ил к ним  вместе  с  лейтенантом.  Старк  вообще
кормил всех и в любое время. А потом, пока лейтенант  со  Старым  Айком  и
дежурным капралом обходили посты, они забирались с гитарами на самый  верх
насыпи, куда долетал, отгоняя москитов, прохладный ветерок с канала  Перл,
и часок бренчали втроем, а если Пруиту или Пятнице выпадало  в  это  время
стоять в карауле, то и вдвоем - вокруг никого, только они и гитары.
   Пост Пруита был на верху насыпи, в двухстах  ярдах  от  лагеря,  с  той
стороны, где главные  ворота.  Проспав  часа  три  или  четыре,  Пруит  на
короткий миг открывал глаза и сразу же опять закутывался в ватное  одеяло,
а чья-то рука в  это  время  настойчиво  дергала  его  за  ногу;  сознание
всплывало из глубин сна медленно и дремотно, как  всплывает  сквозь  толщу
воды резиновый мячик, а потом вдруг резко выныривало  на  поверхность,  и,
окончательно проснувшись, он видел в проеме палатки лицо Старого Айка  или
Вождя, которые дергали его за ногу и монотонно чертыхались:
   - Просыпайся! Пруит, просыпайся, вставай! Тебе заступать. Вставай, черт
тебя возьми!
   - Ну хорошо, хорошо. Уже проснулся,  -  хрипло  и  сонно  мычал  он.  -
Отпусти ногу. Я не сплю.
   - Смотри, не засни снова. - Его опять дергали за ногу. - Подымайся!
   - Отпусти, кому говорят! Я же не сплю. - В доказательство  он  садился,
голова его мягко стукалась о тугой, пружинящий брезент,  и  он  тер  лицо,
чтобы прогнать сковавший мышцы сон. Потом выбирался из-под одеяла.
   - Отпусти, кому говорят! Я же не сплю. - В доказательство  он  садился,
голова его мягко стукалась о тугой, пружинящий брезент,  и  он  тер  лицо,
чтобы прогнать сковавший  мышцы  сон.  Потом  выбирался  из-под  одеяла  и
москитной сетки, прихватывал с собой брюки, которые вместе с завернутыми в
них ботинками служили ему  подушкой,  и  в  одной  майке  на  четвереньках
выползал наружу одеваться. Протискиваясь между опорным шестом и  наклонной
стенкой двухместной палатки, он старался  двигаться  осторожно,  чтобы  не
задеть Пятницу, заступавшего на пост через смену, но все равно каждый  раз
будил его, и Пятница тоже его каждый раз будил, когда в свою очередь шел в
караул. Москиты с победным писком накидывались на его голый зад, ликуя при
виде такой сказочной добычи, а он, встав  босыми  ногами  в  густую  пыль,
торопливо влезал  в  штаны,  носки  и  ботинки,  стараясь  по  возможности
уберечься от укусов, потом снова  нырял  в  палатку,  вытаскивал  из  кучи
барахла  рубашку  и,  благодарно  ощущая  покалывающую  плотную  шерстяную
теплоту, натягивал ее поверх майки, которую за эти две недели иной  раз  и
вовсе не снимал.  Теперь,  защищенный  от  москитов,  он  мог  без  спешки
разобраться в темноте со шнурками и крючками краг. Потом  патронная  лента
разбухшим питоном обвивалась вокруг пояса, руки нащупывали  под  москитной
сеткой винтовку и вынимали ее из одеял, хоть немного оберегавших металл от
росы и пыли, потом приходила очередь каски, которая, ржавея,  валялась  на
земле, и, наконец, в полном боевом снаряжении, сонный и  недовольный,  он,
спотыкаясь, тяжело топал под несмолкающие вздохи деревьев через  затянутую
паутиной корней, рябую от пятен лунного  света  поляну  навстречу  огоньку
калильной лампы, который блеклым коричневым пятном мерцал  сквозь  брезент
палатки, где была кухня.
   Вокруг походной бензиновой плиты - по приказу  Старка  она  никогда  не
выключалась  -  толпились  солдаты  очередной  караульной  смены:   словно
набираясь храбрости, они пили обжигающий кофе с легким  кокосовым  запахом
сгущенного молока и жевали фирменные сэндвичи Старка с колбасным фаршам  и
сыром, запеченные в духовке, горячие, румяные; их неохотно готовил угрюмый
повар (в том, что ему не дают спать, он винил не Старка, а солдат), и  они
были настолько же вкуснее  холодных  сэндвичей,  какие  подают  в  обычных
полевых кухнях, насколько горячий кофе вкуснее холодного.
   Банка сгущенки с широкой щелью,  прорезанной  большим  кухонным  ножом.
Из-под комков плотной желтой массы, скопившейся вокруг прорези и почти  ее
замуровавшей, в железную кружку ползет густая белая  струя.  Ее  погребает
под собой хлынувший из поварешки черный водопад сваренного в большом баке,
маслянисто поблескивающего кофе. Пар клубится в ковшике рук, словно у тебя
там своя личная маленькая жаровня, ты осторожно, благодарно  глотаешь,  не
касаясь губами раскаленного края  кружки,  надкусываешь  отличный  горячий
трехслойный сэндвич - мясо, сыр, жареный  хлеб,  -  все  вы  с  молчаливой
покорностью привезенных на бойню овец сгрудились  вокруг  плиты,  а  Вождь
поглядывает на вас с ласковым сочувствием:
   - Давайте, давайте, быстро. Там на постах ребята уже  ждут.  Через  два
часа сами будете ждать. А опоздай смена  хоть  на  минуту,  вы  же  первые
разоретесь. Так что давайте не копайтесь.
   И, налив еще кружку, чтобы прихватить с собой на пост,  он  заворачивал
второй сэндвич в вощеную бумагу, которую по  настоянию  Старка  им  давали
повара (чего  никогда  не  бывало  на  обычных  полевых  кухнях  у  других
сержантов), клал сверток в карман рубашки и, чувствуя его тепло у себя  на
груди, выходил из палатки мимо  сонного  злого  повара,  убежденного,  что
солдат разбаловали, и по крутой тропинке  взбирался  на  насыпь,  а  Вождь
благоразумно оставался на кухне, ближе к кофе.
   Кто знает, может быть, всем этим и был отчасти подсказан их  солдатский
блюз.
   Он заступал на пост  и,  окаменев  в  напряженном  внимании,  как  того
требует ночной караул в поле, следил за огоньками, которые парами  неслись
по шоссе,  сворачивали  к  главным  воротам,  замедляли  ход  у  КПП,  где
проверяли  пропуска  караульные  из  части  ВВС,  и  скользили  дальше,  к
скоплению света, запертому между облаками  и  землей,  -  к  летному  полю
Хикемского аэродрома. Он завороженно смотрел  на  огоньки,  чувствуя,  как
сонливость покидает его, стекает с него, будто вода, - наверно так же,  не
понимая смысла того, что происходит, смотрит ночью со  склона  горы  пума,
или олень, или медведь на огни  поездов,  везущих  охотников  на  открытие
сезона,  -  он  следил  за  движением  огоньков  не  как  человек,  а  как
неотъемлемая часть природы, как сама эта  мудрая  ночь,  словно  два  часа
одиночества, проведенные в ее тиши, вырвали его из  привычной  оболочки  и
погрузили в то первозданное, всеобъемлющее знание, в которое, как он  себя
убедил, он больше не верил.
   И в такие минуты ему вдруг становилось ясно,  что  и  олени,  и  другие
лесные звери могут даже  любить  охотников,  которые  их  убивают,  и  что
охотники любят зверей, которых они так жаждут  убить,  неизмеримо  больше,
чем все общества охраны животных, вместе взятые. Видно, так уж устроено, и
он не стал бы ничего в этом менять, даже если бы ему  дали  на  то  право.
Потому что он  солдат  и  потому  что  все  это  он  понимает  в  хрупкой,
кристально чистой, звенящей, как тонкая рюмка, тишине,  которой  наполнены
последние полчаса до смены караула.
   Может быть, их солдатский блюз был подсказан и этим тоже.
   Он услышал приближение своего сменщика, еще не видя его,  даже  прежде,
чем тот поднялся на насыпь. Вскоре, отставая от звука  собственных  шагов,
перед ним вырос то и дело хлопающий на себе  москитов  Ридел  Трэдвелл.  В
полном снаряжении он был похож на ходячую рекламу фирмы "Вулворт".
   - Пятница просил передать, он будет у ограждения по ту сторону  насыпи,
- сообщил Ридел.
   - Какого черта его туда понесло?
   - А я почем знаю? Мое дело передать.
   - О'кей. - Он улыбнулся и откашлялся. Он всегда откашливался, когда его
сменяли. После двух часов на посту у него каждый раз  возникало  ощущение,
что голосовые связки ему  отказали.  -  Наверно,  я  разбудил  его,  когда
собирался.
   - Разбудил? Зря. Лейтенантик сюда еще не подваливал?
   - Нет, пока не было. - Он  пойдет  за  Пятницей,  они  возьмут  гитары,
подымутся на насыпь и будут ждать Энди.
   - Значит, подвалит аккурат в мою смену, - с  досадой  сказал  Ридел.  -
Этот паршивец до  одиннадцати  никогда  сюда  не  заглядывает.  Опять  мне
сегодня не спать.
   - Да? Не повезло. - Пруит усмехнулся. - Ничего, захочешь потрепаться  -
спустишься пониже к ребятам, сигаретку стрельнешь.
   - На хрен мне это сдалось. Мне главное поспать. А спать-то и  не  дают.
Ты скажи Вождю; как увидит грузовик, пусть  кого-нибудь  сюда  пришлет,  -
крикнул Ридел ему вдогонку, - а то ведь я засну, скандал будет!
   Вождь Чоут безмятежно лежал у себя в палатке среди  раскиданных  одеял,
его огромное тело будто раздвигало собой брезентовые стенки, и  при  свете
прилепленной к каске свечи читал под  москитной  сеткой  какой-то  комикс.
Двухместная палатка еле вмещала Вождя,  и  с  тех  пор,  как  ему  однажды
пришлось делить палатку с писарем отделения снабжения Ливой, он, выезжая в
поле - что бывало не часто, - всегда брал не одну палатку, а две и  никого
к себе не подселял.
   - Риди просил, чтобы ты кого-нибудь к  нему  подослал,  если  лейтенант
приедет.
   - Сейчас не моя смена, - запротестовал Вождь. - Я отдыхаю.
   - Мое дело передать.
   - Лентяй этот  Риди,  каких  мало,  -  беззлобно  проворчал  Вождь.  Он
выпустил книжку из рук, и она упала на его широченную грудь, как  почтовая
марка. - Ему разведи под задницей костер, так он  с  места  не  сдвинется,
только будет орать, пока другие не потушат. Ладно, пошлю кого-нибудь, -  и
он  снова  углубился  в  приключения  Дика  Трейси  [Дик  Трейси  один  из
популярных героев американских комиксов 40-х годов].
   Пока Пруит нашел Пятницу, он долго  спотыкался  в  темноте  о  корни  и
прошагал ярдов сто пятьдесят вдоль проволочного ограждения,  загибающегося
большой ленивой дугой. Пятница разговаривал через проволоку с солдатом  из
части ВВС, который караулил свалку железного хлама на территории аэродрома
по ту сторону дороги. Здесь, в ложбине, где проволока круто поворачивала к
соленой луже, давно превратившейся в болото, москиты  свирепствовали  даже
больше, чем в лагере.
   - Какого черта ты сюда забрался? - спросил Пруит,  отмахиваясь  от  роя
крохотных бритвочек, чиркающих по коже и кровожадно жужжащих в уши.
   - У нас с этим другом спор насчет армии, - улыбнулся Пятница.
   - А лучше места вы не нашли? Обязательно в  болоте  спорить?  Чтоб  они
сдохли, эти москиты! - Они висели в воздухе зыбкими облачками,  непрерывно
меняющими очертания, будто в калейдоскопе, остервенело жужжали возле самых
ушей, точно циркулярная пила, кружились и метались из стороны  в  сторону,
неуловимые, как воины-индейцы на быстроногих скакунах.
   - Ему нельзя далеко отходить. У него здесь пост. -  Пятница  кивнул  на
дорогу. - Он говорит, в авиации служить хуже всего. - Пятница улыбнулся. -
А я говорю, хуже всего в пехоте. Ты-то сам как думаешь?
   - Что авиация, что пехота - один  черт,  -  шлепая  на  себе  москитов,
буркнул Пруит. - Я лично так считаю.
   - Ты серьезно? - искренне удивился паренек по ту сторону  проволоки.  -
Не может быть.
   - Не может быть? - в свою очередь удивился Пруит. - Почему же?
   - Потому что... - начал паренек.
   - Это мой друг Пруит, - улыбаясь, перебил Пятница. - Я  тебе  про  него
рассказывал.
   - А-а... Тогда другое дело. Я не знал.
   -  Он  тебя  разыгрывает.  -  Пятница  снова  улыбнулся.  -  Сам-то  он
завербовался в пехоту на весь тридцатник. Ему в пехоте нравится.  Он  тебе
может рассказать все, что тебя интересует.
   - Класс! - обрадовался парень. Шагнув вперед, он торжественно  протянул
руку через проволоку: - Очень приятно познакомиться. Слейд.
   - А что его интересует-то? - спросил  Пруит  у  Пятницы,  пожимая  руку
Слейду.
   - Он хочет перевестись в пехоту.
   - В пехоту?
   - Да. К нам. В нашу роту.
   - Только не в нашу! Зачем это ему?
   - Зачем? - взволнованно повторил Слейд. - А затем, что я пошел в армию,
чтобы быть солдатом, а не паршивым садовником.
   Пруит пристально посмотрел на него.
   - Почти все, кого я знаю, наоборот стараются попасть в авиацию.
   - Да? Что ж, потом сами  пожалеют.  -  Слейд  рассеянно  махнул  рукой,
разгоняя полчища круживших вокруг него  москитов.  -  Конечно,  если  кому
нравится быть садовником, тогда другое дело.
   - Почему садовником? Я думал, в ВВС все кончают курсы по специальности.
   -  Во-во,  -  ухмыльнулся  Слейд.  -  Запишешься  в  авиацию,  получишь
профессию! Мой отец тоже так думал.
   - Твой отец?
   - Да. Это он заставил меня записаться в авиацию.
   - Понятно.
   - Если бы я тогда хоть немного соображал, записался бы сразу в  пехоту.
Я ведь туда хотел.
   - Я ему сказал, что ты знаешь, как это сделать, -  вступил  в  разговор
Пятница.
   - Что сделать?
   - Перевестись в нашу роту.
   - А, это пожалуйста, - сказал Пруит. - Тебе просто надо будет заехать в
Скофилд, когда мы вернемся в гарнизон, и...
   - В гарнизон! - восхищенно повторил Слейд. - Отличное слово,  да?  Даже
звучит по-настоящему, по-солдатски, правда?
   - Думаешь?.. Короче, поговоришь с нашим командиром роты и, если он даст
тебе записку, что не возражает, пойдешь потом к  своему  старшине,  отдашь
записку и напишешь официальный рапорт о переводе.
   - Только и всего? Я не думал, что так  просто.  Я  думал,  это  большая
волокита.
   - Я тоже думал, это трудно, - заметил Пятница.
   - Черт! Если бы я знал, что так просто, давно бы  перевелся,  -  сказал
Слейд.
   - А чем ты недоволен? - спросил Пруит. - Обещали повысить и надули?
   - Пошли они все к черту! Штафирки в военных формах, вот они кто. Да что
тут говорить. Когда меня вызвали на собеседование по профраспределению...
   - Куда-куда? - переспросил Пруит.
   -  На   собеседование.   Чтобы   специальность   выбрать.   Это   после
подготовки... Так вот, я попросился в стрелковую школу.  А  они,  думаешь,
что сделали? Послали меня в школу писарей при Уиллерском аэродроме. А  как
только я ее окончил, запихнули меня в канцелярию. Самая настоящая контора,
как на гражданке, сплошная писанина и  картотеки!  -  Он  гневно  сверкнул
глазами.
   - Понятно, - сказал Пруит. - На должность назначили, а звание не  дали,
так, что ли?
   - Какое к черту звание! -  взорвался  Слейд.  -  Я  там  до  звания  не
досидел. Ушел в охрану. Переписывать бумажки или стричь газоны я мог бы  и
дома, в Иллинойсе. На черта мне было за таким  счастьем  идти  в  армию  и
тащиться на Гавайи?
   - Но с чего тебя так тянет в пехоту? - спросил Пруит.  -  Я  слышал,  в
авиации пехоту не очень-то уважают.
   - А вот я уважаю! - пылко заявил Слейд. - Потому что в пехоте  солдаты,
а не вонючие штафирки в военной форме.  Потому  что  в  пехоте  ты  обязан
служить на совесть, а не валять дурака.
   - Конечно, в пехоте все  как  надо,  -  поспешно  согласился  Пруит.  -
Главное - чтобы нравилось.
   - Вот я и говорю, - с жаром откликнулся Слейд. - Пехота - основа армии.
Авиация, артиллерия, инженеры - это все только в помощь пехоте. Потому что
в конечном  итоге  не  они,  а  только  пехота  захватывает  и  удерживает
территории противника.
   - Факт.
   - И в пехоте солдаты служат по-настоящему, - продолжал объяснять Слейд.
- Там ребята весь день топают на своих двоих и сражаются не на жизнь, а на
смерть. А потом всю ночь пьют и танцуют с женщинами. А на  следующий  день
опять в поход, опять в бой.
   - Точно, - радостно кивнул Пятница. - Настоящий мужчина так и должен.
   - Ты где, интересно, всего этого нахватался? -  Пруит  потряс  головой,
шлепнул себя по уху и выковырял оттуда раздавленного москита.
   - Сейчас уж и не помню. Наверно,  прочитал  в  какой-нибудь  книжке.  Я
раньше очень много читал, это когда был моложе,  в  школе...  А  какой  от
чтения толк? - сердито сказал он. - Надо жить, действовать, что-то делать!
Можно хоть всю жизнь читать, только что это даст?
   - Не знаю, - сказал Пруит. - А ты знаешь?
   - Ничего не даст. Ни хрена! Я вам, ребята, завидую. Я ведь давно к  вам
присматриваюсь. С самого первого дня, когда вы только  приехали  и  начали
проволоку натягивать. Вы это классно делаете. - Слейд ухватился  рукой  за
длинный кол и энергично потряс его. Потом ударил ногой по более  короткому
колышку. - Мне бы так.
   - Это целое искусство, - заметил Пруит.
   - Я понимаю. Конечно. Я же видел, как вы ее натягивали. Вот,  думаю,  и
мне бы научиться.
   - Для этого опыт нужен.
   - Ясное дело. Знаете, ребята, я с первого дня,  как  вы  приехали,  все
хотел с вами познакомиться и поговорить. У вас шикарный лагерь, и  вы  тут
не скучаете.  Мне  с  поста  слышно:  то  смеетесь,  то  песни  поете.  Вы
вкалываете на всю катушку, зато умеете потом на всю катушку  повеселиться.
Солдат так и должен. Я не знал, что вы я есть те самые гитаристы,  это  он
мне сказал. - Слейд кивнул на Пятницу. - Я  здесь  ночью  стою,  и  мне  с
дороги слышно, как вы играете. У вас здорово получается. А  вы  всегда  на
полевые берете с собой гитары?
   - Конечно, - сказал Пруит. - Когда можем, берем.
   - У нас в Хикеме такого не услышишь.
   - Мы сегодня тоже собираемся поиграть, - заметил Пруит. -  Ждем  нашего
третьего. Он на КП, скоро приедет. Может, хочешь зайти к нам, послушать?
   - Ты серьезно? - обрадовался Слейд. - Я  же  просто  так  говорил,  без
намека. Ты не думай, я не напрашивался.
   - Приходи, будем рады.
   - Класс! Только мне еще полчаса здесь стоять.
   - Ничего, мы тебя подождем,  -  успокоил  Пруит.  -  Если  конечно,  не
передумаешь.
   - Было бы здорово. А вы точно подождете?
   - Почему же нет? Конечно,  подождем.  Если  только  тебе  действительно
нравится такая музыка. Ты нам не помешаешь. Играем мы не бог весть как, но
если хочешь послушать...
   - Я лично считаю, вы играете классно, - с жаром заявил Слейд.
   - Слейд, смотри, - перебил его Пятница. - К твоему посту кто-то едет.
   Слейд резко повернулся в ту сторону, куда показывал Пятница.
   - Это сержант Фолет. За эту смену уже третий раз посты проверяет.
   - Может, это наш грузовик? - предположил Пруит.
   - Нет, - возразил Пятница. Он проехал поворот.
   - Я же говорю, это Фолет, -  сказал  Слейд.  -  Второй  месяц  за  мной
охотится. Рассчитывает на  чем-нибудь  подловить,  чтобы  меня  из  охраны
вышибли. Хочет, чтоб я снова пошел газоны стричь.
   - У него на тебя зуб, что ли? - спросил Пруит.
   - Ага. Не любит он меня. Я его как-то раз обозвал напыщенным  ослом,  а
он не знал, что такое "напыщенный". Даже в словарь полез.
   - Тогда лучше беги скорей на пост, - посоветовал Пруит.
   - Да уж, побегу. Значит, увидимся через полчаса?
   - Да.
   - А вы не забудете?
   - Не забудем.
   - Ты давай-ка  беги,  -  нервно  сказал  Пятница,  следя  за  неуклонно
приближающимися огоньками фар.
   -  Успею.  -  Ухмыльнувшись,  Слейд  повернулся  и  побежал  к  дороге,
навстречу огонькам, которые медленно вползали в  опасную  для  него  зону.
Вдруг он остановился и обернулся: - Вы, парни, даже  не  знаете,  как  для
меня важно, что мы с вами поговорили. Понимающих ребят редко встретишь.  И
в авиации вообще не то что в пехоте. В авиации настоящей дружбы не бывает,
так, чтобы один за всех, а все за  одного.  Никакие  они  не  товарищи  по
оружию. - И, неожиданно смутившись, спросил: - А вы правда здесь будете?
   - Да куда мы денемся? Сказали, что будем, значит, будем. Беги скорей на
пост, дурень!
   - Спасибо, - крикнул Слейд. - Отличные вы мужики! Спасибо, Пруит!  -  И
помчался к дороге, придерживая мотающуюся у бедра кобуру  и  прыгающую  из
стороны в сторону резиновую дубинку.
   Пруит ухватился  за  ржавую  проволоку  и  смотрел,  как  Слейд  бежит,
постепенно растворяясь в темноте. И Пруит,  и  Пятница  напряженно  ждали.
Вскоре раздался громкий оклик: "Пароль!", и они  снова  увидели  Слейда  в
свете фар, неподвижно замерших на дороге.
   - Уф, - облегченно вздохнул Пятница. - Я думал, не успеет.
   - Я тоже боялся. - Пруит отпустил проволоку, поглядел на пятна ржавчины
на ладони и вытер руку о штанины. - Балда о