- Очень благородно с твоей стороны, - сухо сказала она.
   - Я считал, что обязан тебя хотя бы предупредить.
   - И на том спасибо.
   Он взялся за ручку двери, но, услышав это, резко повернулся.
   - В чем дело? Ты что, думаешь, я больше сюда  не  приду?  За  самоволку
меня, конечно, оставят на пару недель без увольнительных, но,  как  только
отпустят в город, обязательно увидимся.
   - Не увидимся, - сказала Альма. - Меня здесь уже не будет.  И  Жоржетты
тоже, - добавила она.
   - Это почему?
   - Потому что мы возвращаемся в Штаты! - взорвалась она.
   - Когда?
   - У нас билеты на шестое января.
   - Та-а-к, - протянул он и снял руку с  дверной  ручки.  -  С  чего  это
вдруг?
   - Нас эвакуируют! - храбро заявила она.
   - Что ж, - тихо сказал он. - Значит, постараюсь заскочить до шестого.
   - "Постараюсь заскочить"! - передразнила она. - И это все, что  ты  мне
можешь сказать? Сам  ведь  прекрасно  понимаешь,  что  ничего  у  тебя  не
получится.
   - Может, и получится, - сказал он. - А что я, по-твоему, должен делать?
Сидеть здесь, пока ты не уедешь? Я и так  пересидел  больше  недели.  Если
опять застряну, потом вообще будет не вернуться.
   - Мог бы хоть до утра подождать. Патрули же всю ночь ходят. -  Голос  у
нее задрожал. - И уже темно, вот-вот начнется комендантский час.
   - Днем патрули тоже ходят.  А  ночью,  кстати,  мне  будет  даже  проще
пройти.
   - Остался бы до  утра.  Может,  тогда  бы  передумал.  -  И  она  вдруг
откровенно  расплакалась:  слезы  хлынули  разом,  мгновенно,  без  всякой
подготовки - так разом, без всякой подготовки, вылетает из ружья пуля.
   Задернув шторы, Жоржетта отошла от  стеклянных  дверей  веранды,  молча
спустилась по ступенькам в гостиную и тотчас поднялась в кухню.
   - Я же не прошу ничего особенного, - всхлипнула Альма.
   - Что я должен передумать? - недоуменно сказал он. - Не возвращаться  в
роту? Ты сядешь на пароход и уедешь в Штаты, а я что тогда? Ну ты даешь!
   - Может, я и не уеду, - пообещала она сквозь слезы.
   - Что еще за новости! - Он растерялся. И по его голосу было  ясно,  что
все это ему неприятно и надоело. - Я думал, от тебя уже не зависит.
   - Ничего подобного! - яростно крикнула она сквозь рыдания, и этот  крик
мелькнул и исчез, как разгневанное лицо, на  секунду  проступившее  сквозь
прутья решетки. - Но если ты сейчас уйдешь,  я  уеду  обязательно!  Так  и
знай!.. Что тебя тянет в эту твою армию? - снова закричала  она,  переведя
дыхание. - Что ты хорошего там видел?  Тебя  там  избивали,  обращались  с
тобой как с последним негодяем,  засадили  в  тюрьму,  как  преступника...
Почему ты так хочешь туда вернуться?
   - Почему? - озадаченно переспросил он. - Потому что я солдат.
   - Солдат, - с трудом выговорила она. - Солдат! - Слезы высохли,  и  она
злобно рассмеялась ему в лицо. - Солдат, -  беспомощно  повторила  она.  -
Профессионал. Солдат регулярной армии. На весь тридцатник.
   - Конечно. - Он  улыбнулся  неуверенной  улыбкой  человека,  не  совсем
понявшего смысл шутки. - Конечно, на весь тридцатник. - И с  бесхитростной
улыбкой добавил: - Осталось всего двадцать четыре года.
   - Господи, - сказала Альма. - Господи, боже мой!
   - Ты потуши свет, когда я буду выходить, - попросил он. - Ладно?
   - Я потушу, - сказала Жоржетта  с  порога  кухни.  Голос  ее  прозвучал
твердо и в то же время радостно. Она  спустилась  в  гостиную,  подошла  к
затянутым шторами стеклянным дверям и повернула выключатель. Пруит щелкнул
в темноте замком, вышел из дома и закрыл за собой дверь.



        51

   С улицы казалось, что в доме совсем темно, будто  там  никого  нет.  На
мгновенье он радостно замер, снова поглядел на дом и почувствовал себя  на
свободе. А еще он чувствовал, что до сих пор  слегка  пьян,  хотя  с  трех
часов дня не выпил ни капли.
   Ничего, через пару дней она отойдет. Он в этом уверен. В увольнительную
он к ней приедет, и она снова будет ему рада. А  что  решила  вернуться  в
Штаты, это она его запугивает.
   В армии вырываешься к своей девушке так  редко,  что  не  успеваешь  ей
надоесть. И она тебе тоже. Чем армия и хороша.
   Пройдя квартал, он остановился, вытащил пистолет из-за пояса и  опустил
его в карман брюк. Потом зашагал дальше.  Пистолет  и  лежавшие  в  другом
кармане патроны тяжело давили на бедра. Особенно пистолет - он был большой
и неудобный.
   Зато, если задержат, надо будет только сунуть руку в карман и...
   Но всегда есть надежда отбрехаться.
   В роту он вернется во что бы то ни  стало.  Он  так  решил.  И  никакие
"вэпэшники" ничего с ним не сделают, пусть хоть треснут!
   Лучше всего спуститься до Каймуки по Сьерре. Хотя по Вильгельмине  было
бы короче. Но на Сьерре большинство домов выходят прямо на  улицу.  Гаражи
тоже. А дворы обнесены кирпичными или каменными стенами. И на Сьерре между
сказочными пряничными  домиками  куда  больше  темных  щелей  и  закутков.
Главное - пройти через Каймуки, а дальше он не боится.
   Когда Каймуки останется позади, он пересечет Вайалайе-авеню и пойдет по
пустырю, где площадка для гольфа.
   Песчаные холмы и мелкий кустарник на  зажатой  между  берегом  и  шоссе
полосе унылой голой земли, приподнятой над уровнем окружающей местности, -
этот пустырь только для гольфа и годился. Пройдя насквозь  через  Каймуки,
Вайалайе-авеню  пересекалась  с  Кеалаолу-авеню  и  превращалась  в  шоссе
Каланианаоле, ведущее к мысу Мадапуу, и как раз у  перекрестка  этих  двух
улиц,  в  образованном  ими  и  полосой  берега  треугольнике,  находилась
площадка для гольфа, то бишь пустырь Вайалайе. Он знал его как  свои  пять
пальцев. В прошлом году во время маневров он  и  еще  один  парень  каждый
вечер встречались там с двумя горничными-вахини. Он должен  будет  перейти
шоссе дважды, потому что у восточной окраины пустыря оно подходит к самому
берегу. Но на пустыре ему знаком каждый кустик, так что рискнуть стоит.
   А после этого останется только  одно  опасное  место:  ему  надо  будет
пройти по насыпи через солончаковое  болото  по  эту  сторону  мыса  Коко.
Спрятаться там негде, насыпь тянется почти полмили, и он,  наверно,  дунет
бегом. Ну а уж тогда, считай, добрался.
   Этот участок побережья был целиком закреплен за седьмой ротой, и он мог
явиться на любую позицию. Но он не хотел докладывать о  своем  возвращении
на обычной береговой позиции. Он хотел доложиться на КП у залива  Ханаума.
Он же возвращается сам, добровольно.
   Он шагал по пустырю, и у него было ощущение, что он вернулся  в  кошмар
той бредовой ночи, когда он с  раной  в  боку  тащился  к  дому  Альмы.  А
разлитое вокруг дремотное оцепенение напоминало ему, как  он  брел  пьяный
через Ваикики по Калакауа и искал Маджио.  Кругом  тишина,  ни  звука,  он
слышал только свое дыхание и как шуршит под ногами песок. И  ни  движения,
ни признака жизни в сплошной черноте. Он был один в целом мире,  черном  и
звуконепроницаемом, как  утроба  угольной  шахты.  Нигде  ни  огонька.  Ни
освещенных  окон.  Ни  уличных  фонарей.  Ни  неоновых  вывесок.  Ни  даже
автомобильных фар. Гавайи вступили в войну. Он был рад, что возвращается.
   Он продвигался на восток и только  раз  заметил  на  дороге  патрульную
машину с синими фарами - она медленно ползла прочь от него, на запад.  Это
его странно взбудоражило. Он остановился и с минуту постоял,  наблюдая  за
машиной. Когда он переходил  через  шоссе  в  первый  раз,  он  был  очень
осторожен. Долго ждал, пока не убедился, что вокруг никого нет. Считалось,
что синие огни фар с самолета не разглядеть - возможно, так оно и есть, но
на земле их видно за милю.
   И он вел себя так же осторожно, когда дошел до  конца  пустыря  и  надо
было переходить дорогу во второй раз. Шоссе лежало ниже пустыря,  ему  был
открыт обзор почти на полмили в обе стороны, и синих  огней  он  нигде  не
видел. Поэтому он не стал останавливаться. Спустился на дорогу и пошел  на
другую сторону. Если бы в радиусе мили от него оказалась патрульная машина
с зажженными фарами, он бы ее легко заметил.
   А вот заметить машину с выключенными фарами далеко  не  так  легко,  ее
можно не заметить вовсе. Но он не рассчитывал, что наткнется на патрульную
машину с выключенными фарами, и потому не вглядывался в темноту.
   Машина стояла ярдах в тридцати к западу от него, посреди шоссе.
   Едва он спустился со склона и ступил на асфальт, они  включили  фары  и
прожектор - два синих огня и один голубой, почти белый.  Только  тогда  он
увидел. Прожектор светил прямо на него.  Выбери  он  для  перехода  другое
место - на сто ярдов ближе или на пятьдесят ярдов дальше, - они бы вряд ли
услышали его шаги, хотя он не слишком старался идти тихо.
   Первой его мыслью было бежать, но он подавил  это  чисто  инстинктивное
желание. Если он побежит, ему это  ничего  не  даст.  Он  стоял  посредине
дороги, и по обе  стороны  была  ровная  открытая  местность.  К  тому  же
оставалась надежда, что он как-нибудь отбрешется. А  уж  если  нет,  тогда
придется убегать.
   - Стой! - прорезал тишину неуверенный голос.
   Но он и так замер на месте.  Услышав  окрик,  он  вспомнил  ту  ночь  в
Хикеме, тогда Тербер точно так же остановил его, и ему  захотелось  громко
расхохотаться. Ну и  сволочи!  Ишь  чего  придумали,  паршивцы!  Засели  с
выключенными фарами. И как раз когда у него все уже было на мази. Надо  же
такое отмочить!
   Патрульный джип осторожно подъехал ближе и остановился в  десяти  ярдах
от него. В открытой машине сидели четверо  перепуганных  "вэпэшников",  он
видел их синие лица и синие отблески от белых букв на нарукавных повязках.
Все четверо были в касках. Тот, что  ехал  на  переднем  сиденье  рядом  с
водителем, стоял во весь рост  и  целился  в  него  из  "томпсона",  держа
автомат над ветровым стеклом; он даже разглядел горбинку прицельной  мушки
на дуле.
   - Кто идет?
   - Свой, - сказал он.
   Двое сидевших сзади явно расценили его ответ как стандартный  отзыв  на
стандартный оклик: неуклюже и неохотно они перелезли через  борт  джипа  и
встали рядом с машиной. Оба держали пистолет наготове.
   - Если свой, то подойди ближе и назовись, - визгливо приказал тот,  что
был повыше. Потом откашлялся.
   И тогда он, неузнанный "свой", медленно двинулся вперед.
   - Стой! - снова скомандовал высокий. Две пары глаз  и  два  пистолетных
дула недоверчиво уставились на Пруита.
   - Все в порядке, Гарри, - более уверенно сказал  высокий.  -  Это  наш,
солдат.
   По крайней мере признали.
   Тот, который стоял в  джипе  и  целился  из  "томпсона",  опустился  на
сиденье, и напряженную тишину  неуловимо  всколыхнуло  что-то  похожее  на
глубокий вздох облегчения.
   - Выключи  прожектор,  -  приказал  высокий.  Свет  потускнел,  и  двое
патрульных подошли к Пруиту вплотную.
   - Ты, парень, какого черта здесь шляешься? - сердито спросил высокий. У
него были нашивки штаб-сержанта. Второй патрульный был  капрал.  -  Мы  со
страху чуть  в  штаны  не  наложили.  С  шестнадцатой  позиции  позвонили,
сказали, кто-то шастает по пустырю. Мы уж думали,  нам  сейчас  на  голову
батальон парашютистов свалится.
   Теперь ему стало понятно. Когда он остановился на пустыре и наблюдал за
той патрульной машиной, синие фары высветили  его  силуэт,  и  кто-то  его
заметил. Кто-то из седьмой роты. Эх, ты!  А  еще  считаешь  себя  отличным
солдатом! Так опростоволоситься!
   - Я на свою позицию иду, - сказал он.
   - Номер позиции?
   - Восемнадцатая. Это там, дальше.
   - Восемнадцатая... хм-м... Ты из какой части?
   - Седьмая рота ...-го пехотного полка.
   Сержант почти успокоился.
   - А то, что комендантский час? Про это в вашей седьмой роте не знают?
   - Знают.
   - Тогда какого дьявола ты не на позиции?
   - Я у своей девчонки был. Как раз возвращаюсь. Она тут рядом  живет.  -
Он кивнул в сторону пустыря.
   - Пропуск есть?
   - Нет.
   - Без пропуска ходит,  -  решительно  подытожил  второй  патрульный.  -
Нечего с ним валандаться. Забираем - и поехали  в  часть.  -  Он  держался
враждебно, этот второй. Он тоже больше не  нервничал.  Сначала  он  крепко
перетрухнул и теперь мстил за это. Пистолет он уже убрал в кобуру.
   - Капрал Оливер, спокойно! - осадил его сержант. - Не пори горячку.
   - Мне вообще-то наплевать, - сказал капрал.
   - А кто у вас там на восемнадцатой старший? - спросил сержант.
   - Штаб-сержант Чоут.
   Патрульные переглянулись.
   - Гарри, ты не в курсе, кто старший на восемнадцатой позиции? - крикнул
сержант, повернувшись к джипу.
   В джипе засовещались.
   - Не знаю, - наконец отозвался Гарри. - Можем выяснить хоть сейчас.
   - Хорошо, - кивнул штаб-сержант. - Поехали. Отвезем его туда.
   - Мне вообще-то наплевать, -  сказал  капрал.  -  Но  я  считаю,  лучше
отвезти его в часть. Что-то он мне не нравится,  Фред.  Ты  на  его  форму
посмотри. Это же выходная. И совсем свеженькая. Накрахмаленная.  Чего  он,
интересно, разгуливает в выходной форме? Она и в вещмешке-то не  лежала  -
вон какая отутюженная.
   - Отвезем его на позицию, там и разберемся, - решил сержант.  -  Ничего
не случится.
   - Мне вообще-то наплевать. Но очень  может  быть,  что  и  случится,  -
упорствовал капрал. - Особенно если он сбежит.
   - Чего ты несешь? Он один, а нас четверо - как он сбежит?
   - А вдруг он эту форму  украл?  Может,  он  диверсант,  -  не  сдавался
капрал. - Может, его кореши сидят тут рядом в засаде, чтобы нас прирезать.
Мне вообще-то наплевать, только откуда мы знаем - может, он шпион или  кто
еще?
   - Что скажешь, друг? - Сержант взглянул  на  Пруита.  -  Где  тут  твои
кореши, которые хотят нас прирезать?
   - Да какой я, к черту, шпион? Похож я на шпиона? - Такого  поворота  он
не ждал. Чтобы его приняли за шпиона - только этого не хватало! Весело.
   - А откуда мы знаем, что ты не шпион? - стоял на своем  капрал.  -  Мне
вообще-то, конечно, наплевать.
   - Верно, - кивнул сержант.  -  Может,  ты  сам  Тодзио  [Тодзио  Хидеки
(1884-1948) - японский политический и  военный  деятель;  в  1941  г.  был
премьер-министром  и  министром  обороны  Японии;  один   из   инициаторов
нападения Японии на США; в 1948 г. по приговору  международного  трибунала
казнен как военный преступник], почем мы знаем?
   - А вдруг он шел взрывать резиденцию губернатора или  еще  чего-нибудь?
Мне вообще-то наплевать, - сказал капрал. - Только я  тебе  говорю,  лучше
отвезти его в часть. Там с ним без нас разберутся.
   - Брось ты, никакой он не шпион, - поморщился сержант. Он пока не убрал
пистолет в кобуру, и тот свободно висел у него в опущенной руке на  уровне
колена, совсем близко от Пруита. - Документы у  тебя  с  собой?  Предъяви.
Надо проверить, кто ты такой.
   - Нет у меня ничего.
   - Совсем никаких документов?
   - Никаких.
   - Тогда, друг, извини, но мы обязаны тебя задержать. Должна же  у  тебя
быть с собой хоть какая-нибудь бумажка. Мне самому все это  неприятно,  но
ты нас тоже пойми, Шататься среди ночи без документов - это тебе никто  не
позволит, ты еще не генерал.
   Что ж, к этому он был готов. Он ведь понимал, что вряд  ли  отбрешется,
но попытка не пытка. Да и  сержант  этот  отличный  мужик,  чуть  было  не
отпустил. И он попробовал еще раз:
   - Ребята, подождите вы! Сами же видите, никакой я  не  шпион.  Свой  я,
шесть лет уже в армии. И пока весь тридцатник не дотяну, никуда уходить не
собираюсь. Если вы меня заберете, меня как пить дать посадят. А  кому  это
нужно? Сейчас война, каждый солдат на вес золота. Я воевать должен, а не в
тюрьме сидеть. Я, может, все шесть лет этой  войны  дожидался.  Отпустите,
ребята, правда!
   - Раньше надо было думать, - буркнул капрал.
   - Был бы я похож на шпиона, тогда другое дело. Но вы же сами видите, не
шпион я, не диверсант...
   - А про приказ о военном положении тебе не известно? - упрямо гнул свою
линию капрал. - Про комендантский час не  знаешь?  Все  прекрасно  знаешь.
Приспичило ему вишь к бабе сбегать! Понимал ведь, что,  если  поймают,  по
головке не погладят... Да и потом, откуда мы знаем, что ты не  шпион?  Мне
вообще-то наплевать. Ты сейчас чего хочешь наплетешь. Говоришь, из седьмой
роты ...-го пехотного? Так это любой сказать может. Все знают, что седьмая
рота здесь рядом.
   - Оливер, заткнись! - приказал сержант. - Кто командует нарядом: я  или
ты?.. А то, что ты, парень, насчет тюрьмы говорил, это  правильно,  это  в
самую точку. На войне нужны люди, и глупо сажать солдата за всякую ерунду.
В тюрьме от него никакого толку. Это, я вам скажу,  разбазаривание  ценных
людских ресурсов. Чушь собачья, вот это что!
   - Конечно, чушь!
   - Но проверить тебя я все равно  обязан.  Может,  найдешь  какую-нибудь
бумаженцию?  Хоть  что-нибудь,  а?   Чтоб   мы   не   сомневались.   Любое
удостоверение, пусть даже старое.
   - Нету ничего, - соврал он, нащупывая в  левом  кармане  лежащий  между
патронами старый, потрепанный пропуск в гарнизон. Зеленый кусочек картона,
который когда-то заменял ему паспорт. Был когда-то его  визой.  Впускал  в
землю обетованную, где все вели  себя  так,  будто  этот  райский  край  -
пустыня, и делали вид, что мечтают оттуда выбраться. Прошлогодний членский
билет, в этом году по нему в клуб не войти - надо было  заплатить  взносы;
предъявил бы сейчас эту карточку,  и  тебе  принесли  бы  за  пять  центов
неплохую клубную сигару. А теперь показывать его не  только  бессмысленно,
но и очень опасно, потому что все, кто не сбежал в  самоволку,  сдали  эти
пропуска еще месяц назад. Хорошо  же  тебя  приложили.  Лучше  не  бывает.
Цербер был бы в восторге.
   - Тогда мы _обязаны_ тебя забрать, - сказал сержант.
   Надо попробовать еще раз.
   -  А  нельзя  отвезти  меня  на  восемнадцатую   позицию?   Чтобы   там
подтвердили?
   - Почему же, можно, - сказал сержант.
   - Меня там все знают, клянусь! - заверил он. Потому  что  был  согласен
даже на это. Поначалу он этого не хотел. Но теперь  можно  и  так.  Он  не
гордый. Он хотел явиться на КП сам, по доброй воле, но какая разница, если
его туда доставят по приказу Вождя Чоута? После  того,  как  тот  запудрит
мозги патрульным. Разве не все равно?
   - Фред, ты не имеешь права рисковать, - заявил капрал. - Мне  вообще-то
наплевать, но парень подозрительный.
   - Он прав, - сказал Фред. - У нас работа такая, что рисковать нельзя ни
в коем случае. Если ты без документов, мы обязаны отвезти тебя в часть. Ты
уж извини.
   - Хватит тянуть резину! - равнодушно поторопил из джипа Гарри. - Только
зря время теряем.
   - А ты помолчи! - рявкнул сержант. - Я здесь старший, и  отвечать  буду
я, а не ты!
   - Придется все же тебя забрать, парень, -  с  сожалением  сказал  он  и
неохотно показал пистолетом на джип, чтобы Пруит садился.
   - Я не шпион! Ты что, не веришь?
   - Верю, конечно. Но...
   - И давай-ка вынь руки из карманов, - раздраженно сказал капрал. -  Мне
вообще-то наплевать, но солдатам держать  руки  в  карманах  не  положено.
Первый день в армии, что ли?
   - Садись, парень, поехали, - приказал сержант.
   Ну что ж, раз так, значит, так. Прекрасно.  Пусть  будет  так.  Он  еще
может рвануть снова наверх на пустырь и обежать  их  сзади.  Их  же  всего
четверо. Перемахнет через шоссе в другом месте. На  той  стороне  они  его
искать не будут. А оттуда двинет на восток. Раз так, то так. Этот шанс  он
им не отдаст. Не отдаст никогда.
   - Давай, друг, шагай. - Сержант держал  в  вытянутой  руке  пистолет  и
показывал им на джип. - Поехали.
   Подогретая надеждой расслабленная готовность  поступиться  рожденной  в
Кентукки гордостью сменилась прежней, знакомой решимостью, той  твердой  и
ясной целеустремленностью, которая отличала выходцев из  округа  Харлан  и
кроме которой он за всю жизнь не получил от своего отца  ничего,  впрочем,
даже этот  подарок  отец  сделал  ему  неосознанно,  иначе  непременно  бы
отобрал.
   - Я кому сказал, вынь руки из карманов! - возмуще