и каждый  вдруг  почувствовал,  как
близок ему стоящий рядом: он тоже солдат и тоже должен умереть. Потом  так
же тихо, как пришли, все разбрелись по казармам, опустив глаза  и  стыдясь
собственных чувств, стыдясь вида обнаженной человеческой души.
   Мейлон Старк молчал, прислонившись к стене кухни,  и  смотрел  на  свою
сигарету  с  навечно  застывшей  кривой  улыбкой:  казалось,  она  вот-вот
перейдет в плач, или в смех, или в злобный оскал. Ему было стыдно.  Стыдно
собственной удачи, вернувшей его жизни цель и смысл. Стыдно, что Пруит все
это  потерял.  Он  сжал  между  пальцами  безобидно  тлеющий   уголек,   с
наслаждением вытерпел его жалящий укус, а  потом  изо  всей  силы  швырнул
окурок на землю, швыряя вместе с ним  всю  беспредельную  несправедливость
этого мира, которую он не мог ни принять,  ни  понять,  ни  объяснить,  ни
одолеть.
   Пруит  медленно  опустил  горн  и  отошел  от  мегафона,  замершего  на
вертушке. Неохотно отсоединил мундштук и вернул горн Энди. Губы  у  Пруита
покраснели и сморщились.
   - Черт, - хрипло сказал он. - Черт. В горле пересохло,  воды  бы.  Даже
устал. Мы со Старком в город едем. Где Старк? - И, вертя в руке  мундштук,
неуверенно двинулся в темноте к казармам; он нисколько не гордился  собой:
он простодушно не ведал о чуде, которое сотворил.
   - Вот это да! - сказал Маджио, когда Пруит отошел-от них. - А парень-то
классно горнит. Чего же  он  это  скрывает?  Ему  самое  место  в  команде
горнистов.
   - Он там и был, балда, - презрительно ответил Энди. - Только ушел.  Ему
там нечего делать. Он в Арлингтоне играл.
   - В Арлингтоне? - Маджио пристально посмотрел вслед удаляющейся фигуре.
- Вон оно что. Кто бы мог подумать.
   Они стояли втроем, провожая глазами Пруита, и беспомощно молчали,  пока
не подошел слышавший весь разговор Старк.
   - Куда это он шагает?
   - Тебя ищет, - сказал Энди. - Вы же с ним  в  город  собрались.  Он  на
галерею пошел.
   - Большое спасибо, - насмешливо поблагодарил Старк, - сам бы  я  ни  за
что не догадался, - и пошел за Пруитом.
   - Ну что, старик, - догнал он его. - Поехали? Ох и погудим!




         * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЖЕНЩИНЫ * 


        15

   Они поднимались  по  лестнице  отеля  "Нью-Конгресс",  с  осторожностью
пьяных  нащупывая  ступеньки  в  темноте,  особенно  густой   после   ярко
освещенной и  почти  безлюдной  Хоутел-стрит.  Они  только  что  вышли  из
маленького бара на первом этаже  разукрашенного  с  тропической  пышностью
ресторана "У-Фа" и сейчас тащили на  себе  всю  ту  внезапно  навалившуюся
тяжесть, о которой не принято говорить вслух и  которую  ощущает  мужчина,
когда он готов взять женщину: сердце  унизительно  замирало  от  слабости,
горло сводило, дыхание перехватывало.
   В радостном предвкушении того главного, что приближалось,  они  отлично
провели  вечер:  разнузданно  и  задиристо  валяли  дурака,  орали,  пили,
размахивая бутылками, - словом, отлично погуляли и даже не влезли пока  ни
в одну драку, даже ни с кем толком не полаялись, потому что  перебранка  с
таксистом не в счет - бывшие солдаты, женатые  теперь  на  местных  бабах,
таксисты завидовали их свободе и вопили из-за  любой  ерунды.  Едва  такси
остановилось   перед   несуразным,   замаскированным   пальмами    зданием
армейско-флотского   филиала   АМХ   [Ассоциация   молодых   христиан    -
религиозно-благотворительная   организация;   занимается    популяризацией
религии среди молодежи,  особенно  юношей;  содержит  общежития,  клубы  и
т.д.], они, ни на секунду не забывая о  главном,  перешли  через  улицу  и
поднялись на длинную открытую веранду "Черного кота" не спеша выпить  свой
первый стакан - самая приятная поддача за весь  вечер.  "Черный  кот"  был
весьма преуспевающим кафе, потому  что  находился  прямо  напротив  АМХ  и
стоянки, куда прибывали такси  из  Скофилда  и  Перл-Харбора.  Приезжая  в
город, все солдаты  тотчас  шли  сюда  шарахнуть  первый,  самый  приятный
стакан, а перед  отъездом  заглядывали  снова,  принять  последнюю,  самую
отвратительную порцию "на  посошок",  так  что  "Черный  кот"  всегда  был
переполнен. И именно потому, что кафе так процветало  и  там  всегда  было
столько народу, оба не любили его,  сознавая,  что  "Черный  кот"  жиреет,
наживаясь на их крови, на их голоде, поэтому позже, как раз перед  заходом
в "У-Фа", они вернулись туда, велели глупому  буфетчику-китайцу  поджарить
два сэндвича с сыром, пообещали через минуту зайти за ними, а сами ушли  и
не торопясь сделали большой круг по кварталу, а когда  снова  оказались  у
кафе, "Черный кот" уже не был переполнен и  даже  не  очень-то  процветал:
вход на террасу перегородили на ночь решетчатым барьером, и в  кафе,  как,
впрочем, повсюду на этой стороне улицы, не было ни души.  Они,  довольные,
пожали друг другу руки и,  помня,  что  главное  еще  впереди,  двинули  в
ближайший бар праздновать победу.
   А сначала, после первого стакана в "Черном коте", они пошли бродить  по
изогнутой под углом Хоутел-стрит, заходили выпить в нравившиеся им бары  и
разглядывали  официанток  с  кукольными  восточными  личиками:  зная,  что
главное никуда теперь от  них  не  уйдет,  они  глазели  на  женщин  почти
спокойно. Китаянки, в профиль совсем плоские, но, если смотреть спереди, с
удивлением видишь, что у них все на месте; японки, у этих груди попышнее и
потяжелее, ноги покороче, бедра позазывнее; но  лучше  всех  португальские
Мулатки с их  жаркой  томной  сексуальностью  выпустивших  коготки  кошек.
Женщины, женщины, всюду женщины! Они самодовольно ощущали обременявший  их
груз (скоро они его скинут,  главное  еще  впереди),  алкоголь  подогревал
кровь, и она громче и громче стучала в ушах. Тогда, в первый раз, они даже
не остановились у дверей "У-Фа", а прошли дальше и, заскакивая по дороге в
маленькие уличные бары, спустились к реке, туда, где  Хоутел-стрит,  резко
сворачивая,  переходит  в  Кинг-стрит  и  за  мостом  таинственно  темнеет
Аала-парк. Радостно окинув  взглядом  разбросанные  по  Кингу  кинотеатры,
откуда уже валил  народ  с  ночного  сеанса,  они  пробрались  по  грязной
Ривер-стрит на Беретаниа-сквер и снова взяли курс на АМХ. В голове  у  них
зрел заговор против наглого "Черного кота", и они бодро  лавировали  между
компаниями пьяно бредущих враскачку обнявшихся матросов, между  семенящими
группками  одетых  в  модные  мешковатые  костюмы   филиппинцев,   которые
двигались мягкими шуршащими шагами, всегда по двое, по трое, но никогда  в
одиночку. Главное приближалось, и их захлестывала безграничная  любовь  ко
всему сущему. Одно- и двухэтажные каркасные дома толпились вдоль тротуара,
навязчиво предлагая свои соблазны: бары, винные магазины, рестораны, тиры,
фотоателье, и через каждые две-три витрины темные лестницы вели наверх,  к
женщинам (то главное, что ждало впереди, лишь подчеркивало  убогость  этих
заведений),  и  всюду,  нависая  над  всем,  как   судьба,   непреходящее,
неистребимое  зловоние  протухшего  мяса  и  гнилых  овощей  на   открытых
прилавках,  загороженных  до  утра  раздвижными  плоскими  решетками   (их
вытягивают, как когда-то вытягивали трубку старомодного телефона), которые
не дают никому войти в лавчонки, но свободно пропускают наружу запахи,  те
запахи, что каждый раз с  пронзительной  тоской  напоминали  нам  о  муках
похмелья, ждущего нас завтра, послезавтра и так далее,  вплоть  до  самого
последнего похмелья, самого мучительного  и  вечного;  запах  гниющего  на
полках мяса, запах  разложенных  на  столах  волосатых  и  дряблых  трупов
моркови - эти запахи навсегда останутся в нашей памяти ароматом  Гавайских
островов, до конца наших дней будут прочно связаны  для  нас  с  Гавайями,
Гавайями нашей упрямой, так и не раскаявшейся молодости.
   А после славной победы над "Черным котом" снова вниз  по  Хоутел-стрит,
на этот раз в "У-Фа" поесть на втором этаже супа с китайскими  пельменями,
а потом на первый этаж,  в  бар,  где  худощавый,  весь  затянутый  хмырь,
говоривший с лондонским акцентом,  чуть  заискивая,  пожелал  узнать,  они
случаем не с торгового ли флота, и, дескать, матросы вдали от родного дома
любят  развлечься,  так,  может,  выпьем  вместе,  он  угощает,  но  Старк
посоветовал ему приберечь свои предложения для тех, у кого  нет  денег  на
баб, такие  поймут  его  лучше,  и,  когда  этот  тип  кокетливым  женским
движением замахнулся на Старка, тот с удовольствием двинул ему в морду,  и
бармен вывел обалдевшего хмыря за дверь, потому что Старк тратил больше  и
был клиент повыгоднее, а потом вернулся к стойке, пожал им руки и  оказал,
что он и сам голубых не любит, но ведь барменам тоже жить надо, и в  конце
концов они засели пить всерьез, чтоб уж зарядиться, и Старк накачивался на
глазах, опрокидывал стакан за стаканом, пил жадно, как  с  цепи  сорвался,
чего Пруит никак не ожидал, зная его  всегдашнюю  немногословную  холодную
невозмутимость,  но  Старк  в  порыве  безудержной  пьяной   откровенности
признался, что, если сначала крепко  не  надерется,  у  него  ни  в  одном
борделе ничего не выходит, и он сам не понимает, почему так, но  иначе  ни
черта не получается, и это единственный способ, но он  не  расстраивается,
потому что ему так даже больше нравится, честно (в  предвкушении  главного
им  казалось,  все  вокруг  переливается  и  сияет  божественным  блеском,
излучает ту недосягаемую божественную благодать, которая в конечном  счете
есть чистая любовь ко всему живому, но обрести ее возможно  только  одним,
уже намеченным ими путем), и пусть говорят что угодно, но, если  от  этого
прямо расцеловать всех хочется, значит, ничего такого  тут  нет,  и  пусть
болтают, что хотят, а никакой это, к  черту,  не  разврат,  и  нечего  тут
стыдиться, да пошли они все подальше, и никогда он  не  поверит,  что  это
нехорошо, пусть эти гады не свистят.
   Требующая выхода великая любовь ко всему на свете и  неутоленная  жажда
любви были настолько сильны, что они чуть не задохнулись, пока  подымались
по лестнице, которая, как кончающийся тупиком тоннель, уперлась на верхней
площадке в массивную стальную дверь с маленьким квадратным окошком.
   Старк, хоть и очень пьяный, все же сумел мастерски свернуть  в  темноте
самокрутку,   чиркнул   спичкой,   закурил   -   огонек   осветил   стены,
разрисованные,  как  отголосок  их  мыслей,  голыми  телами  (мужскими   и
женскими) и исписанные соответствующими стишками, которые нацарапали здесь
несколько поколений любителей изящных искусств из числа солдат,  матросов,
морских пехотинцев и уличных чистильщиков-канаков, - и постучал кулаком  в
дверь.
   Окошко тотчас открылось, и толстенная темнокожая гаваянка подозрительно
уставилась на них из-за двери.
   - Давай впускай, - сказал Старк. - Замерзли мы. Ночка-то холодная. -  И
в заключение трагически икнул от полноты чувств.
   - Ты пьяный. - Широкое лицо  колыхнулось  в  окошке.  -  Уходи.  Придет
военная полиция, будут неприятности. Нам это  не  надо.  У  нас  приличное
заведение. Закрыто. Иди домой.
   - Ты, Минерва, мне не груби. -  Старк  усмехнулся.  -  Смотри  у  меня,
быстро в рядовые разжалую. Иди к миссис Кипфер, скажи, пришел  ваш  клиент
номер один. И вообще чего это она сама не встречает? Ее место у дверей.
   - Понятно, - по-прежнему подозрительно отозвалась Минерва, - подожди, -
и сердито захлопнула окошко.
   Пруит посмотрел на Старка.
   - Вот тебе и пожалуйста, - горько сказал тот. - Решила, что мы пьяные.
   - Это ж надо! - отозвался Пруит. - Чего придумала, старая перечница!
   - Эти бабы как солдата увидят, сразу думают, пьяный. А почему?  Знаешь,
почему?
   - Потому что он и есть пьяный.
   - Факт. Натура у них такая, подозрительные очень. Я потому и  не  люблю
все эти приличные заведения. Никакого доверия к человеку.  Да  я  лучше  в
номера пойду за два цента, в "Сервис", или в "Пасифик", или в "Риц", или в
"Уайт-отель". Она что, думает, кроме их борделя, в городе пойти некуда? Да
вон хоть в "Электромассаж" к японкам, тут же рядом, через три дома.
   - Давай туда. Я ни разу там не был.
   Старк хихикнул.
   - Не выйдет. Уже закрыто. Они в одиннадцать закрываются. - Внезапно  до
него дошло, и он с изумлением уставился на Пруита. - Что? Ни разу не был?
   - Никогда в жизни.
   - Такая белая вывеска, и красным написано. А внизу еще  молния  красная
нарисована.
   - Я тебе говорю, не был я там.
   Старк сочувственно поцокал языком.
   - А где же ты был?
   - Я ведь деревня, - хмуро сказал Пруит. - Годный, необученный.
   Старк снова поцокал языком.
   - Японский электромассаж - это вещь! Его, думаю, только  на  Гавайях  и
делают. Как же это ты оплошал? Нет, Пруит, зря. Много  потерял.  Пробел  в
образовании. Кладут тебя на бок, - продолжал он, - потом  приходит  такая,
знаешь, аппетитная японочка и давай тебя утюжить со всех  сторон  этим  их
электровибратором. Но лапать японочку нельзя. Они там все голенькие  ходят
и так голышом с тобой и занимаются. Но чтобы их  потрогать,  это  даже  не
думай. Там с самого начала все правила объясняют. А если кто не  понял,  у
них на этот случай есть вышибала. Здоровый такой  лоб,  все  приемы  дзюдо
знает. Как к ним заходишь, они первым делом этого вышибалу показывают.
   - Я бы не удержался, - сказал Пруит. - Я люблю, когда можно трогать.
   - Я тоже. В этом как раз весь  фокус,  понимаешь?  Хочется,  а  нельзя.
Очень занятно получается. Она вся перед  тобой,  только  руку  протяни,  а
нельзя. Все равно, как у гражданских, когда они порядочных женщин  кадрят.
Это только япошки могли додуматься.
   - И удовольствие небось тоже только япошки получают.
   - Не скажи. Мне, например, очень даже нравится. До того заводит, что ты
эту японочку прямо сожрать готов. Лично меня очень  взбадривает.  Я  после
такого массажа могу любой бордель из строя вывести.  Даже  когда  трезвый.
Потому что тут только начинаешь понимать, что  такое  женщина,  пусть  она
даже шлюха. И вообще натура человеческая понятнее делается.
   - Все равно. Мне бы не понравилось, - упрямо сказал Пруит.
   - Это ты так, из упрямства. Почем ты знаешь? Мне же понравилось. Почему
вдруг тебе не понравится?
   - Потому что я люблю, когда можно трогать. И не только трогать.
   - Черт! - неожиданно взорвался Старк. - Где эту подлюгу носит? Ушла,  и
нет ее. - Он повернулся к двери и снова заколотил кулаком. - Эй! Открывай!
   Окошко немедленно распахнулось, словно за дверью все это время  слушали
их разговор, и белая женщина с красивым узким лицом приветливо  улыбнулась
им.
   - А-а, Мейлон! Здравствуйте. -  Женщина  снова  радужно  улыбнулась.  -
Минерва не сказала, что это вы. У вас все хорошо?
   - Вот-вот концы отдам, - буркнул Старк. - Открывайте.
   - Фу, Мейлон. - Она  укоризненно  покачала  головой.  Голос  ее  звучал
ровно, но строго. - Так со мной не разговаривают.
   Она держалась с такой светской, почти девичьей недоступностью, что  все
желания Пруита вдруг куда-то пропали и вместо них осталась пустота  -  так
под февральским солнцем  снег  внезапно  соскальзывает  пластом  с  крыши,
обнажая скучные ряды вывесок обанкротившейся за зиму компании. И,  как  не
раз случалось с ним в таких заведениях  раньше,  он  уже  готов  был  уйти
домой. Интересно, что сейчас делает Вайолет Огури, подумал он,  сейчас,  в
эту минуту?
   - Мать твою за ногу! -  разбушевался  Старк.  -  Вы  что,  боитесь,  мы
разнесем ваш клоповник?
   - Ну что вы!  -  Женщина  улыбнулась.  -  На  этот  счет  я  совершенно
спокойна. И прошу вас выбирать выражения, Мейлон.
   - Миссис Кипфер,  -  поняв  серьезность  ситуации,  Старк  заговорил  с
неожиданной трезвой рассудительностью,  -  миссис  Килфер,  я  вам  просто
удивляюсь. Я хоть раз приходил сюда  крепко  поддавшим?  Нет,  вы  скажите
честно, я разве такой?
   - У меня и в мыслях этого не было, - вежливо соврала миссис  Кипфер.  -
Вы всегда себя ведете как настоящий джентльмен.
   - Спасибо, - поблагодарил Старк. - В таком случае, раз  мы  друг  друга
поняли, может, вы нас впустите?
   -  Здесь  люди  отдыхают,  развлекаются,  и  пьяным  тут  не  место,  -
упорствовала миссис Кипфер. - Каждое приличное заведение должно  думать  о
своем будущем.
   - Миссис Кипфер, мадам, - проникновенно сказал Старк. - Даю вам честное
благородное слово. Из-за нас ваше будущее не пострадает.
   Миссис Кипфер сдалась.
   - Что ж, - улыбнулась она. - Раз вы дали слово, Мейлон, я  уверена,  вы
его сдержите.
   Послышался лязг  металла,  и  дверь  открылась.  Перед  Пруитом  стояла
надменного вида женщина с высокой прической и  роскошной  фигурой,  изящно
обтянутой золотистым вечерним  платьем  с  приколотым  к  плечу  букетиком
пурпурных орхидей - ни дать ни взять, аристократка, на минутку сошедшая  с
рекламы столового  серебра  предложить  гостям  аперитив.  Она  улыбнулась
Пруиту прощающей улыбкой заботливой матери, и он понял,  почему  все,  кто
ходит по борделям, с таким восхищением отзываются о миссис Кипфер.  Потому
что она держится как истинная леди и умеет всем все прощать.
   За его спиной Минерва захлопнула массивную  дверь  и  опустила  тяжелый
засов.
   - Мейлон, я, кажется, не знакома с вашим приятелем, -  заметила  миссис
Кипфер.
   - Раньше вы меня иначе принимали, - с упреком сказал Старк. -  Что  это
за порядки такие, чтобы на порог не пускать? Можно  подумать,  у  вас  тут
подпольный притон, а не лучший бордель в Гонолулу.
   - Не стоит грубить из-за  пустячного  недоразумения,  -  ледяным  тоном
сказала миссис Кипфер. - Вы же знаете, я это слово терпеть не могу. А если
вы намерены так себя вести и дальше, я, право же, буду вынуждена попросить
вас уйти.
   Старк набычился и молчал.
   - По-моему, вам  следует  передо  мной  извиниться,  -  оказала  миссис
Кипфер. - Как вы думаете?
   - Наверно, следует, - недовольно согласился Старк. - Извините.
   - Вы меня до сих пор не познакомили с вашим приятелем.
   Старк вежливо представил их друг другу, согнувшись в шутовском поклоне.
Он вел себя  как  вздорный  мальчишка,  а  не  как  рассерженный  взрослый
мужчина.
   - Очень рада, - оставив  без  внимания  поклон  Старка,  миссис  Кипфер
улыбнулась Пруиту. - Знакомство с новыми людьми вашей роты для меня всегда
удовольствие.
   - Очень приятно познакомиться,  -  неловкой  скороговоркой  пробормотал
Пруит, недоумевая, где же женщины. От изысканных манер миссис  Кипфер  ему
было не по себе.
   - Пожалуй, я буду звать вас Пру. Можно? - Миссис  Кипфер  улыбнулась  и
повела их из большой прихожей вправо, через узкий коридор в гостиную.
   - Конечно. - Пруит наконец-то увидел женщин, пусть  не  таких,  как  он
представлял себе на лестнице, но все-таки женщин. - Меня по имени никто  и
не называет.
   В гостиной  их  было  семь.  Одна  стояла  с  солдатом  у  музыкального
автомата, две сидели и болтали с матросами. Четыре других были не  заняты.
Три из них были толстые, похожие одна  на  другую,  мерно  жующие  резинку
коровы в одинаковых коротких  платьях  -  наверняка  так  и  сидят  всегда
втроем, безразличные, тупые, и только в  день  солдатской  получки,  когда
бордель осаждают толпы, их, все таких же  безразличных,  перебрасывают  из
резерва на передовую. Но четвертая, тоже не занятая,  была  не  похожа  на
них: хрупкая брюнетка в длинном и явно более дорогом  платье,  она  сидела
очень прямо и спокойно, безмятежно положив руки на колени, и Пруит  поймал
себя на том, что наблюдает именно за ней.
   Глаз у него был наметанный, и он сразу же отметил, что четыре  стройные
девушки (в их число входила и хрупкая брюнетка), одетые в вечерние  платья
с удобной длинной  молнией  на  спине  -  разрядом  повыше  и  сознательно
держатся в стороне от троицы толстых жвачных. И он  тотчас  же  догадался,
что, как бы ни расхваливали в седьмой роте заведение  миссис  Кипфер,  оно
ничем не отличается от других публичных домов, все  здесь  точно  так  же:
плати в кассу три доллара, хватай люб