яжил.
   Лейтенант еле заметно поджал усталые губы.
   - Ладно, - сказал он. Потом  кивнул  стоявшему  у  двери  секретарю.  -
Приведите.
   Секретарь вышел и вернулся  с  Маджио  и  двумя  охранниками.  Один  из
охранников, держа автомат наперевес, вошел в кабинет первым  и  повернулся
лицом к двери, вслед за ним  появился  Маджио,  второй  охранник,  тоже  с
автоматом наперевес, вошел последним. Секретарь направился через кабинет к
столу. Его маршрут пролегал между охранником по кличке Шоколадка и Маджио.
Шоколадка шагнул навстречу секретарю и с деревянным лицом выдвинул автомат
вперед, как по команде "на грудь".
   - Проходить между заключенным и  конвоиром  запрещается,  -  деревянным
голосом сказал он.
   - Ой, извините! - Секретарь ужасно  смутился.  -  Я  забыл,  -  неловко
объяснил он и обошел охранника с другой стороны.
   - Пруит, вы знаете этого человека? - устало спросил лейтенант.
   - Так точно, сэр.
   - Он ваш друг?
   - Не то чтобы друг, сэр. Просто мы из одной роты.
   - Разве вы не разговаривали с ним в приемной?
   - Разговаривал, сэр. С ним многие разговаривали.
   - Но вы, кажется, сидели рядом с ним.
   - Так точно, сэр.
   - Вы когда-нибудь ездили вместе с этим  человеком  в  увольнительную  в
город?
   - Так точно, сэр. Несколько раз.
   - Вы с ним ездили на Ваикики?
   - Никак нет, сэр. Я его там раза два встречал, но  вместе  мы  туда  не
ездили.
   - Говорите, вы его там встречали?
   - Так точно, сэр. Я там встречал многих из  нашей  роты.  Мы  все  туда
изредка ездим.
   - Нас сейчас интересует именно этот человек. С кем он был, когда вы его
там встречали?
   - Не помню, сэр.
   - С кем-нибудь из вашей роты?
   - Я не помню. По-моему, он был один.
   - То есть вы не знаете тех, с кем он был, или он был вообще один?
   - Вообще один, сэр.
   - А вы не встречали его  в  "Таверне"  с  людьми,  которых  видели  там
раньше?
   - Никак нет, сэр.
   - Хорошо. - Лейтенант устало повернулся к секретарю: - Уведите.
   Маджио вывели из кабинета. Все повторилось в том ям порядке: сначала за
дверь вышел вооруженный охранник, потом Маджио, потом второй охранник.
   - Серьезные ребята, не рискуют. От этих ему не улизнуть, - не удержался
Пруит. Его слова не были адресованы кому-то в отдельности.
   - Рядовой Пруит! - резко одернул его  первый  лейтенант  из  Шафтерской
части ВП. - Вы достаточно давно служите  в  армии,  правила  конвоирования
заключенных для вас не новость.
   - Так точно, сэр, - сказал Пруит и заткнулся.
   -  Чтобы  больше  я  от  вас  ничего  подобного  не  слышал,  -  строго
предупредил "вэпэшник".
   - Так точно, сэр.
   За столом мулат устало вертел в руке карандаш.
   - Итак, вы ничего не можете сообщить нам об этом человеке? - Он  кивнул
на Томми, который по-прежнему смотрел в окно с  каменным  лицом,  стараясь
быть выше всех этих грязных инсинуаций и попыток опорочить его.
   - Так точно, сэр. Я его не знаю.
   - Мы пытаемся  помочь  вашим  ребятам  выпутаться  из  этой  неприятной
истории, - терпеливо объяснял лейтенант. - Вы все вы очень рискуете, бывая
в подобных местах. И я думаю, вы сами давно это понимаете. - Он замолчал.
   - Так точно, сэр, - сказал Пруит. - То есть никак нет.
   - Нарушая законы, человек подвергает себя риску,  -  заученно  произнес
лейтенант. - Рано или поздно его настигает расплата. Мы,  Пруит,  пытаемся
помочь вам, пока все вы не увязли в этом слишком глубоко. Но мы не  сумеем
вам помочь, если вы будете  отказываться  от  нашей  помощи.  -  Он  опять
замолчал.
   - Никак нет, сэр, - сказал Пруит. - То есть так точно.
   - Вы по-прежнему не хотите нам ничего сообщить?
   - Я не знаю про что, сэр.
   - Что ж, тогда у меня  все,  -  устало  сказал  лейтенант.  -  Вызовите
следующего.
   - Есть, сэр, - и, не успев  сообразить,  что  это  не  положено,  Пруит
машинально  отдал  честь   лейтенанту   гражданской   полиции.   Лейтенант
улыбнулся, а шафтерский "вэпэшник" зычно расхохотался. Беззаботные молодые
люди из ФБР никак не реагировали, только  прислонились  к  стене  и  вновь
слились с мебелью.
   - Ладно,  Пруит,  -  улыбнулся  мулат.  -  Проводите  его.  Кто  у  нас
следующий?
   Секретарь провел его в  комнату,  возле  которой  стоял  "вэпэшник",  и
закрыл дверь. Никого из начальства здесь не было, в  глубине  комнаты  два
охранника сторожили Маджио, а на деревянных скамейках вдоль  стены  сидели
скофилдские солдаты, уже прошедшие допрос. Лица у них были  все  такие  же
напряженные, Пруит немного постоял, чувствуя, как  холодные  струйки  пота
все еще ползут по ребрам, потом пошел через комнату к Маджио.
   Шоколадка предупреждающе вскинул голову:
   - А ну назад, парень! К заключенному не подходить.
   Пруит пристально посмотрел на него, потом  перевел  взгляд  на  Маджио,
подмигнул ему и улыбнулся. Анджело в ответ тоже подмигнул и улыбнулся,  но
в улыбке  его  не  было  прежней  живости.  Пруит  повернулся  и  пошел  к
остальным. Кто-то уже достал карты, и несколько человек, усевшись в кружок
на дощатом полу, играли в покер на спички. Пруит сел на  скамейку  и  стал
наблюдать за игрой.
   С той минуты, как он вошел в кабинет и увидел Томми,  какая-то  смутная
мысль не давала ему покоя. Если они расследуют связи Томми, им нет  смысла
подсовывать на очную ставку Анджело. Анджело не имел с Томми никаких  дел.
Не то что Блум, этот с ним встречался. Как и Энди. Как и  Ридел  Трэдвелл.
Как и сам Пруит - один-единственный раз. А Маджио -  тот  просто  подцепил
его в прошлую получку для Пруита, вот и все его отношения с Томми. Кстати,
это был единственный раз, когда Пруит оказался в подобной компании, и  тем
не менее Пруита тоже вызвали. Как к ним попала его  фамилия?  И  где  этот
учитель французского Хэл? Если у  них  достаточно  материала  на  Анджело,
чтобы использовать его как подсадную утку, Хэла должны  были  взять  тоже.
Получалось, что тот, кто донес в  полицию,  настучал  только  про  прошлую
пятницу. Но если так, то где же тогда Хэл?
   Еще несколько солдат вытащили свои неразлучные колоды больших  покерных
карт, и на полу теперь шло три или  четыре  игры.  Играли  на  спички,  но
сосредоточенно, молча, и напряжение постепенно сходило с лиц.
   Нечего зря ломать голову, с раздражением подумал он и подсел к одной из
компаний. Все это, пожалуй, просто его  домыслы.  Нервы,  что  ли,  сдают?
Вечно ему хочется играть главную роль, водится за ним этот грешок. _Я имею
быть великий актер из Италии, я есть играть главная роль,  публика  умирай
от восторг!_
   Игроки молча подвинулись, высвобождая для него место. Играть он с  ними
мог, тут никто не возражал. Общая  неприязнь  проявлялась  лишь  во  время
профилактики.  Как  только   они   благополучно   вернутся   в   гарнизон,
профилактика начнется снова. Но сейчас, когда им еле удалось увернуться от
карающей руки закона, Пруиту дали передышку.
   Рядовой первого класса Блум побывал на допросе следующим после  Пруита.
Войдя в комнату, он тупо посмотрел на картежников, потом на Маджио, прошел
к скамейке у противоположной стены и сел там отдельно от всех. Он не  стал
подсаживаться к игрокам. Сидел один, сам по себе, хрустел пальцами и тихо,
монотонно матерился, злой, недоумевающий и  оскорбленный.  Он  бормотал  и
бормотал, ровным голосом, на одной  ноте,  будто  этот  звук  был  у  него
безусловным рефлексом на незаслуженную  обиду.  Когда  другой  кандидат  в
сержанты, Мур, прошел через комнату и хотел сесть рядом с ним, Блум  встал
и отсел подальше, с возмущением поглядев на Мура, прервавшего его матерный
речитатив.
   А остальные сосредоточенно играли в покер на спички, пока не вернулся с
допроса последний по списку.  Тогда  вооруженные  пистолетами  "вэпэшники"
погнали всех садиться в грузовики. Пруит оглянулся и  напоследок  еще  раз
посмотрел   на   Анджело.   Тот   все   так   же   сидел    между    двумя
детинами-охранниками и тоже явно злился, потому что  короткая  праздничная
передышка, за которую ему придется расплачиваться в  тюрьме,  подходила  к
концу.
   Грузовики тронулись, и на них все  с  тем  же  любопытством  уставились
прохожие, наверно,  это  были  другие  прохожие,  но  солдатам  в  кузовах
казалось, что те же самые, потому что они все так же  шагали  из  порта  с
того же самого пирса, где тот же самый оркестр  по-прежнему  играл  ту  же
самую песню для той же  самой,  новой  партии  туристов.  Солдаты  как  по
команде, в свою очередь, уставились на прохожих с такой яростью в  усталых
глазах, что прохожим сделалось не по себе, они отвернулись,  напустили  на
себя деловой вид, а сами подумали: что ж, если дойдет до войны,  никто  не
сможет выставить армию таких кровожадных головорезов, как мы. А  грузовики
выехали-из города на шоссе и мимо рыхлых розовых скал, мимо  ущелий,  мимо
полей сахарного тростника, над которыми кое-где висели в прозрачном летнем
воздухе черные облака дыма, мимо расчерченных с  математической  точностью
ананасных плантаций покатили обратно, в Скофилд. Был уже четвертый час,  и
мир под огромной чашей ярко-голубого неба, насколько хватал глаз, до сизой
дымки гор по обе стороны дороги, будто уменьшился в размерах, отдалился  и
застыл.
   Неделю спустя на ежемесячной лекции по половой гигиене,  когда  солдаты
прошли проверку у венеролога и просмотрели  фильм  о  том,  что  делают  с
человеком сифилис и триппер, капитан  Хомс  смущенно  выступил  с  краткой
речью о разных отклонениях и извращениях. Полковой капеллан в проповеди  о
важности любви в половой жизни и о долге мужчины быть до вступления в брак
сдержанным и хранить верность невесте  тоже  ни  словом  не  обмолвился  о
расследовании.
   Лорен, думал Пруит, слушая их обоих.  Идеальное  имя  для  проститутки.
Лорен. И как отлично ей подходит. Оно звучит именно так, как нужно, все  в
тебе на него отзывается. Это имя куда лучше, чем Билли,  или  Сандра,  или
Морин. Он был рад, что ее зовут Лорен, а не Агнес, не Гледис, не Тельма  и
не как-нибудь еще. Лорен гораздо лучше.



        28

   Он еще не успел целиком потратить сорок пять долларов,  предназначенные
на три ночных вылазки по пятнадцать  долларов  каждая,  а  уже  знал,  что
никакая она не Лорен и ее настоящее имя - Альма.
   Жизнь и без того отняла у него очень многое,  но,  по-видимому,  он  не
имел права даже на такой пустяк.  Это  приводило  в  отчаяние.  От  полной
капитуляции его удерживало только  то,  что  новое  разочарование  слишком
хорошо вписывалось в общую картину бед, обрушившихся на него за  последние
три месяца, с тех пор, как он ушел из команды горнистов.
   А имя Лорен ей, судя по всему, придумала миссис  Кипфер,  вдохновленная
рекламой каких-нибудь духов. Миссис  Кипфер,  наверно,  сочла,  что  имени
Альма недостает французского шика, оно звучит чересчур просто  для  звезды
ее заведения. Но на самом деле ее звали Альма Шмидт, да-да,  Альма  Шмидт.
Даже в толстом телефонном справочнике он при всем  старании  не  сумел  бы
отыскать более неподходящее имя для проститутки. И жила она не где-нибудь,
а в Мауналани. При всем старании он не нашел бы на  карте  Гонолулу  более
неподходящий для проститутки район.
   Мауналани был  цитаделью  и  монопольным  владением  верхушки  среднего
класса Гонолулу, то есть наиболее обеспеченных людей, которых не  следует,
однако, путать с людьми богатыми.
   И вот там-то, в холмах Мауналани, снимали дом Альма Шмидт и ее подруга,
работавшая в номерах "Риц". Когда Пруит увидел этот дом,  он  был  поражен
еще больше.
   Если говорить точнее, Альма Шмидт и ее подруга  из  "Рица"  жили  не  в
Мауналани, а на Подъеме Вильгельмины. Подъем Вильгельмины - это  хребет  с
крутыми откосами, который идет от Каймуки к Мауналани и тянется  до  самой
вершины Калепемоа (1116 футов над уровнем океана). Подъем Вильгельмины был
своего рода сторожевым бастионом на подступах к  Мауналани.  А  собственно
Мауналани включал только площадь Мауналани-серкл на  самом  верху,  проезд
Лерлайн - он чуть ниже, затем, еще ниже, проезд Мэтсония, еще ниже  проезд
Нижний Лерлайн, и под ним - проезд Ланипили, впрочем столь  короткий,  что
его и считать необязательно. С некоторой оговоркой к Мауналани можно  было
отнести и проезд Марипоза. Лерлайн, Мэтсония, Нижний Лерлайн,  Ланипили  и
Марипоза  спускались  ступенями  от  Мауналани-серкл,  но  все-таки   были
расположены достаточно высоко и действительно на холмах Мауналани. Тем  не
менее Альма имела законное право  сказать  ему,  что  живет  в  Мауналани,
потому что все обитатели Подъема Вильгельмины говорили, что  они  живут  в
Мауналани. Да он и не понимал, в чем тут разница. Он сначала  даже  думал,
что как раз на Вильгельмине и живут по-настоящему богатые люди.
   Ее дом стоял на проезде Сьерра-драйв, который зигзагами вился вверх  по
склону хребта между домами, так необычно раскиданными  на  разной  высоте,
что это напоминало иллюстрацию к сказке. В трех шагах  оттуда  тянулась  в
гору прямая Вильгельмина-стрит, она до того круто  пересекала  бесконечные
петли Сьерра-драйв, что,  даже  когда  ты  вел  машину  вниз,  приходилось
переводить   рычаг   на    вторую    скорость,    и,    пронесясь    через
Вильгельмина-стрит, ты вдруг ехал под теми самыми  деревьями,  на  которые
только что смотрел сверху, и тебе невольно вспоминались крутые  улочки  из
фильмов  про  Восток  или  из  сказок.  Дом  был  маленький,  одноэтажный,
вероятно, из бетонных плит,  но  штукатурка  покрывала  его  таким  ровным
слоем, что он  казался  высеченным  из  одного  громадного  камня.  Низкая
покатая крыша нависала над стенами, как в испанских асьендах,  а  сам  дом
лепился на западном краю  отвесного  спуска  в  долину  Палоло  прямо  над
обрывом, словно сказочный замок.
   Иногда ему приходило в голову, что вообще тут вей как из сказки. Та  же
хрупкость и нереальность доброго чуда и умиротворенной красоты, в  которые
веришь, пока читаешь сказку, но едва ты с сожалением закрыл книгу, как эта
вера исчезает, оставляя после себя непроходящую горечь. Он чувствовал, что
именно в таком месте должна жить Принцесса - Альма тоже так считала,  -  и
невольно задавал себе вопрос:  неужели  все  богатые  люди  окружают  себя
подобной красотой?
   С маленькой открытой веранды у самого края откоса, круто  обрывающегося
вниз, ты мог смотреть, словно бог с небес,  на  улицы  в  далекой  глубине
долины Палоло, чуть западнее были видны одинокие корпуса колледжа  Святого
Людовика, а еще западнее, в другом  конце  долины,  но  все  равно  далеко
внизу, сквозь легкую дымку просматривалась возвышенность Святого  Людовика
(483 фута над уровнем океана). Отличная была веранда;  за  ней  находилась
большая, уходящая на три ступеньки вниз гостиная, ее отделяли  от  веранды
двери из цельного стекла: если не  было  настроения  выходить  на  воздух,
сквозь двери тоже можно было смотреть на мир. И вот на этой-то  веранде  в
его самый первый приезд в этот дом, под вечер  в  субботу,  когда  солнце,
готовясь  нырнуть  в  океан,  еще  только  начинало  заливать  все  вокруг
красноватым золотом. Альма Шмидт впервые сказала ему, что она его любит. И
он немедленно совершил свою первую ошибку.
   Вспомнив про уютный военный городок под древними  вязами  и  кленами  и
тщетно убеждая себя, что там будет лучше, чем здесь, он сказал Альме,  что
тоже ее любит, и предложил выйти за него замуж.
   С того часа, как он ввел режим плановой экономии на основе  капитала  в
шестьдесят долларов, он еще ни разу не ошибся, и этот просчет был  у  него
первым. Вывали он на пол целый мешок гранат, и то  было  бы  меньше  риска
разнести весь план вдребезги.
   Наверно,  на  него  так   подействовал   закат:   закаты   всегда   его
одурманивали. А может, виной была близость ее тела и то, что она  положила
голову ему на плечо. Он давно заметил, что от близости женского тела мысли
его начинают путаться и он не может контролировать их, иногда  присутствие
женщин одурманивало его даже больше, чем закат,  хотя,  как  он  понял  на
своем опыте, женщины ничего подобного не испытывают и это  дает  им  некое
исходное преимущество  перед  мужчинами.  А  может,  дело  было  просто  в
ошеломляющей новизне всего вокруг, всего того, к  чему  он  еще  не  успел
привыкнуть. Но какая разница, что именно на  него  подействовало  -  такой
опасный просчет нельзя оправдать ничем.
   На мгновение все повисло на волоске, по  ее  лицу  он  видел,  что  она
готова принять решительные меры, но колеблется: то ли  выгнать  его  прямо
сейчас, то ли немного потянуть и отдалить его от себя постепенно.  И  если
что-то и спасло его, то только эта минута сомнения, пока  она  обдумывала,
как лучше от него избавиться.  Этой  минуты  ему  хватило,  чтобы  кое-как
выправить положение - он лукаво посмотрел на  нее,  громко  рассмеялся,  а
потом зажег спичку и закурил, чтобы  она  увидела,  что  руки  у  него  не
дрожат. Этюд с сигаретой он сыграл блестяще. Но он все равно понимал,  что
мысль закурить пришла ему в голову чудом и оказалось  той  соломинкой,  за
которую хватается человек, впавший в столбняк от собственной глупости.
   Она смотрела, как он прикуривает, видела, что руки у него не дрожат,  и
лицо ее облегченно светлело. Она  даже  посмеялась  вместе  с  ним.  Потом
повела его назад в дом, смешала им обоим по "мартини" и поставила на плиту
ужин - тушеное мясо с овощами.  Пока  ужин  разогревался,  наполняя  кухню
уютным запахом домашней стряпни, она сделала им еще по  "мартини".  Они  у
нее хорошо получались, эти "мартини".  Альма  тоже  часто  была  не  прочь
выпить, просто не любила пить на работе - это, как  и  многое  другое,  он
узнал,  едва  приступил  к  осуществлению  своего   плана.   Порой,   если
располагала обстановка. Альма пила даже неразбавленный виски. И когда  она
пила, она нравилась ему еще больше. Она делалась раскованнее. А может, это
он сам расслаблялся, и ему становилось проще любить ее. Как бы то ни было,
несмотря на парализовавший его столбняк, у него хватило ума  вспомнить  об
этом сейчас, и он предложил ей  сделать  по  третьему  "мартини".  Мясо  с
овощами  удалось  ей  не  хуже,  чем  коктейли,  и,  поужинав,  они  очень
по-семейному легли в постель, будто ничего не случилось.
   Но он не позволил себе забыть, что все чуть не лопнуло. Он никак не мог
взять в толк, что, черт возьми, дернуло его  сморозить  такую  несусветную
глупость.  Повторять  подобные  просчеты  нельзя.   Шестьдесят   долларов,
положенные в основу его плана, подняли  его  в  эти  горы,  но  на  том  и
иссякли. Понадобись еще хотя бы пятерка, он бы никогда сюда  не  попал,  а
следовательно, он  не  имел  права  допускать  такие  серьезные  ошибки  и
рисковать в надежде, что это пройдет незамеченным.
   После того случая он стал очень осторожен. А ловушки  подстерегали  его
чуть ли не на каждом шагу. Однажды они взяли у подруги Альмы ее "крайслер"
с откидным верхом и поехали вдвоем купаться в долину Канеохе; своей машины
у Альмы не  было,  потому  что  она  все  деньги  откладывала.  Обрывистые
восточные склоны  хребта  Коолау,  подковой  окружавшего  берег,  сахарная
голова пика Пали, черные утесы мыса Макапуу, откуда маяк поглядывал сверху
на остров Рэббит, - такая была вокруг  красотища,  что  ничего  не  стоило
повторить ошибку снова, но он теперь поумнел и был  начеку.  Он  вышел  из
испытания с честью, к нему  вернулась  уверенность,  и  дальше  все  пошло
отлично, как шел импортный ром, которым его  щедро  поила  подруга  Альмы,
закупавшая этот ром ящиками.
   Он был совсем на мели, и Альма следила, чтобы у него в  кармане  всегда
хватало на маршрутку от Скофилда до города. Она дала ему ключ, и он теперь
ездил к ней каждую неделю. Если его не ставили на выходные в наряд,  он  в
субботу не дожидался обеда, а сразу же после утренней поверки дул прямиком
в горы.
   Ехать было долго. Он скоро выучил дорогу наизусть.  Он  всегда  спешил,
стараясь добраться побыстрее, и приезжал совершен