дписанное  армейскими  инструкциями  как  уважительное
обращение к женам офицеров, Тербер произносил  так,  что  оно  приобретало
значение, несколько отличное от предусмотренного.
   - Он говорил, что будет в роте, - сказала миссис Хомс.
   - Видите ли, мадам... - Решив сменить тактику, он поднялся с  табуретки
и был теперь неимоверно вежлив. - Обычно капитан к  нам  рано  или  поздно
заходит. У него тут порой бывают кой-какие дела. Полагаю, он сегодня  тоже
выберет время и заглянет. Если я его увижу, обязательно  передам,  что  вы
его искали. Или, если хотите, оставлю ему записку.
   Улыбаясь, он откинул доску прилавка и неожиданно  шагнул  на  крохотный
свободный кусочек пола, где стояла она. Миссис Хомс невольно попятилась  и
оказалась на галерее. Не обращая внимания на  ухмыляющегося  Ливу,  Тербер
вышел за ней.
   - Он должен был  кое-что  для  меня  купить,  -  сказала  миссис  Хомс.
Оказывается,  старшина  вовсе  не  всегда  лишь  статист  на  сцене,   где
разыгрывается жизнь ее мужа, - это открытие она сделала для себя  впервые,
и оно привело ее в замешательство.
   На  улице  мальчик  все  еще  пытался  подтянуться  на  трубе   ограды,
доходившей ему до пояса.
   - Сейчас же прекрати! - пронзительно крикнула сыну миссис Хомс. -  Сядь
в машину! - И, повернувшись к Терберу, вполне обычным тоном продолжала:  -
Я думала, он уже все приобрел и оставил покупки в роте.
   Тербер откровенно  ухмыльнулся.  "Все  приобрел"!  Она  никогда  бы  не
сказала так неуклюже, если бы он не вывел ее из равновесия. Он увидел, как
растерянно дрогнули ее глаза, когда она поняла, почему он  ухмыляется.  Но
она тотчас взяла себя в руки и посмотрела на него в упор. Не из трусливых,
подумал он.
   А Карен Хомс внезапно  увидела  озорство  в  крутом  изгибе  бровей  на
скуластом лице, нахальном, как у проказливого мальчишки. Она увидела,  что
рукава у старшины высоко закатаны, увидела черные  шелковистые  волосы  на
сильных руках с широкими запястьями. Гимнастерка туго  обтягивала  крепкие
шары мускулов, закруглявших плечи, и шары упруго перекатывались, когда  он
двигался. Всего этого она раньше тоже в нем не замечала.
   - Что ж, мадам, -  вежливо  сказал  он,  мгновенно  поняв,  что  с  ней
происходит; его улыбка стала еще шире и перекочевала в глаза, отчего  лицо
приобрело хитроватое  выражение,  -  мы,  конечно,  мадам,  можем  с  вами
заглянуть в канцелярию, а вдруг покупки там. Капитан  мог  зайти,  пока  я
работал на окладе.
   Она пошла следом за ним в канцелярию, хотя только что гам побывала.
   - Странно, - удивленно заметил он. - Ничего нет.
   - Не понимаю, где он, -  с  досадой  сказала  она  почти  про  себя  и,
вспомнив о муже, неприязненно  нахмурилась  -  две  совершенно  одинаковые
тонкие черточки прорезали переносицу.
   Тербер намеренно выдержал паузу, затем нанес точно рассчитанный удар:
   - Насколько я знаю капитана, мадам, он сейчас, скорее всего,  в  клубе.
Они с подполковником Делбертом, должно быть, уже пропустили по  стаканчику
и обсуждают проблемы найма прислуги.
   Миссис Хомс медленно остановила на  нем  внимательные  холодные  глаза,
словно рассматривала нечто положенное под микроскоп. В ее  сосредоточенном
взгляде не было и намека на то, что ей известно про мальчишники в клубе  и
про пристрастие подполковника Делберта к горничным  из  туземного  племени
канаков.
   Но наблюдавшему за ней  Терберу  показалось,  что  в  глубине  ее  глаз
блеснули смешливые искорки.
   - Что ж, старшина, благодарю вас за хлопоты, - высокомерно сказала  она
голосом, воздвигавшим между ними стену. Повернулась и вышла.
   - Не за что, мадам, - бодро крикнул он  вслед.  -  Всегда  рад  помочь.
Заходите в любое время.
   Он вышел на галерею  посмотреть,  как  Карей  Хомс  садится  в  машину.
Несмотря на старания миссис Хомс, узкая юбка все  же  задралась,  и  белое
гладкое бедро подмигнуло Терберу. Он усмехнулся.
   Когда он вернулся на оклад, Лива по-прежнему сидел за столом.
   - Милт, ты  давно  не  был  у  миссис  Кипфер?  -  с  усмешкой  спросил
итальянец.
   - Давно. Что там у старушки слышно?
   - У нее две новые девочки. Только что из Штатов. Одна рыженькая, другая
- брюнетка. Интересуешься?
   - Нет. Не интересуюсь.
   - Не интересуешься? Странно. - Лива насмешливо хмыкнул. - А я уж думал,
вечером вместе поедем. Я думал, тебе сегодня захочется.
   - Иди к черту, Никколо. Чтоб еще  и  платить?!  Пусть  за  это  старики
платят, я пока в отставку не собираюсь.
   Лива рассмеялся, захлебываясь и фыркая, как выхлопная труба.
   - Ладно, - отсмеявшись,  сказал  он.  -  Значит,  мне  показалось.  Но,
старик, эта капитанша, она - ух! Верно?
   - Что - ух?
   - Первый сорт баба.
   - Видали и получше, - безразлично сказал Тербер.
   - Ты мне объясни, почему Хомс бегает за туземками, когда  у  него  дома
такая бабешка, да еще в собственной кровати?
   - Холодная она, - сказал Тербер. - Холодная, как рыба.
   - Правда? - ехидно поддразнил его Лива. - А  что,  вполне  может  быть.
То-то она всем ребятам быстро надоедает. Честно говоря, я вообще не  видел
бабы, за которую не жалко сесть на двадцать лет.
   - Я таких тоже не видел, - согласился Тербер.
   - Жена офицера! Это тебе не игрушки. Можно погореть будь здоров.
   - Точно, - кивнул Тербер. - Если с такой застукают, ей стоит  один  раз
пискнуть: "Насилуют!" - и привет семье.
   Во дворе четвертая рота отрабатывала приемы  прекращения  стрельбы.  Он
смотрел в открытую дверь поверх солдатских голов, туда, где  за  въездными
воротами на углу стоял дом Хомса. С галереи были  видны  фасад  и  боковая
стена с двумя окнами. Дальнее окно было окном спальни, он однажды  побывал
там: Хомс переодевался, а нужно было срочно подписать какие-то  документы.
Он увидел, как перед домом остановилась машина и из нее вышла Карен  Хомс.
Ее длинные холеные ноги шагнули к крыльцу, и он вспомнил,  что  в  спальне
Хомса под одной из парных кроватей стояли женские туфли.
   - Хватит трепаться, работы невпроворот, - недовольно напомнил он  Ливе.
- В полдесятого придет  этот  переведенный,  а  еще  мы  с  Хомсом  должны
выслушать очередного повара - чтоб они все сдохли с  их  жалобами!  Повару
назначено на восемь тридцать, а Хомса до сих  пор  нет,  так  что  начнем,
наверно, только в  полдесятого.  Раньше  одиннадцати  я  не  освобожусь  и
новенького смогу отпустить только в двенадцать. Если хочешь, чтобы я  тебе
помогал, кончаем валять дурака.
   - О'кей, шеф, - улыбнулся Лива. - Как скажешь.
   - И не забудь, что мусью О'Хэйер велел тебе найти время и разобрать это
барахло.
   - Разбежался!
   - Поговори у меня! Все. Работаем.



        4

   Милт Тербер из канцелярии услышал, как Пруит вошел на  галерею  первого
этажа. Разговор с недовольным поваром начался поздно и  был  еще  в  самом
разгаре, но Тербер сквозь голоса все равно расслышал  шаги  новенького  по
бетонному полу - радар, постоянно включенный в мозгу Тербера и  работавший
независимо от  него,  тотчас  запеленговал  шаги  и  определил,  кому  они
принадлежат. А что, если один-единственный раз сосредоточиться  на  чем-то
одном? - мысленно спросил  себя  Тербер,  прислушиваясь  к  голосу  Хомса.
Настроиться только на одну волну и не пытаться  на  всякий  случай  ловить
другие сигналы -  как  бы  это  было?  Глупый  вопрос.  Было  бы  здорово.
Разговор, начавшийся с жалоб повара, перешел теперь  во  вторую  стадию  -
сейчас встречные претензии предъявлял капитан  Хомс.  Все  это  закончится
привычной бодрой демагогией, но говорить они  будут  еще  долго.  Завзятый
жалобщик  Уиллард  выворачивался  наизнанку,  чтобы   оттяпать   у   Прима
сержантскую ставку и  должность  начальника  столовой.  Мастерски  обвинив
Прима в пьянстве и безалаберности, он взывал к справедливости: ведь это же
он, Уиллард, делает за Прима всю сержантскую работу, а получает  лишь  как
первый повар. Уиллард жаловался блистательно и своей  сегодняшней  жалобой
затмил все предыдущие, но Хомс, памятуя, что Прим служил под  его  началом
еще в Блиссе, тоже превзошел самого себя: стойко выдержав  натиск  повара,
он перешел в наступление и выставил Уилларду собственные  претензии  -  по
мнению Хомса, Уиллард настолько плохо выполнял за Прима  его  обязанности,
что не заслуживал даже своей ставки первого повара. Терберу  было  на  все
это наплевать, но он несколько раз влезал в разговор и успел  нажаловаться
как на Прима, которого мечтал выгнать, так  и  на  Уилларда,  которого  не
хотел сажать на  место  сержанта,  и  поэтому  сейчас  внимательно  слушал
препирательства повара с капитаном, выжидая  возможности  вмешаться  -  он
заставит их закруглиться, быстро оформит новенького и  вернется  на  оклад
помогать Ливе, пожалуй единственному здесь стоящему работнику:  переведись
он - и ротное начальство никогда не оправится от такой потери.
   Пруит услышал на галерее монотонное жужжание голосов, сел на табуретку,
прислонился спиной к стене и, понимая, что придется ждать,  сунул  руку  в
карман и нащупал мундштук от  горна.  Мундштук  был  не  казенный,  а  его
собственный, и он носил его с собой всегда. Он купил  его  еще  в  Майере,
когда однажды повезло в карты, и именно в  этот  мундштук  он  дул,  играя
"зорю" в Арлингтоне. Вынув  его  из  кармана,  он  вгляделся  в  маленькую
рубиново-красную воронку и, как сквозь магический кристалл,  снова  увидел
тот  день.  Приехал  даже  сам  президент  -  окруженный   многочисленными
адъютантами и телохранителями, он стоял, опираясь на чье-то  плечо.  Горну
Пруита эхом вторил с холма горн трубача-негра. Вообще-то негр играл лучше,
но на трибуну надо было непременно  поставить  белого  горниста,  и  негра
отправили на холм. А если честно, то играть "эхо" должен был бы не негр, а
Пруит. Вспоминая все это, он положил  свое  сокровище  обратно  в  карман,
скрестил руки на груди и снова замер в ожидании.
   На окладе седьмой роты, заикаясь,  стучала  пишущая  машинка,  а  перед
дверью кухни  сидел  на  солнце  солдат  и  чистил  картошку,  то  и  дело
отмахиваясь от вьющихся над головой мух. Пруит смотрел на него и ощущал ту
разлитую вокруг, звенящую от солнца и тишины истому, которая накатывает на
солдата, когда у него наряд на кухне, а время - полдесятого утра.
   -  Шикарный  денек,  а?  -  окликнул  его  солдат,  маленький  курчавый
итальянец с торчавшими  из  майки  узкими  худыми  плечами.  Нахмурившись,
солдатик кровожадно  вонзил  нож  в  очередную  картофелину,  торжествующе
извлек ее из бака  с  грязной  водой  и  поднял  высоко  в  воздух,  будто
нанизанную на острогу рыбину.
   - Угу, - отозвался Пруит.
   -  Отличный  способ  убить  время,  -   солдатик   помахал   пронзенной
картофелиной и лишь потом принялся чистить. - Голова отдыхает...  Ты  что,
новенький? Переводом?
   -  Вот  именно,  -  подтвердил  Пруит,  не  питавший  особой  любви   к
итальянцам.
   Солдатик хмыкнул.
   - Одно тебе скажу, друг, роту ты выбрал будь  здоров!  -  И,  продолжая
ловко чистить картошку, почесал плечо голым мальчишеским подбородком.
   - Я не выбирал.
   - Конечно, если ты спортсмен, тогда другое дело, - пропуская мимо  ушей
его ответ, сказал итальянец.  -  Нам  тут  любой  спортсмен  сгодится,  но
желательно чтоб по части мордобоя. Так что, если ты боксер, считай,  попал
к Христу за пазуху - через недельку  получишь  капрала,  и  я  тебе  честь
отдавать буду.
   - Я не спортсмен.
   -  Тогда  прими  мои  соболезнования,  друг,  -  проникновенно   сказал
солдатик. - Одно скажу, жаль мне тебя. Меня лично  зовут  Маджио,  и,  как
видишь, я тоже не спортсмен. Зато я картофелечист. Высшего класса.  Лучший
картофелечист Скофилдского гарнизона Гавайской дивизии. Имею медаль.
   - Ты из какой части Бруклина, трепач? - улыбнулся Пруит.
   Темные пытливые глаза под густыми бровями ярко вспыхнули,  будто  Пруит
своим вопросом зажег свечи в сумрачном соборе.
   - Я с Атлантик-авеню. А ты знаешь Бруклин?
   - Нет. Ни разу там не был. Просто в Майере я служил с одним  парнем  из
Бруклина.
   Свечи мгновенно погасли.
   - А-а, - протянул Маджио.  Потом  с  видом  человека,  которому  нечего
терять, спросил: - А как его звали, этого твоего приятеля?
   - Смит. Джимми Смит.
   - Матерь божья! - Маджио перекрестился ножом. -  Смит?!  Ни  больше  ни
меньше? Да если в Бруклине найдется хоть один Смит, я тебя  на  пасху  при
всем народе в задницу поцелую!
   Пруит рассмеялся.
   - Но его правда авали Джимми Смит.
   - Да? - Маджио нацелился на следующую картофелину. - Очень интересно. А
у  меня  был  знакомый  еврей,  его  звали  Ходенпил.   Я-то   думал,   ты
действительно знаешь Бруклин. - Он замолчал, потом  пробормотал  себе  под
нос:
   - Джимми Смит. Из Бруклина! Ой, держите меня, упаду!
   Пруит,  улыбаясь,  закурил.  Внезапно  голоса  в  канцелярии  зазвучали
громче, почти срываясь на крик.
   - О! Слышишь? - Маджио ткнул ножом в сторону окна. - То же самое ждет и
тебя, друг. Не будь дураком, разворачивай оглобли и мотай отсюда.
   - Не могу. Меня перевели по рапорту начальства.
   - Так-так, - понимающе покачал  головой  Маджио.  -  Значит,  еще  один
придурок вроде меня. Что ж, друг, сочувствую, - язвительно сказал он, - но
при всем сочувствии не совсем тебя понимаю.
   - А что там за скандал?
   - Да ничего особенного. Обычное  дело.  Цербер  с  Динамитом  вставляют
фитиль Уилларду. Все в порядке вещей. А сегодня на кухне  смена  Уилларда,
так что он потом отыграется  на  мне.  У  этого  Уилларда  в  голове  одна
извилина, и та - след от шляпы. В любой другой роте его бы близко к  кухне
не подпустили, а тут он - первый повар. Потому что Приличных поваров  сюда
не заманишь.  Все  из-за  Прима.  Этот  скотина  как  нажрется  ванильного
экстракта, так потом сутками не просыхает.
   - Тебя послушать, мне с переводом повезло.
   - А то! - Маджио скривился. - Что ты, друг!  У  нас  тут  не  жизнь,  а
сказка! А если бы ты еще был спортсмен... Я здесь  всего  полтора  месяца,
прямо с подготовки, а уже сплю и  вижу  свой  родной  подвал  в  "Гимбеле"
[крупный универмаг в Нью-Йорке]. Я там работал приемщиком на складе. -  Он
горестно покачал головой. - Скажи мне кто полгода назад, что я захочу туда
вернуться, я б такому в морду плюнул.
   Он пошарил рукой в баке и выудил оттуда последнюю картофелину.
   - Ты,  друг,  в  общем-то  не  очень  меня  слушай.  Просто  настроение
хреновое. Мне бы навестить девчушек миссис Кипфер, и я целую неделю буду в
порядке. - Он вздохнул, потом неожиданно спросил: - Слушай, а ты  в  карты
играешь? Как ты насчет покера, или в  очко,  или  в  банчок?  Или,  может,
больше кости любишь?
   - Играю, конечно. Во все подряд. Ты, я погляжу, в сарае  О'Хэйера  свой
человек, - усмехнулся Пруит.
   - Когда-то захаживал, но там  для  меня  крупновато  ставят,  -  сказал
Маджио. - Ты как, при деньгах?
   - Кое-что наскребу.
   -  Тогда  вечером  увидимся.  -  Темные  глаза  Маджио  заблестели.   -
Перекинемся вдвоем. Если, конечно, я отыщу этого малого из шестой роты. Он
мне трешку должен.
   - Вдвоем-то что за игра? Выигрыш плевый.
   - Очень даже милое дело, - возразил Маджио. - Особенно когда в  кармане
шиш, а девочка нужна во как! - Он окинул взглядом узкие полоски, темневшие
у Пруита на рукаве в том месте, где недавно были  нашивки:  -  Вот  будешь
получать двадцать один зеленый в месяц, запоешь по-другому.
   Маджио встал,  потянулся  и  поскреб  пятерней  курчавые  всклокоченные
волосы.
   - Позволь, друг, дать тебе ценный совет. Тут у нас настоящая  война.  И
кто победит, даже ежу понятно. Если ты не  дурак,  становись  спортсменом.
Только не тяни. Тогда тебе выдадут большую ложку и будешь жить в армии как
человек.  Будь  я  поумнее,  записался  бы  с  юных  лет  в   какой-нибудь
спорт-клуб. Вместо того чтобы играть  в  расшибалочку,  стал  бы  классным
спортсменом. Не был бы сейчас у Динамита в черном списке. Мамочка  родная,
святая ты моя, почему я тебя не слушал?  Подавитесь  вы  вашей  картошкой!
Если это называется служить в армия, служите сами!
   Пробормотав, что ему нужно принести еще картошки, он скрылся в кухне  -
сварливый, разочарованный в жизни гном, у которого обманом отняли законное
место в пантеоне героев.
   Пруит щелчком отправил окурок в  черно-красную  урну  и,  вернувшись  в
казарму, прошел по коридору мимо канцелярии в комнату отдыха.  Дневальный,
явный сачок, прятавшийся от строевой, сидел, зажав швабру между  колен,  в
изъеденном молью кресле и лениво листал комиксы. Он даже не поднял головы,
когда услышал шаги Пруита.
   Чувствуя себя здесь чужим, Пруит повернул назад. В полутемной  нише  он
увидел  бильярдный  стол  и  остановился.  В  его  жизнь  снова  вмешались
посторонние силы, он явственно ощущал это. Малыш Маджио мечтает  вернуться
на склад "Гимбела" - вспомнив их разговор, Пруит улыбнулся, потом  включил
над бильярдом свет, выбрал кий, натер его мелом и разбил пирамиду шаров.
   Громкий треск расколол гнетущую утреннюю тишину пустой  казармы,  и  из
канцелярии высунулась в коридор голова. Узнав  Пруита,  мужчина  разгладил
пальцами тонкую щеточку усов, изогнутые сатанинские  брови  дрогнули,  как
нос собаки, учуявшей новый след. Легко и неслышно он на цыпочках подкрался
к Пруиту и встал у него за спиной. В тишине, нарушаемой лишь постукиванием
шаров, его голос прогремел как внезапный раскат грома.
   - Ты что здесь делаешь?! -  возмущенно  рявкнул  он.  -  Почему  не  на
строевой? Как фамилия?
   Пруит даже не вздрогнул. Все так же согнувшись над  кием,  он  медленно
повернул голову.
   - Пруит. Переведен из первой роты. Ты же меня знаешь, Тербер.
   Здоровяк молча провел пятерней по  буйным  взлохмаченным  волосам:  его
неожиданный и необъяснимый гнев исчез так же неожиданно и необъяснимо, как
возник.
   - А-а. - Он злорадно улыбнулся и тотчас убрал улыбку с лица. -  Значит,
к командиру?
   - Вот именно. - И Пруит послал в лузу следующий шар.
   - Я тебя хорошо помню, - мрачно сказал Тербер.  -  Маленький  трубач...
Вызову. - И, прежде чем Пруит успел ответить, повернулся и ушел.
   Пруит продолжал гонять шары, думая, как это похоже  на  Тербера:  любой
другой старшина приказал бы немедленно отойти от бильярда, но у Тербера  -
своя система. Пруит методично забивал шары один за  другим  и  промахнулся
всего раз. Закончив, он снова сложил шары в  пирамиду  и  повесил  кий  на
место - бильярд  ему  надоел.  Постоял,  глядя  на  гладкое  сукно,  потом
выключил свет и вышел на галерею.
   В канцелярии по-прежнему звучали громкие недовольные голоса. Маджио все
так же сосредоточенно чистил картошку. На кухне гулко громыхали сковородки
и кастрюли. Пишущая машинка на складе уже заглохла. Казалось, он  повис  в
прозрачном  герметическом  пузыре,  погруженном  в  некую  обезличенную  и
деятельную среду, и рабочее утро седьмой роты, обтекая  его,  неумолимо  и
тяжеловесно тащилось своим ходом, безразличное к переводу Пруита,  событию
столь значительному в его  жизни  и  в  то  же  время  совершенно  его  не
касающемуся. Он словно стоял на пересечении всех дорог мира в  том  месте,
где  стрелки  указателей  веером  расходятся  во  все  стороны;  машины  с
разноцветными табличками номеров проносятся мимо, и никто не замечает, что
он тут стоит, никто не останавливается, чтобы подвезти его.
   Из канцелярии вышел Уиллард в белой поварской форме, с еще багровым  от
обиды лицом. Он прошагал на кухню и громко хлопнул  дверью,  но  до  этого
успел наорать на Маджио, чтобы тот, идиот безмозглый, убрал с дороги  свой
идиотский бак. И все вокруг Пруита вновь ожило.
   - Что я тебе говорил! - подмигнул ему Маджио.
   Пруит усмехнулся, щелчком послал окурок с галереи во  двор  и  выдохнул
последнюю затяжку, глядя, как на солнце кольца дыма вдруг стали объемными,
четко очерченными во всех своих бесконечных  извивах.  Прямо  как  седьмая
рота, подумалось ему: на первый взгляд все понятно и просто, а  подсветит