вершенную в  своей  простоте
изысканность туалета. Жемчуг, судя по всему, натуральный,  не  выращенный.
Такая безупречная простота достигается  не  просто.  Когда-то  Карен  тоже
занималась собой, но это было давно. Что  бы  так  выглядеть,  нужно  либо
иметь пару горничных, либо самой тратить массу времени и сил. И, глядя  на
это совершенство, она чувствовала себя чуть  ли  не  замарашкой.  Когда  у
женщины ребенок, она не может конкурировать с такими девушками.
   - Отсюда даже видно, где я работала.
   - Да? Где?
   - Я могу  вам  показать,  но,  если  вы  этот  дом  не  знаете,  вы  не
разглядите.
   - А где вы работали? - Карен располагающе улыбнулась.
   - В компании "Америкэн Факторс". Личным секретарем президента компании.
- Девушка повернулась к Карен, и улыбка мягко осветила ее  нежное  детское
лицо, очень бледное, почти не тронутое солнцем, в рамке черных  как  смоль
волос, разделенных на прямой пробор и падающих на плечи.
   Лицо как у мадонны, восхищенно подумала Карен. Будто сошла с картины.
   - Терять такое место,  по-моему,  обидно,  -  сказала  она.  -  Это  же
прекрасная работа.
   - Я... - Девушка запнулась, и на лицо  мадонны  набежала  тень.  -  Да,
работа прекрасная, - просто сказала она. - Но я не могла остаться.
   - Извините. Это у меня случайно вырвалось,  я  совсем  не  хотела  быть
назойливой.
   - Нет-нет, дело не в этом. - Девушка улыбнулась ей. - Понимаете, у меня
седьмого декабря погиб жених.
   - Ради бога, простите. - Карен была поражена.
   Девушка снова ей улыбнулась:
   - Потому я и уезжаю.  Мы  собирались  через  месяц  пожениться.  -  Она
повернулась и снова стала смотреть на  удаляющийся  берег,  лицо  ее  было
печально и задумчиво. - Я очень люблю Гавайи, но  оставаться  здесь  я  не
могла, вы понимаете.
   - Да, конечно. - Карен не знала,  что  сказать.  Иногда  поговоришь,  и
становится легче. Особенно если делишься горем  с  женщиной.  Лучше  всего
дать ей выговориться.
   - Его сюда перевели год назад. Я приехала позже и устроилась на  работу
- мне хотелось быть поближе к нему. Мы с ним откладывали почти все деньги.
Хотели купить над Каймуки небольшой дом.  Думали,  сначала  купим  дом,  а
потом поженимся. Он рассчитывал прослужить здесь еще один  срок  или  даже
больше. Вы, конечно, понимаете, почему я не могла остаться.
   - Боже мой, бедная девочка, - беспомощно пробормотала Карен.
   - Вы меня извините. - Девушка бодро улыбнулась. - Получается, что я вам
плачусь.
   - Если вам хочется, вы говорите, - сказала Карен. Это им, молодым людям
вроде этой пары, это их не воспетому в песнях,  никем  не  прославленному,
скромному героизму и присутствию  духа  обязана  Америка  своим  величием,
благодаря им с самого начала предрешена победа в этой  войне.  Потрясенная
мужеством этой девушки, Карен чувствовала  себя  рядом  с  ней  никчемной,
пустой бездельницей. - Рассказывайте, не стесняйтесь, - повторила она.
   Девушка благодарно улыбнулась и снова перевела взгляд на берег. Они уже
прошли мыс Дайамонд, и вдали начали  проступать  размытые  очертания  мыса
Коко.
   - Он был летчиком. Летал на бомбардировщике. У них была база в  Хикеме.
Он разворачивался на площадке,  хотел  вырулить  к  укрытию.  Его  самолет
накрыло прямым попаданием. Об этом было в газетах, вы, может быть, читали.
   - Нет, - виновато покачала головой Карен. - Не читала.
   - Его посмертно наградили "Серебряной звездой". -  Девушка  по-прежнему
смотрела на берег. - Орден переслали его матери. Я потом получила  от  нее
письмо: она хочет, чтобы я взяла его себе.
   - Очень благородно с ее стороны, - сказала Карен.
   - Они вообще прекрасные люди. - Улыбка ее задрожала. - Он ведь из очень
хорошей семьи. Старая виргинская аристократия, Пруиты. Они жили в Виргинии
еще до революции. Прадед у него был генерал, в Гражданскую войну  сражался
вместе с генералом Ли. Поэтому его так и назвали: Роберт Эдвард Ли Пруит.
   - Как? - Карен не поверила своим ушам.
   - Роберт Эдвард Ли Пруит. - В голосе девушки зазвенели слезы.  -  Такое
нелепое старомодное имя.
   - Почему же? Очень хорошее имя.
   - Боб... - всхлипнула девушка, не отрывая взгляда от берега. - Ах, Боб,
милый...
   - Не надо, успокойтесь, - сказала Карен. Только  что  переполнявшая  ее
скорбь сменилась безумным желанием рассмеяться во весь голос.  Она  обняла
девушку за плечи: - Будьте умницей.
   - Уже все. - Девушка судорожно вздохнула. - Уже прошло, честное  слово.
- Она прижала к глазам платой.
   - Хотите, я вас провожу до каюты? - предложила Карен.
   - Нет-нет. Спасибо. Все уже в порядке. Мне перед вами ужасно неловко. И
я вам очень благодарна. Пожалуйста, извините меня.
   Девушка  ушла.  Безукоризненные  манеры,   изысканная,   непринужденная
элегантность,  изысканно  простой  и   дорогой   черный   туалет,   вполне
натуральный на вид жемчуг - все как из журнала "Вог".
   Так, значит, это и есть Лорен из "Нью-Конгресса", подумала Карен, глядя
ей вслед. И еще подумала, что впервые в жизни  познакомилась  с  настоящей
проституткой, вернее, с женщиной, про которую  точно  знает,  что  это  ее
профессия.
   - Кто эта ваша приятельница? - спросил сбоку молодой подполковник  ВВС.
Он только что вновь появился на палубе. - Потрясающе красивая женщина.
   - Она чудо,  правда?  -  Карен  все  еще  боролась  с  желанием  громко
расхохотаться.  -  Не  знаю,  как  ее  зовут,  но,  думаю,  могла  бы  вас
представить.
   - Нет, спасибо, не надо, -  отказался  подполковник,  провожая  глазами
Лорен. - Она такая красивая, что я просто теряюсь. А кто она? Кинозвезда?
   - Нет, но, кажется, имеет отношение к театру. Честно говоря,  я  думаю,
из вашего знакомства все равно бы ничего не вышло. У нее седьмого  декабря
погиб жених. Он был летчик. В Хикеме.
   - Вот оно что, -  скорбно  понизив  голос,  отозвался  подполковник.  -
Бедняжка.
   - Она очень страдает.
   - Я ведь седьмого тоже был в Хикеме, - тем же похоронным  тоном  сказал
подполковник. - Как его звали? Может быть, я его знал.
   - Пруит. Роберт Эдвард Ли Пруит. Из старой виргинской аристократии, как
она говорит.
   - Нет. - Молодой подполковник задумался и грустно  покачал  головой.  -
По-моему, я такого не знал. В Хикеме ведь было  очень  много  летчиков,  -
словно извиняясь, пояснил он. - И погибло их тоже много.
   - Его наградили "Серебряной звездой", - добавила Карен.  Затаившаяся  в
душе странная горькая досада была так сильна, что устоять перед искушением
было невозможно.
   - Тогда я должен его знать, - скорбно сказал  подполковник.  -  Хотя  -
только это между нами - в Хикеме раздали такую прорву "Серебряных  звезд",
и живым, и посмертно, что, к сожалению, это мне тоже мало о чем говорит.
   - Да, наверно, вы правы.
   - Я и сам получил "Серебряную звезду", - сказал он.
   Карен  взглянула  на   его   китель:   ленточка   "Серебряной   звезды"
поблескивала на орденской планке рядом с ленточкой "Пурпурного сердца".
   - Да нет, я никакого подвига не совершил,  -  торопливо  сказал  он.  -
Просто меня контузило. Укрыться от взрывной волны при  всем  желании  было
невозможно. Но орден я  тем  не  менее  принял,  -  добавил  он.  -  Хотя,
вероятно, не следовало. - Он пытливо, по-мальчишески посмотрел на нее.
   - Не понимаю почему.
   - Потому что  многие  действительно  его  заслужили,  но  их  никто  не
наградил.
   - Если бы вы отказались, им бы это все равно ничего не дало.
   - Да, конечно, - с облегчением согласился он. - Я говорил  себе  то  же
самое. - Облокотившись о  поручни,  подполковник  скрестил  ноги.  -  Так,
значит, вы из Балтимора, - продолжал он. - Невероятно. Как  все  же  тесен
мир.
   - Да, очень. - Карен улыбнулась. - Настолько тесен, что вы  себе  и  не
представляете. - Вот сейчас, подумала она, сейчас он  спросит,  нельзя  ли
будет заехать ко мне в гости, если его в Вашингтоне одолеет тоска.
   Но он не спросил. Он спросил другое.
   - Вас в ресторане посадили за какой столик?
   - За одиннадцатый. А вы за каким?
   - Тоже за одиннадцатым. -  Подполковник  усмехнулся.  -  Видите,  какое
совпадение? - Он оторвался от перил. - В таком случае увидимся за  ужином.
Мне сейчас надо еще уладить кое-какие дела.
   - Хорошо, - улыбнулась Карен. - Мне и самой надо пойти разобрать вещи.
   Она  смотрела  ему  вслед.  Но,  сделав  несколько  шагов,   он   вдруг
остановился и вернулся к ней.
   - Если честно, то я не за одиннадцатым, - сказал он. - Меня посадили за
девятый. Я вам соврал. Но к ужину непременно буду  за  одиннадцатым.  Это,
кстати, одно из тех дел, которые мне надо уладить.
   - Только не тратьте слишком много усилий, - улыбнулась Карен.  -  А  то
еще устанете.
   - Ни в коем случае. - Он обаятельно улыбнулся. - Надеюсь, вы не против?
   - Почему я должна быть против? Ценю вашу честность.
   - Я решил, что обязан сказать вам правду. - Он  пристально,  но  вполне
вежливо взглянул на нее, потом улыбнулся: - Значит, до ужина?
   - Мы с сыном будем вовремя.
   Ответив на его улыбку, она повернула голову посмотреть, чем  занимается
Дейне-младший. Мальчики все еще играли на площадке для "шафлборда",  и  их
там было уже пятеро.
   Молодой подполковник тоже посмотрел на детей, потом  приветливо  кивнул
Карен, и она повернулась к перилам.
   Мыс Дайамонд давно остался позади. И они уже  почти  прошли  мыс  Коко.
Восточное его массивного горба, всегда напоминавшего ей голову кита, Карен
разглядела плоскую вершину скалы над заливом Ханаума, где  была  та  самая
автостоянка. С такого расстояния ее можно было различить, только если ты и
раньше знал, что она - там.
   За спиной у нее мальчишеская компания тем временем  разрослась,  вместо
пяти их стало семь; они бросили прежнюю игру и теперь прятались  по  углам
за деревянными столбами опор, а потом выскакивали, целились друг  в  друга
из воображаемых пистолетов и оглушительно орали: "Бах! Ба-бах! Бах!"
   Она сняла с себя шесть гирлянд из живых цветов и бросила через  перила.
Какая разница, где? Мыс Дайамонд, мыс Коко, мыс Макапуу - не все ли равно?
Может быть, у мыса Коко  даже  лучше.  Все  шесть  гирлянд  полетели  вниз
вместе, но ветром их прибило к борту, и она не увидела, как они  коснулись
воды.
   - Мама, я есть хочу, - сказал сзади ее сын.  -  Когда  на  этом  корыте
будут кормить?
   - Скоро, - ответила она.
   - Мам, а как ты думаешь, война будет долго? Я успею кончить  училище  и
пойти воевать? Джерри Уилкокс говорит, не успею.
   - Да, - сказала она, - вряд ли.
   - Но это же нечестно! Я тоже хочу воевать.
   - Не горюй, - сказала Карен. - Война от тебя никуда не уйдет.  Эту  ты,
может быть, пропустишь, зато подрастешь к следующей.
   - Правда? - спросил сын с надеждой.




     СОЛДАТСКАЯ СУДЬБА

   Срок вышел в понедельник.
   И я беру расчет,
   Такую кучу денег
   Не просадить за год.

   В кармане тяжело - неужто так бывает?
   Когда еще судьба солдата приласкает?

   Махнул во вторник в город,
   Снял номер экстра-класс.
   Дела пока отложим,
   Живем один лишь раз.

   Сегодня мы живем, а завтра что - не знаем,
   С солдатскою судьбой мы втемную играем.

   По кабакам всю среду
   С друзьями пил дай бог,
   Японочку-красотку
   Кто пропустить бы мог?

   Шептала мне: "Люблю" - и прижималась страстно,
   Солдатская судьба была в ту ночь прекрасна.

   В четверг еле поднялся,
   Разбитый и больной,
   Японочка исчезла
   Со всей моей казной.

   Солдата обобрать любая шлюха может,
   Солдатская судьба сама ей в том поможет.

   По барам шарю в пятницу,
   Друзья, вы где? Их нет.
   "А ну, катись, рванина!" -
   Кричит мне бармен вслед.

   История моя, увы, совсем не нова,
   Солдатская судьба порою так сурова.

   В тюрьме в субботу скучно,
   Сквозит изо всех дыр,
   Залез я на скамейку,
   Гляжу в окно на мир.

   Из армии слинять я до смерти был рад,
   Но, кажется, судьба Зовет меня назад.

   А в воскресенье в сквере
   Я на скамейке спал,
   Живот мой с голодухи,
   Как саксофон, рычал.

   Порядочные люди с утра тянулись в храм,
   Эх, кабы не судьба, я тоже был бы там.

   И снова понедельник.
   Вербуюсь я опять.
   Когда солдат без денег,
   Ему не выбирать.

   Мечтать о лучшей доле любой солдат горазд,
   Ты справиться с судьбою сумей хотя бы раз.

   Солдатик, хочешь выжить,
   Не гнить все тридцать лет?
   В тюрьму не попадайся -
   Единственный совет.

   Солдатское житье - нелегкая наука,
   Солдатская судьба - паскуднейшая штука.