и запер за мной дверь на ключ. Потом прислал эту
бесчувственную  женщину  сторожить меня, Мэриан! Он выглядел и разговаривал,
как сумасшедший. Тебе, наверно, не верится, но это вправду было так.
     - Я  верю, я все понимаю, Лора. Он сошел с ума - сошел с ума от страха,
ибо  у него совесть нечиста. После твоего рассказа я совершенно уверена, что
вчера  Анна  Катерик  хотела  рассказать  тебе тайну, которая может погубить
твоего  мужа, - он думает, что ты уже знаешь эту тайну. Что бы ты ни сказала
ему  теперь,  он  не  успокоится,  -  ничто  не  убедит его, что ты говоришь
правду.  Я говорю все это не для того, чтобы напугать тебя, ангел мой, а для
того,  чтобы  открыть  тебе  глаза  на положение, в котором ты находишься. Я
хочу  убедить тебя, что мне необходимо действовать в твою защиту, пока шансы
еще  на  нашей стороне. Благодаря вмешательству графа Фоско я могла повидать
тебя  сегодня,  но  завтра  граф  может  не пожелать больше вмешиваться. Сэр
Персиваль  выгнал  Фанни,  потому что она сообразительная девушка и искренне
предана  тебе,  а  выбрал  на  ее  место женщину, которая относится к тебе с
полным  равнодушием,  равную  по  тупости  цепному  псу во дворе. Невозможно
предугадать,  какие жестокие меры он предпримет в дальнейшем, если только мы
не используем все наши возможности, пока они у нас есть.
     - Но  что мы можем сделать, Мэриан? О, если бы мы могли навсегда уехать
отсюда и никогда больше сюда не возвращаться!
     - Выслушай  меня,  ангел  мой,  и постарайся поверить, что ты не совсем
беззащитна, пока я с тобой.
     - Я  постараюсь  -  я  уже  верю в это. Но не думай только обо мне - не
забудь про бедную Фанни. Она тоже нуждается в утешении и помощи.
     - Я  не  забуду  ее.  Я  виделась  с  ней перед тем, как пришла сюда, и
уговорилась  повидать  ее  еще  раз  вечером.  В Блекуотер-Парке письма не в
безопасности,  когда  их  опускаешь в почтовую сумку, а мне придется сегодня
отослать  два  письма  относительно  тебя  - они должны попасть в руки одной
только Фанни.
     - Какие письма?
     - Во-первых,  Лора, я хочу написать компаньону мистера Гилмора, который
предложил  нам свою помощь. Я мало разбираюсь в законах, но уверена, что они
могут  защитить женщину от жестокого обращения, к которому прибегнул сегодня
этот  негодяй.  Я не буду пускаться в подробности относительно Анны Катерик,
так  как  никаких  точных  сведений о ней я сообщить не могу. Но поверенному
станет  известно  об этих синяках и о том, как тебя заперли в твоей комнате.
Я не успокоюсь, пока он не узнает об этом!
     - Но подумай об огласке, Мэриан!
     - Я  рассчитываю  именно  на  огласку.  Опасаться  огласки  должен  сэр
Персиваль,  а  не  ты.  Только  перспектива  огласки  может  принудить его к
какому-то компромиссу.
     Я поднялась, чтобы уйти, но Лора умоляла меня не оставлять ее одну.
     - Ты  доведешь  его  до  крайности,  -  сказала она, - и наше положение
станет во много раз опаснее.
     Я  поняла  правду,  ужасающую  правду  ее  слов.  Но  мне  не  хотелось
признаваться  ей  в  этом. В нашем отчаянном положении нам оставалось только
идти  на  риск, до такой степени мы были бессильны и беззащитны. Я осторожно
сказала  ей  об  этом. Она горько вздохнула, но не стала спорить. Она только
спросила, кому я хочу написать второе письмо.
     - Мистеру  Фэрли, - сказала я. - Твой дядя - твой ближайший родственник
и глава семьи. Он обязан вмешаться - и сделает это.
     Лора грустно покачала головой.
     - Да,  да,  -  продолжала  я, - твой дядя слаб, эгоистичен, равнодушен,
это  так,  я  знаю,  но все же он не сэр Персиваль Глайд, и у него нет таких
друзей,  как  граф Фоско. Я не жду от него доброты или родственной нежности,
но  он  сделает  все,  чтобы  оградить  свой  покой. Если только мне удастся
убедить  его,  что,  вмешайся  он  сейчас,  в  дальнейшем  он избежит всяких
треволнений  и неприятной ответственности, тогда он расшевелится ради самого
себя.  Я  знаю,  как  вести  себя с ним, Лора, кое-какая практика у меня уже
была.
     - Если  бы  только  ты  сумела  упросить его разрешить мне вернуться на
время  в  Лиммеридж  и  спокойно  пожить  там  с  тобой, Мэриан, я стала бы,
наверно, почти такой же счастливой, как была до замужества!
     Эти  слова  направили мои мысли по новому пути. Можно ли поставить сэра
Персиваля   перед   необходимостью   выбирать   между  двумя  возможностями:
подвергнуться  судебному  преследованию  за  жестокое  обращение с женой или
согласиться  спокойно  разъехаться  с  ней  под  предлогом,  что  она поедет
погостить  к  своему дядюшке? Согласится ли он на последнее предложение? Это
было  более  чем сомнительно. И все же, каким бы безнадежным оно ни казалось
мне,  попробовать  стоило.  Я решила отважиться на это просто с отчаяния, за
неимением лучшего.
     - Я  напишу  дяде  о  твоем  желании,  -  сказала  я, - и посоветуюсь с
поверенным. Может быть, из этого что-нибудь выйдет.
     С  этими  словами  я снова поднялась, чтобы уйти, и снова Лора удержала
меня.
     - Не  оставляй  меня!  -  сказала  она  неуверенно.  -  Мои  письменные
принадлежности на этом столе, ты можешь писать письма здесь.
     Мне  было  очень  горько  отказывать ей в этой просьбе. Но мы и так уже
слишком  долго были вместе. Если бы мы возбудили новые подозрения, то, может
быть,  не  смогли  бы  больше  видеться  друг с другом. Мне следовало сейчас
появиться  внизу,  среди  этих  негодяев,  которые,  возможно,  в эту минуту
думали  и  говорили  о  нас.  Я  объяснила  все  Лоре  и убедила ее, что нам
необходимо расстаться.
     - Приблизительно  через  час  или  около  того,  ангел мой, я вернусь к
тебе,  - сказала я. - На сегодня самое худшее уже позади. Сиди спокойно и не
бойся ничего.
     - Ключ в двери, Мэриан? Можно мне запереться изнутри?
     - Да,  конечно,  вот  ключ.  Запрись  и  никому  не  отпирай, пока я не
вернусь.
     Я  поцеловала  ее и оставила одну. Уходя, я с радостью услышала, как за
мной  защелкнулся  замок,  - теперь я знала, что она в целости и сохранности
за запертой дверью.


VIII

     19 июня

     На  лестнице  мне  пришло  в  голову,  что  и  мою  дверь  следовало бы
запирать,  а  ключ  для  верности  иметь  всегда  при себе, когда я ухожу из
комнаты.   Мой  дневник  вместе  с  другими  бумагами  был  заперт  в  ящике
письменного  стола,  но  письменные принадлежности лежали сверху. В числе их
была  моя печать (с весьма обычным вензелем - два голубя пьют из одной чаши)
и  несколько  листков  промокательной  бумаги  с  отпечатками  моих записей,
сделанных  накануне  ночью.  Мне казалось опасным оставлять незапертыми даже
эти  пустяки,  до  такой степени я была во власти подозрений, ставших частью
меня  самой.  В  мое  отсутствие замок ящика казался мне ненадежной защитой.
Надо  было  преградить  доступ  к этому ящику - мне следовало запирать дверь
своей комнаты.
     Никаких  следов  чужого  пребывания в моей комнате я не обнаружила. Мои
письменные  принадлежности  (я  дала  строгие  указания горничной никогда не
трогать  их)  лежали,  как  обычно, в беспорядке на столе. Единственное, что
бросилось  мне  в  глаза,  была  моя  печать, аккуратно положенная на поднос
вместе  с карандашами и воском. Класть ее туда, должна признаться, было не в
моих  привычках, к тому же я никак не могла припомнить, когда я это сделала.
С  другой  стороны, я не могла припомнить, куда, собственно, я ее бросила, -
весьма  возможно,  что на этот раз я машинально положила ее на место, и я не
стала  ломать  себе  голову  над этой новой загадкой, с меня было достаточно
волнений  сегодняшнего  дня.  Я  заперла  дверь,  положила  ключ  в карман и
спустилась вниз.
     Мадам Фоско была в холле одна и разглядывала барометр.
     - Все  еще  падает,  -  сказала она. - Боюсь, что снова пойдет дождь. -
Лицо   ее   было,   по   обыкновению,  бледным  и  непроницаемым.  Но  рука,
показывавшая на стрелку барометра, заметно дрожала.
     Успела  ли  она  уже  передать своему мужу, как Лора в моем присутствии
назвала  его  шпионом?  Я  сильно  подозреваю,  что  это  так.  Одна мысль о
последствиях,  которые  это  может иметь, наполняет меня ужасом - ужасом тем
более  непреодолимым,  что,  по  существу,  я  не понимаю его причины. Мадам
Фоско  не  простила своей племяннице, что та, сама того не подозревая, стоит
между  нею  и  наследством  в десять тысяч фунтов. Несмотря на ее напускную,
внешне   безупречную   любезность,   я  непоколебимо  уверена  в  этом.  Моя
уверенность  вытекает  из  разных  мелочей, которые женщины так хорошо умеют
подмечать  друг  у  друга. Все эти соображения мгновенно нахлынули на меня и
побудили  заговорить  с  ней в напрасной надежде употребить все мое влияние,
всю  силу  моего  красноречия,  чтобы  хоть как-нибудь искупить оскорбление,
нанесенное графу Лорой.
     - Могу  ли я надеяться, мадам Фоско, что вы любезно простите меня, если
я  осмелюсь  заговорить  с  вами  по  поводу одного чрезвычайно прискорбного
случая?
     Она  скрестила  руки  на  груди  и  величественно  наклонила голову, не
произнеся ни слова и не спуская с меня глаз.
     - Когда   вы  были  так  добры  принести  мне  мой  носовой  платок,  -
продолжала  я,  - я очень, очень боюсь, что вы могли случайно услышать слова
Лоры,  которые я не желаю повторять и не буду пытаться оправдывать. Я только
позволю  себе  надеяться,  что  вы  не  сочли  их  настолько  важными, чтобы
упоминать о них графу?
     - Я  не  придала  им  никакого значения! - резко и горячо сказала мадам
Фоско.  -  Но,  -  прибавила  она,  мгновенно  делаясь ледяной, - у меня нет
секретов   от  моего  мужа,  даже  пустячных.  Как  только  он  заметил  мое
огорченное  лицо,  мне  пришлось  исполнить свой неприятный долг и объяснить
ему  причину  моего огорчения. Признаюсь вам откровенно, мисс Голкомб, я все
рассказала ему.
     Я была готова к этому, однако вся похолодела при ее словах.
     - Разрешите  мне  со  всей  серьезностью  умолять  вас,  мадам Фоско, и
умолять  графа  принять  во  внимание  печальные  обстоятельства,  в которых
сейчас  находится  моя  сестра.  Она  сказала  это,  когда  была вне себя от
несправедливой  обиды,  нанесенной  ей  мужем.  Она  сама  не  помнила,  что
говорила,  когда  произнесла  эти  опрометчивые  слова. Могу ли я надеяться,
что, принимая все это во внимание, ее слова будут великодушно прощены?
     - Безусловно! - сказал за моей спиной спокойный голос графа.
     Он подкрался к нам своей бесшумной походкой, держа в руках книгу.
     - Когда  леди  Глайд произнесла эти необдуманные слова, - продолжал он,
-  она совершила несправедливость по отношению ко мне, которую я оплакиваю -
и  прощаю.  Не  будем  никогда  больше  возвращаться  к этому, мисс Голкомб.
Постараемся предать эти слова забвению.
     - Вы  так добры, - пробормотала я, - вы снимаете такую огромную тяжесть
с моей души!..
     Я  попыталась  продолжать,  но  его  глаза  не  отрывались от меня, его
страшная  улыбка,  скрывающая  его истинные чувства, безжалостно и неумолимо
застыла  на  его  широком,  гладком лице. Моя уверенность в его безграничной
фальшивости,  сознание,  до  чего я унизилась, вымаливая прощения у него и у
его  жены, привела меня в такое смятение, что слова замерли на моих устах, и
я молча стояла перед ним.
     - Я  на  коленях умоляю вас не говорить больше об этом, мисс Голкомб. Я
воистину  потрясен,  что  вы  сочли  нужным  сказать  так  много!  - С этими
любезными  словами  он  взял  мою  руку  -  о, как я себя презираю, как мало
утешает  меня сознание, что я покорилась этому ради Лоры! - он взял мою руку
и поднес к своим ядовитым губам.
     До  этих  пор я еще никогда не чувствовала с такой предельной ясностью,
как  велик  мой  ужас перед ним. Эта безобидная фамильярность потрясла меня,
как  самое гнусное оскорбление, которое мужчина мог бы мне нанести. Я скрыла
свое  отвращение  и  попыталась  улыбнуться  -  я,  когда-то так безжалостно
осуждавшая  лживость других женщин, была в этот миг фальшивее худшей из них,
была такой же фальшивой, как этот Иуда*, чьи губы прикоснулись к моей руке.
     ______________
     *  Иуда  -  один из двенадцати учеников Иисуса Христа, предавший своего
учителя. Имя его стало синонимом предателя.

     Я  не  могла  бы  сохранять свое унизительное самообладание, если бы он
продолжал  смотреть  на  меня. Ревнивая, как тигрица, жена его пришла мне на
помощь  и  отвлекла  его  внимание,  когда  он завладел моей рукой. Холодные
голубые  глаза  ее  засверкали,  бледные  щеки  вспыхнули,  она  вдруг стала
выглядеть на много лет моложе.
     - Граф,  -  сказала она, - вы забываете, что ваша вежливость иностранца
непонятна англичанке!
     - Простите   меня,   мой  ангел!  Она  понятна  самой  лучшей  из  всех
англичанок  в  мире!  -  С  этими словами он выпустил мою руку и невозмутимо
поднес к губам руку своей жены.
     Я  побежала  наверх,  чтобы  найти прибежище в своей комнате. Если бы у
меня  было  время  для  размышлений,  когда я осталась одна, мои собственные
мысли  причинили  бы  мне  много  страданий.  Но размышлять было некогда. По
счастью,  времени  было  в обрез, и это сознание поддерживало мое мужество и
спокойствие, - мне оставалось только действовать.
     Необходимо  было  написать  поверенному и мистеру Фэрли, и я, ни минуты
не колеблясь, села за письменный стол.
     Мне  не  приходилось  выбирать,  к  кому обратиться за помощью, я могла
рассчитывать  только  на  самое себя, ни на кого больше. У сэра Персиваля не
было  по соседству ни друзей, ни родных, которым я могла бы написать. У него
не  было  знакомых среди людей, занимающих в свете такое же положение, как и
он.  С  соседями  по  имению  он тоже не знался и был с ними скорее в плохих
отношениях.  У  нас  обеих  не  было  ни  отца,  ни  брата, которые могли бы
приехать  и  стать  на  нашу  защиту.  Оставалось только написать эти два не
очень  убедительных  письма.  Если  бы мы с Лорой попытались тайно бежать из
Блекуотер-Парка,  все  дальнейшие  мирные переговоры с сэром Персивалем были
бы  невозможны.  Все  осудили  бы  нас  за  это.  Ничего,  кроме перспективы
неминуемой  гибели,  не  могло  бы  служить  нам оправданием в случае такого
побега. Сначала надо было попробовать, не помогут ли нам письма.
     Я  ничего  не  написала  поверенному об Анне Катерик, потому что (как я
уже  сказала Лоре) она была связана с тайной, которую мы не могли объяснить,
и  потому  сообщать о ней юристу было бесполезно. Я предоставила поверенному
отнести  позорное поведение сэра Персиваля за счет новых разногласий с женой
по  поводу  денежных дел. Я просто просила его совета и спрашивала, можно ли
принять  законные  меры  для  защиты  Лоры,  если  бы  она захотела покинуть
Блекуотер-Парк  и вернуться со мной на некоторое время в Лиммеридж, а ее муж
не  соглашался  бы  на  это. Относительно подробностей ее отъезда я отсылала
его  к  мистеру  Фэрли,  заверяя  его,  что  пишу  с  согласия самой Лоры. Я
закончила  свое  письмо  просьбой  действовать как можно скорей и употребить
власть закона, чтобы помочь нам.
     Затем  я  занялась письмом к мистеру Фэрли. Чтобы заставить его немного
расшевелиться,  я  обратилась  к  нему в выражениях, о которых уже упомянула
Лоре.  В  письмо  к  нему  я вложила копию моего письма к поверенному, чтобы
мистер  Фэрли  понял,  насколько  все  это  серьезно,  и представила ему наш
переезд  в  Лиммеридж  как  единственный выход из создавшегося положения. По
моим  словам,  только  это  могло  предотвратить опасность, грозящую Лоре, и
уберечь дядю с племянницей от неизбежных неприятностей в недалеком будущем.
     Написав и запечатав оба письма, я пошла показать их Лоре.
     - Тебя никто не беспокоил? - спросила я, когда она открыла мне двери.
     - Никто  не стучался ко мне, - отвечала она, - но я слышала чьи-то шаги
в передней.
     - Кто это был - мужчина или женщина?
     - Женщина. Я слышала шуршание ее юбок.
     - Шуршание шелка?
     - Да, шелка.
     Очевидно,   мадам  Фоско  была  на  страже.  Если  она  делала  это  по
собственному  почину,  это  не  было  страшно. Но если она сторожила Лору по
приказанию  графа,  будучи  послушным  инструментом  в  его  руках, это было
слишком серьезно, чтобы не обратить на это внимания.
     - Когда  ты  перестала  слышать,  как  шуршат юбки в передней, что было
дальше? - спросила я. - Они зашуршали по коридору?
     - Да. Я сидела тихо и слушала, это было именно так.
     - В какую сторону?
     - К твоей комнате.
     Я  задумалась.  Я  не  слышала  этого  шуршания.  Я была слишком занята
своими  письмами.  Рука  у меня тяжелая, перо мое скрипит и царапает бумагу.
Мадам  Фоско  могла скорее различить этот звук, чем я - шуршание ее шелковых
юбок.  Это  было  лишней  причиной  не  доверять мои письма почтовой сумке в
холле.
     Лора заметила мою задумчивость.
     - Новые  затруднения!  - устало сказала она. - Новые затруднения, новые
опасности!
     - Никакой  опасности,  - возразила я, - просто маленькое затруднение. Я
думаю о наилучшем способе передать письма в руки Фанни.
     - Значит, ты их уже написала? О Мэриан, умиляю тебя, будь осторожна!
     - Нет, нет, бояться нечего. Скажи мне, который час?
     Было  без  четверти шесть. Дойти до деревенской гостиницы и вернуться к
обеду  у  меня уже не было времени. Но если бы я стала ждать до вечера, мне,
пожалуй, не удалось бы незаметно уйти из дому.
     - Запрись,  и  пусть ключ остается в замочной скважине, Лора, - сказала
я.  -  А  за меня не бойся. Если за дверью кто-нибудь будет меня спрашивать,
откликнись и скажи, что я пошла гулять.
     - Когда ты вернешься?
     - К  обеду  - непременно. Мужайся, душа моя! Завтра в это время о твоем
положении  будет  известно  разумному,  честному,  здравомыслящему человеку.
После мистера Гилмора нашим ближайшим другом является его компаньон.
     Я  вышла  и  решила,  что, пока не узнаю, что делается на нижнем этаже,
мне  лучше  не  показываться  в костюме для прогулки. Я еще не установила, в
доме сэр Персиваль или нет.
     Пение  канареек  в  библиотеке и запах табачного дыма, струящийся через
приоткрытую  дверь,  сразу подсказали мне, где находится граф. Я оглянулась,
когда   проходила   мимо,   и,   к  своему  изумлению,  увидела,  что  он  с
очаровательной   любезностью   показывает   достижения   своих   любимцев  -
домоправительнице!  Очевидно,  он сам пригласил ее посмотреть на них, потому
что  ей  никогда  бы  не  пришло  в  голову  пойти  в  библиотеку. За каждым
поступком  этого  человека  всегда  стоит  какой-то  умысел.  Что  он сейчас
замышляет?
     Мне  было  некогда  заниматься  расследованием  причин,  побудивших его
чаровать  домоправительницу.  Я  начала  искать мадам Фоско и убедилась, что
она занята своим любимым делом - графиня гуляла вокруг водоема.
     Я  не  знала,  как  она встретит меня после вспышки ревности, которую я
возбудила  в  ней  незадолго  до  этого.  Но  муж  успел  укротить  ее - она
заговорила  со  мной со своей обычной вежливостью. Я обратилась к ней только
для  того, чтобы разузнать, куда девался сэр Персиваль. Мне удалось косвенно
упомянуть  о  нем  и  после  некоторого  сопротивления она наконец сдалась и
сказала, что он вышел из дому.
     - Какую из лошадей он взял? - спросила я небрежно.
     - Ни  одной.  Он ушел пешком два часа назад. Насколько я поняла - чтобы
навести  справки  о женщине, по имени Анна Катерик. По-видимому, он решил во
что  бы  то  ни  стало  найти ее - непонятно для чего. Не знаете ли вы, мисс
Голкомб, ее сумасшествие опасно?
     - Не знаю, графиня.
     - Вы идете домой?
     - Да, я думаю. Наверно, скоро уже надо будет переодеваться к обеду.
     Мы  вместе  вернулись в дом. Мадам Фоско поплыла в библиотеку и закрыла
за  собой  двери. Я сразу же бросилась за шляпой и шалью. Нельзя было терять
ни  минуты, если