ет, что самый красивый  город  также  получит  больше  всего
поддержки от остальных городов союза -  при  прочих  равных.  А  поскольку
Коринф - соперник родного города моего друга Фемистокла и я никак не  могу
умалить славу его широких улиц и великолепных зданий, то я критикую  нравы
и мораль его обитателей. И это я могу делать с чистой совестью - хоть я  и
знаю о них очень мало. Впрочем, нравы  и  мораль  повсюду  стали  поистине
ужасны. Что же касается моей безобразной физиономии, то с ней я ничего  не
могу поделать. Однако в будущем обо мне будут судить не по воспоминаниям о
том, каков я был в действительности, а по искусно сделанному  портрету.  К
тому же через полсотни лет все будут считать  меня  одной  из  центральных
фигур своего времени.
   Адемант командовал флотом Коринфа во время битвы при  Саламине.  Именно
он вышел навстречу кораблям из Египта,  по  всеобщему  мнению,  лучшим  во
флоте Великого Царя. На стенах у него в доме висят щиты и оружие, а  также
- носовые украшения  с  тех  кораблей,  которые  он  уничтожил.  Украшения
подбирали его матросы, а он раздаривал их своим  капитанам.  Остальные  же
оставил себе.
   Поскольку и это оружие, и эти носовые украшения казались мне знакомы, я
спросил Ио, не бывали ли мы когда-нибудь в Египте; она сказала,  что  нет.
Адемант сказал, что сам он тоже никогда  не  бывал  там,  однако,  по  его
словам, не стоит так уж завидовать Великому Царю, владевшему этой  богатой
страной, хотя  она  действительно  старейшая  из  стран  мира  и  наиболее
почитаемая.
   - Люди, которые так яростно сражались за царя-иноземца, будут еще более
яростно сражаться против него, - сказал он нам. - После битвы при Марафоне
целый народ восстал против мидийцев, как вы помните. И снова восстанет.
   Если душа у египтянина столь же черна и крива, как их хитрое  оружие  и
диковинные раскрашенные щиты, то Адемант, по-моему, говорит сущую  правду.
Это подтверждает и чернокожий, если я правильно понимаю его  жесты,  давая
понять, что его народ долгое время оказывал на Речную страну  существенное
влияние, однако относительно недавно египтяне оттеснили чернокожих  на  их
прежнюю территорию. Он говорит, что не раз бывал в Египте еще до нашего  с
ним знакомства и там очень хорошо и красиво.
   Сегодня будут играть спектакль. Все мы, даже Ио, пойдем в театр.
   С Фемистоклом пришел поговорить какой-то однорукий человек.


   Ио предупредила меня насчет этого однорукого: я специально прервал свои
записи, чтобы выслушать ее. Его зовут Паси крат. Он дрался со мной в Трое,
и это я отрубил ему руку. Я попытался объяснить ей, что война есть война и
воин редко по-настоящему ненавидит своего противника и после окончания боя
даже рад присесть и покалякать с ним о том о сем.
   И тут как раз к нам присоединились этот однорукий, Симонид и  маленький
Полос. Вряд ли стоит его описывать - по-моему, я уже делал это раньше.  Да
и по отрубленной мною же чуть повыше запястья руке запомнить его несложно.
Он поразительно красив - настоящей  эллинской  красотой.  Глаза  смелые  и
умные. Он примерно на полголовы ниже меня; но если  он  действительно  так
быстр и силен, как кажется с виду, то был,  должно  быть,  весьма  опасным
противником.
   - Добрый вечер, Латро, - сказал  он  и  обнял  меня,  как  я  обнял  бы
чернокожего. - Я знаю, ты меня не помнишь, но мы с тобой старые  знакомые;
и старинные противники.
   Я выразил надежду, что он, как  и  я,  постарается  забыть  наши  былые
разногласия.
   Он рассмеялся и продемонстрировал левую культю:
   - Ну, мне-то забыть довольно трудно! Хотя теперь ты один из нас и в бою
моя жизнь, возможно, будет зависеть именно от тебя и твоего доброго ко мне
отношения, я, пожалуй, все же прощу тебя. Честно!
   Мне очень хотелось узнать о том  нашем  поединке,  но  я  не  стал  его
расспрашивать, опасаясь разбудить былую враждебность.
   -  Значит,  ты  направляешься  в  Спарту?  То  есть   намерен   принять
предложение Павсания?
   Я знал, что мы направляемся в Спарту, а потому ответил:
   - Это я решу, когда мы туда доберемся.
   - Он хочет, чтобы ты участвовал в Играх - тебе об этом уже сказали?
   Пасикрат на минутку вышел и принес табуреты для Симонида  и  для  себя.
Усадив сперва старика, он уселся сам.
   При упоминании об Играх Ио замотала головой, так что я ответил:
   - Нет, об Играх я ничего не знаю. Это значит, что мне придется с кем-то
бороться?
   - Именно. Драться на кулаках, бороться,  участвовать  в  панкратионе  -
ведь ты силен именно в этих видах спорта? Так я ему и сказал! А  также  ты
вполне годишься для соревнований по спортивной ходьбе или по бегу,  только
в Дельфах вряд ли выиграешь, даже если Павсаний на это и надеется.
   - В Дельфах? - переспросила Ио. - Так мы потом туда направимся?
   Пасикрат кивнул:
   - Если твой хозяин согласится с пожеланиями регента.
   - Это большие Игры в честь Губителя (*63),  -  сказала  мне  Ио.  -  Их
устраивают раз в четыре года. И всегда  через  два  года  после  очередных
Олимпийских игр. А девушкам разрешается быть в числе зрителей, пока они не
выйдут замуж. Я правильно объясняю, Симонид?
   Старый софист улыбнулся и кивнул.
   - Это была бы большая честь для тебя, Латро, - сказал он.  -  Возможно,
ты никогда не забыл бы этого.
   - Я никогда не бывала в Дельфах, - сказала Ио. И прибавила: - Но  я  бы
очень хотела побывать там!
   - Ну так мы и побываем, - пообещал я ей.
   Пасикрат и Симонид вскоре оставили нас, чтобы подготовиться к походу  в
театр. Пасикрат не имел при себе ни соответствующей одежды, ни сандалий, и
Симонид намеревался одолжить ему кое-что, хоть и предупредил, что они вряд
ли соответствуют коринфской моде.
   - Он, похоже, неплохой человек, - сказал я Ио, когда они  ушли.  -  Но,
по-моему, он меня ненавидит.
   - Так и есть, - сказала Ио. - Нам придется быть предельно осторожными с
ним. И тебе тоже, Полос. Он из тех, кому очень нравятся мальчики.
   - Значит, это ты отрубил ему руку своим мечом? - спросил Полос.
   Я тут же спросил у Ио:
   - Кстати, как это случилось?
   - Ну, меня там не было, - начала она, - но Пасикрат вроде бы  попытался
тебя ударить кнутом, заявляя, что ты всего  лишь  раб  регента.  Ты  ранил
дротиком одного из его слуг, а потом, должно быть, схватился с ним самим и
насквозь разрубил ему щит своей Фалькатой; меч, пройдя сквозь щит, и отсек
ему кисть. Он ужасно закричал - именно в этот момент я и догадалась, что в
шатре происходит что-то неладное. Помимо рабов, в лагере  была  еще  сотня
отборных спартанцев, и все они тут же примчались на помощь  Пасикрату,  но
ты убежал. И больше я тебя не видела до тех  пор,  когда  мы  с  Дракайной
пробирались вдоль крепостной стены, а ты выбежал прямо на нас. Ну а  потом
всех нас забрали в город, и все получилось так, как мы хотели.
   Пока она это рассказывала, неслышно вошел мальчик-мидиец, и  я  сказал,
что они с Полосом вполне могли бы сесть на  те  табуреты,  которые  принес
Пасикрат.
   У Полоса от изумления глаза стали совсем круглыми, но Ио сказала ему:
   - Не думай, то, что видит Латро, самое что ни на есть настоящее! Что бы
там ни было. Если он этого коснется, мы тоже это увидим.
   - Я его и так уже немножко вижу, - сказал Полос. - Но я вовсе  не  хочу
видеть более отчетливо!
   Я спросил Ио, о  чем  это  они,  но  тут  заговорил  мальчик-мидиец  и,
по-моему, проявил невоспитанность, поскольку он заговорил  одновременно  с
Ио и без спросу.
   - В этом доме живет так много людей. А ты с ними знаком?
   Я сказал, что меня представили нашему хозяину и его сыновьям, а также я
видел некоторых его слуг.
   - Воинов Кемета [Египта],  они  очень  злые.  -  Мидиец  повернулся  на
каблуках и вышел.
   Полос, явно почувствовав облегчение, сел.
   - У него тоже неважно с памятью - все никак не может запомнить, что уже
умер. Наверное, здесь у него мысли всегда путаются.
   Я спросил, где находится этот Кемет, но никто из них не знал. Нужно  не
забыть и спросить об этом Симонида.
   - А что, надо быть очень сильным, чтобы рубиться на  мечах?  -  спросил
Полос.
   Я ответил, что, разумеется, хорошо быть сильным, но еще важнее ловкость
и быстрота реакции.
   - А если самый сильный мужчина  окажется  и  самым  ловким,  он  всегда
побеждает?
   - Или женщина, Полос! - с упреком сказала Ио.  -  Вспомни  амазонок.  У
меня тоже есть меч, и я уже один раз убила.
   - Нет, - ответил я Полосу. - Нет, не всегда.
   - А кто же тогда? И как это Ио могла убить  человека?  Она  только  что
сказала...
   Я немного подумал, понимая, что именно должен сказать, но не зная,  как
выразиться яснее. Из-за окна донеслось пение многоствольной флейты-сиринги
(*64), и я выглянул наружу; по улице шли три маленьких мальчика,  один  из
них  перебирал  отверстия  сиринги,  и  все  трое   танцевали.   Несколько
почтенного вида горожан остановились и стали смеяться  и  подшучивать  над
детьми.
   - Посмотрите, - сказал я Полосу и Ио. - Видите этих мальчиков?
   - Они играют в Пана и сатиров, - сказала Ио. - Мы тоже в Фивах часто  в
это играли.
   - Пожалуйста, последите за ними. Считайте, что это не дети, а  взрослые
мужчины и что они дерутся на мечах, а не танцуют. Ясно вам? - Оба кивнули.
- Посмотрите, как они двигаются. Поединок на мечах - это тоже своего  рода
танец, даже если соперники сражаются верхом на лошадях.  Смотрите  на  них
внимательно - который же победит?
   - Тот, что с сирингой, - сказала Ио, и Полос поддержал ее.
   - Почему? - спросил я.
   - Потому что он лучше всех танцует, - сказал Полос.
   - Верно. А почему он лучше всех танцует?
   Они молча уставились на меня, не зная, как обосновать свой ответ,  и  я
велел им принести три палки длиной примерно с мою руку до плеча.
   Когда они вернулись, я показал им, как держать палки (точнее,  мечи)  -
чтобы сверху всегда был большой палец.
   - Боевой топор - тоже очень хорошее  оружие,  -  сказал  я,  -  но  меч
все-таки лучше. Если держать меч, как топор, то будешь  только  рубить,  а
мечом можно еще и резать, и  колоть  -  ты  должен  быть  мясником,  ловко
разделывающим тушу, а не лесорубом, который  валит  деревья.  Ну,  неужели
никто из вас так и не догадался, почему мальчик с сирингой  танцует  лучше
всех?
   - Я понял! - сказал Полос. - Потому что у него свирель.
   Ио кивнула:
   - Ну да, он знал заранее, что именно будет играть и  под  какую  музыку
будет двигаться; а остальным пришлось приноравливаться к нему.
   - Правильно. Такой человек и в поединке всегда побеждает, - сказал я. -
Так, теперь возьмите оба что-нибудь в левую руку - всегда  лучше  драться,
если у тебя что-то есть в левой руке. Лучше всего иметь щит; но  если  нет
щита, сойдет все что угодно - нож, например, или даже второй меч.
   Ио взяла свой плащ и намотала его на левую руку.
   - Ты так иногда делал  во  Фракии,  господин  мой,  -  сказала  она.  -
Несколько раз плащ прорубали, и мне приходилось зашивать его, зато  клинок
ни разу не поранил тебе руку.
   - Но если б я невольно положил руку на что-нибудь твердое, например, на
подоконник, любой меч тут же рассек бы и плащ, и руку до кости, - объяснил
я ей. - Однако во время  боя  такая  возможность  крайне  редка;  впрочем,
Фальката, наверное, и на весу способна нанести подобный удар. Кстати,  вот
почему всегда нужно стараться иметь самый лучший и  самый  острый  меч.  И
всегда держать его в полном порядке. А тебе, Ио, нужно свесить часть плаща
- пусть мелькает перед глазами у противника, отвлекая его.
   - А у меня нет плаща, - сказал Полос. - Наверно, мне нужно купить?
   - Да, завтра купишь. Но вовсе не по этой  причине.  Однако  драться  ты
должен сейчас, а не потом. Что ты будешь делать без плаща?
   Он подхватил табурет, на котором сидел, и сказал:
   - Пусть пока это будет мой щит.
   - Отлично! Такой табурет зачастую прекрасно заменяет щит, - отметил я.
   - А еще  ты  часто  держал  в  левой  руке  дротик  -  когда  дрался  с
фракийцами, - сказала Ио. - По-моему, они этого дротика  очень  опасались,
но ты ни разу его не метнул.
   - Верно, - кивнул я. - Потому что если б я его метнул, у меня  в  левой
руке остался бы только плащ. А ведь никогда  нельзя  быть  уверенным,  что
кому-то из противников не придет в голову метнуть дротик в тебя. А  иногда
кажется, что, метнув дротик, можно положить конец всему сражению. Или  еще
- если заметишь что-то более удобное для  левой  руки.  Например,  если  б
Полосу пришлось метнуть свой табурет, он мог бы тут  же  схватить  второй.
Итак, теперь, когда у вас есть и мечи, и  щиты,  вы  должны  на  некоторое
время о них забыть. Вы помните мои слова о  том,  что  поединок  похож  на
танец?
   Оба кивнули.
   - Я сказал так потому, что вы должны двигаться очень ловко и правильно,
но даже не думая о своих ногах. Например, кто-то собрался бы обучить  меня
незнакомому танцу, и сперва я просто вынужден был бы думать о своих ногах,
но хорошо танцевать еще не смог бы. Хорошим  танцором  становишься  только
тогда, когда забываешь о ногах напрочь.
   Полос изобразил несколько фигур танца, чтобы проверить себя.
   - Неопытный боец, - сказал я, - почти всегда  предпочитает  в  качестве
опорной определенную ногу. Чаще всего левую, потому что в  левой  руке  он
держит щит. И шаг он будет начинать тоже с левой  ноги,  а  правой  шагнет
потом. Для людей вашего роста, когда вы значительно ниже  тех,  с  кем  вы
будете биться, ваш рост - огромное преимущество. Вы отступаете на один шаг
назад и рубите противника по ногам. Не нужно ни ждать,  ни  смотреть,  что
получилось, - все произойдет так, как вы  и  рассчитывали.  Просто  быстро
рубаните под нижним краем вражеского щита - и все.
   Я заставил их попрактиковаться, подставляя свое  колено  под  удары  их
палок и прикрываясь вторым табуретом, как щитом.
   - Теперь, когда  вы  знаете,  как  это  делается,  учтите,  что  нельзя
выставлять левую ногу вперед так сильно, - сказал я.
   - Поэтому гоплиты Асета и носят ножные латы? - спросила Ио.
   - Совершенно верно, - сказал я, хоть и не  помню,  кто  такой  Асет.  -
Причем надевают оба наголенника, верно?  -  Ио  и  Полос  кивнули.  -  Это
потому, что хороший боец в одинаковой степени использует обе свои ноги.  А
теперь усвойте вот что: никогда не выдвигайте ногу вперед! Если сделал шаг
одной ногой, тут же делай и второй; и желательно не оказывать предпочтения
ни левой, ни правой ноге.
   Мы занимались, пока не пришел Симонид, чтобы дать детям  наставление  о
поведении в театре.



31. ИЗ ГРОБНИЦЫ

   Мы вышли на склон холма по широкой белой улице. Все  египтяне  исчезли,
как и тот мальчик-мидиец. Небо светлое, и я могу писать.  Вскоре  мы  тоже
отправляемся в путь; по словам Фемистокла, наш  путь  лежит  на  запад,  в
Стимфал, а потом на юг через Аркадию, Медвежью страну.
   Вчера вечером мы ходили смотреть комедию. Не знаю, бывал ли я раньше  в
театре - возможно, и бывал, но в каком-то весьма отличном от  этого.  Этот
мне показался несколько необычным.
   Мы сидели на лучших местах, в первых рядах амфитеатра.  Длинные  скамьи
здесь изогнуты, точно лошадиные  подковы.  Сцена  находится  посредине,  а
кулисы за нею. Пасикрат сел рядом со  мной,  однако  чернокожий  встал  со
своего места и уселся между нами. По-моему, его об этом попросила Ио.
   Шутки касались нынешних городских дел; многие из них позабавили и  нас,
хоть мы здесь и чужаки. На актерах были маски, и выражение этих деревянных
лиц менялось, когда актеры меняли позу, наклоняли  голову  или  прикрывали
часть маски руками. Мне это очень понравилось. Маски вырезаны так искусно,
что кажется, это действительно живые лица.
   Было  очень  приятно  сидеть  теплым  вечерком  и  смотреть  интересное
представление; однако время от времени я все же переводил взгляд на звезды
и видел в небесах Овна, Стрельца со своими Гончими Псами, Семь Девственниц
(это созвездие еще называют Семизвездием или Большой Медведицей)  и  много
еще чего. Появилась холодная Дева-луна и предупредила меня, что это по  ее
земле ходим мы; и когда она со мной заговорила, Ио шепнула мне на ухо:
   - Когда мы вернемся домой, господин мой, мне  придется  напомнить  тебе
историю Белого острова. У меня такое ощущение,  будто  я  его  только  что
видела.
   После ее слов я не мог избавиться от ощущения, что боги глядят  на  нас
сверху, рассматривают наши гениально  выполненные  маски  и  слушают  наши
шутки. Интересно, что они о нас думают? А что мы, люди, думаем,  например,
о сверчках, чье пение слушаем с удовольствием, а потом давим их  каблуком,
если ненароком на глаза попадутся?
   После спектакля безвкусно изукрашенные  носилки,  на  которых  в  театр
принесли Адеманта с сыновьями, а также Фемистокла и  Симонида,  уже  ждали
их.  Остальная  наша  компания  двинулась  за  носилками  пешком,   однако
чернокожий вскоре оттащил меня в сторонку. Здесь полно винных  лавок,  где
можно  выпить  вина  и  погрызть  орехов,  а  также  -   полюбезничать   с
хорошенькими женщинами, если хочешь. Правила, пояснили нам сразу несколько
женщин, таковы: им разрешено заходить только в определенные харчевни,  где
они платят хозяину (или хозяйке, такой же женщине,  как  и  они  сами)  по
одному  оболу,  если  уходят  с  мужчиной.  Большая  часть   этих   женщин
запрашивала по шесть оболов, объясняя это тем,  что  им  самим  достанется
только три - один обол (как я уже сказал) хозяину  лавки,  один  городу  и
один  богине-покровительнице.  Бурдюк  неразбавленного  вина  стоил  очень
дорого, так что мы с чернокожим пили вино в розлив, чашами - и  разбавляли
его водой так нещадно, что один раз чернокожий даже притворился, что тонет
в воде, и на пальцах объяснил мне, что  в  кратере  с  разбавленным  вином
заметил трирему.
   В третьей  или  четвертой  лавке  мы  встретили  стройную  темноволосую
девушку из Вавилона, которая так же хорошо говорила на языке  чернокожего,
как я на языке эллинов. Чернокожий сразу пожелал уйти с нею - меня он тоже
позвал с собой, потому что столь злачные местечки - не место  для  одного,
здесь слишком опасно. Однако возникла одна трудность: мне  не  понравилась
подруга вавилонянки, с которой она меня познакомила, но  девушке  пришлось
бы заплатить хозяину  лавки  двойную  цену,  если  бы  она  ушла  с  двумя
мужчинами.  Лучше  я  просто  дам  ей  лишний  обол,  и  все,  однако   мы
договорились, что они выберутся на улицу вдвоем, а я вскоре их догоню.
   Итак, они ушли. Я потянулся, зевнул и еще несколько  минут  поболтал  с
приятельницей вавилонянки, худенькой девушкой, которая  сказала,  что  она
родом с Итаки. Потом я осушил последнюю чашу вина и побрел на улицу.
   Я выпил вполне достаточно, чтобы лицо и уши у меня  начали  гореть.  До
сих пор помню, как приятно было ощутить дыхание ночного ветерка  и  как  я
удивлялся, зачем это мы провели столько времени в душной, пропахшей  вином
лавчонке. Стоило мне ступить на землю, как я  обнаружил,  что  не  так  уж
твердо стою на ногах, как ожидал;  оставалось  утешать  себя  мыслью,  что
никто больше этого не видит.
   Оказалось, что чернокожий  и  вавилонянка  ушли,  не  дождавшись  меня;
однако вскоре я их увидел. Они были поглощены беседой и шли по улице  рука
об руку. Я махнул им  рукой  и  поспешил  следом,  но  вскоре  понял,  что
чернокожий вовсе не жаждет  моего  общества.  Пришлось  держаться  от  них
подальше. Через некоторое время они  свернули  с  одной  узкой  и  грязной
улочки на другую, еще более узкую и грязную. Я,  помнится,  тоже  свернул,
чтобы не отставать от них.
   И тут мне показалось, что на город обрушилась какая-то гигантская волна
и закрутила меня и многих других людей в  бешеном  водовороте.  Я  не  мог
дышать в этих мутных водах,  да  и  потом,  будучи  выброшенным  на  узкую
полоску песка, тоже никак не мог отдышаться. Оказалось, в этом нет никакой
необходимости. Я встал и почувствовал, что тело мое весит  не  более  тела
ребенка. Изумленно огляд