
проку, и велел спрятаться на берегу. Она кивнула и как будто подчинилась -
отошла от костра в темноту, хотя вряд ли достаточно далеко.
   Конники приблизились к костру. Тот,  что  отвечал  Эгесистрату,  что-то
сказал, и Эгесистрат надел мех с вином на протянутый ему  фракийцем  конец
копья. Всадник поднял копье, и мех съехал прямо  ему  в  руки.  Он  сделал
несколько глотков  неразбавленного  вина  и  передал  мех  своему  соседу.
Эгесистрат жестом указал на небольшую кучку наших вещей  -  похоже,  хотел
показать, что вина у нас больше нет.
   Фракиец указал копьем в сторону чернокожего и опять что-то сказал.
   - Опусти оружие, - велел  чернокожему  Эгесистрат,  и  тот  подчинился,
воткнув дрот